Жизнеспособность вместо адаптации, пригодность вместо соответствия.

Эпистемологические интерпретации Глазерсфельда требуют для своего понимания принятия одной существенной предпосылки: мы должны перестать рассматривать познающий субъект исключительно в пределах рефлектирующего сознания и вспомнить о том, что любой носитель знаний является живым организмом, биосистемой. Таким образом, предлагаемая реиптерпритация соотношения знания и дей­ствительности в радикальном конструктивизме является по сути оп­ределенного рода редукцией не только и не столько в контекст психо­логизма (как об этом говорит сам Глазерсфельд), сколько еще глубже - в область биологической науки. Во-первых, автор опирается на учение Ж. Пиаже, которое, хотя и разработано психологом, невозможно вне биологического контекста; во-вторых, в процессе изложения и пояснения своих тезисов Глазерсфельд постоянно обращается к эво­люционизму, причем в самом широком смысле, как его понимали Дарвин, Поппер, Лоренц, Кэмпбелл и др.; в-третьих, неоднократно свои рассуждения о когнитивных структурах Глазерсфельд обосновы­вает материалом, добытым современными био- и нейрокибернетиками, главным образом, Хайнцем фон Фёрстером и Умберто Матураной.

Живой организм, которым неизбежно является любая познаю­щая единица (когнитивная система), продолжает свое существование лишь до тех пор, пока его взаимодействия с окружающей средой по­зволяют ему успешно осуществлять необходимые операции обмена (веществом, энергией). Поскольку никоим образом затормозить или прекратить (насытить) такой обмен с окружающей средой невозмож­но, постоянное взаимодействие организма со средой является обяза­тельным. По-видимому, таким образом можно интерпретировать по­нятие желаемой цели («erwunschten Ziel» [Glas. 1997, S.30], «gewcihllen Zweck» [Glas. 1998, S.31], «chosen goals» [Glas. 1996b, p. 118]), о кото­ром неоднократно упоминает Глазерсфельд в своих объяснительных схемах. В процессе своей жизнедеятельности (жизнеподдержания), что в равной степени относится как к биологическому существова­нию, так и к социальным аспектам «выживания», организм сталкива­ется с факторами внешней среды (препятствиями), которые в разной степени влияют на его жизнеспособность и, соответственно, вызыва­ют различные поведенческие реакции. Если ответная реакция на воз­действие внешней среды является адекватной, то есть позволяет орга­низму продолжить свое существование (через удовлетворение по­требностей - «желаемых целей»), то организм оказывается пригод­ным для жизни в данной среде, является жизнеспособным («viable»). Существенно то, что понятие жизнеспособности Глазерсфельд выно­сит из сугубо биологического контекста в область эпистемологии. Им же введен и сам термин «жизнеспособность», который в оригинале звучит как «viability» и не имеет строгой смысловой привязки к био­логическому пониманию жизни: «В оригинальном понимании слово "viability" означает "проходимость" какого-то пути и в отношении индивидуального развития применяется для характеристики жизне­способности видов, индивидуумов и мутаций. Это - именно то значе­ние, в котором я употребляю данное слово в эпистемологическом контексте» [Glas. 1997, S.I8].

Первоначальная трудность в понимании ключевого термина «viability» заключается не в том, что Глазерсфельд заимствует его из биологического контекста для объяснения эпистемологической кон­цепции, а в том, что в самом биологическом дискурсе такие понятия как «адаптация», «отбор», «жизнеспособность» имеют несколько раз­личающихся интерпретаций. В процессе анализа дарвиновской кон­цепции естественного отбора автор радикального конструктивизма указывает на ряд высказываний самого Дарвина (на его речевые обо­роты), которые своей нестрогостыо провоцируют неправильное по­нимание сути естественного отбора и явления адаптации. Так, естест­венный отбор не является позитивным ни в каком смысле (в отличие от искусственного), т.е. среда ничего не отбирает и ни в коей мере не является активным началом эволюции. Не существует никаких целе­вых направлений, по которым происходила бы эволюция в результате позитивного естественного отбора. То же можно сказать в отношении адаптации особей, которые, по словам Дарвина, могут быть более (или менее) приспособленными («выживание наиболее приспособ­ленных»). Единственным критерием приспособленности организма является его существование de facto «здесь и сейчас», либо несущест­вование: «...Биологические организмы, которые живут в данный мо­мент, являются жизнеспособными (viable), поскольку до этого момен­та им удалось выжить» [Glas. 1996b, р.73]. Никаких априорных пред­назначений или целей у живого организма нет, соответственно, бес­смысленно говорить о большей или меньшей приспособленности к чему-то, соответствия чему-то[23]. Таким образом, биологический фе­номен адаптации рассматривается Глазерсфельдом и другими автора­ми как допустимость, пригодность, а не как строгое соответствие или целеполагание: «Можно было бы сказать, что естественный отбор на­правлен против недостатков, искусственный же, напротив, стремится создавать преимущества. Понятие жизнеспособности в данной связи подразумевает отсутствие недостатков, однако, ни в коей мере не ут­верждает выживаемость в качестве цели. Организм является "жизне­способным" лишь постольку, поскольку ему удается выживать и раз­множаться в окружающей его среде» [Glas. 1997, S.24-25].

