Отношение к сталинским партиям

 

Из посылки, что БК более реакционен, нежели капитализм, Шахтман выводит заключение, что если социал-демократические партии будут поставлены перед выбором, что поддерживать - капитализм или коммунистические партии агентов БК — социалисты должны выступать с первыми против последних.

Так, Шахтман писал в 1948 г.:

«Сталинизм - реакционное тоталитарное, антибуржуазное и антипролетарское течение в рабочем движении, но не принадлежащее рабочему движению…, рядовые недостаточно еще сильны, чтобы бороться напрямую с руководством; борьба за власть в рабочем движении на самом деле происходит между реформистами и сталинистами, и было бы абсурдным для рядовых активистов объявлять о своем «нейтралитете» и смертельным — поддерживать сталинистов. Без малейшего колебания им следует придерживаться общей линии внутри рабочего движения, поддерживающей реформистское чиновничество в борьбе против сталинистского. Другими словами, там, где революционные бойцы еще не имеют возможности завоевать профсоюзы для осуществления руководства, мы решительно предпочитаем руководство реформистов (которые по-своему нацелены на поддержку рабочего движения) — руководству сталинских тоталитаристов, которые стремятся уничтожить его. До тех пор, пока революционеры слабее реформистов, а реформисты, соответственно, сильнее революционеров, оба течения являются необходимыми и подходящими союзниками в борьбе против сталинизма. Счеты, которые нужно свести с реформизмом, будут сведены в рядах рабочего класса и по-рабочему, а не под руководством или же в союзе с тоталитарной реакцией».(13)

Опять же имеет место недостаточность видения исторической перспективы, реального анализа социальных сил, сверхупрощение. Двойная роль коммунистических партий на Западе — как агентов Москвы и как сборных пунктов борющихся индивидуальных личностей, подавляемых все той же бюрократией — полностью пропущена. Отношение Шахтмана к коммунистическим партиям, если оно будет воспринято какими-либо социалистами на Западе, усилит во-первых, правое крыло социал-демократических партий; а, во-вторых, усилит контроль руководства коммунистических партий над своими рядовыми членами. А это самый надежный путь к тому, чтобы уничтожить любую независимую тенденцию в движении рабочего класса.

Заключение

 

Теория БК внеисторична, отрицательна и абстрактна. Она не определяет экономические законы развития системы, не объясняет присущие ей противоречия, движущие силы классовой борьбы. Она совершенно произвольна, следовательно, не имеет перспективы, и не может служить основой для определения стратегии действий социалистов.

Источники (библиография)

1. «Китай в мировой войне» «Нью Интернешнл», июнь 1942.
2. «Бюрократизация мира» стр. 31
3. «Бюрократизация мира» стр. 95
4. «Бюрократизация мира» стр. 56
5. «Бюрократизация мира» стр. 72-4
6. «Бюрократизация мира» стр. 283
7. «Бюрократизация мира» стр. 284
8. Макс Шахтман «Бюрократическая революция» (Нью-Йорк 1962) р. 32.
9. Энгельс. «Утопический и научный социализм» Маркс, Энгельс. Избранные труды. Том. 1 р. 183. Выделено автором.
10. Каутский так описывает этот режим: «Спартанцы составляли меньшинство — возможно, одну десятую населения. Их государство было устроено по принципу настоящего военного коммунизма, барачного коммунизма правящего класса. Платон создал свой идеал государства по этому образцу. Идеальное государство отличается от настоящего спартанского только в том, что в нем не было военных руководителей, а только «философы» или интеллектуалы, возглавляющие систему военного коммунизма.
11. Карл Каутский «Томас Мор и его утопия», стр. 38
12. «Нью Интернешнл», декабрь 1947 г.
13. Макс Шахтман. Побочным продуктом этого исторического антисталинизма является мягкость по отношению к социал-демократии и даже ее идеализация: «В большинстве стран Европы к западу от границ колючей проволоки социалистические партии не только являются единственной серьезной альтернативой бесполезным партиям, лишенным будущего, партиям статус-кво, но и политическим инструментом демократического рабочего класса».

