Партийность и классовость художественной литературы

ПАРТИЙНОСТЬ ЛИТЕРАТУРЫ

До 30-х годов XIX в. даже самые передовые мыслители полагали, что общественная жизнь всех народов мира ис­торически развивается или по воле высших, божественных сил (по Гегелю — как воплощение саморазвития «мирово­го духа»), или же по мысли и указанию имеющих власть высокопоставленных личностей (царей, князей, военачаль­ников). И только в результате социально-политических со­бытий во Франции: великой буржуазной революции, после­дующей феодальной реакции и возникновения буржуазной республики в 1830 г. — передовые буржуазные историки в этой стране, а затем и в других странах пришли к мысли, что национальные общества исторически развиваются в процессе столкновения социальных сил, их борьбы за с о б-ственность на средства производства и за охраняющую ее политическую власть.

Это было зарождением методологии исторического ма­териализма, разработанной позднее, в 1840—1880-е годы, К. Марксом и Ф. Энгельсом. Отсюда и возникали понятия общественных классов и классовой сущности деятельности людей, а позднее и ее партийность.

При наличии в национальных обществах определенных форм собственности на средства производства и опреде­ленных форм власти, их охраняющих, в них всегда — так или иначе — возникают социальные силы и общественные движения или стремящиеся сохранить и защитить эти сло­жившиеся формы, или же как-то их изменить, или же сов­сем устранить их и заменить иными. Принадлежность к тем или другим из этих общественных движений, деятель­ность ради их успехов, ради осуществления их социальных взглядов и политических идеалов — это и есть классо­вость деятельности членов общества; а само содержа­ние этих взглядов и идеалов — партийность их дея­тельности и их идеалов.

Но до конца XIX в. даже в самых передовых странах еще не существовало крепко сплоченных и организованных политических партий с четко сформулированными, созна­тельно намеченными программами и внутренней дисципли­ной. Не употреблялся в этом смысле и сам термин — «по-

литическая партия» [от латинского слова pars (род. п. — partis), по-русски — часть, в данном случае — часть соци­ально сознательных и активных слоев общества].

В одной из самых ранних своих статей Ленин употре­бил впервые этот термин применительно к общественному миропониманию и вытекающей из него деятельности лю­дей «...Материализм, — писал он, — включает в себя, так сказать, партийность, обязывая при всякой оценке собы­тия прямо и открыто становиться на точку зрения опреде­ленной общественной группы» (8, 419). Партийность, ина­че говоря, есть прямая и открытая защита взглядов и ин­тересов определенной общественной группы, определенно­го социального класса в оценке явлений и событий дейст­вительности.

Более широкое и подробное разъяснение такого пони­мания партийности применительно к политической борьбе и ее выражению в литературе Ленин дал в статье «Партий­ная организация и партийная литература», написанной осенью 1905 г. Это был период подъема русского револю­ционного движения, когда литература, выражающая взгля­ды социал-демократии, партии революционного рабочего класса, выходила из положения запрещенной, нелегальной и почти полностью могла печататься и распространяться открыто. Ленин настаивал поэтому на том, чтобы, стано­вясь легальной, эта литература всецело сохраняла свою партийность. «Литературное дело, — писал он, — должно стать составной частью организованной, планомерной, объединенной социал-демократической партийной работы»

(10, 101).

Этому препятствовало тогда то обстоятельство, что не­которые литераторы, организационно принадлежавшие к социал-демократической партии, не проявляли, однако, в своих печатных выступлениях достаточной идейной по­следовательности и верности тем принципам общественно-исторического миропонимания, которые являются основой политической программы и деятельности этой партии.

Были и такие литераторы, которые, входя в партию, поддавались воздействию «буржуазно-анархического инди­видуализма». Они могли оказаться при этом в плену «бур­жуазно-торгашеских литературных отношений» — требо­ваний и вкусов «буржуазной публики» и «подкупов» со стороны буржуазных издателей. Все это в кругах буржуаз­ной интеллигенции часто осуществлялось тогда во имя идеалов «абсолютной свободы, абсолютно-индивидуального идейного творчества».

fc

Ленин разоблачал эти иллюзии. Он утверждал, что та­кой свободы вообще не бывает: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя» (10, 104). А затем он ука­зывал и на крайние случаи подчинения художественного творчества интересам и соблазнам предпринимательства. «Свобода буржуазного писателя, художника, актрисы, — писал он, — есть лишь замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка, от подку­па, от содержания» (10, 104).

