Прогрессивен ли сталинский режим?

Социальный строй, необходимый для развития производительных сил и подготовки материальных условий для более совершенного общественного строя, является прогрессивным. Мы подчеркиваем: материальные условия, ибо, если мы включим все требуемые условия (классовую сознательность, наличие массовых революционных партий и т. д. и т. п.), то тогда любой социальный строй окажется прогрессивным, поскольку самый факт его существования доказывает, что налицо нет еще всех условий для его свержения.

Из этого определения не следует, что при таком социальном строе, который становится реакционным и превращается в помеху развитию производительных сил, производительные силы перестают развиваться или темпы их развития абсолютно уменьшаются. Нет никаких сомнений, что в период между XIII и XVIII вв. феодализм в Европе стал реакционным, однако это не помешало развитию производительных сил такими же или даже более быстрыми темпами, чем раньше. То же можно отнести к империализму. Ленин хотя и говорил, что период империализма (начавшийся в последние десятилетия XIX в.) знаменовал собой упадок и загнивание капитализма, но в то же время он указывал:

«Было бы ошибкой думать, что эта тенденция к загниванию исключает быстрый рост капитализма; нет, отдельные отрасли промышленности, отдельные слои буржуазии, отдельные страны проявляют в эпоху империализма с большей или меньшей силой то одну, то другую из этих тенденций. В целом, капитализм неизмеримо быстрее, чем прежде, растет (курсив мой. — Т. К.), но этот рост не только становится вообще более неравномерным, но неравномерность проявляется также в частности в загнивании самых сильных капиталом стран (Англия)» (11).

Ленин говорил об упадке капитализма и в то же самое время заявлял, что демократическая революция в России, сметя пережитки феодализма, открыла бы громадные возможности для развития русского капитализма, который стал бы двигаться вперед американскими темпами. Этого мнения он придерживался в то время, когда считал, что «демократическая диктатура пролетариата и крестьянства» должна будет осуществить задачи буржуазной революции в России.

Если мы обратимся к статистическим данным по мировому промышленному производству за период после 1891 г., мы убедимся, что мировые производительные силы в период империализма весьма далеки от абсолютного застоя: (12).

Мировое промышленное производство (1913г. =100)

Что касается производственной мощности, то представление о достигнутом прогрессе дает уже один факт овладения атомной энергией.

Если бы отсталые страны были изолированы от остального мира, мы могли бы, разумеется, утверждать, что капитализм в этих странах является прогрессивным. Так, например, если бы страны Запада пришли в упадок и исчезли с лица земли, индийский капитализм имел бы перед собой не менее долгое и славное будущее, нежели английский капитализм в XIX в. То же самое можно сказать и о русском государственном капитализме. Однако революционные марксисты берут за исходный пункт весь мир, а потому приходят к заключению, что капитализм реакционен всюду, где бы он ни существовал. Итак, проблема, которую должно ныне разрешить человечество, стоящее перед угрозой уничтожения, заключается не в том, как развивать производительные силы, а в том, в каких целях и при каких общественных отношениях использовать их.

Утверждение, что русский государственный капитализм реакционен, несмотря на быстрое развитие при нем производительных сил страны, могло бы быть опровергнуто лишь в том случай если бы удалось доказать, что мировой капитализм не подготовил необходимых материальных условий для установления социализма или что сталинскнй режим подготавливает еще какие-то условия, необходимые для установления социализма, помимо тех, которые уже в целом подготовлены миром. Первое утверждение приводит нас к заключению, что мы еще не достигли периода социалистических революций. Самое большее, что можно сказать по поводу второго утверждения, это то, что сталинистская Россия оставит в наследство социализму более высокую концентрацию капитала и рабочего класса, чем какая-либо другая страна. Однако это различие является только количественным: если мы сравним экономику США с экономикой Англии, мы убедимся, что концентрация капитала и обобществление труда гораздо выше в первой стране, чем во второй, однако это не делает современный капитализм в США исторически прогрессивным.
Могут сказать, что планирование, осуществляемое в России, является тем элементом, который делает русскую экономику, прогрессивной в сравнении с капиталистической экономикой в других странах. Это совершенно неверно. До тех пор пока рабочий класс не осуществляет контроля над производством, он является не субъектом, а объектом планирования. Это относится в одинаковой степени как к планированию внутри гигантских предприятий Форда, так и ко всей экономике России. А пока рабочие остаются объектом, планирование имеет для них значение только как один из элементов материальных условий, необходимых для социализма, как одна из сторон концентрации капитала и рабочих.