 

КРИС ХАРМАН
Постскриптум
(Послесловие)
Год 1988

«От Сталина до Горбачева»

 

Первое издание настоящей книги (1) появилось во времена расцвета сталинизма в период после оккупации Россией стран Восточной Европы и до разрыва Сталина с Броз Тито.

После смерти Сталина в марте 1953 г. громада здания, которое он возвел, в течение нескольких месяцев дала глубокие трещины. Вскоре между бывшими заместителями Сталина разгорелась ожесточенная борьба. Поначалу казалось, что власть после Сталина перейдет к Маленкову, поддерживаемому пресловутым шефом полиции Берией. Затем неожиданно Берия был расстрелян, а главную роль в руководстве стал играть Никита Хрущев, сменив Маленкова.

Все разногласия, имевшие место в то время и сопровождавшиеся резкими и неожиданными изменениями в политике террора, игравшего столь важную роль при Сталине, в той или иной степени закончились, а в некоторых случаях приобрели другое направление. Последний из раскрытых заговоров, так называемое «дело врачей», был объявлен фальсификацией, а лица, по наущению которых проводились аресты, сами оказались за решеткой. В последующие три года 90% всех находившихся в трудовых лагерях были освобождены.

Новые русские руководители открыто признавали, что были допущены грубые «ошибки». В течение первых трех лет вся ответственность за содеянное возлагалась на Берию и «банду антисоциалистических шпионов», которые «проникли» в государственный аппарат. Однако позже, в 1956 г., Хрущев в своей речи на XX Съезде КПСС, проходившем при закрытых дверях, обвинил во всем происшедшем самого Сталина, а в 1962 г. это обвинение было частично обнародовано, после чего тело Сталина было удалено из Мавзолея.

Разногласия, возникшие в высшем эшелоне власти, сопровождались неожиданным проявлением недовольства снизу. Заключенные лагерей, находившиеся в положении рабов, не просто ждали пересмотра их дел властями: в июле 1953 г. заключенные самого большого и наиболее печально известного из лагерей начали забастовку, несмотря на расстрел 120 её руководителей.

В Восточном Берлине строительные рабочие ответили на повышение норм выработки забастовкой, едва не переросшей во всеобщее восстание. В июне 1956 г. ситуация повторилась в Польше в городе Познань, а в октябре 1956 г. поднялись рабочие по всей Венгрии.

Восстания были подавлены путем жестокого кровопролития. Это развеяло иллюзии в отношении России, которые еще сохранили многие социалисты, и поставило под сомнение идею о том, что государства Восточной Европы — это немые монолиты, где восстания немыслимы.

Однако вера в отличие России от стран Запада и ее превосходство над ними по-прежнему воспринималась многими левыми, как нечто само собой разумеющееся. Еще в 1960 г. английский политический деятель от лейбористской партии Ричард Кроссман, ранее редактор книги о холодной войне «Бог-неудачник», доказывал, что «превосходство советского планового хозяйства над капиталистическим в конечном счете приведет западные государства к социализму» (2). Более левый, Эрнст Мендель, ведущий мыслитель Четвертого Интернационала, писал в 1956 г.:

«Советский Союз сохраняет более или менее ровный рост экономического развития, план за планом, десятиление за десятилетием, не ставя возможности будущего в зависимость от прошлых успехов … Устранены все законы развития капиталистической экономики, которые ведут к снижению скорости экономического роста» (3).

Рассуждая так, Мендель отдал предпочтение не восстанию рабочих в Венгрии, а попыткам Гомулки реформировать систему в Польше сверху. Личный биограф Троцкого, Исаак Дойчер, пошел еще дальше, поддержав крушение Венгерской революции.

Надежды на возможность проведения реформ сверху получили широкое распространение в странах Восточной Европы после 1956 г. И хотя после смещения Хрущева с занимаемого им поста в 1964 г. такие надежды были похоронены, они ненадолго появились вновь в первой половине 1968 г. в Чехословакии при Александре Дубчеке. Сейчас они вновь оживают с появлением программы Михаила Горбачева, направленной на гласность (открытость) и перестройку.

