Контроль и межличностные барьеры

Современные выступления против семейного диктата используют понятие безоговорочной любви, чтобы положить конец контролю в близких отношениях между людьми. Этот контроль определяется самим существованием института брака. С момента, когда жених и невеста произносят традиционные клятвы, семейные роли строго расписаны — благодаря ограничительной сущности самого института и сильному общественному давлению, вынуждающему выполнять условия брачного контракта. Само выражение «брачные узы» подразумевает, что вступающие в брак уже заранее ожидают, что их будут контролировать. В наше время многие по-иному смотрят на отношения между супругами, поскольку как огня боятся контроля и считают, что люди не должны пытаться контролировать друг друга, особенно если они друг друга любят. Любить кого-то означает принимать его полностью. Желание, чтобы тебя любили таким, какой ты есть, и в ответ любить так же, вполне объяснимо. Это еще один из соблазнов концепции безоговорочной любви.

Когда мы полностью принимаем кого-то или нас полностью принимают, нашу душу как бы омывают струи любви и понимания, что невыразимо приятно. Но желая или ожидая, чтобы нас всегда полностью признавали, мы тем самым пытаемся продлить, распространить на будущее чувство, переживаемое в данный момент. Тому, у кого было счастливое детство, эти прекрасные ощущения хорошо знакомы, однако взрослые достаточно рано начинают формировать характер детей в соответствии со своими требованиями и оценками. (309:)

Родители колеблются между естественным стремлением принимать детей такими, какие они есть, и желанием утвердить свое право их контролировать. По мере того как ребенок взрослеет, признание и послушание все больше переплетаются; ребенок усваивает, что послушание создает условия для того, чтобы его признавали.

Освобождение от родительского авторитета и указаний является частью процесса взросления. Если в юности желание безоговорочного, бесконтрольного признания вполне понятно, то стремление к полной бесконтрольности в зрелом возрасте свидетельствует о некотором инфантилизме. Дело в том, что для близких отношений взрослых характерно и проявление власти, и желание по крайней мере иногда контролировать другого.

Если человек последовательно придерживается предписанной ему обществом роли, регламентирующей его поведение и очерчивающей сферы власти, то вероятность конфликтов сводится к минимуму. Однако при любом длительном союзе, когда роли подвижны и люди ценят свободу от жестких ролевых установок, неизбежны значительные разногласия в вопросах о ценностях, о том, что и кому следует делать. Любые близкие отношения дают человеку некоторую власть над партнером, позволяющую его контролировать, и попытка игнорировать реальность этого контроля свидетельствует о нежелании взрослеть. Исторически это новая проблема, возникшая в личной жизни в результате влияния демократических ценностей и идей о равноправии полов.

Для установления близости между людьми необходимо время, поскольку человек должен поверить, что его открытостью, готовностью сломать барьеры, отделяющие его от другого человека, не будут злоупотреблять. Близость может быть условием, но не гарантией взаимного приятия, тем более постоянного. Как это ни печально, но чем выше наши идеалы, тем меньше мы на деле способны принимать тех, кто им не отвечает. Попытки следовать идеалу, например, «всегда жить друг для друга», обычно порождают обиду, разочарование или неприязнь и в конечном итоге — еще большую закрытость.

Идеал безоговорочной любви также может усиливать замкнутость. Хотя этот идеал провозглашает необходимость оставаться открытым и приспосабливаться ко всему, что бы ни делал партнер, не пытаясь его контролировать, но существует и альтернативное (310:) представление о возможности безоговорочно любить, оставаясь замкнутым. Например, бывали случаи, когда люди утверждали, что продолжают любить безо всяких условий, хотя при этом не желали даже еще раз увидеть предмет своей любви. Это могло означать, что их больше заботило то, как они сами выглядят в роли беззаветно любящего, нежели реальный любимый человек. Ошибкой было бы рассматривать любовь и контроль как нечто свойственное отдельному человеку, вместо того чтобы понять, что близость создает взаимозависимую систему отношений, которую ни один из партнеров не может контролировать полностью.

