Н. Бердяев О русском национальном характере

Интернет-публикация - http//www.socio.ru/00-2/authors.htm

Ольга Дмитриевна Волкогонова, доктор философских наук, доцент МГУ, специалист по истории социальной философии и проблемам социального предвидения.

...Русская тема

Итак, судьба человечества рассматривалась Бердяевым в двух взаимосвязанных ракурсах - историческом и эсхатологическом. В эсхатологическом плане мир ждет религиозное преображение и выход за границы истории и времени, а в историческом - эпоха "нового средневековья". Есть ли у России и русской культуры свое, особое место в этом процессе?

Специфика русской истории

Вслед за О.Шпенглером Бердяев (как и Г.Федотов, и некоторые другие русские мыслители) различал культуру и цивилизацию, разводя их в антиномичных (противоречивых) характеристиках. Если культура всегда уникальна, то цивилизация универсальна, если культура - духовна, то цивилизация - материальна, если культура предполагает иерархичность, элитарность, то цивилизация по своей сути демократична, рассчитана на усредненного человека, если культура - органична, то цивилизация - механистична и т.п. В конечном счете, культура, по мнению Бердяева, всегда сакральна, а цивилизация - буржуазна, направлена на комфорт для тела. Во все эпохи сосуществовали и культура, и цивилизация. Но что-то одно преобладало, как главная направленность общества. Переход от культуры к цивилизации всегда сопровождался убылью духа.

Видимо, здесь уместно вспомнить о построениях А.Хомякова, философия истории которого, без сомнения, оказала определенное воздействие на взгляды Бердяева. Представления мыслителя-славянофила ХIХ столетия об истории человечества принципиально отличались от европоцентристских моделей развития (гегелевской, прежде всего) тем, что история рассматривалась Хомяковым как борьба двух полярных начал, лишенных постоянного культурного, географического или этнического центра, благодаря чему история действительно приобретала у него всеобщий характер, переставала быть историей отдельных народов. Хомяков идиллически представлял себе жизнь первобытных людей, так как, по его мнению, этой жизни присуща была общность, единство людей. Это проявлялось, прежде всего, в "тождестве религий, обрядов и символов с одного края земли до другого". Но, расселяясь по земле, люди постепенно утрачивали единство и общность, происходило разъединение людей друг от друга, раскол их на два основных характерных типа: иранские племена и кушитские. Первоначально принадлежность к тому или другому типу определялась этнической принадлежностью (о чем говорит само их название), но позднее "иранство" или "кушитство" перестали быть связаны с каким-либо определенным географическим ареалом, они стали символическими обозначениями различных духовных начал культуры. "Иранство" для Хомякова - это символ свободы, а, значит, и миролюбия. Тот же тип культуры, в котором видна подчиненность материальной необходимости, мыслитель называл "кушитстским". Фактически, это два типа мировосприятия, один из которых ориентирован на духовные ценности, другой - на преобладание вещественной необходимости. Оба типа переплетаются в истории отдельных народов, ведь "история уже не знает чистых племен, история не знает также чистых религий". Но всегда можно заметить преобладающее влияние того или иного типа в конкретной культурной целостности.

Перекличка тем философии истории Хомякова и Бердяева очевидна. Описание "кушитства" Хомякова во многих своих параметрах совпадает с понятием "цивилизации" у Бердяева. Есть общее и в их представлениях о месте России во всемирном историческом процессе. В конечном счете, противостояние "иранства" и "кушитства" в современную ему эпоху Хомяков проинтерпретировал как противостояние европейской культуры (которую, по его мнению, "сгубило" римское наследие - агрессивность, аристократизм, государственность, основанная на насилии и т.п.) и культуры славянского мира, естественным лидером которого является Россия. Бердяев тоже поставил диагноз болезни цивилизацией современной ему Европе. Он писал о распадении и забвении культуры в европейских странах. В России же ситуация, с его точки зрения, была иной.

