Идейно-эмоциональная оценка жизни в литературных произведениях

Тематикой и проблематикой произведений не исчерпы­вается, однако, их идейное содержание.

Завершая свои рассуждения о задачах искусства, Чер­нышевский верно указал, что произведения искусства, на­ряду с тем, что они «воспроизводят» жизнь и «объясняют» ее, имеют еще и третье значение — «значение приговора о явлениях жизни» (99. 86). Действительно, произведения искусства, художественной литературы в особенности, всегда выражают идейно-эмоциональное отно­шение писателей к тем социальным характерам, которые ими изображены. Именно в идейной оценке характерного сильнее и яснее всего проявляется идеологическая сущ­ность произведений художественной литературы. Именно благодаря выражению этой оценки в образах литератур­ные произведения так сильно действуют на мысли, чувства, волю читателей и слушателей, на весь их внутренний

мир.

Выраженное в произведении отношение к жизни, или ее идейно-эмоциональная оценка, всегда зависит от осмыс­ления писателем изображаемых им характеров и всегда тем самым вытекает из его мировоззрения.

Так, Пушкин показывал вольную жизнь цыган для то­го, чтобы выразить свое романтическое восхищение гражданской вольностью вообще и глубокое недовольство «неволей душных городов». Островский изображал само­дурство купцов и помещиков для того, чтобы осудить все русское «темное царство» своей эпохи. Горький вскрывал «свинцовые мерзости» мещанской среды, чтобы выразить свое возмущение тупой и жестокой жизнью буржуазно-дворянского общества.

Идейно-эмоциональная оценка изображаемых характе­ров, как видно из этих примеров, заключает в себе две основные возможности. Писатель может выражать удов­летворение осознаваемой им жизнью, сочувствие к тем или иным ее свойствам, восхищение ими, оправдание их, коро­че говоря, свое идейное утверждение жизни. Или же он может выражать недовольство какими-то

другими свойствами жизни, их осуждение, вызванный ими протест и негодование, короче говоря, свое идейное отрицание изображаемых характеров.

Соотношение идейною утверждения и идейного отри­цания социальных характеров, изображенных в произведе­ниях, может быть различным. В зависимости от своих взглядов на жизнь, а также от того, какие идейно-творческие задачи писатель перед собой ставит, он может сосредоточиться в своем произведении преимущественно или всецело на таких сторонах изображаемых характеров, которые достойны идейно-эмоционального утверждения, или, наоборот, только на таких, которые заслуживают идейно-эмоционального отрицания.

Так, Чернышевский, стремясь наметить пути револю­ционной деятельности передовой демократической молоде­жи своего времени, написал роман «Что делать?» для раскрытия в основном положительных свойств социальных характеров, взятых из этой среды. Поэтому образы «новых людей» в этом романе выражают идейное утверждение утопически понятой возможности социальной революции в России. Гоголь же в «Ревизоре» или Салтыков-Щедрин в «Истории одного города» и «Помпадурах и помпадуршах» сосредоточились на отрицательных сторонах жизни и деятельности чиновников, представляющих реакционную самодержавную власть, ее самодовольство и деспотизм по отношению к народу. Произведения эти, заключая в себе всецело сатирическое изображение реакционной, антинародной деятельности чиновников, выражают идей­ное отрицание самодержавия.

Но часто бывает иначе. Писатели-романисты обычно показывают своих главных героев в различных связях с окружающей общественной жизнью, а сами характе­ры — в соотношении их положительных и отрицательных сторон, в изменении и развитии. Поэтому и идейно-эмо­циональная оценка характеров бывает при этом разно­сторонней, иногда даже двойственной.

Так осознан и оценен, например, характер главного героя романа Шолохова «Тихий Дон». Трагическая судьба Григория Мелехова обусловлена тем, что в его сознании сосуществуют и борются две основные тенденции. Одна из них — это тяга к крестьянской жизни, любовь к труду, к тихому Дону, который является для него олицетворе­нием вольной, независимой, трудовой казацкой жизни. Этой тягой и определяется внутренняя неприязнь и даже вражда Мелехова к тем чистым, выхоленным, презираю-

щим физический труд офицерам, с которыми свела его судьба в белой армии. Другая тенденция проявляется в неумении Григория осознать противоречия, которые раз­деляют его с офицерской средой, и ощутить себя частицей той многомиллионной крестьянской массы, которая подня­лась в годы гражданской войны на борьбу за свои права. Отсюда — его глубокое недоверие к большевикам, мета­ния, противоречивость его поступков, невозможность для него пристать к тому лагерю, с которым его сближают кровные интересы казака-труженика. Это определяет и отношение писателя к характеру своего героя; оно заклю­чает в себе разные тенденции: утверждение его силы, независимости, глубокое сочувствие стремлениям Григо­рия самостоятельно разобраться в противоречиях окру­жающей жизни и в то же время чувство сожаления к нему, неодобрение его метаний, его недоверия к револю­ции, защищающей интересы крестьянства.

Идейно-эмоциональная оценка изображаемых характе­ров является самой активной стороной содержания произведения.