На предприятии, где занято 100 тыс. рабочих, планирование является более сложным и развитым, чем на предприятии, где занято 100 рабочих: при государственном капитализме, который использует труд 10 млн. рабочих, планирование является еще более широким. Это, однако, не делает производственные отношения, существующие на крупном предприятии, более прогрессивными, чем те, которые существуют на мелком предприятии. План каждого из них диктуется слепой внешней силой конкуренции между независимыми производителями.

Уже самый факт существования сталинского режима обнаруживает его реакционную природу, ибо если бы Октябрьская революция не потерпела поражения, сталинского режима не существовало бы, а Октябрьская революция не разразилась бы, если бы мир не созрел для социализма.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

РУССКАЯ ЭКОНОМИКА. МАРКСИСТСКИЙ АНАЛИЗ СТОИМОСТИ И ТЕОРИИ КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ КРИЗИСОВ (ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ДЕТЕРМИНИЗМ ПРИ СТАЛИНИСТСКОМ РЕЖИМЕ)

Введение

Согласно учению Маркса и Энгельса, основной закон капитализма, отличающий капитализм от всех других экономические формаций, из которого вытекают все остальные законы капитализма, — это закон стоимости. «В форме стоимости продуктов содержится уже поэтому в зародыше вся капиталистическая форма производства, противоположность между капиталистами и наемными рабочими, промышленная резервная армия, кризисы» (1). Закон стоимости является, таким образом, основным законом марксистской политической экономии.

Два ведущих советских экономиста Лапидус и Островитянов во введении к своему учебнику политической экономии поставили следующий вопрос: «Изучает ли политическая экономия всякие производственные отношения между людьми?» И отвечали: «Нет. Возьмем для примера натуральное хозяйство простого патриархального крестьянина, который удовлетворяет собственными средствами все свои потребности и не вступает в какие-либо меновые отношения с другими крестьянами. Здесь мы имеем дело с особым типом производственных отношений. Они состоят, скажем, в коллективной организации труда… в известном подчинении всех главе семьи… Несмотря на громадную разницу между крестьянским натуральным хозяйством и коммунистическим хозяйством, у них имеется одна общая черта: и то и другое организуется и направляется сознательной волей человека… Неорганизованные отношения капиталистического общества, несомненно, регулируются определенными законами. Но эти законы являются стихийными, не зависящими от сознательной и целенаправленной воли участников процесса производства… Именно эти основные стихийные законы… составляют предмет политической экономии» (2).

Далее они спрашивали: «Каким образом и в каком степени политэкономические законы капитализма влияют на советскую экономику? Какие отношения существуют между стихийной и плановой деятельностью в экономике Советского Союза? Каков удельный вес этих элементов и каковы тенденции их развития?» (3). Они приходят к заключению, что политическая экономия приложима лишь к стихийным процессам, а не к плановой экономике, такой, например, как экономика социализма, и что она могла быть применима к России лишь постольку, поскольку русская экономика еще не была социалистической, а находилась лишь в стадии перехода к социализму. Все остальные советские экономисты соглашались в то время с этими доводами.

На вопрос о том, действует ли закон стоимости при социализме, все советские экономисты единодушно отвечали в то время отрицательно. Всякие проявления этого закона в Советском Союзе объяснялись переходным состоянием страны, тем, что она еще не достигла полностью социализма. Так, Лапидус и Островитянов писали: «Если бы нас спросили, является ли советская экономика капиталистической или социалистической, мы возразили бы на это, что назвать ее «капиталистической» или «социалистической» невозможно, ибо особенность советской экономики состоит …именно в том, что она является по своему характеру переходной от капитализма к социализму. То же самое мы ответили бы тому, кто потребовал бы ответить «да» или «нет» на вопрос о том, действует ли у нас закон стоимости в полной мере или же он совершенно утратил свою силу и сменился сознательным регулированием. Утверждать, что правильно «либо одно, либо другое», нельзя, ибо правильным является не то и не другое, а третье положение, а именно, что мы переживаем процесс перехода от одного к другому. Закон стоимости еще не утратил окончательно своей силы и продолжает действовать в наших условиях, но он действует в иной форме, чем при капиталистической системе, поскольку он претерпевает процесс отмирания…» (4).