Своеобразие судьбы России Бердяев видел в том, что она никогда не могла целиком принять европейской культуры нового времени, рационалистического типа мышления, формального права, религиозной нейтральности и т.п., то есть всего того, что заставило "остыть" европейскую культуру, уступив место цивилизации. "Россия никогда не выходила окончательно из средневековья, из сакральной эпохи, - писал Бердяев, - и она как-то почти непосредственно перешла от остатков старого средневековья, от старой теократии к новому средневековью, к новой сатанократии... Вот почему России в переходе от новой истории к новому средневековью будет принадлежать совсем особое место". В этих словах Бердяева есть доля правды, но неточностей и преувеличений, пожалуй, больше. Они полностью игнорируют имперский период русской истории. Вряд ли петербургскую культуру, синтезировавшую "русскость" и "европейскость", можно воспринимать как средневековую или сакральную.

Сам Бердяев выделял пять основных периодов российской истории: киевский, времен татаро-монгольского ига, московский, петровский, советский. Рассматривая эти периоды, он подчеркивал прерывистость, неорганичность, мучительность истории России, в чем резко расходился со "старшими" славянофилами, идеализировавшими "органичность" российского развития. Для Бердяева специфика исторического пути России - в расколах, катастрофах, отсутствии "цельности возрастания" (о которой, в частности, писал один из основателей славянофильства И.В.Киреевский, но что абсолютно отрицал Бердяев). Еще одно явное расхождение со славянофильской традицией в том, что Бердяев из всех периодов отдает предпочтение как раз "несакральному" периоду - петровскому, петербургскому как самому динамичному, открытому западным влияниям.

Мало основателен и доказателен был Бердяев при анализе особенностей русской духовности. Он использовал антиномии - сталкивал противоречивые, крайние типы для характеристики "русского душевного строя". Такой подход предлагал и Федотов, высказывавший мысль, что именно полюса народного характера могут дать наиболее полную картину национальных особенностей. Правда, в отличие от Бердяева, он считал такой "полярный" подход применимым ко всем народам, Бердяев же полагал, что совмещение противоположностей - черты лишь некоторых народов (например, русского и еврейского).

Разумеется, каждая национальная культура не только интерпретируется определенным образом с точки зрения других, окружающих ее культур, но и осмысливается представителями самой этой культуры. Для русских задача самопознания, понимания своей самобытности перед лицом других культур и народов всегда была чрезвычайно значимой. Известные строчки Тютчева о том, что "умом Россию не понять, аршином общим не измерить" - иллюстрация типичной для отечественной мысли позиции подчеркивания уникальности исторического и духовного опыта России, его несравнимости с опытом других народов и стран и несводимости к нему. В подобной позиции немало национального романтизма и самомистификации. Для ее обоснования использовались (и используются) не только реальные исторические факты, но и легенды, предания, приведшие к созданию как устойчивого мифа о "Святой Руси" и "народе-богоносце", так и менее устойчивого мифа о "немытой России" (Лермонтов) - стране рабов и господ. Внес свою лепту в создание мифа о русском народе и Бердяев.

