Активные способы групповой интеграции

 

Печатается по изданию: Парыгин Б.Д. Основы социально-психологической теории.- М.: Мысль, 1971. - С. 257-280.

Парыгин Борис Дмитриевич, доктор философских наук, профессор, специалист в области социальной психологии.

 

<...> Способы групповой интеграции. Наряду с эффектом групповой интеграции, проявляющимся в самых различных формах - от внутренней согласованности, спонтанной гомфотерности коллективных действий до внешней подогнанности совокупного поведения под общий образец (эффект конформизма), - следует различать сами способы, посредством которых достигается эта согласованность групповой деятельности.

Последние, в свою очередь, нужно подразделять на способы влияния и отражения влияний в процессе группового взаимодействия. К способам влияния, или активным способам групповой интеграции, следует отнести прежде всего заражение, внушение, убеждение. Соответственно к способам отражения влияний, или воздействий, относятся подражание, мода и др.

§ 6. Заражение

Механизм заражения. Одним из древнейших способов интеграции групповой деятельности является механизм социально-психологического заражения. Его истоки уходят в глубины человеческой истории, а проявления заражения бесконечно многообразны: это и заразительные ритуальные тайны, и пляски членов первобытной общины, и массовые психозы, захватывающие в различные исторические отрезки времени большие социальные группы людей. Иногда даже целые народы могут быть подвержены массовым психозам, которые могут проявляться в разнообразных вспышках душевных состояний: от массового спортивного азарта или религиозного экстаза до массового политически окрашенного психоза (например, типа национализма или фашизма).

Проблема заражения в различное время затрагивалась в отечественной научной и публицистической литературе. Однако до настоящего времени остаются во многом неясными сам механизм и функции социально-психологического заражения. Есть основание говорить о нескольких особенностях, отличающих заражение от других близких к нему способов социально-психологического общения.

В отличие от подражания, конформности и других форм адаптации индивида к нормам, шаблонам и эталонам навязываемого по отношению к нему извне поведения заражение выступает как форма спонтанно проявляющегося внутреннего механизма поведения человека.

Заражение характеризует во многом бессознательную, невольную подверженность индивида определенным психическим состояниям. Оно осуществляется не через пассивное созерцание и более или менее осознанное принятие внешне очевидных образцов поведения (как при подражании), а через передачу психического настроя, обладающего большим эмоциональным зарядом, через накал чувств и страстей.

Указывая именно на эту важную особенность заражения, Н. К. Михайловский справедливо отмечал в свое время то обстоятельство, что эффект заразительности внешнего воздействия определяется не только силой его эмоционального заряда, но и самим фактом непосредственного психического контакта между общающимися людьми. "Задача изящного искусства,- писал он,- состоит между прочим в том воздействии на воображение зрителя, читателя, слушателя, чтобы он до известной степени лично пережил изображаемое положение или психический момент. Великому художнику это удается, а великому оратору или проповеднику из тех, которые действуют главным образом на чувство, а не на разум, удается нечто большее. Ему удается воочию видеть, что сотни, тысячи слушателей заражаются его личным настроением или же относятся к его образам и картинам как к чему-то живому, здесь, сию минуту присутствующему с плотью и кровью".

Секрет эмоционального воздействия в условиях непосредственного контакта заключается в самом механизме социально-психологического заражения. Последний в основном сводится к эффекту многократного взаимного усиления эмоциональных воздействий общающихся между собой людей. При этом сила нарастания накала страстей, создающая психический фон заражения, находится в прямой пропорциональной зависимости от величины аудитории и степени эмоционального накала индуктора.