Литературе «лицемерно-свободной, а на деле связан­ной с буржуазией» Ленин противопоставлял литературу «действительно-свободную, открыто связанную с пролета­риатом». «Это будет свободная литература, — писал он, —потому что не корысть и не карьера, а идея социализма и сочувствие трудящимся будут вербовать новые и новые си­лы в ее ряды». «Это будет свободная литература, оплодо­творяющая последнее слово революционной мысли челове­чества опытом и живой работой социалистического проле­тариата...» (10, 104).

Выступая против партийных литераторов, проявляю­щих в своих сочинениях черты «буржуазно-анархического индивидуализма», Ленин указывал, что социал-демократи­ческая партия является «вольным союзом» и что этот союз «волен также прогнать таких членов, которые пользуются фирмой партии для проповеди антипартийных взглядов» (10, 102). Именно к ним обращено восклицание Ленина: «Долой литераторов беспартийных! Долой литераторов сверхчеловеков!» (10, 100).

Возражая «истеричным интеллигентам», которые могут поднять «вопль» против требования сделать социал-демо­кратическую литературу «частью общепролетарского дела, «колесиком и винтиком» одного-единого, великого социал-демократического механизма», Ленин разъяснял услов­ность этих метафорических выражений. «Спору нет, — пи­сал он, — в этом деле безусловно необходимо обеспечение большего простора личной инициативе, индивидуальным склонностям, простора мысли и фантазии, форме и содер­жанию». Но, тем не менее, «литературное дело» должно быть «неразрывно связано» со всей работой партии (10, 101).

Таким образом, по мысли Ленина, литература, выража­ющая взгляды и идеалы политического движения револю­ционного рабочего класса, обладает высокой степенью пар­тийности. Эта высокая степень партийности заключается, во-первых, в том, что лица, создающие социал-демократи-

ческую литературу, сознательно и внутренне свободно свя­зывают свое творчество с мировоззрением и общественной борьбой революционного пролетариата; во-вторых, в том, что это мировоззрение представляет собой «последнее сло­во революционной мысли человечества».

«Последнее слово» — значит недавно достигнутый наи­более высокий уровень развития научной и философской мысли, показывающий историческую закономерность и не­обходимость перехода общества от капиталистического строя к социалистическому и решающее значение в этом переходе революционной борьбы пролетариата. Сознание всего этого и вдохновляет участников социал-демократичес­кого движения и возглавляющей его партии на свободное служение идеалам социализма и делу социалистической пролетарской революции. А отсюда вытекает, далее, после­довательность их политического мышления и их внутрен­няя, свободная ответственность за свою политическую дея­тельность.

Научно-философская теория, обосновывающая переход общества к социализму, была разработана К. Марксом и Ф. Энгельсом в 40—80-х годах XIX в. и развита Лениным применительно к историческим условиям первой четверти XX в. Теория эта получила название диалектического и исторического материализма. Вот почему Ленин и писал в своей ранней, цитированной выше статье, что историко-ма-териалистическое понимание общественной жизни «обязы­вает» при оценке событий «прямо и открыто становиться на точку зрения определенной общественной группы», т. е. революционного социал-демократического пролетариата. В этом и заключается партийность мышления тех людей, которые овладели таким пониманием, для которых оно стало сознательно и свободно усвоенным мировоззрением, проявляющимся и в создаваемой ими литературе.