Эпоха Хрущева

 

Исследования Тони Клиффа по вопросам сталинизма были дополнены работами о странах Восточной Европы (5) и о Китае, написанными в 1950 и 1957 гг. В конце 50 и начале 60 годов он начал углубленное изучение России с тем, чтобы дать объяснение реформам, предпринятым Хрущевым, и показать их ограниченный характер.

 

В 1947 г. Клифф уже указал на присущее России основное противоречие, которое делало неизбежным всенарастающий кризис и, в конечном счете, восстание рабочих. Роль бюрократического аппарата заключалась в проведении индустриализации Росси путем повышения производительности труда. Однако при минимально низком уровне жизни так могло бы продолжаться лишь до определенного момента с помощью насилия. Но по достижении этого момента «наступит необходимость повысить уровень жизни населения, чтобы увеличить производительность труда, так как мало образованные, полуголодные рабочие, живущие в ужасных условиях, неспособны производить продукцию на современном уровне». Клифф предположил, что невозможность улучшения жизни приведет к падению производительности труда и к «нестабильному развитию производства» (7).

Однако недостаток достоверной информации по вопросам советской экономики и новизна данной теории привели к тому, что идеи Клиффа не были до конца разработаны, как и его вывод о тех формах, в которых проявляется кризис экономики при государственном капитализме (последняя часть главы 7 настоящего издания). К концу 50 годов объем доступной информации увеличился, хотя требовалось немало труда для ее отбора из большого количества официальной статистики, газет и докладов руководителей страны.

Этим и занимался Клифф. Сначала он подготовил ряд статей (8) и небольшую по объему брошюру (9), а затем, в 1964 г., переработал и дополнил данную книгу объемом в 140 стр., которая вышла под названием «Россия: марксистский анализ».

Весь дополнительный материал был связан с периодом руководства Хрущева, однако, он не был включен в последующие издания, так как к моменту их выхода этот материал уже устарел. Тем не менее, многое из того, о чем тогда писал Клифф, и сейчас заслуживает внимания.

Главный вывод Клиффа заключался в том, что Хрущев унаследовал от Сталина экономику, подверженную кризисным явлениям. И реформы, которые он стремительно стал проводить в жизнь, были необходимы, ибо существовала опасность революции.

У Сталина был один подход ко всем новым неудачам и трудностям — это усиление давления и террора. Но этот жесткий метод становился не только все более бесчеловечным, но и все менее эффективным. Каждый новый удар кнута увеличивал молчаливое, но упорное сопротивление людей.

Жестокий сталинский гнет стал тормозом в развитии сельского хозяйства и промышленности.
Кризис в России охватил не только экономику, но и культуру, идеологию и политику. Он сказался не только на ситуации в стране, но и на ее взаимоотношениях со странами-сателлитами в Восточной Европе, также на международном коммунистическом движении в целом.

Клифф провел детальное изучение проявлений кризиса во всех перечисленных сферах жизни России.

Кризис в сельском хозяйстве

 

Сельское хозяйство, ввергнутое в трясину застоя, который продолжался в течение четверти века — вот что Сталин оставил в наследство селу. Производство зерна в 1949—53 гг. возросло лишь на 12,8% по сравнению с 1910—14 гг., в то время как население страны выросло на 30%. Производительность труда в сельском хозяйстве составила менее 1/5 от производительности труда в США.

Состояние застоя представляло собой опасность для «социалистического режима по ряду причин. Прежде всего, после того, как скрытая безработица в сельском хозяйстве была в значительной степени ликвидирована, оказалось невозможным перекачивать рабочие руки из сельского хозяйства в промышленность в прежних масштабах, не поднимая при этом производительности труда в самом сельском хозяйстве. Во-вторых, стало невозможным неограниченное перекачивание денежных ресурсов из сельского хозяйства в промышленность.

Сталинский принцип «первоначального накопления» из катализатора превратился в тормоз, который сдерживал развитие всей экономики (10).