Данный механизм очень хорошо сумел охарактеризовать Н. К. Михайловский в одной из своих работ, в которой анализируется выступление оратора перед аудиторией, насчитывающей несколько сот человек. При этом волнение, ощущаемое оратором, может быть выражено условно цифрой 10. При первых взрывах своего красноречия оратор передает каждому из слушателей по крайней мере половину этого своего волнения. Каждый из слушателей выразит это рукоплесканиями или усиленным вниманием. И будет, следовательно, видеть не только взволнованного оратора, а еще и множество напряженно внимательных или взволнованных своих товарищей по аудитории. "Это зрелище,- пишет Михайловский,- будет, в свою очередь, усиливаться, что называется в парламентах "движением" (sensation). Положим, что каждый из слушателей получает только половину этого всеобщего возбуждения. И тогда его волнение выразится не цифрой 5, а цифрой 750 (2,5 помноженное на 300).

Что же касается самого оратора, этого центра, к которому со всех сторон возвращается поток возбужденного им волнения с преувеличенной силой, то он может быть даже совершенно подавлен этим потоком, как оно часто и бывает с неопытными, неприспособившимися ораторами. Понятно, что в действительности лавинообразный рост волнения не может быть так быстр, потому что не каждый же из трехсот слушателей видит со своего места 299 взволнованных товарищей. Но общий закон процесса именно таков".

Функции заражения. Наряду с вопросом о механизме самого заражения нужно различать и другой вопрос - о назначении, применении и функциях заражения как способах группового воздействия. Если подойти к вопросу с этой стороны, то будет очевидно, что в качестве средства психологического воздействия на группу заражение может использоваться в нескольких различных случаях. Во-первых, с целью еще большего усиления групповой сплоченности, когда такая сплоченность уже имеет место; во-вторых, как средство компенсации недостаточной организационной сплоченности группы. Последнее осуществляется при условии недостатка средств и информации относительно путей достижения необходимой сплоченности на какой-то рациональной основе.

Именно с этим обстоятельством было связано, например, сознательное использование механизма заражения и внушения во времена господства фашизма в Германии. Специальным приказом членам гитлер-югенда предписывалось в свое время коллективное прослушивание речей фюрера по радио. А именно в толпе (церковники знают об этом издавна) человек легче всего поддается заражению и внушению.

§ 7. Внушение

Внушение как объект исследования. Как объект социально-психологического исследования внушение стало рассматриваться сравнительно недавно. В. М. Бехтерев одним из первых предпринял попытку специального исследования данного явления применительно к общественной жизни, хотя описание данного феномена и определение его механизмов мы находим и у других авторов того времени (Н. К. Михайловский, Г. Тард, Г. Лебон и др.). В последнее время социально-психологические аспекты внушения привлекают внимание многих исследователей.

Поскольку внушение относится к числу почти столь же древних механизмов социально-психологического общения, как и заражение, постольку, естественно, особый интерес сейчас представляют именно те попытки изучения данного феномена, в которых реализуется стремление исторического подхода. Такой подход позволяет лучше понять природу и генезис этих механизмов, берущих начало у истоков человеческой истории. В свете сказанного интерес представляет попытка Б. Ф. Поршнева объяснить через призму механизмов внушения (суггестии) и контрвнушения (контрсуггестии) по-новому ряд важнейших страниц древнейшей истории человечества. Так, если с суггестией, по мнению Б. Ф. Поршнева, связана зависимость человека от принудительной силы коллективных действий и представлений, уходящая в глубокие недра социальной психологии, то с контрсуггестией связано рождение "внутреннего мира", психической независимости личности.

Взаимодействием механизмов суггестии и контрсуггестии объясняется и исторический процесс социальной (демографической и лингвистической) дифференциации человечества, который нашел выражение, с одной стороны, в быстром расселении Homo sapiens по материкам и архипелагам земного шара в течение первых 15-20 тыс. лет нашей истории и, во-вторых, в факте возникновения множественности языков из некогда единого праязыка. И тот и другой процессы, имевшие место на заре человеческой истории, могут быть рационально поняты, по мнению Б. Ф. Поршнева, как результаты контрсуггестии, то есть сопротивления человека, находящегося под бременем межиндивидуального давления, внушающей силе слова в рамках первой исторической общности "мы". "Людей,- пишет Б. Ф. Поршнев, - раскидало по планете нечто специфически человеческое. Невозможно этот акт свести к тому, что людям недоставало кормовой базы на прежних местах: ведь другие виды животных остались и питаются на своих древних ареалах нередко и до наших дней-корма хватает. Нельзя сказать, что люди расселялись из худших географических условий в лучшие, факты показывают, что имело место и противоположное. Им не стало "тесно" в хозяйственном смысле, ибо общая численность человечества в ту пору (в каменном веке) была невелика. Им, скорее, стало тесно в смысле появления и развития бремени межиндивидуального давления".

