Живет ли каждый из нас в своей собственной действительности.

Если принять, что каждый реальный мозг, порождающий дейст­вительность, является индивидуальным мозгом, то и возникающая дей­ствительность в каждом случае является индивидуальной. Таким об­разом, индивидуальных действительностей существует столько же, сколько реальных мозгов. Каждый человеческий мозг имеет свои от­личия. Безусловно, его базовая структура является общей с другими человеческими мозгами, а расположение функциональных центров -схожим у большинства людей. Однако, могут встречаться довольно существенные отклонения в строении, правда, без особых, либо вооб­ще как-то заметных функциональных последствий. Такого рода от­клонения могут быть причинены врожденными или полученными в раннем детстве повреждениями, либо неотвратимыми операционными вмешательствами, такими как, к примеру, по поводу эпилептических очагов. Последствия многих таких операций - типа удаления значи­тельных участков коры больших полушарий - произведенных в воз­расте до десяти лет, могут, по сообщению специалистов, существенно компенсироваться. Так, при повреждении левой височной доли центр речи Вернике может быть заново образован в правом полушарии, как это является нормой у многих (но далеко не у всех!) левшей. Другим центрам, в особенности таким, которые связаны со сложными когни­тивными процессами, также у «нормальных» людей свойственна большая вариабельность в локализации, главным образом в располо­жении в правом или левом полушарии.

Однако различия в мозгах индивидуумов не ограничиваются различиями анатомического и физиологического характера. Сущест­вуют генетически обусловленные различия в отношении того, как мы воспринимаем мир и самих себя, в отношении наших действий, т.е. во всем том, что, по крайней мере, частично, обусловливает наш харак­тер. Данные различия мы наследуем от наших родителей в форме не­коей индивидуальной комбинации наследственного материала. Осо­бенно важными представляются события и переживания раннего возраста, которые воздействуют на наш характер формообразующе, устанавливая те рамки, в которых затем происходит переработка опытного материала. Причем, чем более поздним оказывается воздей­ствие, тем оно должно быть сильнее, чтобы добиться более длительно­го эффекта. Этот процесс, по сути, является самостабилизирующимся: воспринимается и усваивается, прежде всего, то, что согласуется, то же, что начинает создавать ломехи, вытесняется. Однако это вовсе не означает, что события более позднего возраста не могут изменить наш характер; тем не менее, для этого они должны либо вызывать кризис­ные состояния, либо оказывать свое воздействие в течение нескольких лет.

Видит ли каждый из нас мир по-своему? Неужели мы действи­тельно изолированы друг от друга? В определенном смысле это так и есть. Как я уже подробно говорил об этом, мозг изолирован от своего внешнего мира, а значит и от любого другого мозга и его обладателя; он способен переживать только то, что ему предоставляют на языке нейронов органы чувств. Этот язык не содержит никаких априорных значений, каждый индивидуальный мозг сам конструирует собствен­ные смыслы. Следствие такого положения вещей переживаем мы каж­дый раз при общении с другими людьми. Мы видим, что многие слова и предложения вовсе не обязательно для каждого человека имеют од­но и то же значение. Если я скажу кому-либо: «Сейчас я иду в свой банк», то вряд ли такое предложение вызовет проблемы в понимании. Слова «я», «иду», «в» и «свой» и их значения хорошо знакомы каждо­му из нас ввиду их постоянного употребления в течение десятилетий совместного общения; то же, что я подразумеваю пол словом «банк», должно определиться из контекста и из предварительного знания. Для того, чтобы собеседник мог понять мое предложение, он должен обладать таким же багажом предварительного знания.

Таким образом, понимание возможно тогда, когда в отношении определенного коммуникативного контекста существует специфиче­ская область согласования (по Матуране, 1982), т.е. область, в которой сигналам различными индивидуальными мозгами приписывается один и тот же смысл. Различные области согласования могут существовать по соседству друг с другом, но могут и образовывать иерархию под­множеств в том смысле, что одна область согласования определяет общий семантический контекст для нескольких более частных облас­тей согласования. Также мы можем сказать, что разные области согла­сования состоят одна из другой.

Самую общую и всеохватывающую область согласования мы разделяем с животными, поскольку им также свойственно сложное поведение. Ряд событий и раздражителей имеет практически во всем животном мире одинаковое значение, т.е. вызывает одинаковые пове­денческие реакции, даже если некоторые аспекты строения нервных систем значительно различаются: быстрое приближение объекта или всплытие большого темного силуэта практически в каждом случае вы­зывает бегство или защитную реакцию; очень многие животные пред­почитают сладкое и отказываются от горького, электрошок ощущается как нечто ужасное; принципы классического (Павловского) и опе-рантного (Скиннеровского) обусловливания действительны как у пчел, так и у позвоночных; и так далее. Пчеловод или исследователь пчел полагает, что с пчелами можно «разумно» общаться, происходит ли это по подобию отношений «стимул-реакция», или посредством обучаемых форм коммуникации.