Хрущев пытался обуздать кризис двумя путями: с помощью «кнута и пряника». «Пряником» являлись реформы, проводимые им и направленные на повышение закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию, увеличение государственных капиталовложений в сельское хозяйство, предоставление колхозам значительной свободы при планировании производства своей продукции; ослабление контроля за производством продукции на частных крестьянских участках. Но эти реформы таили в себе трудности.

Клифф писал: «Почти в течение 25 лет при Сталине труд крестьян никак не стимулировался. Постепенный рост капиталовложений в сельское хозяйство, в производство товаров народного потребления для села, а также повышение закупочных цен на сельхозпродукцию могут оказывать в течение какого-то времени (может быть, длительного) дестимулирующее влияние на крестьян. При повышении закупочных цен желание работать может ослабнуть. Покончить с таким положением дел и подстегнуть крестьянина к активной деятельности можно только путем стимулирования на протяжении длительного срока. К сожалению, у Хрущева нет ни свободных денег, ни времени, и ему негде их (деньги) взять в условиях существующей международной обстановки, которая требует огромных расходов на вооружение, и при бюрократическом стиле управления экономикой (одним из наиболее важных аспектов которого и является кризис в сельском хозяйстве).

Такая ситуация вынуждала русских руководителей прибегать к методу кнута, то есть дальнейшей централизации, даже если это противоречило их попыткам стимулировать развитие сельского хозяйства.

Так, за предоставлением большей свободы крестьянам в личном хозяйстве последовало усиление давления на эти хозяйства; меры по предоставлению колхозам автономии сменились компанией по организации зацентрализованных совхозов. И, так как политика «кнута и пряника» не привела к увеличению товаров народного потребления, руководство страны пошло по пути общенациональных кампаний, главной целью которых было стремление в короткие сроки догнать и перегнать Америку в области сельского хозяйства. Среди таких начинаний в середине 50 годов можно особо отметить освоение целинных земель, а также широкую культивацию кукурузы.

Но выхода из кризиса найти не удалось. Предполагалось, что производство зерна возрастает в течение 1956—60 гг. на 40%, вместо этого рост составил всего 2,7%. А затем и вовсе последовала стагнация сельскохозяйственного производства, в результате чего русские были вынуждены закупить в I961г. миллионы тонн зерна за рубежом. Производство мяса в 1060 г. составило 1/3 от первоначального плана.

Клифф писал о Хрущеве: «Разрешение кризиса в сельском хозяйстве является основным пунктом его программы, и неудача в увеличении производства товаров может обернуться для него гибелью» (12). Спустя несколько месяцев Хрущев был устранен от власти на заседании Политбюро, члены которого говорили о безрассудности его планов, которые так и не были претворены в жизнь.

Кризис в промышленности

 

В отличие от сельского хозяйства за годы правления Сталина в промышленности наблюдалось резкое увеличение объемов выпускаемой продукции. Развитие промышленности продолжалось и при Хрущеве, но темпы развития снизились. Если в 30 годы производительность труда в промышленности росла быстрее, чем в странах Западной Европы, то теперь она была значительно ниже, чем в США, которые русская бюрократия считала своим основным соперником. Клифф писал: «В конце 1957 г. количество рабочих, занятых в промышленности в СССР, на 12% превышало количество рабочих в США… тем не менее, даже по советским оценкам, объем произведенной в СССР продукции в 1956 г. составил всего половину от объема продукции, произведенной в США» (13).

Из-за кризиса в сельском хозяйстве стало уже невозможным компенсировать низкий уровень производительности груда в промышленности увеличением числа рабочих. Поэтому бюрократический аппарат был вынужден уделять повышенное внимание проблемам борьбы с убыточностью предприятий и низким качеством выпускаемой продукции.

