S.8. Л. Н. Толстой. Роман-эпопея «Война и мир» 203

всем, он не мог бы понимать, что такое отдельная часть всего, то самое, чем-он себя чувствует. Не чувствуй же он себя отдельной частью, он не мог бы понимать, что есть Все. Двойное чувствование это дает человеку знание о существовании Всего и о существовании своего отдельного существа и проявляется в жизни любовью, т. е. желанием блага тому, чем человек себя чувствует: желанием благ Всему и желанием блага своему отдельному существу».

Те же образы повторяются в сне Пети Ростова, когда тот, засыпая, слышит «стройный хор музыки»: «Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы — но лучше и чище, чем скрипки и трубы, — каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное». И еще: «С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг... свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него».

В. Камянов: «Один в зрительном, другой в музыкальном образе; один четко, другой отдаленно восприняли важнейшее для Л. Н. Толстого представление — «живой, колеблющийся шар» — и двойной ритм движущихся капель: слияние — разделение. Фуга — согласие инстументов в Петином сне, шар — согласие капель в ночном видении Пьера. Круг, шар, сфера составляют у Л. Н. Толстого как бы геометрию согласия».

Эту гармонию («геометрию согласия») несет в себе и собой «круглый» Платон Каратаев, как бы равновеликий «круглому», сферическому миру-шару и способный восстановить мир (согласие, гармонию) в душе другого человека — того же Пьера, в душе которого после казни «поджигателей» «все завалилось в кучу бессмысленного сора». Как идеальная капля, самодостаточная и сжатая другими каплями, — Платон Каратаев бесследно исчезает из людского моря, составляющего поверхность шара-глобуса.

В отличие от древнего эпоса, толстовский роман-эпопея изображает не только духовное движение героев, но и вовлеченность их в непрерывный и бесконечный поток жизни. В «Войне и мире» нет завязок и развязок действия в привычном смысле. Открывающая роман сцена в салоне Анны Шерер, строго говоря, ничего не «завязывает» в действии, но зато стразу вводит героев и читателей в движение истории — от Великой Французской революции до «сиюминутности». Вся эстетика книги подчинена одному закону: «Истинная жизнь всегда только в настоящем». На-стоящее — единственное художественное время «Войны и мира». Но настоящее — это не сумма дискретных моментов, а поток, в котором один момент в другой не перескакивает, а перетекает. В «Войне и мире» между сценами часто появляются эстетически неоднородные фрагменты: панорамные описания, пространные авторские рассуждения и т. д., и стык двух сцен совсем не резок и не очевиден. Новая сцена накатывается вместе с потоком жизни, вместе с неспешной, плавной, ничем себя не ограничивающей фразой. Читатель вместе с тем героем, которого автор в этот момент ГГО6ДСТ&ВИЛ его вниманию, проэкивает во всей полноте настоящее, часто неощутимо перемещаясь туда, к\гда его несет неостановимое двиэкение экизни. Бел и в начале действия романе. TTftтflTTTfl

едва перешагнула "Dv6ejK отрочества Николай—юности то в эпилоге уJKe 14-летний

сын Аштея Болконского с замиранием сеолпа слушает разговор Пьера с Николаем мечтая быть рядом с Безуховын Другими словами жизнь и история предстают в «Войне и мире» как нескон чаемый поток, длящееся настоящее, в котором движутся события и судьбы людей

По этой причине если в романе и можно выделить военно-исторический, частно-семейный и авторско-философский пласты, то в высшей степени условно. На самом деле они тесно переплетаются между собой в единое целое, ибо авторско-философский пласт лишь формулирует те идеи, которые художественно воплощены в двух других пластах, а эти два пласта неотделимы друг от друга в силу закона времени, выведенного Л. Н. Толстым: «Что такое время? Нам говорят, мера движенья. Но что же движенье? Какое есть одно несомненное движенье? Такое есть одно, только одно: движенье нашей души и всего мира к совершенству». То есть Л. Н. Толстой считает равновеликими изменения (движения) «души» (частного, индивидуального) и «мира» (всеобщего, универсального), а сутью их движения — совершенствование.