Общение с позвоночными животными осуществляется еще про­ще, в особенности с млекопитающими, в частности с обезьянами. Воз­растающее сходство в строении мозга, в поведении (особенно общест­венном), а также способе приобретения опыта значительно расширяет коммуникативный базис. В то же время, естественно, что многое в животных остается для нас совершенно чуждым; нам чрезвычайно тя­жело проникнуть в мир морской свинки или коровы.

Вместе с нашей человеческой природой мы обретаем важней­ший коммуникативный базис, а именно - способность к речи. Данная способность является врожденной, так же как звуковой репертуар и «чувствительная фаза», в течение которой в речевой среде происходит усвоение родного языка. Понимание в узком смысле зависит от спе­цифической области согласования, а именно от воспитания, которое я получил и при помощи которого я вырабатываю свое мировоззрение, а также от индивидуального опыта, который я приобрел. В той мере, в какой я разделяю с другими людьми данную всегда находящуюся в состоянии становления область согласования, мы и понимаем друг друга, т.е. определенным сигналам (главным образом, словам, но так­же и мимике, жестам, обычаям) мы придаем одинаковое значение. Не­верное понимание происходит из-за несовпадения в такой смысловой интерпретации. Таким образом, понимание или непонимание в очень малой степени зависит от нашей воли, но, прежде всего, от того, в ка­кой мере мы является носителями общего априорного знания и приоб­ретенного опыта.

Понимание подразумевает особые требования, непонимание -нет. Тем самым непонимание является нормой, понимание же, наобо­рот, - особым случаем.

Трудность в понимании составляет тот факт, что нам не дано не­посредственно знание о существовании и размерах области согласова­ния. Узнавание о том, происходит ли понимание и в какой мере, должно происходить как осмысление в результате проб и ошибок, са­мореферентным образом. С каждым предложением и с каждым жес­том я тут же перепроверяю, понял ли меня собеседник или нет, точно так же поступает и он (причем безразлично, происходит ли это созна­тельно или - как в большинстве случаев - бессознательно). Саморефе-рентность данного процесса состоит в том, что я, будучи собеседни­ком, являюсь тем, кому необходимо принять решение о том, является общение успешным или нет, а я при этом могу ошибиться (Rusch, 1992). Само по себе «да», произнесенное в ответ на вопрос «Ты меня понял?», может быть ошибочным и основываться либо на ошибке моего партнера, либо на моей собственной.

Правда, существуют ситуации, в которых ошибочная оценка общения кажется невозможной. Если кто-то говорит мне: «Сейчас я иду в банк» и я хочу знать, правильно ли его понял (а именно, что он подразумевает финансовую организацию), то я могу проследить, куда он пойдет. Если я попрошу кого-то передать мне вилку, то по его по­ведению тут же увижу, понял ли он меня. Тем самым я оперирую в областях согласования, которые во многом предопределяются посред­ством действия.

Правда, говоря о «трудностях общения», мы не имеем в виду та­кие простые случаи. Проблемы возникают тогда, когда процесс смыс-лообразования является сложным, например, требует наличия значи­тельного индивидуального опыта и не находит подтверждения в простейших действиях индивидуума. Как мне следует - обратимся к одной из труднейших проблем нашего общения - поступить, чтобы достоверно определить, что подразумевает моя партнерша или мой партнер, когда она/он говорит: «Я тебя люблю»? Лжет она? Говорит искренне? Знает ли, что эти слова «действительно» (имеется ввиду -для меня!) означают? Отдает ли себе отчет в своих собственных побу­ждениях, когда говорит это? В особенности актуальным кажется во­прос: каким образом я могу обо всем этом узнать? Возникает предпо­ложение, подозрение, что невозможна никакая окончательная достоверность - при которой, в витгенштенианском смысле, закончи­лись бы все вопросы.

Мы - не одиноки, поскольку, принимая участие в областях со­гласования, ощущаем возможность быть достаточно понятыми. Сте­пень удовлетворительности понимания может быть чрезвычайно раз­личной в различных ситуациях: успешное общение с продавцом проездных билетов требует совершенно других предпосылок, нежели взаимопонимание с моими коллегами или моим любовным партнером. Однако ни в коей мере ни в одном из этих случаев не происходит об­мена информацией, смыслового обмена. Собственно говоря, это явля­ется тривиальным фактом, последствия которого, однако же, для об­щения, воспитания и образования, а также для человеческого сосуществования не имеют предела (Rusch, 1992; von Aufschnaiter et al., 1992). Непонимание должно приводить к попытке выяснить, како­го предварительного опыта не хватает у меня или у другого собесед­ника? Что именно неправильно происходит в ходе смысловой интер­претации, необходимой для понимания? В каком месте что-то помещено в неправильный контекст («неправильный», естественно, всегда только с моей точки зрения!). Тот процесс, который необходи­мо происходит при попытках разобраться в такого рода ситуациях, яв­ляется - как уже выше упоминалось - самореферентным, по сути он представляет собой череду проб и испытаний, при которых я сам яв­ляюсь экспериментатором (Testsubjekt), испытуемым (Testobjekt) и референтом одновременно.

