Джим Джонс и массовое самоубийство в Джонстауне

Джим Джонс, глава культа Храм Людей, потряс мир тем, что покончил жизнь самоубийством, предварительно уничтожив группу присланных Конгрессом инспекторов, приехавших проверить поступившие к ним жалобы на жестокое обращение с последователями культа. Но чудовищнее всего то, что он каким-то образом убедил сотни своих приверженцев последовать за ним и также совершить самоубийство, предварительно отравив тех членов секты, кто сам не смог на это решиться. В результате погибло в общей сложности 914 человек, в том числе 216 детей, которые были отравлены старшими в первую очередь. Большинство людей выпили яд добровольно, без всякого принуждения.

В опубликованной в «Ньюсуик» 1 июня 1981 г. статье Джим Миллер, автор четырех книг о деле Джима Джонса, приводит следующие его высказывания:

«Даже когда я был ребенком и видел, как умирает собака, я хотел убить себя».

«Если вы не можете понять добровольного желания умереть… вы никогда не поймете, в чем заключается честность, достоинство и мужество Храма Людей».

«Если вы влюблены — значит, вы в беде». (137:)

«Я был мастером революционного секса, способным совокупляться по пятнадцать раз в день, но сейчас единственное, чего я хочу, это испытать оргазм смерти»[50].

Эти четыре высказывания обладают, как нам кажется, какой-то причудливой внутренней логикой, что возбудило наше любопытство. Мы задались вопросом, есть ли еще на свете кто-либо, способный думать и чувствовать подобным образом и говорить такие вещи, при этом действительно веря в них? И почему люди добровольно следовали за этим лидером и пошли за ним даже на смерть?

События в Джонстауне потрясли и глубоко взволновали многих — их беспокойство было прежде всего реакцией на очевидную омерзительность произошедших событий. Казалось, что Джим Джонс — точнее, то, что он символизировал — затронул самые темные уголки нашей коллективной души. По всей видимости, нам бы следовало извлечь хоть какой-то урок из этого страшного акта бесповоротного отказа от жизни столь большого числа людей. Изложенное далее является попыткой сконструировать, по мере наших возможностей, то психологическое пространство, которое помогло бы нам понять эти четыре высказывания Джонса и те реальные события, которые произошли в Храме Людей. Кроме того, мы хотели бы отыскать во всем этом определенный смысл, как бы он ни был завуалирован.

Когда, будучи ребенком, Джонс впервые лицом к лицу столкнулся с реальностью смерти, ему могло показаться, что Бог или даже весь мир предали его. Если это так, то жизнь для него стала обманом, ложью и колоссальным лицемерием. Ибо если жизнь в конечном итоге приводит к смерти — к своему полному отрицанию, — то какой в ней толк и какой смысл?

Два взаимосвязанных универсальных процесса — это построение, сотворение форм, и их разрушение, распад. Построение и разрушение тесно слиты друг с другом. Прежде чем что-либо разрушить, необходимо это что-то построить. Более того, сам процесс построения и развития (созревания) содержит в себе семена распада Насколько известно, каждая индивидуальная структура — будь (138:) то Галактика, Солнечная система или человек — зарождается, живет и умирает. Каждый мыслящий человек испытывает потребность определить свое отношение к постепенному старению, разрушению и смерти, с которыми он рано или поздно сталкивается. Наиболее обычная реакция бывает двоякой — можно либо отрицать реальность смерти, веруя в бессмертие, либо находить способ любить и ценить жизнь, данную человеку, даже зная, что она не бесконечна. Мы подозреваем, что Джонс ни на что подобное не был способен.

Если человек сосредоточивается исключительно на смерти и разрушении, его жизнь может полностью лишиться какой бы то ни было радости и погрузиться во тьму, когда все вокруг кажется нелогичным и бесцельным. Возможно, Джонс видел, что для большинства людей жизнь обретает смысл, если существует надежда на бессмертие, которую он считал самообманом. Тогда становится более понятным второе его высказывание, приравнивающее честность и мужество к добровольному желанию умереть.

Возможно, что вид умирающей собаки, эта ранняя встреча лицом к лицу со смертью, породила в Джонсе такое отвращение к ней и такой страх, что единственным способом жить дальше стало для него постараться победить страх смерти посредством «готовности умереть». И он попытался это сделать и убедил себя в том, что способен эмоционально приветствовать смерть и даже поклоняться ей. Не вызывает сомнений, что охваченный страхом человек не может чувствовать себя свободным. Истоки большинства наших страхов следует искать именно в страхе перед смертью. Существует только три способа, помогающие бороться с этим страхом: отрицание его, принятие и использование. Каждый способ имеет свою собственную структуру и внутреннюю динамику.

Джонс выбрал для себя третий путь — использование страха смерти, путь, избираемый немногими, но имеющий древнюю историю — историю поклонения так называемым темным силам. Сатанизм включает в себя культ запретного. Его сила и привлекательность проистекают из почитания того, что вызывает у других ужас[51]. Джонс мог поверить, что безропотное принятие смерти является проявлением абсолютной честности и мужества. Тогда, возможно, мы приблизились к пониманию его третьего высказывания — предостережения от любви («Если вы влюблены — значит, вы в беде»). (139:)

Поклонение смерти отличается от признания ее неизбежности: подлинное примирение со смертью не отрицает жизни, тогда как поклонение смерти, напротив, с ней не совместимо. Поэтому человек, ставший на путь поклонения смерти, должен тщательно избегать каких бы то ни было жизненных привязанностей. Любовь к ближним автоматически заставляет думать и заботиться о жизни. Например, любить своих детей — это значит не хотеть, чтобы они умерли. Иными словами, поддавшись любви, человек неизбежно рискует быть застигнутым страхом смерти. Защитить себя от этого страха посредством полного отказа от жизненных забот и привязанностей очень трудно. Известно, что Джим Джонс, перед тем, как переселился со своей общиной в изолированный ото всего мира Джонстаун, был известен как явный параноик, страдающий манией преследования. Это свидетельствует о том, что он в действительности не сумел преодолеть страх смерти посредством отрицания жизни — иначе ему были бы безразличны любые посягательства на его жизнь.