В своей работе Тони Клифф указал на несколько причин убыточности предприятий, среди которых одной из главных назвал изолированность, приведшую к тому, что на предприятиях внутри страны выпускались товары, производство которых обошлось бы дешевле в других странах (14); сокрытие сырья рабочими и руководителями (15); сопротивление любым техническим нововведениям со стороны руководителей (16); основной упор на количество за счет качества производимой продукции (17); пренебрежение к правилам эксплуатации предприятий; широкое распространение так называемого бумаготворчества и полной неразберихи в связи с этим (19); отсутствие эффективного механизма ценообразования, необходимого руководителям предприятий для оценки относительной рентабельности отдельных предприятий (20). В заключение он писал: «Если под термином «плановая экономика» мы подразумеваем такую экономику, в которой все составные части настроены и отрегулированы для работы в едином ритме, возможные трения сведены к минимуму, а предвидение играет главенствующую роль при принятии экономических решений, то тогда экономику России можно назвать как угодно, но только не плановой. Вместо настоящего плана здесь используются жесткие методы государственного диктата для залатывания дыр в экономике. При этом дыры являются результатом решений и постановлений самого же правительства. Следовательно, вместо того, чтобы говорить о советской плановой экономике, было бы более правильно говорить о бюрократически управляемой экономике …» (21).

Как до, так и после исследований, проведенных Клиффом, появлялось большое количество работ, свидетельствующих о неэффективности промышленности России. Эти работы предоставили неоспоримые «доказательства» всех, и слева, и справа, кто утверждал, что система русских качественно уступает западной. Отличительной чертой работ Клиффа является скорее всего не только углубленный анализ причин убыточности и неэффективности производства в России, но в большей мере его оценка данных явлений, как вытекающих из самой государственно-капиталистической сущности системы.

Непосредственной причиной убыточности предприятий являлось завышение плановых заданий. Для того чтобы оградить себя от давления сверху, директора предприятий были вынуждены заниматься сокрытием сырья и рабочих рук, имевшихся у них. В свою очередь, чтобы защитить себя от внезапно усилившегося давления со стороны руководства, рабочие стали работать в полсилы. Осознание всего происходящего приводило к тому, что на предприятия спускались заведомо завышенные планы. Вот как об этом писал Клифф: «Что является основными причинами убыточности и анархии, царящих в русской экономике? Завышенные производственные планы, с одной стороны, и плохое снабжение, с другой, клещами давят на директоров, вынуждая их обманывать, скрывать имеющиеся потенциальные возможности увеличения производства, раздувать поставки оборудования и материалов, быть всегда начеку и при этом действовать в достаточной мере консервативно.

Все это ведет к убыткам и нехватке сырья, к возрастающему давлению на директоров сверху, которым вновь приходится обманывать, и так далее, по тому же порочному кругу. Завышенные планы и плохое снабжение ведут к изоляции. И вновь порочный круг повторяется.

Завышенные планы и плохое снабжение вынуждают директоров предприятий определять первоочередные задачи. Но такая система в сочетании с кампанейщиной, не имеющей четкого количественного измерителя, ведет к убыточности и растущей необходимости создания приоритетных графиков работы. И здесь тоже порочный круг замкнулся.

Такие требования ведут к созданию разветвленной системы управления, которая сама требует затрат и, будучи плохо организованной, становится еще более убыточной. Отсюда необходимость ужесточения контроля, увеличения бумажной отчетности и избыток бюрократов. И вновь порочный круг замкнулся.

Все вышеуказанное в равной мере, с определенными поправками, можно отнести и к существующей системе ценообразования. Так, например, слабая система ценообразования ведет к изолированности в производстве, проведению кампаний по выполнению первоочередных задач и к созданию огромного количества органов контроля, что в свою очередь увеличивает количество сбоев в этой системе. Снова порочный круг» (22).

Феномен порочного круга, описанный Клиффом, получил подтверждение в огромном количестве случаев, приведенных в работах восточно-европейских экономистов, начиная с 1964 года (23). Некоторые из них связывают завышенные планы (в некоторых случаях это называют «чрезмерными капиталовложениями»), различные виды дефицита (в некоторых источниках известные как «барьер инфляции»), и накопление материалов с изоляцией в экономике. Другие пошли даже дальше Клиффа. Они показали, каким образом эти разные факторы образуют один цикл «капиталовложение — производство продукции», несколько напоминающий классическую схему «подъем - спад», типичную для капиталистического Запада (24). Но все они упустили из внимания одну очень важную деталь, которая есть в работах Клиффа. С точки зрения правящего бюрократического аппарата порочный и явно нерациональный круг убыточности и неэффективности имеет рациональное начало. Чрезмерные капиталовложения сами по себе являются результатом бюрократически управляемой экономики в условиях конкурирующей мировой системы.

