Соматические маски депрессии и моделирование депрессии на животных

 

Особую опасность депрессия представляет собой потому, что часто она проявляется скрытно, в виде различных физических недомоганий. Этот феномен назван «соматическими масками депрессии». Боли, недомогания, ощущения дискомфорта могут возникать в самых разных местах, страдают при этом самые разные функции. Больные жалуются на сердце, или на пищеварение, или на половое бессилие, или на выпадение зубов, или на что-то другое. Естественно, такой человек начинает ходить к кардиологу, гастроэнтерологу и другим специалистам. Но первопричина его недомоганий не в каком-то органе, а в депрессии, которая проявилась соматическим расстройством. Две трети больных, впервые обратившихся к врачу, нуждается в помощи не терапевта, а психотерапевта[22]. Обратим внимание, что речь идёт о больных первичных, тех, кто обращается к врачу впервые. У них болезнь ещё не вышла за пределы функционального расстройства, которое можно поправить, если человек выйдет из депрессивного состояния — тогда организм восстановится сам. Спустя какое-то время расстройство функциональное может перейти в органическое. Произойдут такие изменения в органах и системах, которые никакими психотерапевтическими методами не вылечить. Например, жалобы на почки могут иметь психическую природу, но, если в почках образуются камни, от них не избавиться корректировкой психики.

Одной из самых распространённых соматических масок депрессии является жалоба на неприятные ощущения в верхней части живота. Отсюда пошло такое название депрессии как ипохондрия. Хондрой старые анатомы называли диафрагму, грудо-брюшную перегородку, полагая её состоящей из хряща. А приставка гипо- означает «под». Из греческого слова «ипохондрия» возникла русская «хандра». Английский же сплин имеет то же происхождение, spleen это «селезёнка», которая у человека лежит в левом подреберье.

Психосоматическая природа жалоб на боли в этой области была известна уже античным врачам. У писавшего во II веке нашей эры Плутарха мы читаем (Демосфен, VI):

… Лаомедонт из Орхомена, страдая каким-то расстройством селезенки и упражняясь по совету врачей в беге на большие расстояния…

Ведь бег — это одно из простейших средств борьбы с плохим настроением, с депрессией (см. раздел 5.4.3. «Совсем простые поведенческие методы защиты от хронического стресса»).

Вызывает восхищение наблюдательность и интуиция врачей античности. Давать такую рекомендацию жалующимся на свою селезёнку — это просто великолепно. Модная в наши дни доказательная медицина отвергла бы такой метод лечения. Ведь в те времена не было известно даже где находится душа человека — в сердце ли, или в печени, или где-то ещё? Совет бегать для улучшения душевного состояния мог быть основан на наблюдениях. Но лечение селезёнки таким способом мог объясняться совершенно неправильным представлением о депрессии как следствии разлития чёрной желчи — мифического секрета селезёнки. Меланхолия — ещё один синоним депрессии — означает буквально «чёрная желчь». Желчь вырабатывается печенью. Селезёнка похожа на печень тем, что она тоже не полый орган в брюшной полости, и тем, что похожа на печень цветом, только потемнее. Но никаких жидкостей селезёнка не выделяет. Античная медицина путала причину со следствием. Теперь мы знаем, что расстройство селезёнки не причина депрессии, а её следствие. Тем не менее, исходя из совершенно неправильных представлениях о механизмах болезни, античные врачи давали совершенно правильные и эффективные рекомендации!

В развитии депрессии, конечно, играют роль наследственные факторы. Но они определяют только предрасположенность к этому заболеванию. Главной причиной депрессии являются внешние воздействия на организм, вызывающие стресс. Поэтому депрессию можно (и нужно!) изучать, моделируя это состояние на животных.

Некоторые люди восклицают: «Как можно говорить о ДУШЕВНЫХ расстройствах у животных?! Животные — это же не люди. У них одни рефлексы». Такие люди остаются в плену идей XVII века. Великий философ Рене Декарт сформулировал представление о животных как о живых автоматах. Он считал, что поведение животных состоит из одних рефлексов. Если потянуть кошку за хвост, то сигнал от хвоста — подобно пару в трубе — передаётся в мозг, а из мозга — к горлу кошки, и она издаёт крик. Вот и всё поведение. И животное при этом не испытывает ни боли, ни страдания — имеют место одни рефлексы. Декарт считал, что только человек, обладая душой, может радоваться, грустить, испытывать беспокойство и облегчение, иметь разнообразные душевные переживания. А у животных, якобы, ничего подобного нет. Заметим, что такое мнение привело к тому, что французские естествоиспытатели, относясь к животным как к автоматам, проводили на них — без какого-то наркоза — кровавые операции, не обращая внимания на крики животного. Понадобилось два века для признания биологами психической жизни животных, в частности, наличия у них чувства боли и такого переживания, как страдание.