Но если древнейшее расселение позволило человеку избежать бремени психологического давления, как бы прикрывшись от этого давления пространством, разделяющим людей, то многоязычие явилось дополнительным щитом - щитом непонимания чужого слова, который также прикрывал человека от силы влияния суггестии.

Внушение и заражение. Признавая правомерность, значимость и ценность предлагаемой Б. Ф. Поршневым гипотезы относительно генезиса исторического процесса с точки зрения концепции взаимодействия суггестии и контрсуггестии, нельзя вместе с тем не оставить за собой права полемики по вопросу о природе и сущности самого феномена внушения в отличие от других близких или сходных с ним социально-психологических механизмов психического воздействия на человека.

Само внушение (суггестия) рассматривается Б.Ф. Поршневым как разновидность или один из типов заражения наряду с подражанием. С этим нельзя целиком согласиться.

Конечно, между заражением и внушением есть много общего. Последнее состоит в том, что как заражение, так и внушение являются способами групповой интеграции, способами сколачивания общности в одно целое путем создания общего психического состояния, перерастающего затем в совместную групповую и массовую деятельность.

Далее, есть основания говорить о большой степени взаимовлияния заражения и внушения друг на друга. Посредством внушения может осуществляться заражение группы или большой массы людей единым настроением. Но если заражение единым социальным настроением оказывается результатом внушения, то в свою очередь заражение, психическое состояние общего настроя, может выступать и выступает уже в качестве важной предпосылки и существенного условия дальнейшего повышения эффективности внушающего воздействия.

Однако из всего сказанного не следует делать вывод о том, что внушение представляет собой лишь разновидность того же заражения. На наш взгляд, внушение качественно отличается от заражения. Эти различия могут быть сведены к следующему.

Прежде всего, в отличие от заражения, представляющего собой способ сопереживания людьми одновременно общего психического состояния (почему и говорится о "заражении"), внушение не только не предполагает, но даже, более того, совершенно исключает или по крайней мере, как правило, исключает психическое состояние равновеликого сопереживания идентичных эмоций и представлений объектом и субъектом внушения, индуктором и реципиентом. С очень большой натяжкой можно было бы сказать о том, что внушение - это одностороннее заражение, когда источник заражения оказывает влияние, "заражает" других, сам при этом не поддаваясь силе и эффекту общего заражения.

Но и такое представление о внушении весьма неточно. Трудно себе представить человека, способного что-либо внушить другим, если он сам оказался во власти общего стихийно возникшего настроения, если он сам явился жертвой психической "заразы", поразившей всех. И наоборот, вызвать то или иное психическое состояние, заразить людей тем или иным настроением-это не значит идентифицироваться с создаваемым образом. В противном случае даже блестяще исполняющий свою роль актер, покоряющий, "заражающий" своим настроением зрителя, должен был бы в буквальном смысле, а не условно убивать или избивать, войдя в роль. Но искусство внушения в отличие от процесса заражения как раз и состоит в том, что оно носит несколько односторонний характер. Внушающий должен заразить других, в какой-то мере, конечно, заражая и себя, но при этом все время оставаться на достаточно высоком уровне самоконтроля, чтобы не заразиться полностью и самому.

В отличие от заражения внушение представляет собой более сложную форму социально-психологического воздействия, исторически более молодую, чем заражение, и связанную с развитием вербальной активности человека и его индивидуальности.

