Номинативная изобразительность слов

В большинстве национальных языков слова подразде­ляются на два разряда. В один из них входят слова, имею­щие самостоятельное значение. Это все имена, а также глаголы и наречия; их в развитых языках насчи­тывается до полутораста-двухсот и более тысяч. Другой разряд — слова, имеющие вспомогательное зна­чение, необходимые для сочетания самостоятельных слов. Это предлоги, союзы, частицы; их гораздо меньше — в пределах ста.

Все слова, имеющие самостоятельное значение, воз­никают в национальном языке и употребляются во всех видах речи прежде всего для того, чтобы ими что-то на­зывать. Это и есть основное, назывательное, или номи­нативное (лат. nomen — имя, название), значение слов. При этом лишь немногие самостоятельные слова являются собственными именами отдельных явле­ний жизни — людей, стран, городов, рек, гор и т. д. В своем большинстве слова существуют в языке и употребляются в речи в номинативно-нарицательном зна­чении.

Называя такими словами те или иные явления и про­цессы жизни, люди обозначают ими какие-то повторяю­щиеся, родовые особенности этих явлений и процес­сов. Через нарицательность значения слов люди осознают и закрепляют в своем сознании общие, существенные свойства явлений жизни. Между общими свойствами яв­лений и нарицательными значениями слов в мышлении людей устанавливается прочная ассоциативная связь. Она с детства укореняется в их сознании при ов­ладении родным языком, и поэтому при произношении, слушании или чтении тех или иных слов у людей возни­кают общие представления о соответствующих яв-

лениях и процессах жизни или же общие понятия о них.

В этом смысле слова иногда называют «знаками». Они действительно знаки, но знаки особого рода, имеющие обобщающе-познавательное номинатив­ное значение. Этим они отличаются от другого рода знаков — «сигналов», имеющих вторичное и ус­ловное значение.

Почему же слова, из которых состоит речь, в одних случаях вызывают в человеческом сознании общие пред­ставления о явлениях жизни, а в других — общие поня­тия о них? Все зависит от того, в каких видах речи слова употребляются. Философское, научное, публицистическое, юридическое и т. п. мышление осуществляется в основном в понятиях, которые отражают лишь общие, родовые свойства явлений жизни и отвлекаются от всего индиви­дуального. Слова в этих видах речи получают поэтому общее отвлеченное значение. Художественное же мышле­ние, осознающее общее, существенное в индивидуальном и не отвлекающееся от него, осуществляется в обобщаю­щих представлениях и далее — в образах. Поэтому и слова художественной речи приобретают прежде всего номи­нативн о-и зобразительное значение.

Как уже было сказано, творческий процесс в литерату­ре начинается с того, что писатель создает в своем вообра­жении индивидуальность своих героев и всех их отноше­ний, переживаний, действий и т. д. А затем писателю не­обходимо воспроизвести этот воображенный им индиви­дуальный «мир» жизни героев с помощью слов художест­венной речи произведения. Для этого он должен назвать определенными словами все индивидуальные черты и под­робности воспроизводимой им жизни — предметные детали образов героев. Для этого ему необходимо выбрать из огромного запаса слов, существующих в на­циональном языке, слова, соответствующие такому твор­ческому назначению, и придать им в тексте произведения какие-то определенные мыслительные и эмоциональные значения. Тогда слова из лексики национального языка приобретают то или иное семантическое значение и становятся элементами художественной речи. В этом процессе слова, существующие в языке, и получают свое номинативно-изобразительное значение.

Часто бывает так, что слова художественной речи, подобранные писателем для обозначения эмоционально-выразительных предметных деталей изображенной жизни,

• ** ""

if^t-»*

сами по себе могут быть лишены собственно речевой се­мантической эмоциональной выразительности. В этом отношении они могут быть «нейтральными» как в основ­ных, корневых значениях, так и в суффиксах, приставках и не иметь сколько-нибудь ощутимого переносного зна­чения.

Некоторые писатели ограничиваются в семантике сво­их произведений таким экспрессивно-«нейтральным» под­бором слов и оборотов речи, достигая тем не менее за­мечательной силы и полноты изобразительности.