Современная биология доказала, что внутренняя психическая жизнь животных достаточно сложна. Во всяком случае, она отличается от человеческой жизни только количественно. В частности, у животных имеется чувство удовлетворённости условиями жизни и противоположное чувство — чувство разочарования. Если мы не говорим об «угнетённом состоянии духа» крысы, которую подвергли неприятным воздействиям, то только потому, что «дух» — это категория не биологическая. Но мы смело утверждаем, что животное может находиться в состоянии, во всём подобном депрессивному состоянию человека.

Рассмотрим наши аргументы. При депрессии снижена моторная функция. Легко видеть, что двигательная активность животного (чаще всего лабораторная крыса или мышь) меняется в зависимости от происходящих в его жизни событий. Если животное подвергали неприятным воздействиям, то чаще всего двигательная активность снижается. Животное меньше передвигается и большую часть времени сидит в углу клетки.

При депрессии снижена когнитивная функция. Как измеряют умственную активность животных? Их способностью к обучению, выполнению имеющихся навыков и решением новых для них задач. Дикие крысы, как известно, проявляют порой исключительную изобретательность. Описано, например, как они воруют оливковое масло из бутылки, которую не могут опрокинуть — одна крыса опускает периодически в узкое горлышко хвост, а остальные крысы слизывают питательный продукт. Или как они воруют яйца. Скорлупа слишком хрупкая, чтобы катить яйцо по бетонному полу подвала. Но крысы нашли способ. Одна ложится на спину и лапами прижимает яйцо к животу, а остальные тащат её за хвост. Лабораторные крысы за много поколений утратили, в значительной степени, природную смекалку — ведь человек даёт им и стол, и дом. Но что-то у них осталось. Поэтому у лабораторных крыс можно выработать разнообразные условные рефлексы. В результате, по звонку крыса будет ходить в определённом направлении, или нажимать на педаль, или забираться по шесту. Вот по способности к обучению и определяют уровень когнитивных способностей животного. Если часть крыс мы подвергнем какому-то воздействию, и у них способности к обучению окажутся ниже, чем у тех животных, с которыми ничего не делали — тогда можно говорить о «когнитивном дефиците в результате данного воздействия».

Наконец, третий, самый главный симптом депрессии человека — преобладание отрицательных эмоций. Это сложнее всего — доказать, что у экспериментальных животных снижено настроение. Мимических мышц у крыс почти нет, да и судить о душевном настрое животного по выражению его морды нельзя. То, что крысы перестают играть (а в норме они любят забавляться разными предметами) можно объяснить плохим самочувствием, физической усталостью после того, что им пришлось испытать. Но всё-таки исследователи нашли способ количественно измерять степень снижения настроения животных.

Плохое настроение у человека проявляется в том, что ему не хочется заниматься тем, что обычно доставляет удовольствие. Утрата интереса к привычным приятным занятиям называется агедонией, «отсутствием наслаждений». Что же доставляет крысам наслаждение? Сладенькое! Как и почти все млекопитающие крысы очень любят сладкое. Этому есть физиологическое обоснование, но сейчас не будем отвлекаться. Если поставить им в клетку поилку со сладким раствором, крысы будут выпивать его в несколько раз больше, чем пьют чистой воды. Если крысы теряют интерес к поилке с раствором сахарина, то мы имеем право говорить об агедонии. По тому насколько снизилось потребление сладкого раствора можно количественно определить степень агедонии, а вместе с ней и уровень настроения животных. Оказывается, у животных, которые после определённых воздействий проявляют сниженную двигательную и когнитивную активность, растёт и агедония, т.е. снижается настроение. Это укрепляет нас в уверенности, что те изменения, которые происходят с нашими экспериментальными животными, отражают их состояние, подобное депрессии человека.

Итак, существование животной модели депрессии подтверждается изменениями в поведении животных, воспроизводящими симптомы депрессии человека. Но это только одна группа доказательств адекватности нашей модели. Другая группа аргументов — фармакологическая. Лекарства, помогающие больным людям, должны восстанавливать и нарушенное поведение животных. А те лекарства, которые не помогают людям, не должны влиять и на поведение животных.