Если считать идеальной любовь, не ограниченную никакими условиями, может возникнуть ошибочное убеждение, будто власти и контролю вообще нет места в отношениях между близкими людьми. Мы привыкли ценить открытость и близость и при этом противиться контролю. Представление о том, что можно быть открытым своему партнеру и в то же время не стать объектом контроля с его стороны или не контролировать его самому, — есть заблуждение и способ самозащиты. Людям присуще естественное желание как-то контролировать свои чувства и направление, в котором развивается их жизнь. Быть открытым по отношению к другому человеку, к окружающему миру, да и вообще к чему угодно — значит подвергаться чьему-то влиянию, а следовательно, не вполне контролировать свои чувства. Быть открытым для своих детей — значит ощущать их боли и их радости. Поэтому в той мере, в которой человек открывает границы своей личности, своей души, он попадает под внешний контроль. При этом вполне естественно, что он сам хочет контролировать методы и степень этого контроля. Аналогичным образом люди стремятся контролировать загрязнение воздуха, от которого их не защищают никакие барьеры, поскольку от этого зависит их здоровье.

Очевидно, что если наша эмоциональная открытость по отношению к другому человеку дает ему право и возможность влиять на наши чувства, то нас, в свою очередь, должен активно интересовать характер его деяний. Понятно, каждому хотелось бы, чтобы другие совершали поступки, вызывающие у нас хорошие ощущения, а не плохие. Поэтому если кто-то может воздействовать на наше эмоциональное состояние, у нас возникает неизбежное ответное желание влиять на то, как он это делает, и контролировать (311:) его. Стремление ограничить влияние, оказываемое на нас другими людьми, независимо от того, является ли это стремление осознанным или бессознательным, тайным или явным, обычно приводит к тому, что мы либо начинаем сами их контролировать, либо стараемся себя от них как-то оградить.

Один из мощных и обычно подсознательных способов проявления контроля во взаимоотношениях между людьми — возведение и разрушение вокруг себя барьеров[115]. В отношениях с близкими людьми мы практически совершенно не владеем этим средством. Можно вполне сознательно хотеть отгородиться от человека, который нас оскорбил, и все же быть не в силах так поступить. Или наоборот, иногда мы обижаемся и замыкаемся в себе, сами того не желая. Партнер может воспринять такое отчуждение как наказание и решить, что его пытаются контролировать, иными словами, стараются как-то его изменить. Обычно такие поползновения вызывают возмущение, и он либо может обвинить нас в том, что мы от него отгородились, либо сам стать более закрытым.

Контролировать эмоции, с проявлениями которых мы не желаем сталкиваться, в какой-то степени возможно, если пустить в ход такие средства, как отчужденность, подавление, отрицание, заверения, или если попросту удалиться. Однако эмоции не полностью поддаются контролю, поскольку невозможно избирательно отгородиться только от того, что приносит неприятные ощущения. И постоянное ощущение подконтрольности, и необходимость самому все время контролировать собственные так называемые отрицательные эмоции (подавляя или не выпуская их наружу) приводят к росту чувства неудовлетворенности, а это одна из важных причин того, что взаимоотношения, зарождавшиеся как взаимная любовь, терпят крах.

Способ, с помощью которого осуществляется контроль, часто остается неосознанным, что можно объяснить двумя основными причинами. С одной стороны, хотя контроль изначально присущ таким ролям, как роль родителя, супруга или учителя, но при этом его проявления бывают основательно замаскированы понятием «прав», (312:) неразрывно с ними связанных. Люди, исполняющие перечисленные роли, обычно считают (или объявляют) себя противниками контроля и могут осуществлять его незаметно даже для самих себя, думая, что действуют в рамках данных им прав или же что выполняют свой долг. С другой стороны, человек может быть убежден в том, что он не вправе пытаться контролировать кого-либо, поскольку общественное мнение утверждает, что это нехорошо. Однако те, кто выступает против контроля, недопонимают тот факт, что когда один человек говорит другому: «Перестань меня контролировать, иначе я тебя брошу», то этими словами он также пытается установить контроль. Нравится вам это или нет, контроль является неотъемлемой составляющей человеческой близости.