ИДЕЯ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Из предшествующего следует, что содержание произ­ведения неодносложно и неодносоставно. Для определения этой сложности и многослойности и используются пред­лагаемые выше понятия — тематика, проблематика и идейно-эмоциональная оценка.

При анализе произведения нередко встречается термин «идея». При этом идея, понимаемая как эмоционально-обобщающая мысль, ассоциируется с осмыслением и оцен­кой характеров. Это мнение требует уточнения. Если говорить об идее, то надо иметь в виду, что сущность ее прежде всего зависит от того, какие социальные характеры выбирает автор в силу особенностей своего идейного миропонимания. Осмысление характеров в художествен­ном творчестве — это выделение и усиление тех свойств и сторон их жизни, которые существуют в самих этих характерах. Эмоциональная оценка — отношение писателя к этим характерам, выраженное через их изображение. Значит, все стороны идейного содержания художествен­ного произведения — тематика, проблематика и идейная оценка — находятся в органическом единстве. Поэтому их нельзя разделять, а можно и нужно различать в процессе анализа отдельного произведения. Следова-

тельно, идея литературного произведения — это единство всех сторон его содержания; это образная, эмоциональная, обобщающая мысль писателя, проявляющаяся и в выборе, и в осмыслении, и в оценке характеров.

При анализе произведения следует также иметь в виду, что писатель, выделяя, усиливая, развивая интересующие его стороны в характерах персонажей, не ограничивается этим, но выявляет так или иначе в своем изображении и другие стороны характеров, хотя и менее для него существенные. Такая полнота типизации характеров соз­дает почву для переосмысления идеи произведений в последующие периоды, а также для различной трактовки их критиками. С различной интерпретацией одних и тех же произведений мы встречаемся очень часто.

Так, например, в романах Пушкина, Лермонтова и Герцена изображаются характеры, взятые из среды дворянской интеллигенции 20—30-х и начала 40-х годов прошлого века. При изображении этих характеров, в чем-то различных, но в основном сходных между собой, всем трем писателям важно было показать разочарованность, критицизм героев, глубокую неудовлетворенность их окру­жающей жизнью, стремление противопоставить себя кон­сервативной дворянской среде.

В новый период русской общественной жизни, в 60-е годы XIX в., революционные демократы по-своему пони­мали развитие русского общества. Н. А. Добролюбов в статье «Что такое обломовщина?» иначе осознал сущность тех же характеров. Критик обратил основное внимание не на те стороны этих характеров, которые были сформи­рованы идейно-нравственной атмосферой 20—30-х годов, а на те, которые определялись общими условиями социаль­ной жизни дворянской молодежи, — на избалованность, пассивность, неумение трудиться, отсутствие интереса к народной жизни. По этим признакам он сблизил Онегина, Печорина, Бельтова с Обломовым и назвал все эти свой­ства их характеров «обломовщиной». Такое понимание вытекало из революционно-демократического миросозер­цания Добролюбова, который в условиях идейно-полити­ческой борьбы 60-х годов и решительного размежевания между либералами и демократами резко критиковал либерально-дворянскую интеллигенцию и понимал, что она уже не может играть руководящую идейную роль.

Идейное осмысление писателем изображаемых харак­теров и вытекающая из него идейно-эмоциональная оценка их представляют, в своем единстве, активные

стороны содержания произведения. Поэтому их вместе можно называть идейно-эмоциональной направленностью произведения, или тенденцией (лат. tendere — направлять, стремиться).

Тенденция художественных произведений всегда выра­жена в образах. Но бывает и так, что писатель все же высказывает в произведениях от себя немало отвлечен­ных суждений, поясняя свою образную мысль, разъясняя свой замысел. Таковы отвлеченные рассуждения Черны­шевского в романе «Что делать?» или Л. Толстого в «Войне и мире». Происходит это потому, что искусство не отгоро­жено непроходимой стеной от других видов обществен­ного сознания. Писатель никогда не бывает только худож­ником — «чистым» художником, как выражались филосо­фы и критики, стремившиеся оторвать искусство от об­щественной жизни. У писателя всегда существуют и такие общественные взгляды, которые получают свое выражение в общих, отвлеченных понятиях, — взгляды политические, философские, моральные, религиозные и т. п.

Эти взгляды часто заключают в себе очень абстрактное понимание перспектив социально-исторического развития, отвлеченные идеалы писателя. Нередко писатели так увле­чены своими общими, отвлеченными убеждениями, что стремятся высказать их в своих произведениях — или от своего лица, или от лица рассказчика, или в рассужде­ниях персонажей. Отсюда — в произведении, наряду с его основной, образной, художественной тенденцией, воз­никает иногда рассудочная тенденциоз­ность. Нередко писатель поясняет с ее помощью идейно-эмоциональную направленность своего произведения, вступая иногда в противоречие с ней. Героев, которым писатель поручает высказать свои общие отвлеченные рассуждения, называют «резонерами» (фр. raisonner — рассуждать).