Двигательная активность снижается не только при депрессии. Например, если человек или животное ещё не совсем проснулся, или он (оно) устал, то двигается такое существо мало и неохотно. По утрам мы охотно пьём чай, или кофе, потому что в этих напитках содержится кофеин. Кофеин относится к группе психостимуляторов. Введение кофеина увеличивает двигательную активность обычного человека, но не влияет на поведение больного в депрессивном состоянии. А вот приём антидепрессантов увеличивает количество движений больного и уменьшает время его неподвижности. То же отмечается и с животными. Экспериментаторы проверяют адекватность модели депрессии введением разных препаратов. Если у животных действительно депрессивно-подобное состояние, то их поведение будет сдвигаться к норме под воздействием антидепрессантов. В то же время, введение стимуляторов, или противотревожных препаратов не должно влиять на поведение этих животных.

И, наконец, есть третья группа доказательств адекватности животных моделей депрессии — физиологическая. Наши душа и тело живут не просто под одной оболочкой. Они тесно слиты и, может быть, вообще, представляют собой единое целое. Мы разделяем их исключительно для удобства изучения и управления ими. Врачи давно знают, что как болезни тела проявляются в расстройствах души, так и душевные заболевания отражаются в физиологических проявлениях. Порой трудно определить первопричину болезни — душевное расстройство вызвало жалобы больного на, скажем, боли в животе, либо, напротив, болезнь желудка привела к изменениям в психике человека. Но, как бы то ни было, эмпирически установлены многие сочетания соматических, т.е. телесных изменений с симптомами душевных расстройств.

Хорошо известны такие сочетания для депрессивных расстройств. Некоторые из соматических масок депрессии можно наблюдать у животных, на которых моделируют депрессию.

Например, одним из соматических симптомов депрессии является цинга. Долгое время считалось, что эта болезнь развивается из-за отсутствия в пище витамина С. Действительно, если в диете человека отсутствует этот витамин, то возникнет цинга. Но очень часто цинга развивается несмотря на витаминизированную диету. Это наблюдается и в наши дни у людей, например, в дальних экспедициях, на зимовках, в тяжёлых условиях длительной изоляции от человеческого общества. Дело в том, что витамин С, прежде чем включиться в обмен веществ, претерпевает ряд химических изменений в организме (как, впрочем, и любое вещество, попавшее в наш организм). При депрессии нарушен процесс химических превращений витамина С, его метаболизм. Поэтому, цинга может развиться, несмотря на обилие в пище витамина С. И эта закономерность справедлива не только для человека, но и, естественно, для животных. Конечно, у крыс определяют цингу не по степени расшатанности зубов. Зубы выпадают при цинге из-за того, что нарушается синтез коллагена, белка, который, в частности, укрепляет зубы в деснах. Нарушение синтеза коллагена определяют по изменённому соотношению некоторых аминокислот, из которых синтезируется коллаген. Так что, для того чтобы иметь целые зубы, включайте в свою диету витамин С — ешьте побольше зелёного лука, чёрной смородины, лимонов и апельсинов. Но при этом не забывайте о своём психическом здоровье, а то никакой витамин С не поможет.

Итак, депрессивные расстройства человека можно моделировать в экспериментах на животных. То, что это модели адекватные расстройству человеческой психики нас убеждает 1) изменения в поведении животных; 2) фармакологические доказательства; 3) сходство физиологических изменений. Остаётся один интересный вопрос — а как получают у животных состояние, схожее с депрессией человека?

Первая такая модель была создана в лаборатории И. П. Павлова более ста лет тому назад. Любопытно, что, как это бывает порой, модель была получена случайно, в ходе эксперимента, имевшего совсем другие цели.

Сотрудница Павлова Н.Р. Шенгер-Крестовникова исследовала возможности зрения собаки. Для этого она с помощью метода условных рефлексов обучала собаку отличать круг от эллипса. Правильное решение подкреплялось пищей, неправильное — не подкреплялось. Форма эллипса постепенно, от опыта к опыту, меняли так, чтобы он все больше и больше походил на круг. Когда соотношение осей эллипса достигло 8:9, собака стала ошибаться и не смогла научиться различать фигуры даже за три недели, а затем у нее внезапно исчезла способность отличать даже вытянутый эллипс и круг. Более того, пропали и все другие условные рефлексы, которые были выработаны прежде. Кроме того, собака, ранее спокойно стоявшая в станке, теперь была постоянно в движении и повизгивала. Таким образом, впервые в эксперименте было показано, что неконтролируемая ситуация приводит к нарушениям в поведении.