О том, насколько жестким может быть контроле в некоторых семьях, хорошо известно. При этом идеалом отношений между теми, кого связывает кровное родство, считается полнейшая взаимная открытость, верность, поддержка и безоговорочное приятие. Интересно проследить, что происходит, когда эти идеалы приобретают законный статус, претворяясь в права, обязанности и виды на наследство. Для многих кровное родство означает главным образом необходимость «стоять друг за друга всеми правдами и неправдами, что бы ни случилось». Фактически это равносильно запрещению родственникам отгораживаться друг от друга. В результате все свои чувства и переживания члены семьи не держат в себе, а вываливают в общий «семейный котел» и ждут такой же открытости от всех остальных. В итоге, однако, оказывается, что они бывают более невнимательны, более категоричны, требовательны и эмоционально жестоки друг к другу, чем к посторонним людям, которые, если бы с ними обходились подобным образом, давно прекратили бы столь неприятное общение.

Наряду с этим бытует правило, запрещающее «выносить сор из избы», то есть требующее, чтобы все происходящее в лоне семьи оставалось недоступным постороннему взгляду. Здесь, среди своих, за закрытыми дверями, выходят на поверхность те подавляемые стороны личности, отражающие дихотомию «самоотверженность—себялюбие», которые на людях выглядят не особенно привлекательно. Вот почему, вопреки идеальным представлениям о семье, она часто становится ареной страданий. И по этой же причине если кто-то попытался разорвать семейные оковы и зажить (313:) собственной независимой жизнью, это вызывает такую обиду, что вновь разрушить барьеры и вернуться обратно бывает чрезвычайно трудно. Хотя негласный запрет возводить преграды между членами семьи обеспечивает каждому из них эмоциональную защиту, однако в этом есть и свои отрицательные стороны — не даром семья часто оказывается одним из величайших источников ненависти и насилия, а также рассадником эмоциональных отклонений. И дело здесь не только в том, что требование открытости как нечто обязательное губительно для настоящей любви, но и в том, что отсутствие возможности оградить свой внутренний мир заставляет людей терпеть жестокость и провоцирует их самих быть более жестокими в отношениях с близкими, нежели с посторонними Кроме того, в семье люди ощущают наибольшую эмоциональную бесконтрольность. Это проявляется отчасти в нагнетании напряжения и в легкости, с которой члены семьи наступают друг другу на больные мозоли. Если следовать нашей теории, семья становится тем местом, где обычно сдерживаемые, неприемлемые стороны нашего «я» выплескиваются на поверхность, так как предполагается, что остальные члены семьи должны с этим мириться[116].

Контроль — тема с бесчисленным множеством вариаций: от высказанной в лоб угрозы типа «Если ты этого не сделаешь, я тебя убью» до завуалированного отказа вроде: «Не сегодня, дорогой, — у меня разболелась голова». И отношение к контролю колеблется от полного его неприятия до отождествления с заботой. Все это вполне объяснимо, ибо каждый стремиться получить побольше того, чего ему хочется и, естественно, поменьше того, чего не хочется. Но даже если человек принимает почерпнутую у некоторых восточных религий теорию, согласно которой лучше всего вообще не иметь никаких желаний, он неизбежно начинает заниматься самоконтролем, пытаясь выяснить, есть ли они у него. Это приводит к внутренней борьбе между желаниями человека и идеалом отсутствия желаний[117].

Подобно тому, как стремление контролировать окружающую среду и управлять ею для своих целей и нужд является врожденным (314:) свойством человека, так и желание контролировать других людей — тоже часть человеческой природы. Мы действуем так в целях самозащиты или самоутверждения, или потому, что якобы знаем, как следует поступать. Поскольку контроль в отношениях между людьми, особенно близкими, неизбежен, встает вопрос, для чего он, собственно говоря, нужен. Универсальных формул для всех разнообразных вариантов контроля не существует. Дать осознанный ответ на вопрос, что ты собираешься делать с контролем, довольно сложно, поскольку люди либо считают, что вправе контролировать других, либо уверены, что вправе не быть объектом контроля, причем в зависимости от ситуации эти позиции могут меняться. Помимо вопроса о праве на контроль, ситуация усложняется тем, что часто контролем явным образом злоупотребляют, и это стало причиной его дурной репутации. Контроль является неизбежной составляющей человеческих взаимоотношений, но, к счастью, при правильном с ним обращении он имеет и положительные аспекты. Контроль — один из способов, с помощью которых люди могут влиять друг на друга, открывая для себя широчайшие возможности. Если подойти к контролю осознанно, он может стать источником новизны и творческого подъема. Делая то, что хочет от нас партнер, мы испытываем особые переживания, которые могут преобразить как нас самих, так и наши взаимоотношения, а также дадут партнеру возможность почувствовать, что его действительно любят. Готовность обеих сторон изменяться под влиянием друг друга — вот что сохраняет трепетность и живость в самых продолжительных союзах. Перемены происходят благодаря взаимодействию контроля и покорности.