Если заражение как процесс взаимодействия может носить неперсонифицированный характер, являясь результатом спонтанной, стихийной тонизации психического состояния группы или массы людей в результате простого психического контакта общающихся, то внушение является процессом одностороннего активного и персонифицированного воздействия одного индивида на другого или группу людей.

В отличие от заражения, которое носит, как правило, невербальный характер, то есть может осуществляться помимо речевого воздействия (танцы, игры, музыка, отдельные звуки, ритм и темп совместных движений и т. д.), внушение носит, наоборот, за исключением отдельных случаев гипноза и телепатической связи, вербальный характер, то есть осуществляется посредством речевого сообщения.

Сам акт внушающего воздействия одного человека на другого может носить в различной степени осознанный характер. В процессе общения люди постоянно активно воздействуют друг на друга, внушая или навязывая друг другу свое мнение, оценки и настроение, но далеко не всегда осознают и расценивают это как факт внушения или взаимовнушения. В. М. Бехтерев отмечал в этой связи, что "внушение есть один из способов влияния одних лиц на других, которое может происходить как намеренно, так и не намеренно со стороны влияющего лица и которое может осуществляться иногда совершенно незаметно для человека, воспринимающего внушение, иногда же оно происходит с ведома и при более или менее ясном его сознании".

Особенностью внушения в отличие от убеждения является его адресованность не к логике и разуму личности, не к ее готовности мыслить и рассуждать, а к ее готовности получить распоряжение, инструкцию к действию. Естественно поэтому, что внушение не нуждается в системе логических доказательств и глубоком осознании смысла сообщаемой информации. "Внушение,-писал В. М. Бехтерев, - действует путем непосредственного прививания психических состояний, т. е. идей, чувствований и ощущений, не требуя вообще никаких доказательств и не нуждаясь в логике".

С особой силой внушение действует на лиц впечатлительных и вместе с тем не обладающих достаточно развитой способностью к самостоятельному логическому мышлению, не имеющих твердых жизненных принципов и убеждений. Это относится прежде всего к категории детей и подростков. Высокая степень податливости внушению вообще свойственна людям, для которых характерны доминирование ситуативного психического настроя, а также состояние неуверенности в себе.

В числе других важных условий эффективности внушения как способа воздействия следует назвать также авторитетность источника информации, которая в свою очередь располагает к доверию и снимает сколько-нибудь значительное сопротивление внушающему воздействию.

При соблюдении этих условий мнение и требования внушающего могут стать активными элементами сознания перципиента (его мотивами, побуждениями и т. д.) и оказывать значительное влияние на его поведение, восприятие и понимание окружающих людей. <...>

<...> Внушение является важным фактором общественной жизни и находит применение во всех сферах социальных отношений. <...>

 

§ 8. Убеждение

Убеждение как объект исследования. За последнее время в отечественной философской и психологической литературе значительно возрос интерес к проблеме убеждения, о чем свидетельствуют появившиеся за прошедшие годы публикации.

Не трудно заметить, однако, что основное внимание исследователей сосредоточено не столько на изучении убеждения как способа социально-психологического воздействия на поведение и процесс формирования мировоззрения личности, сколько на рассмотрении убеждения в качестве продукта идеологического воздействия, в качестве специфического компонента психической структуры и мировоззрения воспитуемой личности.

Конечно, недооценка названного аспекта понятия убеждения не является случайной. Она объясняется тем, что проблема убеждения пока не была объектом достаточно тщательного логического, структурно-функционального и социально-психологического анализа.

Как социально-психологическое явление убеждение представляет собой весьма специфический компонент как структуры воспитуемой личности, так и способа организованного воздействия на психику человека в условиях строительства коммунистического общества.

Последнее связано с рядом обстоятельств, в числе которых следует назвать: во-первых, все возрастающее значение методов убеждения в сравнении с методами принуждения, как основными методами регулирования практики человеческих отношений; во-вторых, все возрастающий уровень сознательности, активности личности, также предполагающий главным образом применение метода убеждения в большей мере, чем других способов социально-психологического воздействия (например, внушения).