Вот что писал об этом Клифф: «Крупным препятствием на пути снижения производственных заданий является борьба за мировое господство и огромные военные расходы» (25).

Систему, существующую в России, нельзя рассматривать как провал, как это делают сегодня некоторые ученые. Клифф писал: «Следует, однако, избегать ошибочного мнения, считая, что плохое управление, которое разъедает экономику России, делает невозможными очень важные, более того, колоссальные достижения. В действительности, между неправильным бюрократическим управлением и резким скачком русской промышленности существует тесная диалектическая связь. Только отсталость производительных сил страны, огромная кампания по их увеличению (вместе с серией сопутствующих факторов) и, прежде всего, подчинение потребления капитальному накоплению может в полной мере объяснить возникновение бюрократического государственного капитализма.

Именно усилия и жертвы, принесенные народом, позволили России подняться до положения великой промышленной державы, несмотря на неправильное управление со стороны бюрократического аппарата и понесенные убытки.

Однако государственный капитализм вырастает в серьезное препятствие на пути развития самой важной из производительных сил — самих рабочих — полную свободу которым может предоставить только гармонично развивающееся социалистическое общество» (26).

«Невозможно определить, в какой степени низкая производительность труда является результатом плохого управления и ошибок руководства, а в какой - результатом сопротивления рабочих снизу. Однако совершенно очевидно, что эти два аспекта неразделимы. Капитализм в целом и его разновидность - бюрократический государственный капитализм, в частности, заинтересован скорее не в удовлетворении потребностей трудящихся, а в сокращении расходов и повышении эффективности. Его рационализм в основе своей не рационален, так как он способствует отчуждению рабочего, превращая его в вещь, предмет манипулирования, а не в субъекта, который строит свою жизнь в соответствии со своими желаниями. Именно поэтому рабочие начинают саботировать производство» (27). Так писал Клифф в одной из своих работ.

В промышленности так же как и в сельском хозяйстве, последователи Сталина вначале пытались решить эту проблему при помощи «пряника», но, поняв, что так они ничего не добьются, вернулись частично к испытанному методу «кнута».

Вслед за разрушением огромной сети трудовых лагерей после смерти Сталина были отменены законы, по которым рабочие подвергались наказанию через суд за неявку или опоздание на работу. Клифф сравнивает эти изменения с тем, что происходило в процессе развития капитализма на Западе: «На начальных стадиях революции в промышленности применялись различные методы принуждения: законы, каравшие за бродяжничество, система исправительных тюрем, с тем, чтобы заставить людей подчиняться заводской дисциплине. Но, как только капиталистическая система хозяйствования укрепилась, все эти методы стали тормозить рост производительности труда и уступили дорогу другим, чисто «экономическим», формам принуждения» (8).

Однако размер «пряника», чтобы стимулировать труд рабочего, был строго ограничен. В 1953—54 гг. первый после смерти Сталина премьер-министр Маленков пообещал увеличить выпуск товаров народного потребления за счет сокращения выпуска средств производства. Однако расцвет легкой промышленности оказался очень непродолжительным. В условиях постоянной экономической и военной конкуренции в мире подчинение потребления накоплению неизбежно. Уже осенью 1954 г. наступление, предпринятое Хрущевым, Булганиным, в то время министром обороны, и Шепиловым против «баловства» потребителей, привело к усиленному развитию тяжелой промышленности. В январе 1955 г. Хрущев заявил, что первостепенной задачей, на решение которой направлены все усилия партии, было и остается укрепление мощи Советского государства и, следовательно, ускоренное развитие тяжелой промышленности.

Через две недели Маленков был вынужден подать в отставку. Доля государственных капиталовложений в легкую и пищевую промышленность упала с 16—17% по плану пятилеток в 30 годы и с 12,3% во второй половине 40 годов до приблизительно 9% в конце 50 и начале 60 годов (29).