Из всего сказанного, однако, не следует, что партий­
ность мировоззрения и деятельности людей может и могла
существовать только на этой наиболее высокой ступени,
достигнутой в революционном социал-демократическом
движении. Партийность менее высокого уровня существо­
вала и существует у участников других общественных дви­
жений и других исторических эпох. Они также могли
«прямо и открыто» становиться «на точку зрения» опреде­
ленной общественной группы, определенного класса, хотя
в их мировоззрении и не было научности — верного
понимания закономерностей общественного разви­
тия. 147

Так, обозревая в 1907 г. «классы и партии», представи­тели которых участвовали в прениях по аграрному вопросу во 2-й Государственной думе, Ленин сравнивал выступле­ния «беспартийных крестьян» и крестьян «партийных» (трудовиков и эсеров). Он пришел к выводу, что у тех и других — «те же требования, то же миросозерцание», но «партийные крестьяне» проявляют «больше сознательно­сти», у них «цельнее понимание зависимости между разны­ми сторонами вопроса» (12, 375).

Оценивая мировоззрение «партийных крестьян», Ленин так пишет о выступлении одного крестьянина-трудовика: «Вы видите: этот идеолог крестьянства стоит на типиче­ской точке зрения французского просветителя XVIII века. Он не понимает исторической ограниченности, исторически-определенного содержания его справедливости. Но он хо­чет — и класс, который он представляет, может во имя этой абстрактной справедливости смести дотла все остатки средневековья» (12, 376—377).

Значит, наряду с социал-демократической партий­ностью в русском революционном движении 1905— 1907 гг. проявлялась и «просветительски»-крестьянская партий­ность. Ее сторонники свободно и открыто защищали точку зрения своего класса, но она отличалась «ограниченностью» и «абстрактностью» своих взглядов и идеалов.

В русском передовом общественном движении того вре­мени проявлялась также и «революционность» «беспар­тийная», которую Ленин показал и оценил в статье «Соци­алистическая партия и беспартийная революционность» (осень 1905 г.). «Революционность» эта выражалась, по Ленину, в многочисленных и разнообразных «требованиях» со стороны широких демократических слоев, враждебных самодержавно-помещичьему строю, но не имевших еще ясных социально-политических идеалов. Поэтому эти требования не шли дальше удовлетворения правовых и культурных интересов. «Потребность в «человеческой», культурной жизни, — писал Ленин, — в объединении, в за­щите своего достоинства, своих прав человека и граждани­на охватывает все и вся, объединяет все классы, обгоняет гигантски всякую партийность, встряхивает людей, еще да­леко-далеко не способных подняться до партийности» (11, 136).

Ленин, однако, подчеркивал, что это только «внешняя беспартийность», только «видимость беспартийности», так как под правовыми и культурными требованиями широких демократических масс скрывались, по сути дела, буржуаз-

I

ные стремления освободить капиталистический строй от «пережитков крепостного права».

Таковы были большие различия в уровне партийности среди социальных слоев, участвовавших в революции 1905—1907 гг.

Но большие различия существовали в этом отношении и раньше, на предыдущих этапах исторического развития общества, в разных странах, у представителей различных общественных движений — в их мировоззрении, политиче­ской борьбе и выражавшей их взгляды литературе. Дело в том, что в обществе, разделенном на классы, всегда были глубокие социально-экономические и политические проти­воречия, а отсюда и противоречия идейные. Они разъеди­няли целые классы и классовые группы в их взглядах и идеалах, но вместе с тем они и объединяли людей с одина­ковыми или близкими взглядами и идеалами. Наиболее активные из таких людей часто образовывали идейные группировки, иногда даже союзы и содружества.

Такие идейные содружества не обладали еще тем вы­соким уровнем внутренней политической организованности и дисциплинированности, какой характерен для политиче­ских партий конца XIX и XX в. Но в широком смысле слова это все же были партии. В их взглядах, политиче­ской деятельности и литературе всегда проявлялась опре­деленная партийность.

Таковыми были, например, в России дворянские рево­люционеры, участники Северного и Южного обществ «де­кабристов», во главе с Пестелем и Рылеевым в их борьбе с крепостниками. Таковыми были революционные демокра­ты 60-х годов во главе с Чернышевским, Добролюбовым, Некрасовым в борьбе со всем самодержавно-помещичьим строем. Таковыми были во Франции конца XVIII в., пери­ода великой буржуазной революции, «жирондисты» и, «якобинцы» в борьбе с феодальной реакцией. В англий­ском обществе и парламенте того же и последующего времени — консервативные «тори» и либеральные «виги». В Древнем Риме I в. до н. э. — сторонники вновь возникаю­щей императорской власти и сторонники старого респуб­ликанского строя, представители которых во главе с Брутом убили Юлия Цезаря, и т. д.