Понятие убеждения. Понятие убеждения имеет ряд различных смысловых значений, из которых, на наш взгляд, три являются основными. Во-первых, есть основание говорить об убеждении как специфическом элементе системы представлений и взглядов человека, неотделимых от всего его жизненного опыта и побуждений к деятельности. Во-вторых, как о процессе освоения человеком внешнего мира, предполагающем качественное изменение исходных установок под влиянием жизненного опыта и идейного воздействия извне. И наконец, в-третьих, как о способе сознательного и организованного идеологического и социально-психологического воздействия на психику индивида извне.

В данном случае речь пойдет именно о последнем смысловом значении понятия убеждения.

Специфика убеждения. Как и внушение, убеждение в качестве способа социально-психологического воздействия используется для того, чтобы превратить сообщаемую индивиду или группе лиц информацию в систему установок и принципов личности.

В отличие от внушения убеждение основывается на системе логических доказательств и предполагает осознанное отношение того, кто ее воспринимает.

Естественно, что исторически убеждение как способ социально-психологического воздействия стало применяться в социальной практике значительно позже, чем начали действовать механизмы социально-психологического заражения и внушения. Это и понятно, поскольку необходимость критического освоения, сознательного принятия или непринятия поступающей извне информации предполагает достаточно высокий уровень интеллектуального развития человека.

Из этого вовсе не следует, что в процессе формирования убеждений человека или в самом акте убеждающего воздействия отсутствует элемент неосознанного. В свое время еще Платон отмечал, что убеждение людей может осуществляться не только путем логических доказательств истинности нового знания, но и путем внушения. Ораторы и судьи, по мнению Платона, часто убеждают "не путем просвещения знанием, а путем внушения слушателям желательного для себя мнения".

Степень эффективности убеждающего воздействия в определенной мере зависит от степени заинтересованности в этом человека, на которого направлено данное воздействие. Иными словами, не только при случае внушения, но и в случае убеждения необходим известный минимум предрасположения слушателя к восприятию и принятию сообщаемой информации. "Внешняя власть,- писал в этой связи Л. Фейербах,- предполагает, стало быть, внутреннюю, психическую власть, эгоистический мотив и интерес, без которого она для меня ничто, не проявляет надо мною власти, не внушает мне чувства зависимости. Зависимость от другого существа есть в действительности только зависимость от моего собственного существа, от моих собственных влечений, желаний и интересов".

Одним из важнейших признаков предрасположенности индивида к убеждающему воздействию является наличие заинтересованности в получении соответствующей информации, потребность в осмыслении волнующей проблемы.

Относительность грани между убеждением и внушением, между высокой и низкой степенями активности индивида в процессе переработки поступающей извне информации обнаруживается и в самом результате этих воздействий. Одним из них является убеждение как элемент высокой степени активности взглядов и представлений человека, неразрывно связанный с его эмоциональной сферой и побуждениями к действию.

Если результатом внушения является преимущественно автоматическое, не всегда сознательное поведение как непосредственная реакция на внешнее воздействие, то результатом убеждения со временем также может стать привычное и даже бессознательное поведение. Однако этим и исчерпывается сходство результатов внушения и убеждения, поскольку в отличие от внушения убеждение как способ воздействия не имеет своим прямым и непосредственным результатом бессознательное, привычное поведение. Привычность и бессознательность поведения под влиянием убеждения могут стать лишь результатом полного слияния взглядов и представлений человека, выступающих в качестве убеждений, с его чувствами и волей. А это достигается постепенно, по мере слияния убеждений со всеми другими важнейшими компонентами структуры личности. Этот процесс слияния убеждений и побуждений личности является одновременно и высшим критерием прочности и действенности сформировавшихся убеждений. "...Убеждение и знание только тогда и можно считать истинным,- писал Н. А. Добролюбов, - когда оно проникло внутрь человека, слилось с его чувством и волею, присутствует в нем постоянно, даже бессознательно, когда он вовсе о том и не думает" '.