У Энгельса есть убедительное разъяснение этого вопроса. В письме к М. Каутской, оценивая ее повесть «Старые и новые», он упрекает писательницу за то, что она идеализировала своих положительных героев, что в одном из них, Арнольде, «личность... растворяется в принципе». «Очевидно, — замечает Энгельс, — Вы испыты­вали потребность публично заявить в этой книге о своих убеждениях, засвидетельствовать их перед всем миром». «Я ни в коем случае, — пишет он дальше, — не противник тенденциозной поэзии как таковой <...> Но я думаю, что тенденция должна сама по себе вытекать из обстанов-

ки и действия, ее не следует особо подчеркивать, и писа­тель не обязан преподносить читателю в готовом виде будущее историческое разрешение изображаемых им общественных конфликтов» (5, 333).

Значит, Энгельс считал резонерские речи персонажей произведения, в которых «особо подчеркивается» его тенденция, недостатком произведения, идущим в ущерб его художественности. В истинном искусстве идейная направленность произведения сама по себе вытекает из всех отношений, действий, переживаний персонажей («из обстановки и действия») и из всех средств его изобрази­тельности и выразительности.

Подобную особенность К. Маркс и Ф. Энгельс находили в трагедии Ф. Лассаля «Франц фон Зиккинген», которую они оценивали в своих письмах автору. Так, Маркс упре­кал Лассаля за то, что тот написал свою трагедию «по-шил-леровски», превращая индивидуумы в «простые рупоры духа времени» (т. е. заставляя своих героев слишком длинно и отвлеченно рассуждать о проблемах, характерных для их эпохи), и указывал, что ему надо было «в большей степени шекспиризоватъ» (т. е. писать, как Шекспир, в трагедиях которого идейная тенденция возникает из самого хода событий, а резонерские высказывания отсутствуют) (4, 484).

Но, конечно, все дело здесь в степени резонерства писателя и его героев. Если она невелика, если речи персонажей, поясняющие тенденцию произведения, вполне соответствуют самой сущности их социальных характеров и обладают эмоциональностью, если личность персонажей не теряется в их высказываниях, не «растворяется в прин­ципе», тогда это не наносит ущерба художественности произведения.

Если же резонерство выдвигается на первый план, если отвлеченные рассуждения персонажей очень длинны, так что, читая или слушая со сцены, зрители или чита­тели даже забывают, кто, для чего, при каких обстоя­тельствах это говорит, тогда писатель нарушает законы художественного творчества, выступает полухудожником, полупублицистом.

Сравним с этой точки зрения два произведения — «Мертвые души» Гоголя и «Воскресение» Л. Толстого. В повести Гоголя ведется рассказ о жизни помещиков и чиновников, с которыми познакомился Чичиков во время покупки «мертвых душ», и в повествование нередко впле­таются высказывания самого автора, так называемые

«отступления». Таковы его рассуждения о толстых и тон­ких, о чинопочитании, о тонкости обращения, о том, какие характеры легче изображать, о том, какой задор может быть у людей. Особенно большое значение и высо­кую эмоциональность имеют мысли Гоголя о типах писателей, его раздумья о судьбах России. Но в них нет рассудочности и тенденциозности. Они представляют со­бой выражение чувств и эмоциональных раздумий писа­теля, которые характеризуют его личность, его отношение к художественному творчеству, но в которых он не стре­мится нарочито разъяснить читателям идейную направлен­ность своего произведения.

Иначе написано «Воскресение» Л. Толстого. В начале романа, а также во многих других его эпизодах и сценах писатель стремится дать понять читателям свои общие взгляды на сущность человеческих отношений, на религию, мораль и на русское судопроизводство. Для этого он вводит в текст отвлеченные рассуждения, разъясняющие читателям действия героев и авторское отношение к ним. Таковы его рассуждения о животном и духовном началах в человеке (гл. XIV), о сути учения Иисуса Христа, о бессмысленности церковных обрядов, об обмане, которому подвергали церковники человеческие души (гл. X), о сущ­ности человеческого характера (гл. IX).

Однако в огромном большинстве случаев писатели обходятся без отвлеченных пояснений и даже, наоборот, избегают их. Писателя-художника всегда интересуют не общие выводы, которые может сделать читатель, а осмыс­ление и оценка социальных характеров в их образном воплощении. При создании произведения перед глазами автора возникают живые личности его героев со всеми особенностями их жизни. Писатель воображает их дейст­вия, отношения, переживания, и его самого увлекает жизнь изображаемых персонажей.

Поэтому и восприятие художественных произведений сильно отличается от восприятия сочинений научного или публицистического характера. Читатель обычно искренне поддается иллюзии того, что все, изображенное в произ­ведении, — это сама жизнь; он увлекается действиями, судьбами героев, переживает их радости, сочувствует их страданиям или же внутренне их порицает. При этом читатель часто сразу не осознает, какие существенные особенности воплощены в героях и во всем ходе изо­бражаемых событий и какое значение имеют подробности их поступков и переживаний. А ведь эти подробности

создаются писателем для того, чтобы через них возвысить характеры одних героев в сознании читателя и снизить характеры других. Только перечитывая произведения и раздумывая о них, читатель может прийти к осознанию того, какие общие свойства жизни воплощены в тех или других героях и как их осмысляет и оценивает писа­тель. В этом ему часто помогает литературная критика.