Расколотое «я»: добро и зло как усвоенные истины

Космическая битва между добром и злом (Богом и Сатаной) ведет не только к дуалистическому расколу действительности, но и порождает душевный раскол. Тогда битва продолжается уже в глубинах личности — между той ее стороной, которую называют хорошей (щедрой, любящей, готовой помочь ближнему, милосердной, альтруистичной), и той, которую называют плохой (склонной к разнообразным проявлениям эгоизма). Один из способов положить конец этой битве — стать сатанистом, и это куда легче, чем стать святым[84].

«Бес попутал» — за этими словами стоит мировоззрение, согласно которому злой дух (или духи) может прийти и одержать верх над человеком, овладеть им. Идея «одержимости» подразумевает, что человек попадает под власть внешней злой силы, подчиняющей его своей воле. Тот, кто считает себя одержимым, действительно ощущает, что некая посторонняя сила одержала над ним (225:) верх и заставляет совершать запретные поступки. Но одержимость — это лишь один яркий пример жестко разграниченной психики, расколотого «я».

Заявления «Меня бес попутал» и «Меня просто-таки тянет сделать это» очень похожи; на наш взгляд, второе — проявление зависимости, мирской вариант одержимости. Дело не в том, что люди сознательно убеждают себя в собственной несамостоятельности, чтобы избавиться от ответственности. Одержимость и зависимость устроены одинаково в том смысле, что обе позволяют подавленным и запретным сторонам нашего «я» проявляться таким образом, чтобы легче было получить прощение (как у себя самого, так и у других людей). Объясняя свои недозволенные поступки внешними причинами и отделяя себя от них (мол, мы тут ни при чем), мы открываем для себя путь, который дает возможность совершать их, не выходя из образа «хорошего человека». Так бывает, когда внутренний раскол настолько глубок и неосознан, что та часть человека, которая делает «гадости», действительно ощущает себя кем-то посторонним. При этом вина и ответственность объясняются внешними причинами и перекладываются на что-то другое. Но случается и трагический взрыв, когда милый, кроткий человек вдруг приходит в неистовство и даже совершает убийство, а потом обычно и самоубийство. Для нас подобный приступ неистовства — еще один признак жестко разграниченной и подавленной психики, ищущей выхода.

Выход, предлагаемый «плохим» поведением, нарушением правил или совершением запретных действий, не ограничивается одним сатанизмом. Сатанизм — всего лишь крайний пример того, как человек с расколотой психикой пытается справиться с внутренним конфликтом, вручая власть над собой тому, что считается дурным. Такому соблазну особенно легко поддаться, когда добрые дела не получают должного воздаяния. По нашим наблюдениям, такой внутренний разлад, хотя и в разной степени, свойствен многим людям. При этом жизнь становится полем сражения за власть между «хорошим», или так называемым высшим «я», и «плохим», или низшим. Внутренняя борьба между чрезвычайно обусловленными «хорошей» и «плохой» частями человеческой психики может показаться слишком упрощенной моделью, но она не более проста, чем ее источник — мир, разделенный на добро и зло, на Бога и дьявола. (226:)

Может быть, самым причудливым примером подобного разграничения является психическое заболевание, часто называемое раздвоением, или расщеплением, личности (это основной симптом шизофрении), при котором человеку начинает казаться, что его тело вмещает в себя сразу несколько самостоятельных личностей. Случается, что часть из них знает о существовании некоторых других. Драматическим для такого человека становится вопрос: «Кто контролирует ситуацию?». Интересно, что одна «личность» редко бывает высокого мнения о другой.

Во всех случаях расщепления личности можно отметить один общий момент: в детстве такие больные пережили насилие или же психическую травму. Как правило, с ними обошлись настолько бесчеловечно, что повинный в этом взрослый или взрослые должны быть отнесены к категории душевнобольных. Дети, с которыми так обращаются, поневоле начинают думать, что они «какие-то не такие» и чем-то заслужили подобное обращение. Возможно, творя произвол по отношению к детям, взрослые осуществляют угрозу: «Ну погоди, я выбью из тебя дьявола!»

Возникающую в итоге раздробленность личности на самостоятельные «голоса», не сливающиеся в единое целое, можно рассматривать как своеобразную реакцию самосохранения. Люди с расколотой психикой бессознательно прибегают к этому способу, пытаясь реализовывать различные стороны своего «я», не неся при этом ответственности ни за одну из них. Чтобы получилась столь расщепленная личность, указания, как следует себя вести, чтобы считаться «хорошим», должны были быть не только противоречивыми, но и вообще невыполнимыми. В частности, что бы ни делали жертвы, они не в состоянии удовлетворить своих мучителей. Мы воспринимаем расщепление психики как еще один способ покончить с попытками стать «хорошим», на этот раз — избавившись от объединяющего аспекта сознания, в задачи которого входит помнить, опознавать и оценивать все, что делает организм. Хотя патологическое расщепление личности встречается достаточно редко, сам феномен вполне обычен. Вероятнее всего, он возникает в том случае, когда люди усваивают ценности, жить в соответствии с которыми они не могут. В народе такое состояние известно, что явствует из поговорки «Не ведает правая рука, что делает левая». (227:)

Теневая сторона монотеизма

Сатанизм и одержимость злыми духами — это лишь крайние примеры того, во что может вылиться монотеизм, основывающийся на морали отречения, требующей от людей не только жертвовать земной жизнью во имя будущей, но и объявляющей высшей ценностью чистоту бескорыстного поведения. Эгоцентризм и чувственность, служащие одними из проявлений животной природы человека, провозглашаются если и не абсолютным злом, то во всяком случае чем-то, что необходимо подавлять и преодолевать. Это искусственное противопоставление духовного бескорыстия и плотского эгоцентризма как раз и лежит в основе внутреннего раскола.