В этом же смысле о закономерности перехода от стадии сознательного убеждения к убеждению-побуждению, переходящему в бессознательную привычку, говорил и А. С. Макаренко: "Наше поведение должно быть сознательным поведением человека бесклассового общества, но это вовсе не значит, что в вопросах поведения мы всегда должны апеллировать к сознанию. Это было бы слишком убыточной нагрузкой на сознание. Настоящая широкая этическая норма становится действительной только тогда, когда ее "сознательный" период переходит в период общего опыта, традиции, привычки, когда эта норма начинает действовать быстро и точно, поддержанная сложившимся общественным мнением и общественным вкусом".

Из специфики убеждения как структурного компонента личности, сочетающего в себе элементы сознательного и бессознательного, вытекает и необходимость учета природы убеждения при совершенствовании убеждения уже как метода педагогического воздействия. Нельзя не согласиться с А. Г. Ковалевым в том, что сложность и многогранность процесса убеждающего воздействия предполагает воздействие как на рациональную, так и на эмоциональную сферы личности, активное взаимодействие убеждающего и убеждаемого, нередко перерастающее в явную или скрытую дискуссию.

Для того чтобы убеждение как метод воздействия было наиболее эффективным, оно, по мнению А. Г. Ковалева, должно отвечать целому ряду основных требований:

1. Содержание и форма убеждений должны отвечать уровню возрастного развития личности.

2. Убеждение должно строиться с учетом индивидуальных особенностей воспитуемого.

3. При всех условиях убеждение должно быть последовательным, логичным, максимально доказательным.

4. Убеждения должны содержать как обобщенные положения (принципы и правила), так и конкретные факты, примеры.

5. При убеждении часто бывает необходимым анализировать факты повеления, которые одинаково известны собеседникам. Это дает возможность избежать сомнений как в истинности самого факта, так и в характере общего вывода.

6. Убеждая других, воспитатель должен сам глубоко верить в то, что он сообщает. <...>

 

§ 9. Подражание

Заражение и подражание. Одним из наиболее массовидных явлений социально-психологического общения является подражание, самым тесным образом связанное с заражением и внушением.

Вопрос о соотношении подражания, внушения и заражения является спорным. Часть исследователей рассматривает заражение как проявление подражания. Так, французские социологи А. Вигуру и П. Жукелье говорили о психическом заражении как разновидности подражания, квалифицируя, в частности, психическую заразу как случай непроизвольного подражания. "Психическая зараза является одной из форм подражания, но это подражание непроизвольное".

По мнению же французского социолога Г. Лебона, подражание, наоборот, представляет собой лишь частный случай заражения. "Подражание,- писал он,- которому приписывается такая крупная роль в социальных явлениях, в сущности составляет лишь одно из проявлений заразы".

Тард считает, что подражание связано с природой гипнотизма, является разновидностью последнего.

В попытках сближения понятий заражения, подражания и внушения есть известная доля оснований, поскольку все эти механизмы социально-психологического общения в различной степени не поддаются полному контролю сознания человека. Этим, видимо, объясняется и то обстоятельство, что Б. Ф. Поршнев рассматривает подражание и внушение как различные формы психического заражения людьми друг друга, ведущими к известной стандартизации поведения, а при определенных условиях и к нивелировке личности.

При этом уровень, степень интенсивности функционирования различных форм психического заражения в пределах той или иной социальной общности находятся в прямой зависимости от степени ее однородности, от уровня присущего этой общности сознания и чувства "мы", от степени внутренней солидарности, взаимного доверия, а следовательно, и степени взаимной внушаемости. Чем сильнее чувство противопоставления "мы" и "они", тем выше коэффициент взаимной доверчивости и тем больше шансов для функционирования внушения и взаимной мистификации. Вот почему, в частности, возможности для иллюзорных форм сознания столь велики (конечно, наряду с другими причинами) в условиях такой классически замкнутой формы общности людей, какой являлась, например, первобытная община. Ясно, что опасность мистификации общественного сознания не в меньшей мере может угрожать и тем социальным общностям, которые доводят механизм противопоставления себя другим общностям до уровня сознательной изоляции от других наций и народов. Примером этого может служить история нацизма в Германии.