Итак, во взглядах людей разных стран и эпох, в их общественной деятельности, в политической и публицисти­ческой литературе, которую в основном имел в виду Ленин в цитированных выше статьях, проявлялась партийность разного уровня. Это могла быть скрытая, иногда

неосознанная партийность, которая выступала под видом внешней беспартийности, или же партийность в различной степени сознательная, но исходящая из более или менее ограниченного и абстрактного понимания исторического развития общества, или, наконец, сознательная и свобод­ная партийность, вытекающая из верного, исторически-конкретного понимания закономерностей общественного развития.

Все эти различные уровни партийности проявлялись и проявляются также и в художественной лит е-р а т у р е, но особенным, специфическим путем: в идейной направленности (тенденции) художественных произведений, образно воспроизводящих жизнь, — в опре­деленном выборе социальных характеров, их идейно-эмоциональном утверждающем или отрицающем осмысле­нии в процессе творческой типизации. Такая типизация совершается путем создания вымышленных персонажей посредством гиперболизма, иногда даже фантастики в деталях их изображения.

Поэтому партийность художественного обобщения, осмысления и оценки жизни не получает своего прямого, непосредственного и легко воспринимаемого проявления. Она таится, так сказать, во всей системе образов произведения, даже во всех их изобразительных и вырази­тельных деталях. Ее невозможно легко и просто перевести на язык отвлеченных понятий и определений. Но она всегда находит свое выражение и всегда воспринимается читателями, хотя они и не всегда ее осознают.

Кроме того, одна и та же партийность мировоз­зрения писателя (или писателей, близких друг другу по своим взглядам) обычно получает свое выражение в произведениях с различным идейным содержа­нием — разной тематикой, проблематикой и идейной оцен­кой. Эти произведения могут выражать разные сто­роны общественного миропонимания писателя, его взглядов на жизнь.

Так, Лермонтов, выразивший в своем творчестве идейные умонастроения следующего за декабристами поколения дворянских революционеров, жившего в усло­виях тяжелой политической реакции Николая I, написал почти одновременно три поэмы с различным идейным содержанием. В «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», изображая русскую жизнь XVI в., эпоху царствования Ивана Грозного, он показал трагическую обреченность

людей, смелый, но одинокий протест выступавших против 'деспотической' самодержавной власти в защиту своего человеческого достоинства. В «Тамбовской казначейше», изображая свою современность, поэт дал сатирическое разоблачение низких нравов царских бюрократов и офи­церства. В поэме «Мцыри», показывая юношу-горца, бежавшего из монастырского плена, он выразил свои отвлеченные романтические стремления к свободе, к борь­бе за нее и трагическую неосуществимость этих стремле­ний. Осознание трагической обреченности одинокого про­теста против деспотизма, сатира на приспешников дес­потической власти и романтические мечты о неосуществи­мой борьбе за свободу — все это было различным про­явлением одной идейно-политической позиции поэта, выражавшего идеи дворянской революционности 30-х го­дов XIX в.

Некрасов, выдающийся поэт русской революционной демократии 40—70-х годов, посвятил свое творчество в основном изображению тяжелой, подневольной жизни крестьянства до и после реформы 1861 года. Он понял, что труд крестьянства является основой жизни всего общества; в труде и борьбе крестьянства за свою свободу он видел будущее России. С особенной силой, с горечью и глубоким сочувствием поэт выразил свое осмысление и оценку народной жизни в «Размышлениях у парадно­го подъезда», поэмах «Железная дорога», «Мороз, Крас­ный нос», «Кому на Руси жить хорошо». В них он затро­нул отчасти и жизнь помещиков, крупных чиновников, духовенства, сатирически раскрыв их паразитизм, само­довольство и ограниченность интересов. Но об идейных исканиях революционно-демократической интеллигенции Некрасов писал гораздо меньше (поэма «Рыцарь на час», образ Гриши Добросклонова в поэме «Кому на Руси жить

хорошо»).