То обстоятельство, что Джонс как культовый лидер сексуально использовал своих последователей и всячески издевался над ними, — случай не уникальный. Однако экстремистский характер публичных оскорблений и унижений, которые часто сопровождали этот секс, демонстрирует, насколько далеко могут зайти люди, капитулируя перед лидером. Если хвастливые высказывания Джонса о своих сексуальных подвигах не беспочвенны, то неистовства, упомянутые в четвертой цитате, могли также быть попыткой хотя бы на время избавиться от ощущения изолированности и бессилия, порождаемого предуготованной мрачной и безрадостной перспективой. Все мы бессильны перед призраком смерти. Джонс отвернулся от единственного разумного решения, позволяющего сохранять достоинство даже в предвидении неизбежного конца, а именно от стремления прожить жизнь настолько целостно и активно, насколько это возможно. Поиск «оргазма смерти», разумеется, является поиском окончательного высвобождения. Это конкретный пример фрейдистского желания смерти, идеализации танатоса. Не может не вызывать удивления то обстоятельство, что многие известные из истории зверства и позорящие людей поступки содержат элемент поклонения смерти. Навязывать смерть и страдания «другим», тем, кто этого «заслуживает», намного легче, чем сталкиваться с собственной болью и страданием. (140:)

Большинство присоединившихся к Джонсу были людьми, видевшими в жизни больше плохого, нежели хорошего. Именно у них жизнененавистническое учение Джонса вызвало наибольший отклик, который он умело использовал для упрочения своей власти. Активно поддерживая в своих последователях убежденность в том, что жизнь есть страдание, разложение, боль и т.п., Джонс при этом пробуждал в них чувство собственной исключительности. Из всех людей на свете только они одни не поддались самообману и видели жизнь в истинном свете. Это позволяло им считать себя своего рода элитой — в конечном счете, победителями.

Среди членов общины царили отношения, основанные на глубокой преданности, единении и взаимной заботе, иными словами, они обрели здесь то, чего им всю жизнь недоставало. Община была для них семьей, а Джонс — отцом (они даже писали ему исповедальные письма — «письма Папе»). Их удерживала вместе приверженность Джонсу и тем убеждениям, которые он высказывал. Не следовать за Джонсом по пути смерти означало вернуться к прежней бессмысленной жизни и отказаться от ощущения собственной избранности, которое поддерживал в них Джонс, — до тех пор, пока они принадлежали ему. Популярный в пятидесятые годы экзистенциализм провозгласил критерием абсолютной свободы способность добровольно уйти из жизни, дабы ускользнуть от ее абсурдности. На тот же путь ступили и члены Храма Людей, но, в отличие от экзистенциалистов, это стало основным их предназначением. Джонс провозгласил самоубийство неким революционным актом, а посему большинство его сподвижников, за исключением небольшого числа колеблющихся, без колебаний совершили самоубийство по первому же призыву учителя.

Трагедия Джонстауна является еще одним — хотя и особенно ужасным — примером того, какая опасность таится в капитуляции перед любым авторитетом. Стоит кому-либо облачится в мантию авторитаризма, что предполагает полнейшую осведомленность о нуждах других, как это заблуждение неизбежно начинает порождать еще большие заблуждения. Наверное, Джонс был бы более последовательным, если бы совершил самоубийство в одиночку. Однако тот факт, что он постарался сделать свой уход поистине незабываемым, кажется парадоксальным лишь на первый взгляд. Несомненно, то, что он продемонстрировал столь чудовищным образом свою власть (141:) и унес с собой в могилу столько жизней, было демонстрацией, — но на кого она была направлена? Кого он хотел изумить всем случившимся? Не могла ли эта кровавая драма быть его отчаянным, патологическим способом достичь единения, обрести смысл и даже превратно понимаемое бессмертие?

Сам по себе феномен Джима Джонса, приведшего людей к массовому самоубийству и убийству детей, требует глубокого анализа. Крайняя прискорбность таких действий указывает… на что же? Возможно, на то, что мы предпочли бы сохранить в тайне даже от самих себя, а именно, есть ли в нашей жизни что-нибудь, что заставляло бы нас продолжать существовать, кроме простого страха смерти (часто подавляемого, но, как и в случае Джонса, из страха возникновения страха перед смертью)?

Боязнь смерти существовала и будет существовать всегда, в тесной связи с идеей небытия, с попытками каждого представить, что «меня» нет и никогда уже не будет. Это боязнь неизвестного и, возможно, непознаваемого. Однако боязнь страха перед смертью является боязнью того лишком хорошо известного психофизического состояния, когда человеческая беспомощность и страдания становятся невыносимыми. В настоящее время человеческий вид, разрушая системы сохранения жизни на планете, сталкивается с возможностью массового, а возможно, и тотального суицида. Реакция Джима Джонса на страх была хотя и экстремистской, но исключительно человеческой, если помнить, что каждый из нас несет в себе весь потенциал человечества. Поэтому мы должны еще тщательнее себя контролировать, чтобы не возобладало желание нашей собственной гибели.