Разумеется, существует опасение, что если не подавлять запретное, то к власти придут силы, исходящие из низменных проявлений человеческой природы (будь то похоть, алчность или бездушный социальный дарвинизм). Правда и то, что если не окружать детей любовью, если вообще не обращаться с людьми по-хорошему, то при отсутствии сдерживающих механизмов — страха или принуждения — они, как правило, склонны вымещать свою злость на окружающих. Старая авторитарная мораль держала людей в узде, порождая неверие в себя. Для этого она разжигала внутреннюю борьбу между добром и злом, в которой «хорошим» можно было стать, лишь подчинившись авторитету, объясняющему, что хорошо, а что плохо. Совершенно очевидно, что такая система нежизнеспособна. Попробуйте втолковать мальчишке из гетто, у которого впереди только две возможности — торговать наркотиками или чистить ботинки, что он должен сделать правильный выбор, иначе попадет в ад. Скорее всего, этот ребенок ощущает себя в аду уже сейчас.

Борьба между безупречным Богом и злым Сатаной порождает систему символов, согласно которой мысли и поведение противопоставляются друг другу и разделяются моральной преградой. Чтобы соответствовать такой системе морали, человек должен отречься от существенной части своего «я». Возникающая в итоге борьба — ведь те стороны личности, от которых отрекаются или которые подавляют, ищут какого-то выражения — неизбежно порождает недоверие к себе и самобичевание. А не доверяя себе, люди обращаются к авторитетам, чтобы уяснить, какими же им надлежит быть. В этой ситуации контролировать их не составляет (228:) никакого труда. Покориться авторитету — это всего лишь еще способ один покончить с внутренней борьбой. Печальным итогом всего этого является то, что люди как бы остаются детьми, ищущими правды на стороне, готовыми следовать любой моде, идти за любым новым «спасителем»-, за любым новым харизматическим лидером в надежде почувствовать себя целостной личностью. Сатанизм — лишь крайнее проявление этой более общей деформации психики, возникающей при расколе нашего «я».

Главным кризисом, угрожающим сегодня нашей планете, является моральный кризис, подразумевающий ухудшение отношения людей друг к другу и к планете в целом. Старые системы символов, делившие мир на добро и зло, на святое и мирское, на дух и природу, бескорыстное и эгоистическое, породили в людях внутренний разлад, который привел к жесткому расчленению человеческого сознания. По-настоящему целостный человек — это тот, кто способен объединить в себе все многообразие сторон человеческой природы, не отрекаясь ни от одной из них, в то время как «хорошие» люди стараются отречься от внутренне присущих им скрытых животных устремлений, а сатанисты — побороть естественную человеческую потребность сопереживания.

Разделение на категории в сфере сознания приводит к тому, что иерархическое социальное деление общества — на касты и классы, на имущих и неимущих, на хороших и плохих — воспринимается как вполне естественное. Коммунизм как система символов попытался упразднить лишь социальные ячейки и потерпел неудачу. Это отчасти объяснялось тем, что наивысшей ценностью по-прежнему считалось самопожертвование, а вся разница заключалась в том, во имя чего надо было приносить жертву. При коммунизме человек жертвует собой ради абстрактной идеи гипотетического всеобщего блага, ради государства. Поначалу это казалось чем-то революционным, хотя мораль, считавшая самопожертвование величайшей добродетелью, вполне традиционна. Правящие режимы использовали идеи коммунизма для оправдания своего безмерного злоупотребления властью. Будучи идеологией атеистической, коммунизм не мог позволить себе роскошь обещать людям воздаяние в иной жизни. Поэтому он стал своего рода проверкой того, к каким результатам приводит отречение само по себе, и эти результаты весьма наглядны. Крах коммунистической системы и те беды, которые она принесла (229:) людям, нельзя преуменьшать и о них нельзя забывать, тем более что провести аналогичную проверку религиозных учений, основывающихся на идеологии отречения, невозможно за отсутствием надежных способов получения информации о «состоянии дел» в загробной жизни. Как бы то ни было, история свидетельствует, что такие вероучения также сталкиваются с собственными проблемами и экстремизмом, и сатанизм — только одна из них[85].

Известные нам исторически сложившиеся этические системы символов подчинены основной властной структуре — авторитарной иерархии. Непререкаемые авторитеты, занимающие верхнюю ступень иерархической лестницы, заставляют эти системы работать, указывая, кто должен жертвовать, чем и кому. Сейчас назрела необходимость в становлении новой системы морали, в рамках которой альтруизм и эгоизм могли бы оцениваться не только как понятия, противостоящие одно другому, но и как понятия, каждое из которых имеет смысл только в контексте другого. Забота о ближнем — естественное проявление человеческой натуры, в значительной степени связанное с заботой о себе самом. Мораль, не противопоставляющая эти два аспекта, позволила бы людям быть естественнее и поступать в соответствии со своей природой, не испытывая уродующего воздействия разделенной на отсеки психики. Таким образом, мы считаем, что жертвенность не следует возводить в ранг безусловной добродетели, равно как не следует утверждать, что между эгоизмом и бескорыстием лежит пропасть. В противном случае не стоит удивляться, что за маской справедливости часто скрываются ложь и продажность, а из-под маски Бога выглядывает Сатана. (230:)