Обратим внимание на то, что собака не испытывала ни боли, ни голода, ни каких-либо других неприятных физических ощущений. Единственным фактором, изменившим поведение и психику животного, оказалась невозможность установить закономерность появления пищи, взять ситуацию под контроль.

К сожалению, значение этого результата для науки о поведении осталось непонятым современниками. Хотя нарушения поведения экспериментальных животных активно изучались, в том числе и в лаборатории самого И.П. Павлова. Но экспериментальные неврозы — так тогда называли животные модели психических расстройств человека — вызывали стимулами, связанными с болью и испугом животного. Видимо, это было связано с тем, что тогда только недавно закончилась Первая мировая война и гражданская война в России. В нашей стране, как и во всей Европе было огромное количество больных нервными и психическими болезнями, вызванными боевыми действиями, голодом, лишениями. Книги по психиатрии содержали множество примеров расстройств, вызванных войной. Поэтому врачи и биологи сосредоточили своё внимание на последствиях сильнейших воздействий, а такую тонкую категорию как возможность или невозможность контролировать жизненную ситуацию не рассматривали как значительный фактор воздействия на психику. Да и депрессивным расстройствам человека не уделяли особого внимания.

Прошло полвека и в США обратили внимание на то, что число людей, страдавших от депрессии, растёт, несмотря на экономическое благополучие. Качество жизни росло, а количество счастья не увеличивалось. Проблема депрессивных расстройств приобретала актуальность. В 1967 г. вышла работа двух американских психологов Брюса Овермиера и Мартин Селигмана, которая считается началом систематических исследований депрессивных расстройств, смоделированных на животных. В этом исследовании кожу собаки раздражали электрическим током таким образом, что животное не могло ни избежать этого воздействия, ни предсказать момент, в который будет нанесено раздражение. Подвергнутое такой процедуре животное обнаруживало три симптома депрессии — эмоциональную, когнитивную, двигательную подавленность. Состояние, в котором оказалось животное, авторы назвали выученная беспомощность. Этим термином стали обозначать состояние экспериментальных животных, во всём подобное депрессии человека, которое развивается после неконтролируемого воздействия[23].

Выученную беспомощность иногда рассматривают как когнитивное расстройство. Это не совсем правильно. Выученная беспомощность — это, прежде всего, аффективное нарушение, а ослабление когнитивных способностей при выученной беспомощности вторичны, являются следствием эмоциональной травмы. Более того, выученная беспомощность развивается не в результате бесплодных усилий разума: это состояние не является прерогативой высших животных. Оно было выработано в экспериментах не только у многих млекопитающих, но и у птиц и рыб, и, даже, у тараканов и у улиток.

Вероятно, программа поведения всех живых существ основана на аксиоме о причинно-следственных связях нашего мира. Все события в природе происходят не с абсолютной регулярностью, но с более или менее одинаковыми интервалами. Любое повторяющееся событие можно предсказать — конечно не точно, но со значительной вероятностью. Если же что-то случается совершенно неожиданно, это сильно влияет на психику и людей и животных. Падение Тунгусского метеорита потрясло в своё время весь мир не самим фактом грандиозного взрыва, а полной неожиданностью подобного вторжения Космоса в стабильное существование человечества.

Для формирования выученной беспомощности не обязательно прибегать к болевому воздействию, даже очень слабому. Хорошая модель выученной беспомощности — неконтролируемый доступ к витальным ресурсам. Вот что придумал австралийский учёный Э. Джоб. Двух крыс помещают в клетки с поилками, вода из которых поступает при нажатии педали. Но в одной из клеток педаль «холостая», т.е. нажатие на нее не влияет на работу поилки. Вода поступает только тогда, когда на педаль нажимает крыса в другой клетке. Через неделю такого режима, у крыс, которые находились в неконтролируемой ситуации, отмечаются все симптомы выученной беспомощности. Существенно, что у них не обнаруживали никаких признаков обезвоживания организма. Это означает, что стрессирующим фактором явилась не жажда, а фактор неконтролируемости.