Контроль на любом уровне предполагает выдвижение неких условий. Идеальное понятие «безоговорочной любви» означает, что мы никак не оговариваем условия и степень нашей открытости. Таким образом, это лишний раз свидетельствует о недостижимости идеала, потому что никто не может полностью контролировать степень собственной открытости в каждый момент общения, и еще потому, что будущее, по сути своей, неопределенно. Идеал превращается в авторитарное предписание того, как надлежит поступать, что отдаляет нас от живого мига зарождения любви. Такие формулы являются скрытой попыткой контролировать любовь и саму жизнь.

Само понимание безоговорочной любви как любви самоотверженной и бескорыстной противопоставляет ее какой-то другой (315:) любви, оговоренной определенными условиями. При этом мы как бы не замечаем, что, объявляя любовь безоговорочной, мы тем самым предписываем ей необходимость отвечать достаточно жестким требованиям — не выдвигать никаких условий и быть совершенно бескорыстной. Любовь нужна людям, чтобы чувствовать себя состоявшимися, и эта потребность, как и другие потребности, эгоистична. Справедливы оба утверждения: и то, что любовь возможна лишь когда человек начинает беспокоиться о ком-то кроме себя самого, и то, что забота о других приносит самоудовлетворение. Нельзя втискивать любовь в рамки противопоставления условное—безусловное или бескорыстное—эгоистичное, в противном случае это приведет к разделению человеческого «я» на хорошую часть, которая старается любить бескорыстно, не прося ничего взамен, и эгоистичную, которая хочет получить что-то взамен и от которой никогда не удается полностью избавиться.

«Любовная зависимость»

Теперь нелишне рассмотреть еще два вида зависимости (трактуя это понятие в широком смысле), поскольку они иллюстрируют связь между любовью и контролем. Первую иногда называют «любовной зависимостью», имея в виду зависимость от любви к тому, кто вам не подходит. Религиозная зависимость — еще одно недавнее дополнение к постоянно расширяющемуся списку зависимостей. Здесь подразумевается зависимость от определенных видов эмоциональных переживаний, являющихся частью религиозного контекста. Мы рассматриваем эти два вида зависимости одновременно, потому что им присущи сходные движущие силы. В сущности, если относить их к разряду зависимостей, проще и правильнее следовало бы назвать их «зависимостью от эмоциональной капитуляции»[118].

Контроль и капитуляция, надзор и освобождение, принуждение и согласие — эти противоположные аспекты взаимоотношений переплетаются в течение всей человеческой жизни. Они, как два лика (316:) Януса, определяют то, как мы относимся к своим переживаниям. Однако противопоставление здесь только кажущееся, на самом деле они тесно взаимосвязаны[119]. Когда взаимоотношения строятся на контроле, с одной стороны, и капитуляции — с другой, легко впасть в зависимость от удовольствий, приносимых тем или иным состоянием. Удовольствия от контроля — это Прометеевы удовольствия, связанные с проявлением власти. Власть может опьянять не хуже (а может, и лучше) любого наркотика; одержимым манией власти движет постоянная потребность устанавливать контроль — чаще всего над другими, но иногда и над самим собой.

Восторги покорности или капитуляции больше всего напоминают чувство, возникающее при самозабвенной самоотдаче, когда благодаря мощному разрушению всех барьеров мы как бы вырываемся за пределы собственной личности. Эмоции, называемые любовным или религиозным экстазом, столь незабываемы, что человеку, раз их испытавшему, невольно захочется их повторить. Эти чувства чаще всего возникают в особых условиях. В частности, чтобы пережить религиозный экстаз, необходимо, как правило, быть членом группы единомышленников, смысл существования которых заключается в полном подчинении той высшей власти, в которую все они верят. При этом групповое воздействие концентрирует и усиливает вожделенные эмоции[120].