Нерешенный кризис в сельском хозяйстве и отсутствие крупных капиталовложений в промышленность, производящую товары народного потребления, тормозили возможный рост благосостояния народа при Хрущеве. Так, к 1963 г. «производство товаров народного потребления в абсолютных цифрах возросло. Однако, в целом, в ряде случаев, если вести расчет на душу населения, то уровень производства был даже ниже уровня плана первой пятилетки. Несмотря на все имевшие место изменения, уровень жизни в России продолжает оставаться намного ниже уровня жизни в странах Западной Европы и лишь немного превосходит уровень России в 1928 г. (до введения плановой экономики) (30).
.
И хотя к концу хрущевского периода положение рабочих заметно улучшилось по сравнению со сталинским периодом (ведь уровень жизни в середине 30 годов составлял только 3/5 от уровня 1928 года), этого было недостаточно, чтобы значительно поднять производительность труда. В заключении этой главы Клифф писал о русском рабочем: «Главной проблемой для руководителей России по сей день остается низкий уровень производительности труда и методы ее подъема. Никогда раньше отношение рабочего к своему труду не имело столь важного значения для всего общества.

Стараясь превратить рабочего в винтик бюрократической машины, руководители убивают в нем то, в чем они больше всего нуждаются: производительность труда и способность к созданию. Преднамеренно организованная и явная эксплуатация создает непреодолимое препятствие на пути повышения производительности труда.

Чем квалифицированнее и сплоченнее рабочий класс, тем сильнее его сопротивление отчуждению от предмета труда и эксплуатации, и тем сильнее растущее чувство презрения к эксплуататорам и угнетателям. Рабочие потеряли всякое уважение к бюрократам как техническим руководителям. Перед лицом народного презрения ни один правящий класс не может долго оставаться у власти» (31).

Изменения в «надстройке»

 

Приведенное Клиффом изучение хрущевского периода не ограничивается только областью экономики. Он пошел дальше и показал, как изменяющиеся экономические требования отражались на социальной и политической «надстройке».

Наиболее значительной чертой периода после смерти Сталина явилось ослабление террора. Большинство трудовых лагерей было закрыто, и массовые «чистки» отошли в прошлое. Были восстановлены важнейшие правовые нормы, причем служба полиции утратила право заключать в тюрьму, а также расстреливать людей без приговора суда.

По Клиффу, главная причина таких перемен состояла в том, что они являлись обратной стороной перехода от «первоначального накопления», в большой степени основанного на принудительном труде, к «развитому государственному капитализму», основанному на свободном труде. Кроме того, эти перемены соответствовали и желаниям отдельных представителей бюрократического аппарата. Он писал: «Правящий класс России сам хочет расслабиться. Его представители хотят жить в свое удовольствие, наслаждаясь своими привилегиями. Один из парадоксов сталинского режима заключался в том, что даже социально-привилегированные чиновники не были единодушны в его оценке. Нередко МВД (старое название КГБ) занималось делами высокопоставленных чиновников. Подсчитано, что в 1938—40 гг. 24% крупных руководителей из промышленности были арестованы или расстреляны. Теперь бюрократия стремилась упорядочить свое правление» (32).

Однако, как использование политики «пряника» в экономике, так и ограничение власти полиции имело свои пределы. КГБ продолжал оставаться важнейшим центром власти в государстве. Оставались в силе многочисленные законы, каравшие тех, кто хоть сколько-нибудь подвергал сомнению власть правящего класса или участвовал в организации забастовок и демонстраций. Были созданы «товарищеские суды» для разбора случаев несоблюдения советской законности и нарушения правил социалистического поведения. Под этим имелась в виду всякая деятельность, посягавшая на монополию бюрократического аппарата, на государственную собственность или на обязанность всего общества работать на чиновничество, как то «незаконное использование государственного или общенародного имущества и транспорта, отказ от общественно-полезной работы и ведение паразитического образа жизни …. браконьерство.., нанесение ущерба посевам и плантациям животными…, мелкая спекуляция …. пьянство …. нецензурные выражения...».