Со ссылкой на замечание Вайцзеккера (С. f. Weizsacker) и работу Питтендрая (Pit-tendrigh С. Adaptation, natural selection, and behavior. In: Roe A., Simpson G. (Eds.) Be­havior and evolution, New Haven, 1958, p.390-416).

Указанная точка зрения не является нововведением Глазерс-фельда, по этому поводу существуют специальные работы и дискус­сии. Однако у Глазерсфельда, как и у других конструктивистов, такая интерпретация адаптации, отказ окружающей среде в активном нача­ле в процессе развития является принципиальной позицией, служащей фундаментом для эпистемологических построений. Понятие адапта­ции, приспособленности, которое теперь следует понимать исключи­тельно как жизнеспособность, пригодность («fitness») служит ключе­вым связующим звеном между эволюционной теорией в биологии и радикальным конструктивизмом в эпистемологии: «Именно в трак­товке понятия "fitness" совпадают основные принципы теории позна­ния радикального конструктивизма и теории эволюции: точно так же, как среда устанавливает границы выживания для живых организмов (органических структур), элиминируя варианты, выходящие за преде­лы возможностей выживания, так и опытный мир - будь то в повсе­дневной жизни или в лаборатории - определяет критерий правильно­сти ("Prufstein") наших идей (когнитивных структур)» [Glas. 1998, S.20-21].

Таким образом, понятия жизнеспособности («viability», «Viabilitat») и пригодности («fitness», «Passen») замещают собой: в биологии - понятие адаптации («adaptation», «Anpassung»), в эписте­мологии - понятие соответствия («correspondence», «Ubereinstim-mung»): «Критический момент в нашей теории познания состоит в том, что идея соответствия реальности замещается идеей пригодно­сти. Знание является хорошим знанием, если оно вписывается в рамки экспериментальной действительности, не вступая с ней в противоре­чие. Такого рода пригодность должна достигаться не только удержи­ванием жизнеспособности когнитивной структуры, схемы, теории пе­ред лицом нового опыта или новых экспериментов, но и тем, чтобы доказать свою совместимость с другими работающими схемами и теориями» [Glas. 1996b, p. 156].

Интересно отметить, что понимание «истины» в нашем повсе­дневном использовании этого слова Глазерсфельд оставляет в силе, поясняя, что оно не имеет ничего общего с идеей соответствия некоей внешней реальности, данности:

«Поступки, понятия и осознанные действия являются жизнеспо­собными, если они вписываются в целевые или дескриптивные кон­тексты, в которых мы ими пользуемся. Таким образом, в рамках кон­структивистского подхода понятие жизнеспособности, применяемое в отношении опыта, замещает собой существующее в традиционной философии понятие Истины, призванное обозначать «правильное» представление о реальности. Указанная замена, конечно же, не каса­ется повседневного понимания истины, которое подразумевает досто­верное повторение или описание предварительного опыта» [Glas. 1996Ь,р.14].