С большой глубиной и гневным сатирическим пафосом жизнь господствующих слоев изобразил в своих повестях другой выдающийся писатель-демократ, современник и, единомышленник Некрасова, Салтыков-Щедрин («Исто- рия одного города», «Помпадуры и помпадурши» и др.). А борьбу демократической интеллигенции за ее социа­листические идеалы с большим романтическим подъемом показал в романе «Что делать?» крупнейший идеолог и'вождь революционной демократии 60-х годов Чернышев-ский. Таким образом, в произведениях этих писателей, значительно отличающихся друг от друга по содержанию,

идейной направленности, нашло свое выражение единое и разностороннее революционно-демократическое миро­понимание, обладающее своей, особенной, ярко выражен­ной партийностью.

Подобное различие содержания можно найти и в произведениях Горького. Так, написав почти одновременно пьесу «Мещане» и «Песню о Буревестнике», писатель в первой выразил в основном идейное отрицание жизни русского мещанства с его обывательскими интересами и политической неустойчивостью; во второй — романтиче­ское ожидание приближающейся революционной «бури» и стремление к героической революционной борьбе. То и дру­гое было разными сторонами одной идейно-политической позиции, заключающей в себе высокую, но еще не вполне созревшую социал-демократическую партийность.

Идейная партийность произведений Лермонтова, писа­телей революционной демократии и Горького была, сле­довательно, различна по своему уровню, каждый раз исторически обусловленному.

Партийность взглядов Лермонтова была исторически ограниченной. К его времени русская самодержавная власть, подавившая восстание дворянских революционеров, декабристов, дошла до предела своей реакционности и антинародности, и Лермонтов, вслед за поэтами-декабрис­тами и Пушкиным, гневно осуждал эту власть и все реакционное дворянское общество. Но подобно декаб­ристам Лермонтов в своих идеалах был «далек от народа», в его убеждениях не было последовательного демократиз­ма, он жаждал свободы и мечтал о ней, но эти мечты имели отвлеченный, субъективный характер, заставлявший поэта нередко прибегать к фантастике и символике.

Некрасов, Чернышевский, Щедрин были, наоборот, сознательными и последовательными крестьянскими демо­кратами. Отчетливо сознавая глубочайшие и непримири­мые противоречия между интересами всех господствую­щих слоев общества и интересами трудящегося народа, крестьянства, они не только не боялись массового протес­та крестьянства против помещичье-чиновничьей власти, но и стремились превратить этот стихийный протест в созна­тельное революционное движение. Однако они не могли еще понять, что крестьянство- уже начало расслаиваться, что в нем появились предприниматели, экономически угне­тающие бедноту. Поэтому надежды Некрасова на иму­щественное равенство и всеобщее процветание деревни, освобожденной от власти помещиков и чиновников (поэма

«Дедушка»), или вера Чернышевского в победу коллектив­ного труда в мастерских («Что делать?») были их социаль­но-исторической утопией. Партийность творчества революционно-демократических писателей была очень сильна и конкретна в критике существующего строя, но очень слаба и абстрактна в их утопических идеалах.

Партийность творчества Горького развивалась в своем содержании. Создавая пьесу «Мещане» и «Песню о Буре­вестнике», писатель уже был, в своем миропонимании, пролетарским демократом и социалистом. В названной пьесе он противопоставил мещанам сознательного рабо­чего машиниста Нила и полагал, что основными участ­никами той социальной «бури», которую предвещал его символический «буревестник», будут люди, подобные Нилу. Но Горький не умел тогда показать те основные общест­венные силы, на которые опирается мещанство, и не раз­глядел еще в жизни массовой борьбы рабочего класса с его угнетателями. В творчестве писателя проявлялась отчасти отвлеченная революционная романтика. Новый период в творчестве Горького наступил на подъеме революционного движения, когда в 1906 г. он написал роман «Мать» и драму «Враги». В этой драме писатель поднялся до наибольшей исторической конкретности свое­го миропонимания и партийности творчества и показал два борющихся социально-политических лагеря — дворянско-буржуазный и пролетарский, и не только в их внешних столкновениях, но и в их общественном самосозна­нии.