Согласно Клиффу, дальнейшее ослабление деспотизма в государственной власти было невозможно из-за недостатка товаров, неспособности противостоять засилию бюрократии и командно-административному правлению в экономике, а также ввиду того, что государство соединяет в себе функции хранилища средств производства, центра по развитию образования и культуры, и поэтому не подвержено критике по любому вопросу.

«Следовательно, государственный капитализм в силу своей природы, в отличие от частного капитализма, исключает любую возможность широкой, хотя бы только формальной, политической демократии. Там, где государство является собственником средств производства, политическая демократия не может быть отделена от экономической демократии», писал Клифф.

За ограниченностью политических реформ скрывался тот факт, что власть продолжала оставаться в руках кучки бюрократов. Клифф указывал: «Монополия на власть во времена Хрущева не перестала быть такой же прерогативой КПСС, как и при Сталине. Немного изменился и ее социальный состав. А концентрация командных высот в партии в руках бюрократов в настоящее время даже выше, чем при Сталине … Простые рабочие и колхозники составляют от 1/5 до 1/4 от числа членов партии. Чем выше по иерархической лестнице внутри партии, тем реже можно встретить рабочих или колхозников» (33).

Разлад между попытками Хрущева провести в жизнь реформы и его неспособностью это сделать нашел после определенного момента свое выражение в отношениях между различными национальностями внутри СССР.

Клифф писал: «Сталин умер как раз во время пика кампании по русификации всего населения … Его преемники должны были решить: продолжать ли эту политику или пойти на уступки национальным меньшинствам» (36).

Вначале казалось, что предпочтут уступки. «Самоуверенность нерусских народов СССР, порожденная их успехами в области экономики и культуры, должна привести к растущему сопротивлению национальному притеснению…Там, где отступили от сталинской зацентрализованности в управлении экономикой..., резкость и экстремизм сталинской национальной политики стали невыносимы...»

Первые указания на это появились вскоре после смерти Сталина.

Клифф приводит ряд примеров того, как некоторые руководители партии в различных республиках были смещены с должностей за чрезмерное усердие в претворении политики Сталина по отношению к национальным меньшинствам. Наоборот, другие, будучи осужденными за «буржуазный национализм», были оправданы. В своей речи на 20 съезде партии Хрущев сурово обвинил Сталина в депортации целых народов. Вскоре после этого часть из них была реабилитирована, реабилитации не подлежали крымские татары и волжские немцы.

Однако основные направления национальной политики не претерпели коренных изменений … Во вновь назначенных правительствах в азиатских республиках не менее 38 из 118 министров были «европейцами» в 1959 г., занимая при этом ведущие посты в правительствах, такие как министр государственной безопасности, планирования, а также председатель или первый заместитель председателя Совета министров. Идеализация проведенного еще при царе насильственного присоединения народов продолжалась, а русский язык продолжал вытеснять родные языки даже из школьных программ в национальных республиках.
И хотя нерусское население составляет около половины всего населения СССР, тираж газет не на русском языке составлял в 1958 г. всего 18% от общего тиража, указывал Клифф.

Тех, кто оказывал сопротивление такому положению вещей, не забирали и не расстреливали, как во времена Сталина, но их продвижение по службе становилось невозможным. «Антинационалистические кампании продолжали проводиться в различных республиках, что, как и прежде, приводило к широкомасштабным увольнениям и понижениям по службе.
Русские руководители столкнулись с «национальной» проблемой не только внутри страны, но и за ее пределами. При Сталине Москва являлась центром международного коммунистического движения, распространившего свое влияние на треть земного шара при поддержке наиболее воинственно-настроенных групп рабочих во всем мире. Для Сталина это было вдвойне выгодно. Во-первых, коммунистические партии за границей могли быть использованы как фигуры в дипломатической игре с западными странами. Во вторых, их прославление России могло быть использовано как теологическое оружие против рабочих и крестьян внутри страны, чтобы удержать их в повиновении. Разве может быть лучшее доказательство правильности сталинских методов, чем восхваление его рабочими всего мира?

Но способность России контролировать деятельность других коммунистических партий зависела от того, как долго она будет оставаться единственной независимой коммунистической державой.