Глазерсфельд уделяет немало внимания вопросу об аналогии, если не сказать полной тождественности, двух эволюции - биологи­ческой и когнитивной - и, что особенно ценно, в философско-историческом контексте. Как только эволюционная теория Чарльза Дарвина стала достоянием широкой научной общественности, тут же начали предприниматься попытки применить ее объяснительный по­тенциал за пределами биологической науки, в том числе в области эпистемологии. В этой связи Глазерсфельд упоминает о работах У. Джеймса и Г. Зиммеля. Однако более важным представляется анализ с позиций конструктивизма основных положений эволюционной эпи­стемологии. С одной стороны, ряд идей, высказанных в рамках данно­го направления, напрямую способствовал формированию конструкти­вистской позиции и, таким образом, включается в список его предше­ственников; с другой стороны, существующие расхождения во взгля­дах по некоторым ключевым вопросам заставляют считать эволюци­онную эпистемологию одним из «ближайших» оппонентов радикаль­ного конструктивизма. Ближайшим именно потому, что оба концеп­туальных направления эпистемологии выросли из одного корня - те­зиса отождествления биологической и когнитивной эволюции и име­ют общих представителей - как в более ранний период (Ж. Пиаже), так и среди современных исследователей (к примеру, современные ученые из университета Билефельда В. Крон, Г. Кюпперс, Р. Паслак).

Главное идейное противоречие состоит в воззрении на основной эпистемологический вопрос о соотношении знания и реальности. Так, если радикальный конструктивизм полностью отвергает какое-либо соотношение между знанием и действительностью ввиду уже самой невозможности постановки такого вопроса, то в эволюционной эпи­стемологии существует определенная позиция, позволяющая ставить и в положительном ключе решать вопрос о соответствии знания внешней действительности. Как ни была бы близка позиция эволюци­онной эпистемологии позиции радикального конструктивизма, она лишена главного - той радикальности, без которой всегда будет оста­ваться, с точки зрения конструктивистов, в лоне «традиционной эпи­стемологии». По словам К. Лоренца: «Адаптация к какому-либо фак­тору окружающей среды эквивалентна обретению информации об этом факторе» [Lorenz 1979, р. 167]. В интерпретации Лоренца сама структура живого организма является неким непрямым носителем информации об окружающей среде, физических явлениях и законо­мерностях. Подобного рода высказывания Глазерсфельд находит и у других представителей эволюционной эпистемологии - Д. Кэмпбелла и К. Поппера: «Касательно развития когнитивных структур Кэмпбелл избегает применять понятие пригодности для характеристики конвен­ционального соотношения между знанием и действительностью. Так, например, он говорит, что его теория описывает процесс, посредством которого организм приспосабливается к независимой окружающей среде, по-другому - обретает знание о ней [см. Campbell I960[24]]. Упо­минание о некоей "независимой" от живущего организма окружаю­щей среде, а также о знании "об" этой среде выявляет фундаменталь­ную эпистемологическую позицию, разделяемую Кэмпбеллом также во всех других его работах, и которая согласуется с позицией Поппе­ра. Оба автора настаивают на том, что в теории познания "выходить за пределы [эмпирических] данных" является необходимостью, пола­гая тем самым не только некий "реальный" мир, но также возмож­ность этот реальный мир познавать, обретать "знание о нем" [см. Campbell 1974[25]]» [Glas. 1997, S.27-28]. Общее возражение представи­телям эволюционной эпистемологии звучит у Глазерсфельда следую­щим образом: «Биологическое понимание пригодности, или жизне­способности, вовсе не подразумевает требование того, чтобы орга­низмы или виды обладали информацией или разделяли каким-то об­разом свойства независимой "данной" окружающей среды. Адаптация предполагает лишь, что им удается обходить острые углы противоре­чий и коллизий. Все, что бы ни просочилось сквозь сито естественно­го отбора, в конечном счете, может узнать, что оно прошло сквозь не­го, однако этот факт ничего не говорит о строении самого сита. Как в теории эволюции, так и в конструктивизме, "соответствовать" означа­ет не более чем пройти сквозь какие-то препятствия совершенно без­относительно к тому, что эти препятствия могут собой представлять» [Glas. 1996b,p.44-45].

 

Знание как образ действия.