Но в художественной литературе проявлялась и скрытая партийность, внешне выступавшая под знаме­нем «беспартийности». Таково было творчество писателей, которые относили свои произведения к сфере «чистого искусства», не связанного будто бы с общественными ин­тересами их современности, вдохновленного исканиями «вечных начал» истины, добра, красоты. В русской лите­ратуре XIX в. такой взгляд на свое творчество и на искус­ство вообще выражал Жуковский, позднее — Тютчев, Фет, Майков, А. К. Толстой, в начале XX в. — поэты-«симво-листы» во главе с В. Ивановым, Белым, а также с Бло­ком, Брюсовым в ранний период их творчества. Отрицание ими общественных позиций в художественном творчестве было только видимостью беспартийности. В своем твор­честве эти поэты действительно стремились уйти от противоречий общественной жизни в мир личных, в боль­шинстве случаев любовных, переживаний, в романти-

ческое восхищение красотой природы. Л в таком уходе выражались настроения социальной ущербности и упадка, а вместе с тем и скрытого недоверия к новым, прогрес­сивным силам и путям национального развития, опре­деляемые отсутствием сознательного демократизма в -общественном миросозерцании названных поэтов. «Бес­партийность» их творчества была только внешней.

Итак, художественная литература на всем протяжении своего исторического развития заключала в себе тот или иной уровень открытой или скрытой, или неосознанной партийности. Став еще на ранних ступенях возникновения классового общества особым видом общественного созна­ния, литература — как и искусство вообще — всегда выражала в своих произведениях определенную идеологи­ческую тенденцию, утверждающую или отрицающую те или иные основы и перспективы общественного развития.

КЛАССОВОСТЬ ЛИТЕРАТУРЫ

Различия в содержании и уровне партийности, свой­ственные творчеству писателей разных стран и эпох, возникают не сами по себе. Они определяются прежде всего разным состоянием национального общества в те или иные исторические эпохи, затем — вытекающими отсюда различиями в политической борьбе классов за те или иные пути национального развития и, наконец, — особен­ностями социального положения и участия в полити­ческой борьбе тех классов, общественными стремлениями которых вдохновляются писатели в своем мировоззрении и творчестве. Значит, партийность творчества писателя заключает в себе общественный смысл идейной направ­ленности его произведений. Классовость же творчества — это та позиция писателя в противоречивом соотношении социальных сил, из которой вытекает идейная направ­ленность его произведений.

Существенные различия в партийности мировоззрения и творчества писателей разных стран и эпох возникают не сами по себе. Они определяются разным состоянием всего национального общества в ту или иную историческую эпоху и разным положением социальных классов, идейные взгляды которых выражают в своем творчестве эти пи­сатели.

Классовость литературы — это очень сложная методо­логическая проблема, которую литературоведение не сразу научилось правильно разрешать. И в русском литерату-

роведении, которое в этом отношении идет впереди других, в первый период усвоения и разработки истори-ко-материалистической методологии преобладало непра­вильное понимание этого вопроса. Оно получило в даль­нейшем критическое название «вульгарной социологии». В 1910—1920-х годах это научное направление было осо­бенно ярко представлено работами В. М. Фриче, П. С. Когана, В. Ф. Переверзева и многих других литера­туроведов.

Представители этого направления неправильно полага­ли, что художественная литература, как и другие виды искусства, является выражением социальной психологии отдельных классов или прослоек того или иного класса — классовых групп. Изучая особенности социальной психо­логии различных классов, чтобы объяснить этим особен­ности их художественного творчества, они рассматривали жизнь каждого класса, его общественное «бытие» изоли­рованно от жизни других классов и тем самым — от жизни всего общества в целом. А в самом общественном бытии отдельных классов они сосредоточивали свое внима­ние, преимущественно или всецело, на их экономическом положении и стремились «вывести» из экономики класса его психологию, а из психологии — его художественную литературу. Если даже они и учитывали политическое положение класса, то все же рассматривали класс в его обособленном существовании и в его собственных, узких общественных интересах. Такое понимание не соответст­вует реальным отношениям социальной жизни.