Условия так называемой любовной зависимости также предполагают покорность некой высшей власти, но в данном случае такая власть сосредоточена в любимом человеке. Дисбаланс власти, заставляющий человека полностью подчиниться господствующей стороне, приводит к тому, что вместе с чувством покорности возникает страстная любовь. При этом партнер, занимающий господствующее положение, может «подпитывать» эту страсть, удовлетворяя тем самым свою потребность во власти и поклонении, однако он вряд ли в состоянии испытывать настоящее уважение к проявляющему такую покорность. Если покорность односторонняя, то любовь и власть постоянно приходится механически стимулировать. Часто таким стимулятором становится жестокость, как бы подстегивающая и (317:) усиливающая ответную страсть. (В этом заключается, в частности, суть «Истории О», романа, в котором описаны крайние проявления садомазохизма.) Воспитание женщин традиционно предписывало им играть роль подчиненной стороны. Фрейд считал мазохизм имманентным свойством женщин, потому что в Викторианскую эпоху покорность была их главным средством достижения любви.

Любовная зависимость развивается при условии наличия власти, и страсть, которую она порождает, бывает совершенно механической, независимо от того, как она ощущается. Жертвы любовной зависимости нуждаются в человеке, которому они могли бы покориться, а его жестокое обращение может только усилить чувство любви. Это часто усугубляется верой в то, что беззаветная любовь может послужить «спасению» мучителя, смягчить его сердце и зажечь ответную любовь. Человек действительно попадает в зависимость от особой любви, вызванной покорностью, и тогда подчинение более сильному становится легким и естественным путем обретения любви. Этот сценарий может повторяться либо с одним и тем же партнером, или с другими, создающим для него такие же условия. Конечно, особа, играющая господствующую роль, попадает в зависимость от своей власти, выражающейся в данном случае в «обладании» человеком, «любящим» его настолько, что будет ему поклоняться при любых обстоятельствах. Весьма показательно, что такие зависимые, лишенные равновесия и цельности отношения выглядят, а изнутри часто и воспринимаются как безусловная любовь. Это во многом выявляет сущность самого идеала, согласно которому человек должен любить, как бы находясь в вакууме, независимо от того, как к нему относятся.

Сознательное восприятие жизни подразумевает соблюдение равновесия между контролем и покорностью, что не позволяет механически наслаждаться одним, отказываясь от другого. Покорность действительно разрушает барьеры между людьми и открывает доступ к любовным переживаниям. Но если это не приводит к положительным результатам (к числу которых мы относим повышение чувства собственного достоинства и доверия к себе), то все попытки оставаться открытым ради сохранения любви приводят к саморазрушению.

Итак, чтобы испытать «безусловную» любовь, необходимы определенные условия, но при раздвоении психики на «хорошую» (318:) часть, старающуюся быть бескорыстной, и на «плохую», осуждаемую за эгоцентризм, эти условия становятся искусственными и предсказуемыми. Подчинение позволяет идеализируемой части личности ощущать себя бескорыстной, а значит, и добродетельной, тогда как господство дает возможность эгоистической части обрести власть и уверенность. Мы хотим еще раз подчеркнуть, что настоящая чистая любовь может развиваться только в реальных жизненных условиях, при сбалансированных взаимоотношениях, а не в некоем вакууме. Сами же эти условия никогда не бывают чистыми — им присущи элементы власти, контроля и — чаще, чем хотелось бы, — господства и подчинения (взять хотя бы традиционное распределение ролей и власти между полами). Так или иначе, равновесие господства и подчинения, как правило, бывает нарушено. А для того, чтобы его восстановить, необходимо оценить, измерить власть, предписываемую каждой из социальных ролей, и лишь затем пытаться изменить ее распределение, выйдя за границы ролей.