Каковы же, по Бердяеву, характерные черты русского народного типа? Главная черта, на которую он ссылался во многих своих работах, - нигилизм или апокалиптичность. В "Миросозерцании Достоевского", в частности, Бердяев писал: "Русские люди, когда они наиболее выражают своеобразные черты своего народа, - апокалиптики или нигилисты. Это значит, что они не могут пребывать в середине душевной жизни, в середине культуры, что дух их устремлен к конечному и предельному. Это - два полюса: положительный и отрицательный, выражающие одну и ту же устремленность к концу... Русский душевный строй - самый трудный для творчества культуры, для исторического пути народа. Народ с такой душой вряд ли может быть счастлив в своей истории". Если рассматривать эту характеристику Бердяева лишь как самую общую тенденцию, - с ним можно согласиться. Во всяком случае, как уже говорилось выше, история русской мысли дает именно такие примеры религиозного или антирелигиозного "радикализма", да и сам Бердяев вполне подходит под эту, предложенную им самим, схему. Но с выводом Бердяева о том, что такой "радикализм" враждебен всякой культуре, - согласиться трудно. "Для русских характерно какое-то бессилие, какая-то бездарность во всем относительном и среднем. А история культуры и общественности вся ведь в среднем и относительном...", - таково заключение философа, которое он повторял на разные в лады во многих своих работах. В то же время, он сам не раз подчеркивал, что культура является "неотвратимым путем" человека и человечества, потому что только через нее возможен выход из тупика цивилизации, переход к религиозному преображению мира. Позиция Бердяева противоречива: если Россия не способна к творчеству культуры, то в чем же может состоять ее "особая роль" в грядущем? Тезис Бердяева о неспособности к культурному творчеству отчасти опровергается и историей России, - ее культурой, прежде всего. Сам философ называл, например, русскую литературу 19 века "великой", считал, что она входит в лучшее, что было создано человечеством. Но разве создание великой литературы - не творчество культуры? Или это означает, что русская литература не народна? Вряд ли. Скорее, Бердяев ошибался в своих выводах. Возможно, правильнее было бы сказать, что России с трудом дается не культура, а цивилизация, и все наши мечты об удобном быте и материальном комфорте так и останутся мечтами. Впрочем, многие философы самых разных направлений (например, Г.Плеханов, С.Булгаков) замечали тот факт, что в истории недостаток материальной устроенности (то есть, в терминах Бердяева, нехватка цивилизации) зачастую способствовал расцвету духовной культуры. В качестве примера обычно вспоминали время немецкого просвещения, когда великая поэзия, музыка, философия создавались в европейской провинции, разделенной на сотни крохотных княжеств, и до сильной Германии было еще очень далеко, или эпоху раннего итальянского Ренессанса, когда Италию раздирали на части иноземные завоеватели и собственные властители. Может быть, в этот ряд можно поставить и Россию? Во всяком случае, российская неприспособленность к цивилизации очень хорошо вписывается в бердяевскую концепцию "нового средневековья": по мысли философа новые средние века будут отличаться аскетичностью, гораздо меньшим "комфортом для плоти", ограничением материальных потребностей человечества: "придется перейти к более упрощенной и элементарной материальной культуре и более сложной духовной культуре", - писал Бердяев. И ниже: "Жизнь станет более суровой и бедной, блеска новой истории более не будет".

В "Судьбе России" и в "Русской идее", определяя русский национальный тип, Бердяев привел и другие характеристики. В частности, он считал, что русский народ - самый анархический, но - одновременно - и самый державный, государственный народ в истории: "...может поражать противоречие между русской анархичностью и любовью к вольности и русской покорностью к государству, согласием народа служить образованию огромной империи". И здесь тоже возникают вопросы. Дело в том, что Бердяев отчасти изменил своему принципу антиномичности: с его точки зрения, анархизм перевешивает державность в характере русского народа, мыслитель даже называл его "народом анархическим по основной своей устремленности", послушание же государственной власти связано лишь с колоссальным терпением и покорностью. Русские люди, по мнению Бердяева, очень остро чувствуют зло и грех любой государственной власти. С таким выводом не были согласны многие. Например, Н.Полторацкий рассуждал так: "В нашей истории действительно были явления анархического порядка, но если бы склонность к анархии была основной чертой русского народа, то, очевидно, у этого народа не было бы великого государства и не было бы почти тысячелетней истории. Кроме того, если даже признать, что у русских есть склонность к анархизму, это не значит, что подобную черту нужно возводить в достоинство и ее культивировать, как это делает Бердяев. Скорее, такую склонность следовало бы признать "великим злом" и всячески с этим злом бороться, как это делал хотя бы Константин Леонтьев". Противоположную точку зрения высказывал и С.Л.Франк, писавший (отнюдь не споря с Бердяевым, а совсем по другому поводу): "Из всех достижений западно-европейской культуры Россия издавна обрела только одно - сильную государственную власть, которая первоначально выросла в ней не из процесса секуляризации и не в борьбе с теократией, а из самых недр православной веры". Бердяев, воспевая анархизм как идеал свободной гармонии и даже как победу Царства Божьего над царством Кесаря, тоже, как и Полторацкий, апеллировал к истории русской мысли. Он убеждал читателя, что вся русская литература, как и вся русская интеллигенция 19 века, исповедовали безгосударственный идеал. Он называл имена К.Аксакова, А.Хомякова, М.Бакунина, Л.Толстого и даже Ф.Достоевского, почему-то и его причислив к анархистам, оговорившись, правда, что Достоевский и сам не совсем понимал, что он анархист. "Русский пафос свободы был скорее связан с принципиальным анархизмом, чем с либерализмом", - был убежден Бердяев. Из всей истории русской мысли 19 века он вспомнил лишь одного представителя либерализма - Б.Чичерина, тут же противопоставив его взгляды "русской идее", дав понять, что Чичерин - абсолютно ненационален.

