Материальное наследие дооктябрьского общества

В предисловии к «Критике политической экономии» Маркс сжато излагает основные положения исторического материализма. Он пишет: «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые, высшие производственные отношения никогда не проявляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в лоне самого старого общества» (1).

Меньшевики приводили эту цитату, чтобы доказать, что капитализм в России не созрел для социалистической революции и что пройдет еще длительный период, прежде чем он достигнет такой стадии. Это простое заключение не учитывает, однако, целый ряд факторов, которые определяют, ограничивают или расширяют возможности развития производительных сил.

В царской России это развитие определялось, с одной стороны, соотношением сил между классами внутри страны, а с другой — зависимостью России от мирового капитализма. Оба фактора диалектически связаны между собою. Если бы не общность всего мира, нельзя было бы объяснить, почему разные страны развиваются неравномерно, комбинированно, почему классовая борьба приняла наиболее крайнюю форму и углубилась в такой отсталой стране, как Россия, и каким образом при царизме русский пролетариат оказался более сконцентрированным на гигантских предприятиях, чем пролетариат в США. Эти явления свидетельствуют о высоком уровне общественного производства, достигнутом мировой экономикой, о том, что мир созрел для замены капиталистических производственных отношений социалистическими. Первая мировая война, ускорившая падение царизма, не служила доказательством высокого уровня производительных сил в каждой из воюющих сторон, но она показала, что уже созрели материальные условия для социалистической революции в мировом масштабе. Ряд военных поражений, в которых русская армия понесла страшные потери, ясно показал, как отстала Россия в своем промышленном и военном развитии по сравнению с передовыми странами. Тот факт, что марксизм—плод синтеза французского социализма, английской политической экономии и немецкой философии—был импортирован в Россию, когда рабочее движение в ней было еще в колыбели, говорит о духовной общности мира. С другой стороны, тот факт, что оппортунизм и ревизионизм гораздо слабее укоренились в русском рабочем движении, чем в западных странах, указывает на отсталость России в мире, созревшем для социализма. Это объясняют следующие факторы: низкий уровень жизни рабочих, удерживавшийся из-за наплыва крестьян в города; отсутствие у русской буржуазии капиталовложений за границей, что лишало ее возможности использовать часть получаемых сверхприбылей для подкупа некоторой прослойки рабочих и хотя бы временного улучшения условий жизни масс в целом, как это было сделано на Западе; концентрация рабочих на гигантских предприятиях и, наконец, ежеминутная угроза аграрной революции.

Тот факт, что производительные силы развиваются в рамках национальных и интернациональных социальных отношений, а не в некоем вакууме, как того хотелось бы меньшевикам, лишает всякого основания их мечту о грандиозных возможностях развития, открытых перед русским капитализмом. Напротив, дальнейшее существование русского капитализма при тогдашних конкретных национальных и интернациональных отношениях привело бы к сохранению гнета феодализма. Это втянуло бы страну в войны, которые могли бы отбросить Россию назад, низведя ее на положение колонии или полуколонии западных держав. Это означало бы дальнейшую задержку развития национальных меньшинств, составляющих около половины населения России.

Приведенная выше цитата из «Критики политической экономии» относится ко всему миру, а не к отдельно взятой стране. Одно то, что первая пролетарская революция произошла в отсталой стране, подтверждает это и является лучшим свндетельством того, что мир созрел для социалистической революции.

Одна из основных причин неразрешимого кризиса современного мира заключается в том, что при интернациональном разделении труда национальные границы стали слишком тесными для развития производительных сил. Для такой страны, как Россия, существование национальных границ не только препятствует получению материальной помощи от более развитых промышленных стран, но еще налагает на нее тяжелое бремя гонки вооружений, в чем она соревнуется с другими национальными государствами.

До смерти Ленина никто в большевистской партии не предполагал, что Россия сможет самостоятельно, без посторонней помощи, построить социализм. Ленин неоднократно подчеркивал обратное. Русская революция, писал он 4 нюня 1918 г., «..вовсе не особой заслугой русского пролетариата вызвана, а ходом общего шествия исторических событий, которыми этот пролетариат поставлен волей истории временно на первое место и стал на время авангардом мировой революции…» (2).

«…наша ставка была ставкой на международную революцию, и эта ставка безусловно была верна…, мы всегда подчеркивали… что в одной стране совершить такое дело, как социалистическая революция, нельзя..»

Даже после смерти Ленина Сталин, позднее выдвигавший идею «социализма в одной стране», сказал: «…свергнуть власть буржуазии и поставить власть пролетариата в одной стране — еще не значит обеспечить полную победу социализма. Главная задача — организация социалистического производства, еще должна быть разрешена. Можем ли мы разрешить ее и обеспечить окончательную победу социализма в одной стране без согласованных усилий пролетариата нескольких передовых стран? Конечно, нет. Усилий одной страны достаточно, чтобы низвергнуть буржуазию: это доказывает нам история нашей революции. Но для окончательного торжества социализма, для организации социалистического производства усилий одной страны недостаточно, особенно такой, преимущественно аграрной страны, как Россия; понадобятся усилия пролетариата нескольких передовых стран…»

Вряд ли нужно упоминать, что Троцкий неоднократно высказывал такие же интернационалистские идеи.

Русскую революцию можно объяснить законом неравномерного развития, который представляет собою одно из проявлений общего мирового развития. Этот закон открывает два пути развития: во-первых, русская революция, доказывающая, что мир созрел для социализма, могла бы послужить сигналом для ряда новых революций, которые бы произошли немедленно после нее или несколько позже; во-вторых, и это лишь иной вариант первой возможности, это «несколько позже» могло бы вследствие закона неравномерного развития растянуться на годы, и русская революция осталась бы изолированной в окружении враждебного капиталистического мира. До октября 1917 г. невозможно было предвидеть, по какой дороге пойдет человечество, основываясь лишь на общих соображениях о всеобщности мировой истории; следовало также учитывать и противоречия, заключенные в этой всеобщности, то есть закон неравномерного развития. Лишь один человеческий опыт может предрешить путь, каким пойдет история. Теперь, оглядываясь назад, мы можем сказать на основании такого опыта, что из-за поддержки, оказанной капитализму социал-демократическими партиями в Западной и Центральной Европе, революции, которые шли по пятам Октябрьской революции, потерпели неудачу.
Для того чтобы производительные силы могли развиваться, общественный строй, существовавший при царе, должен был исчезнуть. Но какой новый социальный строй должен был занять его место? Если рассматривать ниспровержение общественного строя царской России как отражение зрелости мира для социализма, то, несомненно, в случае, если бы революция распространилась дальше, социальный строй, который пришел бы на смену старому, оказался бы первой ступенью коммунистического общества. Но, поскольку Октябрьская революция не распространилась, какой же общественный строй мог появиться в России?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно предварительно проанализировать, какое материальное наследие осталось от общественного строя, существовавшего до Октября.
«Люди строят себе новый мир не из «богатств земных», как предполагает предрассудок грубиянов, а из исторических приобретений своего отживающего мира. В самом ходе своего развития они должны сперва создать материальные условия нового общества, и никакие усилия мысли или волн не могут освободить их от этой судьбы» (3).