Оценки и роли

Принято считать, что идеальная любовь должна быть не только всепрощающей, но и безмерной. И в самом деле, о какой количественной оценке любви может идти речь, если любимому прощается абсолютно все? Ведь любые мерки навязывают какие-то условия. Может показаться, что само желание измерить, сколько любви мы отдаем и сколько получаем, несовместимо с этим возвышенным чувством. При всяком измерении, естественно, происходит сравнение с прошлым, в результате чего оценивается качество настоящего. Измерение качества или количества взаимности разрушает искренность любви. Когда мы переживаем любовь во всей ее полноте, любые помехи, в том числе и попытки ее измерить, отходят на задний план. Но значит ли это, что для того, чтобы испытать истинную любовь, следует старательно избегать любых количественных оценок?

Любовь приходит просто и естественно, но для того, чтобы она не угасла, часто нужны особые условия. Многое из уже рассмотренных нами аспектов реальной жизни — стремление к власти, господство и подчиненность, согласие играть некую роль, притягательность контроля и покорности — содержат в себе определенные (319:) повторяющиеся элементы, подсознательно подготавливающие почву для удержания или возвращения чувства любви. Например, роли матери, мужа (жены) или ученика подразумевают необходимость быть открытыми для такого типа общения. Однако каждая из подобных ролей включает в себя элементы подчинения, в результате чего бывает крайне трудно или вообще невозможно отделить то, что делается из чувства любви, от того, что делается по обязанности. Если человек соглашается на определенную роль (или положение) и строго ей следует, оценка степени равновесности взаимоотношений, в которые он вступает, отходит на задний план. Дело в том, что большинство ролей не рассчитаны на то, чтобы отношения между ними были сбалансированными, то есть чтобы каждая сторона получала столько же, сколько отдает. В традиционном браке роль мужа заключается в обеспечении безопасности и защиты семьи, тогда как роль жены — в том, чтобы заботиться о муже и считать его интересы первостепенными. Союзу тех, кто способен довольствоваться таким положением дел, может всегда сопутствовать любовь. Точное исполнение традиционных ролей издавна служило цементирующим средством, придававшим прочность семье. Этому помогало то обстоятельство, что законы, на которых строились семейные отношения, воспринимались как данные Богом. Когда в такой ситуации производится попытка сравнительных оценок, то обычно оценивается качество выполнения указанных ролей.

Перед тем, кто не может или не хочет жить по устоявшимся правилам, встает вопрос, как сохранить любовь в длительном союзе, идя непроторенными путями. В этом случае для обеспечения условий, благоприятствующих любви, сравнения и оценки полезны и даже необходимы. Хотя случается, что люди не могут приспособиться к традиционным ролям, это вовсе не означает, что эти роли над ними не властны. Редко бывает, чтобы брак не оживил старых, устоявшихся представлений относительно того, как следует исполнять роли мужа и жены, а с появлением детей — отца и матери. Оставаясь в рамках древней системы ценностей, мы невольно ожидаем, что один будет отдавать, а другой получать, ибо так распределены их роли. Чтобы изменить стереотипы и построить равновесие по новому принципу, необходимо научиться правильно измерять количество даваемого и получаемого. Если же вовсе отказаться от оценок и сравнений, старые модели будут жить по-прежнему. (320:)

Если отношения складываются нормально, то нет и надобности в сравнительных оценках. Желание измерить вклад каждого члена семьи появляется вместе с сомнениями в наличии равновесия, а следовательно, вместе со стремлением к переменам. Если же кто-то протестует против необходимости оценок или сомневается в пригодности и обоснованности используемых при этом мерок, это значит, что существующее положение дел его вполне устраивает. Тому может быть множество причин — он может просто опасаться перемен, или испытывать большую удовлетворенность от нынешних взаимоотношений, или обладать большей властью. Попытка произвести сравнительную оценку — это способ оправдать необходимость перемен и проявить власть. В то же время преуменьшение значимости оценок и верность идеалу безоговорочной любви — способ оправдать нежелание перемен и точно такая же попытка проявить власть Отсюда и берет начало классический диалог: «Если бы ты любил меня, то вел бы себя по-другому», — «А если бы ты меня любила, то принимала бы меня таким, какой я есть». Аргументы противников контроля не уничтожают сам контроль, — просто они предоставляют большую власть тому, кто не хочет меняться. Особенно часто это происходит, когда оба партнера принимают систему ценностей безоговорочной любви.