Пытаясь сделать предельно понятной, свою эпистемологиче­скую позицию Глазерсфельд поясняет рядом метафор, наиболее яр­кими среди которых являются метафоры о корабле в темноте, о сле­пом путнике в лесу [Glas. 1997, S.I9,20], о сите [Glas. 1996b, р.44-45] и другие. В обобщенном виде тезис, который данные метафоры призва­ны прояснить, может быть сформулирован следующим образом: в процессе познания познающий не извлекает позитивное знание (ин­формацию) о вещах и явлениях из внешнего мира, как они есть, а ор­ганизует в ту или иную связную картину тот негативный опыт от не­удавшихся действий, который сам же рекурсивно эти препятствия внешней среды когнитивно определяет. Капитан (как некий абстракт­ный образ человека, которому недоступны никакие способы воспри­ятия окружающей действительности и который лишен лоцманских карт) не может принципиально знать ничего о судоходности и струк­туре морского фарватера кроме тех препятствий, на которые он на­толкнулся при продвижении. Точно так же путник знает о лесе ровно настолько, насколько это позволяют ему те препятствия, которые он повстречал на своем пути. Если в конечном итоге это не закончилось гибелью ни того, ни другого, то знания капитана о море будут сво­диться к тому образу действий, который позволил ему не разбиться о скалы, а знания путника о лесе - образу действий для успешного про­хождения данного конкретного пути. «...То окружение, которое на своем опыте переживает слепой путник, не содержит ни леса, ни де­ревьев, как это мог бы увидеть сторонний наблюдатель. Оно состоит только из шагов, которые путник прошел успешно, а также из шагов, которые не удались вследствие столкновения с препятствием» [Glas. 1997, S.19]. И еще цитата: «Знание субъекта не может представлять собой нечто большее, чем те структуры и схемы, которые пришли в столкновение с препятствиями; что же касается остальных структур и схем, то они в совокупности составляют один из возможных видов успешной активности. [...] Наше знание о столкновениях с тем, что мы называем "окружающей средой" или "реальным миром", может быть сформулировано и ре-презентировано только в терминах жизне­способных концептуальных структур, т.е. тех структур, которые сами контакту с препятствиями не подвергались. В лучшем случае, такое знание о столкновениях и неудачах описывает реальность в "негатив­ном" смысле» [Glas. 1996b, р.73-74]. Более того, ни что-либо опреде­ленное о существовании чего-то за пределами данного опыта, ни ощущения дефицита, недостатка чего-то в общей картине знания у путника не возникнет до тех пор, пока он не начнет снова действо­вать, натыкаться на препятствия. «...Любое опытное знание состоит из правил, указывающих на то, какие именно действия оказываются успешными для устранения данных препятствий, никакое знание о независимой внешней реальности при этом не приобретается, никакое подобного рода знание для этого и не нужно» [Glas. 1996b, p. 155].

Теоретическое осмысление принципиальной ограниченности любого знания, любого мировоззрения с позиций познающего, будь то человек, кошка или муха, дается Якобом фон Юэкскюлем в его из­вестной работе «Экскурс в окружающую среду животных и человека» (Uexkuli, 1933[26]), неоднократно упоминаемой Глазерсфельдом.

В этом месте мы подходим к чрезвычайно важному тезису в концепции Глазерсфельда и других конструктивистов о функцио­нальной неотделимости действия и познания.

Ни в философском, ни в психологическом, ни в биологическом аспектах этот тезис не нов. Тем не менее, именно его плюралистич-ность заставляет нас остановиться на нем несколько подробнее, дабы избежать разночтений и неправильных интерпретаций. В основе дей­ственного понимания знания Глазерсфельдом лежит первичное пони­мание когнитивной активности ребенка как метода проб и ошибок (формирование «операционных схем» по Пиаже). Ни ребенок, ни од­но живое существо не начнет познавать до тех пор, пока не начнет ак­тивно действовать, пробовать. И другое условие - действующий орга­низм не начнет познавать до тех пор, пока не наткнется на препятст­вие. Первая неудавшаяся попытка знаменует собой первичный акт по­знания. Причем это первичное знание возникает не как отображение полезных или вредных свойств препятствия, а как запоминание образа действия, приведшего к нежелательному результату (или не привед­шего к желательному результату). О предметах или объектах на пер­вых стадиях познания говорить вообще не приходится. Все происхо­дит на уровне действий, поступков, стереотипов поведения. Вот как об этом говорит Глазерсфельд:

«Исходным следует считать представление о том, что познание (и знание) не может рассматриваться в качестве некоего конденсата, образуемого в результате пассивного восприятия, а является результа­том активности субъекта. Такого рода активность - это вовсе не мани­пуляции с "вещами-в-себе", т.е. объектами, которые имелись бы во внеэмпирическом мире и должны были бы мыслиться структурированными в готовом виде предметами, каковыми они кажутся познаю­щему. Активность, ответственную за построение знания, мы называем "оперированием" ("operieren"), что является свойством любой когни­тивной сущности, которая, по меткому выражению Пиаже, организует как сама себя, так и свой опытный мир» [Glas. 1998, S.30].