 

Asch, S. (1955): Opinions and social pressure. Scientific American 193: 31-35.

Aufschneiter, S. von, H. E. Fischcr und H. Schwedes (1992): Kinder konstruieren Welten. Perspektiven einer konstruktivistischen Physikdidaktik. In: S. J. Schmidt (Hg.), Kognition und Gesellschaft. Der Diskurs des Radikalen Konstruktivismus 2. Suhrkamp, Frankfurt/M., S. 380-424.

Braitcnberg, V. und A. Schiiz (1991): Anatomy of the Cortex. Springer, Berlin u.a. Dennett, D. C. (1994): Philosophie des menschlichen BewuBtseins. Hoffmann und Campe, Hamburg. Gregory, R. (1966): Auge und Gehirn. Zur Psychophysiologie des Sehens. Kindler, Munchen. Griincpiitt, K. (1992): Realitat der Aulknwelt. Historisches Worterbuch der Philosophie, Hg. Von J. Ritter und K. Grander, Bd. 8. Schwabe, Basel, S. 206-211.

Herring, H. und U. Schonpflug (1976): Ich. Historisches Worterbuch der Philosophie, Hg. Von J. Ritter und K. Grander, Bd. 4. Schwabe, Basel, S. 1-18.

Kohler, W. (1929): Ein altes Scheinproblem. Naturwissenschaften 17, 395-401.

Kolb, B. und I. Q. Wishaw (1993): Neuropsychologie. Spektrum Akademischer Verlag, Heidelberg u.a. Kutschera, F. von (1982): Grundfragen der Erkenntnistheorie. De Gruyter, Berlin.

Libet, B. (1978): Neuronal vs. Subjective timing for a conscious sensory experience. In: P. A. Buser und A. Rougeul-Buser (Hg.), Cerebral Correlates of Conscious Experience. Elsevier/North-Holland, Amsterdam u.a., S.69-82.

Maturana, H. R. (1982): Erkennen: Die Organisation und Verkorperung von Wirklichkeit. Vieweg, Braunschweig. Merzenich, M. M., J. H. Kaas, J. Wall, R. J. Nelson, M. Sur und D.

Fellcman (1983): Topographic reorganization of somatosensory cortical areas 3B and 1 in adult monkeys following restricted deafferentalion. Neuroscience 8: 33-55.

Metzger W. (1969): Die Wahrnehmungen als zentrales Steuerungsorgan. Ceskoslovenska Psychologic 13: 417-431.

Metzger W. (1975): Gesetze des Sehens. Kramer, Frankfurt.

Metzger W. (1975): Psychologic. Steinkopf, Darmstadt (5. Auflage).

Metzinger, Th. (1996): BewuBtsein. Beitrag aus der Gegenwartsphilosophie. Schuningh, Paderborn.

Prinz, W. (1992): Why don't we perceive our brain states? European J. of Cognitive Psychology 4(1): 1-20.

Purves, D. und J. W. Lichtman (1985): Principles of Neural Development. Sinauer, Sunderland, Mass.

Roth, G. (1985): Die Selbstreferentialitat des Gehirns und die Prinzipien der Gestaltwahrnehmung. Gestalt Theory 7: 228-244. Rusch, G. (1992): Auffassen, Begreifen und Verstehen. Neue Uberlegungen zu einer konstruktivistischen Theorie des Verstehens. In: S. J. Schmidt (Hg.), Kognition und Gesellschaft. Der Diskurs des Radikalen Konstruktivismus 2. Suhrkamp, Frankfurt/M., S. 214-256.

Sacks, O. (1987): Der Mann, der seine Frau mil einem Hut verwechselte. Rowohlt, Reinbeck.

Sass, H.-M. (1989): Projektion. Historisches Worterbuch der Philosophie, Hg. Von J. Ritter und K. Grander, Bd. 7. Schwabe, Basel, S. 1458-1462.

Schrodinger, E. (1958,1986): Geist und Materie. Zsolnay, Wien u.a.

Senden, M. von (1932): Raum- und Gestaltauffassung bei operierten Blindgeborenen vor und nach der Operation. Leipzig. Spitz, R. (1952): Hospitalism. In: E. Friedman: Principles of Sociology. New York.

Stadler, M. und P. Kruse (1990): Uber Wirklichkeitskriterien. In: V. Riegas (Hg.) Zur Biologic der Kognition. Suhrkamp, Frankfurt/Main., S. 133-158.

Watzlawick, P. (1976): Wie wirklich ist die Wirkhchkeit? Wahn, Tauschung, Verstehen. Piper, Munchen.

 

Заключение