Очень хорошая модель депрессии предложена британским учёным П. Виллнером. Он получал выученную беспомощность, утраивая крысам ежедневные неприятности. Каждый день животных ожидало что-то, нарушавшее их спокойное существование. Были использованы семь воздействий: наклон клетки, мокрая подстилка, инверсия светового дня (темнота днём, свет по ночам), лишение корма, лишение воды, рассаживание в клетки по одиночке, ссаживание в одну клетку животных из двух клеток (незнакомцы плюс перенаселённость). Такая жизнь у крыс продолжалась четыре недели. Каждую неделю порядок воздействий менялся, чтобы стресс был непредсказуемым. Результатом такой процедуры была стабильная выученная беспомощность у животных.

Эта модель интересна тем, что воздействие очень хорошо воспроизводит условия жизни многих людей, людей с которыми постоянно происходят множество мелких неприятностей, в результате чего они зарабатывают депрессивное расстройство. Каждое из воздействий, которое было применено к крысам, если применять только его одно, вызовет стресс и последующие нарушения в поведении. Но все параметры поведения и физиологические показатели быстро вернутся к норме, по окончании воздействия или даже во время него. Животные приспособятся к жизни в клетке с наклонным полом и к периодическому регулярному исчезновению корма — будут наедаться впрок. Но после длительной череды непредсказуемых неприятностей животные демонстрировали выученную беспомощность, которая сохранялась несколько месяцев. Если вспомнить, что крысы живут около двух лет, то это модель депрессии человека, адекватная ещё и длительностью сохранения полученных изменений в поведении.

Для человека основным источником стресса являются не физические воздействия, а социальные. Учёные из Новосибирска обнаружили, что постоянное социальное давление тоже приводит к выученной беспомощности. Две незнакомые крысы или мыши, встретившись, дерутся (вступают в агонистический контакт). Проигравшая поединок особь испытывает стресс, однако, все физиологические и биохимические параметры возвращаются к норме через несколько часов. Н.Н. Кудрявцева показала в своих экспериментах, что если животное постоянно терпит поражения при социальных контактах, то ситуация становится для него стрессорной, несмотря на то что новизна ситуации уменьшается после каждого агонистического контакта. В результате у животных с опытом постоянных поражений в социальных конфликтах возникает стойкое, сохраняющееся неделями, расстройство функций, характерное для выученной беспомощности.

Поражение в социальном конфликте — это не обязательно, когда тебя побили и покусали. Если собаку, которая привыкла работать вожаком в упряжке, поставить третьим номером, она будет плохо тянуть, путать постромки и мешать другим собакам. В свободное от работы время собака станет апатичной, потеряет аппетит и скоро станет выглядеть больной. Животное выздоравливает, если его вернуть на привычное ему место вожака. Такие случаи не только описаны Джеком Лондоном, но и хорошо знакомы каюрам — людям, которые занимаются гонками на собачьих упряжках.

Другой новосибирский ученый Д.Ф. Августинович показала, что для развития выученной беспомощности не обязательно непосредственное участие в контактах. Если самок мышей содержать рядом с агрессивным самцом, с самцом, который постоянно побеждает в поединках, то у самок развивается выученная беспомощность. При такой постановке опыта самка отделена от самца прозрачным барьером с многочисленными отверстиями. Т.е. животные могут видеть друг друга и воспринимать запах соседа, но не вступать в непосредственный контакт. Отметим, что выученная беспомощность была вызвана отнюдь не недоступностью самца для самки, которая приходила в половое возбуждение. Самки держались в дальнем углу своей половины клетки, как можно дальше от самца — он явно был неприятным и, увы, неизбегаемым соседом.

Это две прекрасные модели депрессивного расстройств, потому что это не удары электрическим током и не исчезающая в кране вода. Обе модели воспроизводят реальную ситуацию человеческой жизни. Люди часто страдают от своей — может быть, только субъективной — неуспешности, и порой вынуждены постоянно находиться бок о бок с неприятными им людьми.

Выученная беспомощность после неконтролируемого стресса широко используется как модель депрессивного расстройства человека, в этом её практическое значение. Теоретическое значение выученной беспомощности в том, что в этом состоянии нарушаются некие фундаментальные свойства нервной системы — ведь выученная беспомощность, как мы уже сказали, получена не только у представителей всех классов позвоночных животных, но и у беспозвоночных животных и, даже, смоделирована на отдельных ганглиях тараканов.