Вот пример из романа Л. Толстого «Анна Каренина»: «Утром Константин Левин выехал из Москвы и к вечеру приехал домой. Дорогой, в вагоне, он разговаривал с со­седями о политике, о новых железных дорогах, и так же как в Москве, его одолевала путаница понятий, недоволь­ство собой, стыд перед чем-то; но когда он вышел на своей станции, узнал кривого кучера Игната с поднятым ворот­ником кафтана, когда увидал в неярком свете, падающем из окон станции, свои ковровые сани, своих лошадей с подвязанными хвостами, в сбруе с кольцами и махрами, когда кучер Игнат, еще в то время как укладывались, рас­сказал ему деревенские новости, о приходе рядчика и о том, что отелилась Пава, — он почувствовал, что поне­многу путаница разъясняется и стыд и недовольство собой проходят. Это он почувствовал при одном виде Игната и лошадей; но когда он надел привезенный ему тулуп, сел, закутавшись, в сани и поехал, раздумывая о предстоящих распоряжениях в деревне и поглядывая на пристяжную, бывшую верховую, донскую, надорванную, но лихую ло­шадь, он совершенно иначе стал понимать то, что с ним случилось. Он почувствовал себя собою и другим не хотел быть».

В этом тексте нет ни одного слова, которое обладало бы собственно речевой семантической выразительностью. В частности, в нем нет слов с художественно-иносказа­тельным значением¹. Все слова подобраны и соединены писателем для того, чтобы с помощью их прямых значе­ний воспроизвести во множестве подробностей сцену при­езда Левина на станцию. Через общую связь таких подроб­ностей изображаемой жизни, очень выразительных в своей предметности, ясно выражен глубокий интерес писателя

Точнее, в нем есть две метафоры («путаница понятий», «стыд и недовольство проходят»), но эти метафоры, бытующие в языче, не имеют художественной экспрессивности.

к внутреннему миру героя. И читатель, уже в сцене на станции — по подбору предметных деталей, воспроизве­денных номинативным значением слов, — осознает глубо­кое сочувствие писателя своему герою, идейное утверж­дение характерности его жизни в ее нравственном укладе. Значит, идейное содержание произведения может получить совершенное словесное выражение с помощью только номинативной изобразительности художественной речи, воспроизводящей выразительные предметные детали.

Приведенный пример представляет собой повество­вание об однажды происшедшем. Вот пример повествова­ния о многократно происходившем — из «Рассказа не­известного человека» Чехова: «Обыкновенно часов в один­надцать утра в моей лакейской трещал электрический звонок, давая мне знать, что проснулся барин. Когда я с вычищенным платьем и сапогами приходил в спальню, Георгий Иваныч сидел неподвижно в постели, не заспан­ный, а скорее утомленный сном, и глядел в одну точку, не выказывая по поводу своего пробуждения никакого удо­вольствия. Я помогал ему одеваться, а он неохотно под­чинялся мне, молча и не замечая моего присутствия; по­том, с мокрою от умыванья головой и пахнущий свежими духами, он шел в столовую пить кофе... перелистывал газеты, а я и горничная Поля почтительно стояли у двери и смотрели на него. Два взрослых человека должны были с самым серьезным вниманием смотреть, как третий пьет кофе и грызет сухарики».

И в этой сцене, которая часто повторялась, характер главного героя, крупного чиновника Орлова, осознан с оп­ределенной стороны. Все подробности поведения Орлова показывают в нем человека с теми чертами духовной опустошенности и циничного отношения к себе и другим, которые получают затем полное развитие в любовном конфликте повести. Эти явно отрицательные свойства характера героя также раскрываются только через пред­метные детали его изображения, через бытовые подроб­ности того, как он начинал обычно свой день. Сами же слова художественной речи Чехова не имеют при этом собственно семантической экспрессивности и выступают лишь в своих номинативных значениях.

Приведенные примеры взяты из произведений эпи­ческого рода, и это не случайно. В эпических произ­ведениях, особенно в значительных по объему, основной стороной формы, выражающей их идейную направлен­ность, является предметная изобразительность, обычно

очень развитая и разносторонняя. Это и позволяет многим писателям, создающим такие произведения, ограничивать­ся номинативной изобразительностью слов художествен­ной речи. В произведениях лирических и лиро-эпических таких возможностей гораздо меньше; там вступают в свои права и другие семантические функ­ции слов.

Однако во всех произведениях словесного искусства номинативная изобразительность слов художественного текста является основной семантической функцией, на которую наслаиваются все другие. Литературные произве­дения вообще могут выражать свое содержание, только ос­новываясь на номинативной значимости слов. Попытки иг­норировать эту значимость, создавать слова, лишенные номинативности и не входящие в национальный язык, всегда были безуспешны. Такова была, например, попытка одного из русских поэтов-футуристов А. Крученых пи­сать стихи «заумным языком», состоящим из таких, на­пример, звукосочетаний: «Дыр бул щир убещур...» и т. п. Это, конечно, не слова, а только сочетания звуков, не имеющие никакого значения, никому не понятные и, зна­чит, не могущие быть элементами художественной речи.

Но значение слов художественной речи в большинстве случаев не сводится к их номинативности.