Стремясь подчеркнуть тесный характер взаимодействия заражения, подражания и других механизмов общения, некоторые исследователи иногда недооценивают те различия, которые существуют между этими механизмами. Так, социальные психологи Г. Хибш и М. Форверг из факта тесного переплетения различных механизмов общения делают вывод о тождественности идентификации с сознательным подражанием: "Сознательное подражание... мы называем идентификацией. Если мы сознательно подражаем какому-либо живому существу, то мы идентифицируем себя с ним".

Конечно, сознательное подражание может в определенных случаях быть проявлением идентификации. Однако это не дает оснований для отождествления данных понятий. Анализ эмпирических наблюдений и экспериментальных данных, полученных целым рядом советских и зарубежных психологов, приводит к заключению, что процесс идентификации личности может осуществляться не только через подражание, но и через другие механизмы социально-психологического общения - заражение, убеждение, негативизм, конформизм и т. д. Как правило, эти механизмы тесно переплетаются и взаимодействуют друг с другом. Так, по данным Т. В. Драгуновой, образцы поведения взрослых усваиваются подростками как путем прямого подражания (моде, курению, лексикону и т. д.), так и путем, самовоспитания интеллектуальных и физических качеств. Венгерские психологи В. Геллес и М. Дъердь, исследуя условия и мотивацию татуировки в среде 9-15-летних мальчиков-воспитанников детских домов, обнаружили различные механизмы идентификации, в том числе как подражание взрослым, так и негативизм по отношению к ним.

Таким образом, на основе всего сказанного выше есть основание различать понятия подражания и заражения, равно как и другие близкие к ним термины - внушения, идентификации, моды и т. д. Различия между заражением и подражанием, на наш взгляд, сводятся к следующему: заражение характеризует подверженность индивида определенным психическим состояниям и осуществляется через сопереживание им внутренних психических состояний, настроений, переживаний других людей. Подражание же направлено на воспроизведение индивидом определенных внешних черт и образцов поведения, манер, действий, поступков, которые характеризуются и сопровождаются при этом определенной эмоциональной и рациональной направленностью.

Роль и функции подражания. Явление социально-психологического подражания, подмеченное еще А. Смитом и исследованное Н. К. Михайловским, нашло отражение в работах Г. Тарда, Д. М. Болдуина, У. Мак-Дауголла, Г. Зиммеля и др. Особенно большое значение этому феномену было придано в работах Г. Тарда. Последний разделял подражание на несколько видов:

1) логическое и внелогическое, 2) по последовательности и механизму движения - на внутреннее и внешнее, 3) по степени устойчивости - подражание-мода и подражание-обычай, 4) по социальной природе-подражание внутри класса и подражание одного класса другому и т. д.

Рассматривая подражание как универсальное социальное явление, аналогичное наследственности в биологии и молекулярному движению в физике, Г. Тард пытался объяснить при помощи подражания всю общественную жизнь. "В общественном отношении,- писал он, - все оказывается изобретениями и подражаниями; подражания - это реки, вытекающие из тех гор, что представляют собой изобретения".

Подражание, по Г. Тарду, выполняет функции воспроизведения, распространения и унификации изобретений и открытий, обеспечивая тем самым как прогресс, так одновременно и определенную стабильность социальных отношений и учреждений. Благодаря подражанию и моде происходит "распространение нововведений" и одновременно благодаря этому же механизму население Европы, как отмечал Г. Тард, превратилось в "издание, набранное одним и тем же шрифтом и выпущенное в нескольких сотнях миллионов экземпляров". <...>

<...> Особенно велико положительное значение подражания на ранних ступенях становления и развития человеческой личности. Но не только в онтогенезе, но и в филогенезе человечества подражание играло и сейчас продолжает играть, несомненно, прогрессивную роль. Как справедливо отмечает в этой связи известный польский логик Т. Котарбиньский: "Нет обучения без подражания; достаточно представить себе это, чтобы понять огромное значение подражания для прогресса... Благодаря поочередному и изменчивому прибавлению актов изобретения и актов подражания накапливаются и сливаются в законченное единое целое завоевания предков, прапредков и их современных потомков".