Раздел 5. Из литературы второй половины XIX века

Темы, мотивы, символы

В «Войне и мире» Л. Н. Толстой философски осмысляет историю (философское осмысление истории называют историософией). Л. Н. Толстой разграничивал «историю-науку» и «историю-искусство». «Историю-науку» он по нескольким причинам называл «ложью»: она ставит перед собой невыполнимую задачу — описывать жизнь народа, миллионов людей; в истолковании событий она исходит из их результатов; движущей силой истории она считает волю и цели так называемых исторических личностей. «История-искусство», по убеждению Л. Н. Толстого, «не имеет той связанности и невыполнимой цели, которые имеет история-наука», и, «как всякое искусство, идет не вширь, а вглубь, и предметом ее может быть описание жизни всей Европы и описание месяца жизни одного мужика в XVI веке». «История-искусство» обладает способностью показать сложное переплетение и взаимодействие намерений, интересов, воль многих и разных людей, живущих и действующих в данный момент, т. е. показать исторический процесс, ведущий к тому или иному результату, каким принято считать историческое событие..По убеждению Л. Н. Толстого, история есть «деятельность всей массы людей, принимающих участие в событии» Отсюда вытекает, с одной стороны, признанее роли в истории каждой личност,, «принимающей участие в событии» а с другой — оггюицанее претензий отдельной личности игюавлять ucmoDueu

быть ее движущей силой «Свобода человека закована временем» - говорил Л Н Толстой имея ввиду что человек свободен поступать так или иначе но свершенный его поступок уже ст,ал достоянием времени, изменить которое человек не властен. Это накладывает на него ответственность

за свой выбор (пОСТУпоК^ ТТРПРЛ вDPMPHPM и ИРТОПИРЙ Ппртрнчии ЖР личности наппявлять историю

являются помыслиЛ Н Толстого иллюзией:«Так называемая власть над людьми есть только наибольшая зависимость.от них» «шшь - есть раб истории». Такое убеждение наиболее ярко выразилось в изображении Наполеона и противопоставлении ему Кутузова

Л: Н. Толстой не отрицает полководческого таланта Наполеона, но неизменно сатирически изображает его веру в могущество собственной личности, ее власти над людьми и событиями, показывает «театральность» его поведения как актера первой величины на театре истории. Вернувшись после поездки по линии войск перед Бородинским сражением, Наполеон говорит: «Шахматы поставлены, игра начнется завтра». Сражение для него — игра, некое подобие шахматной партии, победа в которой зависит единственно от его таланта, прозорливости и умения. Не слу-чайно, описывая состояние императора, понимающего, что сражение проиграно, Л. Н. Толстой сравнивает его с азартным игроком: «Наполеон испытал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает». Вера Наполеона в то, что каждый его жест, поступок, слово является достоянием истории, приводит к позерству, к ролевому поведению. Когда он полу-чает в подарок от императрицы аллегорический портрет своего маленького сына то «делает вид

задумчивой нежности»: «Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь —есть история.

И ему казалось что лучшее что он может сделать теперь это то чтобы он с своим величием чтобы он выказал в противоположность этого величия самую простую отеческую нежность»" Для истории предназначена и завершающая эпизод фраза: «— Снимите его - сказал он грациозно-величественным жестом указывая™ портрет - Ему еще рано видеть поле сражения» Если в данном примере позерство Наполеона показано.с иронией то оно выглядит нелепым когда император на Поклонной горе под Москвой несколько часов ждет «бояр» с ключами от русской столицы заранее продумав речь и позу великодушного победителя но с удивлением узнает что столица,пуста Позерство его просто кошунственно когда Наполеон объедая усеянное трупами поле Аустерлицкого™аж1ния ^Три виде лежащего Андрея Болконского «Вот прекрас наГсмТртГГллГистекаюшего' коовГю князяАндреяГс^рть не можеГбытПрекрасной Вера же других в «великое челоТка» ппивод^ГГ™!^ переходе чепез реку

Вилию польские vIhm бпогаюЗ вплавГ ^to^u^I^ctZZI^ nvlaZocTnlTZ™™ Г™Т т ^^