Во-первых, классы не живут изолированно друг от дру­га, но занимают определенное место и играют определен­ную роль в жизни всего национального общества, в раз­личных ее сторонах. Экономическое положение класса определяется его имущественными и производственными отношениями с другими классами, и такие отношения все­гда заключают в себе те или иные противоречия, часто очень сильные и глубокие. Эти противоречия про­являются в правовой и политической борьбе классов, в организации господствующим классом государственной власти для защиты своих социальных интересов. Всем этим определяется не только психология класса, но и его идеология — его мировоззрение, общественные стрем­ления и идеалы в их столкновении с мировоззрением и идеалами других классов.

Во-вторых, политическая и идейная борьба не только разъединяет классы, но и объединяет их в определенные

общественные движения и идейные течения. Политиче­ская деятельность и идеи каждого общественного движе­ния, а также деятельность и идеи государственной власти всегда или способствуют, или препятствуют развитию всего общества, его переходу на новую, более высокую ступень исторического развития. Бывают эпохи, когда государственная власть того или иного господствую­щего класса стоит во главе национального развития, вдохновляет его. В другие эпохи она оказывается силой, задерживающей развитие общества. Политическая и идей­ная борьба общественных движений и государственной власти имеет всегда, таким образом, или национал ь-н о-п рогрессивное, или национальн о-к о н-сервативное, а часто и реакционное значение. В каждую эпоху особенно большое, ведущее значение для всего общества получают прогрессивные идеи того или иного общественного движения.

В-третьих, художественная литература, как и другие виды искусства, всегда является выражением не просто психологии различных классов, но их психологии, про­низанной идеологическими взглядами и стремлениями определенных общественных движе­ний, имеющими обобщающее значение. Отсюда и возникает у писателей интерес к определенным социаль­ным характерам, их идейно-эмоциональное осмысление, представляющее собой тенденцию отдельных произведе­ний, в которой и проявляется партийность миропонима­ния писателей.

Из всего этого следует, что для выяснения классовости творчества отдельных писателей и вытекающей отсюда его партийности историку литературы недостаточно учитывать только экономическое положение классов в ту или иную эпоху национального развития. Литературовед должен при этом исходить из понимания всего сложного переплета политической и идейной борьбы между различными общественными движениями, существующими в ту эпоху, и национально-прогрессивного или реакционного значения их общественных взглядов и идеалов. Особенности этих взглядов и идеалов всегда создаются не экономическим положением отдельных классов, как полагали представи­тели «вульгарной социологии», а всем экономическим, политическим, идеологическим соотношением классовых сил, существующим в такой-то стране в такую-то эпоху.

Сторонники «вульгарной социологии» неубедительно разрешали вопрос о классовости творчества поэтов-декаб-

ристов и других литературных представителей дворянской революционности — Пушкина, Грибоедова, Лермонтова, раннего Герцена. Враждебность этих писателей к деспотизму самодержавия и крепостничества, стремление к освобождению крестьян объяснялось ими экономически­ми и политическими интересами тех слоев дворянства, которые перешли в своих поместьях к капиталистическому предпринимательству и которых стесняли поэтому отноше­ния крепостного права и защищавшая эти отношения самодержавная власть. Только поэтому будто бы все эти писатели и выступали против самодержавия и его при­спешников.

На самом деле дворянское предпринимательство во времена Пушкина, Грибоедова, Рылеева было еще очень слабо развито. Протест этих писателей, против Фамусовых и скалозубов, против «аракчеевщины» и «светской черни» имел другое, более общее основание. Это было все расту­щее сознание того, что самодержавно-крепостнический строй уже стал преградой развития всего русского обще­ства, что он невыносимо угнетает передовые слои страны, жаждущие ее освобождения, и ее закрепощенные на­родные массы. Такое сознание особенно усилилось после победоносной Отечественной войны 1812 г. Тогда и стали возникать тайные общества.