Природа и сущность подражания. Одной из наиболее распространенных в прошлом была попытка трактовки природы подражания с позиций инстинктивной теории (В. Вундт, В. Джеме, Г. Тард, У. Мак-Дауголл, Б. Болдуин, З. Фрейд и др.). Подражание, по мнению В. Джемса, присуще человеку "наравне с другими стадными животными и представляет собой инстинкт в полном смысле слова". Эта точка зрения, ведущая к отрицанию качественного различия между человеческими и животными формами общения, а тем самым и к биологическому редукционизму, уже была подвергнута обстоятельной критике в нашей социально-психологической литературе.

Гораздо более оригинальной представляется попытка трактовки природы подражания, предпринятая Н. К. Михайловским. Последний различал внешние условия и внутренние факторы, предрасполагающие к подражанию. Внешним по отношению к индивиду побудительным фактором подражания является, по его мнению, пример поведения человека, находящегося в каких-либо необычных обстоятельствах. "Всякому случалось, - пишет он,- испытывать странное и почти неудержимое стремление повторять жесты человека, находящегося в каком-нибудь чрезвычайном положении". Развивая свою мысль, Н. К. Михайловский конкретизирует ее на примере большой заразительной силы актов преступления и наказания, если они становятся объектом публичного созерцания. Эту же мысль Н. К. Михайловский поясняет на примере "радения" у сектантов, где подражательный элемент играет существенную роль, поскольку вид бешено крутящегося человека увлекает и других.

Наряду с внешними Н. К. Михайловский различал и внутренние, предрасполагающие к подражанию механизмы психической деятельности людей. К таким предпосылкам он относил скудость, бедность внутреннего мира индивида. "Разнообразие общественной жизни, взятой в целом, может, как я много раз это доказывал, находиться в прямом противоречии с богатством личной жизни и даже обуславливать собою ее однообразие, скудость, односторонность. И в таком случае мы найдем, может быть, чрезвычайную наклонность к подражанию".

Однако однообразие и скудость внутренней жизни приводят к подражанию при условии предрасположенности к внешнему воздействию, внушаемости, слабости воли и недостаточно развитой способности сознательного контроля своих действий. Подражательность, по мнению Н. К. Михайловского, "даже в наивысших своих болезненных формах, есть лишь специальный случай омрачения сознания и слабости воли, обусловленный какими-то специальными обстоятельствами". Вот почему люди терпеливые и волевые, способные на большое и длительное напряжение сознания и воли, не склонны, как правило, к подражанию. "Эти люди, так полно владеющие собой, так сильно задерживающие самые, по-видимому, неизбежные двигательные реакции на внешние впечатления, очевидно, не могут быть склонны к подражанию".

Признавая правомерность указания на роль элементов бессознательного и фактор предрасположенности к подражанию, нельзя вместе с тем абсолютизировать значение и этих моментов в самом механизме подражания. В своей диссертации, посвященной проблеме подражания как социально-психологического явления, А. М. Агальцев, на наш взгляд, совершенно справедливо и достаточно аргументировано критикует точку зрения тех психологов, которые рассматривают подражание как проявление врожденных способностей, исключающих момент научения и освоения нового жизненного опыта. Возражая против одностороннего сведения подражания к акту автоматического и бессознательного повторения заданного образца, А. М. Агальцев вполне резонно настаивает на необходимости рассмотрения подражания как достаточно сложного социально-психологического явления, предполагающ<