Категоричность тезиса «познание есть образ действия» Гла­зерсфельд неоднократно усиливает прямыми ссылками на работы Пиаже: «Довольно часто в своих работах (напр. 1937, р. 10; 1967а, р. 10; 1970а, р. 15) Пиаже утверждает, что, на его взгляд, знание возни­кает в результате активной деятельности субъекта, будь она физиче­ской или ментальной. Главное, что придает знанию организованность, - это целенаправленный характер данной деятельности.

"...Любое знание привязано к действию; знать объект или собы­тие означает использовать его в той или иной деятельной схе­ме..."(Piaget 1967а, р.14-15)» [Glas. 1996b, р.56][27]

«Когнитивные структуры, о чем всегда надо помнить, неотде­лимы от действия, от их использования. Действие и использование -это нечто большее, чем случайные движения или изменения - они об­ретают свое место лишь в контексте "активностных схем". Такое по­ложение радикально отличает подход Пиаже как от бихевиористской модели стимул-ответ, так и от линейной причинно-следственной це­пи, принятой в физике, главным образом, ввиду того, что активностные схемы являются всегда целенаправленными» [Glas. 1996b, p.73].

Тезис о такого рода операциональной природе знания находит свое подробное развития в кибернетических построениях современ­ных исследователей - Фёрстера, Матураны, Варелы, где он становит­ся основой для создания конкретно-научных концепций функциони­рования биосистем как когнитивных систем (на уровнях общефизио­логическом, иммунологическом, нейронном, а также высшей нервной деятельности).

Что касается философии, то такого рода общий эпистемологи-ческий операционизм представлен позициями прагматизма (Ч. Пирс, У. Джеймс), инструментализма (Д. Дьюи) и операционализма (П. Бриджмен). Во всех этих направлениях знание рассматривается в кон­тексте действия, активности познающего, но в большей мере в тради­циях методологии, социологии и спекулятивной философии, чем с по­зиций конкретных биокибернетических моделей. Тем не менее, Глазерсфельд называет указанных мыслителей в числе предшественников радикального конструктивизма.

Значение тезиса об операциональной природе знания в ради­кальном конструктивизме настолько велико, что именно по нему Гла-зерсфельд определяет Д. Вико как «первого истинного конструктиви­ста» («der erste echte Konstruktivist») [Glas. 1998, S.16], а его работу 1710 года «De antiqissima Italorum sapientia» - «первым явным форму­лированием конструктивистской позиции» [Glas. 1996b, p.6]:

«То, что мы обычно называем "фактами", - это не элементы не­зависимого от наблюдателя мира, а составляющие его жизненного опыта. Как заметил Вико в 1710 году, слово factum на латыни означа­ет причастие прошедшего времени глагола "делать". Данное обстоя­тельство стало одним из факторов, позволивших ему сформулировать эпистемологический принцип о том, что людям дано знать лишь то, что эти люди сами построили, соединив вместе доступные им элемен­ты» [Glas. 1996b, р.П4].

«...Может быть, еще важнее то, что он предложил способ отли­чать язык мистики с его непреодолимыми метафорами от языка разу­ма, уходящего корнями в практический опыт» [Glas. 1996b, p.49].

Поскольку Вико больше известен как историк и философ исто­рии, имеет смысл упомянуть о его конструктивистской позиции в от­ношении исторического материала, не потерявшей своего значения по прошествии веков. По словам Глазерсфельда: «Как заметил итальян­ский философ Джамбаттиста Вико (1668-1744), мы не можем рекон­струировать прошлое точно таким, каким оно было, так как мы не в состоянии избежать интерпретации и осмысления наших воспомина­ний в контексте тех концепций, которые владеют нами в настоящее время» [Glas. 1996b, р.2].