К сожалению, либерализм, действительно, не был среди господствующих течений русской мысли, хотя к имени Чичерина можно с полным правом добавить еще десяток имен, в том числе имя Вл.Соловьева (известна даже полемика Соловьева с Чичериным по поводу соотношения права и морали). Но почему анархизму в бердяевском изложении противостоит лишь либерализм? История русской мысли богата "державными" моделями устройства России самой разной политической окраски; вряд ли можно назвать анархистами М.Каткова, Н.Гоголя, К.Леонтьева, Н.Кареева, В.Розанова, Н.Трубецкого, С.Франка, Л.Карсавина, И.Ильина, В.Ильина, Н.Тимашева, П.Струве и многих других русских "государственников".

Разумеется, в русской истории были "вольницы" Разина и Пугачева, но были они и в истории других народов. Противоречия между государством и народом не являются чисто русским достоянием, это универсальная закономерность общественной жизни. Очень сомнителен вывод об анархичности, скажем, американцев, основанный на широком распространении в США движения хиппи в 60-70-е годы. Но Бердяев, по сути, именно так и поступал, - вспомнив Разина и Пугачева, указав на Бакунина и Кропоткина, он сделал вывод об анархичности всего русского народа.

Еще одна характерная черта русского характера, считал Бердяев, - эсхатологичность, устремленность к концу, неудовлетворенность реальным земным положением дел. С этим тезисом Бердяева тоже были не согласны многие; известный эмигрантский историк А.А.Кизеветтер, например, писал: "...Н.А.Бердяев хочет изобразить русский народ народом-незадачником в области строительства земной общественности; народом, дух которого всецело устремлен к "концу вещей", к "абсолютным духовным ценностям потустороннего бытия" и совершенно неспособен к созиданию относительных ценностей земной культуры; народом, не умеющим жить, а умеющим лишь грезить о том, как лучше помереть; не могущим создать ничего общественно ценного..., - тогда Н.А.Бердяеву нельзя не поставить на вид того, что с такой характеристикой можно согласиться лишь в том случае, если мы зачеркнем всю историю русского народа и закроем глаза на всю громадную созидательную культурную работу, этим народом в течение его истории совершенную". Трудно отрицать тот факт, что, в отличие от позиции Бердяева, не подкрепленной ничем, кроме его интуиции, точку зрения Кизеветтера и других критиков можно обосновать реальными фактами российской истории - колонизацией русского севера или Сибири, например, которая уж никак не вяжется с эсхатологической устремленностью народа.

Малодоказательны и остальные характеристики русского характера, которые давал Бердяев, - о перевешивании женского начала над мужским в русской душе (здесь явно сказалось влияние на него В.Розанова, хотя и без розановской аргументации), о пристрастии к социализму и др. Россия описывалась Бердяевым как этнос, принципиально не способный к уравновешенному историческому и культурному строительству. Яркие, афористичные строки Бердяева захватывают читателя, заставляют невольно соглашаться с автором, удивляться его проницательности. Но обаяние мысли Бердяева довольно скоро рассеивается при попытке проверить его выводы "на прочность": оказывается, Бердяев говорит правду, но не всю, а полуправда зачастую бывает очень далека от реального положения дел. В "русскую идею" Бердяева не помещалось пол-России. В целом, позиция Бердяева не была свободна от неосознанной тенденциозности: он находил в характере русского народа именно те черты, которые были присущи его собственной философии, поэтому выводы о предназначении России, которые он делал, выглядели выражением укоренившихся в национальной почве особенностей.

...

 

Раздел VI

Личность и общество

Н. Смелзер