Когда начинаются сравнения и оценки, это обычно служит признаком идущей или приближающейся борьбы, в которой каждый старается настоять на своем. Именно на этом этапе распадается большинство союзов. Представим себе двух независимых, замкнутых людей, испытывающих друг к другу безоговорочную, ничем не обусловленную любовь и при этом не пытающихся изменить друг друга, — это и будет доведенное до абсурда воплощение идеи безоговорочной любви. Аккуратное исполнение своих ролей помогает свести перемены к минимуму и разграничить сферы власти. Желание иметь отношения, выходящие за рамки существующих ролей, приводит к необходимости изменяться самому и способствовать изменению партнера. Поэтому когда условия, в которых складываются взаимоотношения, изменяются, требуется учитывать реальное распределение власти между партнерами и различие в желаниях и потребностях каждого. Если этого не делать, то способы использования власти становятся менее осознанными, а следовательно, и более пагубными для самих отношений. (321:)

Как только один человек начинает или хотя бы собирается начать изменяться, следовательно, изменилась сама ситуация, и поэтому второму участнику также приходится меняться. Даже тот, кто этому противится, на самом деле хочет перемен (обычно сам того не осознавая), но для него они сводятся к возврату некогда существовавших отношений. В сущности, в силу привычки гораздо труднее двигать систему отношений вперед, чем тащить ее назад. Всегда проще повторять известное, чем делать что-то новое. Следовательно, труднее приходится тому, кто хочет внести в отношения новизну, так как ему приходится проявлять инициативу, тогда как партнер может оставаться пассивным или даже сопротивляться. Обычно человек, стремящийся к переменам, выглядит более властным и менее привлекательным, чем тот, кто им противодействует.

Сравнительная оценка вклада партнеров в их взаимоотношения может помочь людям не возвращаться к старым ролям и тем отрицательным моментам, которые с ними сопряжены. Это механизм обратной связи, позволяющий измерить степень неудовлетворенности каждого, что часто бывает необходимо для сохранения «чистоты» любви Без этого взаимоотношения, как правило, обостряются, что приводит к отчуждению, после чего любовь, как правило, идет на убыль. Отношения, определяемые ролями, авторитарны, поскольку заранее предписывают надлежащее поведение. Роли, воплощающие традиции, авторитетно указывают каждому его место и сферу деятельности. При этом они статичны, поскольку не прощают никаких изменений, выходящих за рамки роли. Если двое людей любят друг друга и при этом предпочитают жить по своему усмотрению, а не в соответствии с предписанными ролями, им неизбежно предстоит преодолеть трудности становления новых отношений и борьбы за главенство. Недостаточно просто открыться друг другу и отдаться чувству любви, необходимо суметь вместе расти и развиваться, учитывая меняющиеся потребности обоих партнеров. Каждый должен иметь полное право сказать: «До сих пор я шел у тебя на поводу, но теперь мы должны поменяться местами». Это и есть сравнение в действии.

Любовь без меры — атрибут старой системы морали, отвергающей эгоизм. Ее идеалом является бескорыстная любовь. Поскольку эгоизм тем не менее признается реальностью, встает вопрос, как с ним разумно справиться. Любовь между взрослыми людьми может успешно развиваться только в том случае, если существует (322:) некоторое равновесие между эгоизмом и щедростью, между контролем и покорностью, и если в том, как каждая из сторон проявляет свою власть, присутствует осознанная забота о партнере. Чтобы ни у одного из партнеров не возникало впечатление, что его просто используют, необходим механизм обратной связи. Вот почему сравнительные оценки могут способствовать созданию условий, позволяющих переживать безграничную любовь.

Если исходить из того, что любовь — это способность полностью принять человека таким, каков он есть, то тогда ею можно воспользоваться для проверки того, что именно человек способен принять. При этом мерой любви становится готовность прощать. Сознание того, что тебя готовы приять, как бы плох ты ни был, является наградой за любовь. При этом безоговорочное приятие провоцирует жестокое или саморазрушительное поведение. Постоянная проверка партнера на лояльность — распространенное занятие в условиях зависимости, характеризующейся так называемым взаимным приятием и прощением. Мы полагаем, что чем больше человек склонен осуждать собственные недостатки, тем больше он нуждается во внешнем приятии. Это подразумевает, что он хочет, чтобы другие принимали те его стороны, которые сам он принять не может. Прощение грехов — важная часть христианской морали, но она имеет и оборотную сторону, заключающуюся в том, что человек должен согрешить, чтобы получить эмоциональную награду — прощение. Считается, что вас только тогда любят по-настоящему, если любят даже «плохую» сторону вашей личности.