Но в России тогда еще не было и не могло быть сознательного и последовательного антидворянского, д е-мократического движения. А представители дво­рянской революционности сами были выходцами из раз­личных слоев дворянства и не могли пренебрегать интересами своего сословия, его земельной собствен­ностью и государственной властью. Поэтому они коле­бались между идеалом либеральных реформ, освобождаю­щих крестьян, но сохраняющих власть дворянства, и демократическим идеалом полной свободы народа. Они с сочувствием изображали передовую дворянскую молодежь (Чацкий, Онегин, Печорин) в конфликте с реакционным «обществом», ее романтические стремления к идеальной свободе (Алеко среди цыган, Мцыри в его мечтах о сво­бодной и воинственной жизни среди горцев). Все это по­рождало, с одной стороны, ограниченность партийности мировоззрения и творчества писателей, связанных с движением дворянской революционности, а с другой сто­роны, удивительное богатство и разнообразие содержания и формы их творчества, особенно творчества Пушкина.

Выясняя классовость творчества писателей револю-

ционной демократии — Некрасова, Чернышевского, Сал­тыкова-Щедрина, Помяловского, Успенского, Короленко и других — сторонники «вульгарно-социологической» мето­дологии «выводили» особенности этого творчества из психологии разночинцев. В условиях начавшегося в Рос­сии капиталистического развития разночинцы были новой культурной силой, идущей на смену дворянской интелли­генции. Выходцы из неимущих социальных низов, они будто бы только поэтому были враждебны всем основам жизни дворянского класса, всему его идеалистическому миропониманию. Благодаря своему демократизму, трезво­сти мысли и силе воли они стремились будто бы только к тому, чтобы проложить себе дорогу в жизни в борьбе с привилегированными слоями общества.

Такое объяснение также было односторонним и упро­щенным. Среди разночинцев были люди с разными взглядами. Разночинцем был и Достоевский, но он, в зрелый период своего творчества, был враждебен револю­ционной демократии с ее материалистическими убежде­ниями и идеалами крестьянских восстаний и прогрессив­ного общинного социализма. Некрасов, Чернышевский, Салтыков-Щедрин и другие были не просто разночинцами, но революционными демократами, сознававшими насту­пающий общий кризис всего самодержавно-помещичьего строя, вставшими на защиту народных масс и сумевшими взглянуть на всю общественную жизнь своего времени с точки зрения народных интересов.

Враждебность этих писателей к дворянству и царскому чиновничеству была не только узкоклассовой и психоло­гической, но и национально-прогрессивной и идейной. Они видели в этих слоях общества угнетателей народа и по­казывали в своих произведениях паразитизм их жизни, нравственное вырождение, жестокость и тиранство по от­ношению к закабаленному крестьянству. Во всем этом у них не было колебаний, свойственных дворянским рево­люционерам. Будущее России они представляли себе как полное освобождение крестьянства силой его револю­ционных восстаний, что было тогда недостижимо из-за i политической и идейной незрелости народных масс. И их идеал всеобщего благосостояния народа, его коллективного, общинного свободного труда был утопией. Революционные демократы еще не умели разглядеть и до конца понять, к чему ведет начавшееся капиталистическое развитие России и какую новую социальную силу скоро проявит в себе рабочий класс, возникающий в результате такого

развития. Из всего этого и вытекала, с одной стороны, своя, особенная ограниченность и отвлеченность партий­ности мировоззрения и творчества писателей революцион­ной демократии, а с другой стороны, сила разоблачения всего существующего правопорядка, которые они выра­жали в своих произведениях.

Таким образом, классовость творчества отдельного пи­сателя или целой группы писателей необходимо объяс­нять не изолированным бытием какого-то отдельного клас­са или классовой группы и не вытекающей из него психо­логией, а всем взаимоотношением классов, существующим в определенную эпоху — их политической и идейной борь­бой не только за свои узкоклассовые экономические инте­ресы, но и за те или иные перспективы всего нацио­нального развития. Такое объяснение должно быть не исторически абстрактным, а конкретно-ис-торическим.

Без разрешения такой задачи нельзя понять ни партий­ности мировоззрения и творчества писателей, по-разному выражающейся в идейной направленности (тенденции) их произведений, ни содержания этих произведений как един­ства их тематики, проблематики и пафоса, а отсюда и особенностей их формы.

Путем конкретно-исторического выяснения классово­сти и парти