Прощение и игнорирование

По-видимому, любовь и прощение неразрывно связаны между собой, так как нельзя любить по-настоящему, не прощая любимому человеку его прегрешений. Обиды неизбежны при любых длительных отношениях, будь то дружба или интимная близость. При этом принято думать, что для сохранения любви, а то и просто дружеских связей, необходимо прощать. Существуют моральные соображения, которые возводят умение прощать в ранг добродетели. Это означает, что, по возможности, прощать стоит всегда, из чего следует, что чем сильнее обида, тем больше добродетели в прощении. Однако бесконечно прощать оскорбления или жестокость не очень-то умно, (323:) потому что тем самым только поощряешь обидчика продолжать вести себя подобным образом.

Для многих людей умение прощать — это проблема, как эмоциональная, так и интеллектуальная. Следует ли прощать всегда, а если не всегда, то когда именно? И даже если мы готовы простить или считаем, что это необходимо сделать, наши чувства иногда этому противятся. Для такой неуверенности есть веская причина, поскольку само понятие «прощение» достаточно сложно. Главным источником недоразумения служит отсутствие четких границ между оскорблением и несправедливостью, а также между прощением и умением не обращать внимания на обиды. Конечно, не каждая обида непременно бывает несправедливой, и даже если мы считаем себя несправедливо оскорбленными, наш обидчик может с этим не согласиться и чувствовать себя правым. Какая же в том заслуга — простить обиду, если обидчик, в сущности, прав?

Прощение, рассматриваемое как моральное обязательство — составная часть системы ценностей безоговорочной, безусловной любви, которую мы уже подвергали критическому анализу, а следовательно, здесь присутствуют все те же дилеммы. Совершенно очевидно, что безоговорочной любви в качестве механизма, позволяющего ей оставаться безоговорочной, необходим идеал безоговорочного прощения, таким образом, прощение позволяет нам при любых обстоятельствах сохранять хотя бы частичную открытость. Чтобы убедить себя в том, что мы любим безоговорочной любовью, приходится все время стараться игнорировать все, что этому препятствует. Если прощение даруется, в числе прочего, и из нравственных соображений, сам акт прощения рассматривается как свидетельство морального превосходства прощающего, что позволяет ему ощутить свое благородство. Однако разве можно сказать, что чьи-то дурные поступки преданы забвению, если мы считаем себя вправе их осуждать? Вопрос, в чем заключается добродетель «нравоучительного прощения», осложняется к тому же тем обстоятельством, что часто остается неясным, кто при этом больше выигрывает: тот, кто прощает, или тот, кого прощают.

Когда игнорирование чужих недостатков и дурных поступков диктуется соображениями идеологии, считающей такое поведение достойным, оно часто начинает выполняться автоматически и приводит к разрушению взаимоотношений, поскольку на самом деле (324:) под этим скрывается несогласие с поведением партнера и попытки подавить свое возмущение, а обиды, на которые стараются не обращать внимания, вытесняются в подсознание. Это может стать причиной депрессии (зачастую являющейся оборотной стороной подавляемого гнева), зависимости и даже многих телесных недугов. Однако обременять свою нервную систему такими чувствами, как возмущение и ненависть, или же копить в душе обиды — не менее разрушительное занятие, которое также может весьма пагубно отразиться на всей жизни человека.

Существует еще одна проблема, заключающаяся в том, что люди часто чувствуют необходимость защитить свой внутренний мир и поэтому прибегают к различным способам психологической самозащиты. Но и здесь все не так просто, потому что реакция самозащиты, как и многие другие поведенческие реакции, возникает бессознательно и становится привычной, то есть человек не отдает себе отчета в том, что, производя определенные действия или испытывая определенные чувства, он тем самым пытается себя защитить. Бессознательная линия об