Тот же самый довод приводил и Преображенский: «Закон стоимости и элемент планирования, основная особенность которого выражается в социалистическом накоплении, борются друг с другом» в переходный период от капитализма к социализму, и с победой последнего «закон стоимости отомрет» (5).

Другой экономист Леонтьев писал: «Закон стоимости есть закон движения капиталистического товарного производства», «в стоимости заключены в зародыше все противоречия капитализма» (6).

В подкрепление своих доводов советские экономисты могли широко ссылаться на работы Маркса и Энгельса. Выдержка из работы Энгельса «Анти-Дюринг», приведенная выше, подтверждает их точку зрения. В другом месте этой же книги Энгельс высмеивает мнение Дюринга, будто марксистский закон стоимости приложим к социализму. При социализме, пишет он, «люди сделают… все это очень просто, не прибегая к услугам прославленной „стоимости”» (7).

Было бы, пишет он, совершенной нелепостью «пытаться создать общество, где производители будут, наконец, господствовать над своим продуктом, путем последовательного проведения в жизнь экономической категории, являющейся наиболее полным выражением того факта, что производители порабощены своим собственным продуктом» (8). А Маркс писал, что стоимость есть выражение «характерной специфической природы капиталистического процесса производства» (9).

В другом случае, критикуя «Аllgemeine oder Theoretische Volkswirtschaftslehre» А. Вагнера, Маркс высмеивает представление, что теория стоимости, разработанная для объяснения буржуазного общества, сохраняет силу для «социалистического государства Маркса» (10). В течение первых полутора десятилетий после революции доводы такого рода были почти аксиомами для всех советских экономистов.

После десятилетнего почти полного молчания по этому вопросу в 1943 г. неожиданно разорвалась бомба. Теоретический орган партии «Под знаменем марксизма» опубликовал большую статью без подписи, озаглавленную «Некоторые вопросы преподавания политической экономик», которая знаменовала собой полнейший разрыв с прошлым (11). Читателя ставили в известность, что «преподавание политической экономии в нашей высшей школе возобновлено после перерыва в несколько лет. До этого перерыва преподавание политической экономии, существовавшие тогда учебники и программы страдали серьезными недостатками». «По вопросу о характере экономических законов социализма в преподавании политической экономии, в программах и учебных пособиях встречались существенные ошибки и недостатки». Главной ошибкой «прежней преподавательской практики», говорилось в статье, было «неверное представление, будто в социалистической экономике нет места закону стоимости». Все советские экономисты тотчас же приняли новый курс. Этот резкий поворот может быть объяснен тем, что в то время власти проявили готовность открыто признать многое из того, что в прошлом принималось на практике, но публично не признавалось характерными особенностями русской жизни, как, например, великорусский шовинизм, восхваление традиций царизма и многие другие явления подобного порядка.

Однако советские экономисты, по-видимому, вступили в такое противоречие с учением Маркса и Энгельса, что им приходилось снова и снова возвращаться к этой проблеме. Еще в феврале 1952 г. сам Сталин счел необходимым заявить: «Иногда спрашивают: существует ли и действует ли у нас, при нашем социалистическом строе, закон стоимости? Да, существует и действует» (12).

В полном противоречии с марксистским учением по этому вопросу Сталин заявляет: «Не является ли закон стоимости основным экономическим законом капитализма? Нет» (13). Маркс указывает, что там, где рабочая сила является товаром, естественным и неизбежным результатом ее продажи оказывается появление прибавочной стоимости, эксплуатации; Сталин находит удобным заявить, что хотя закон стоимости и существует в русской экономике, никакой продажи рабочей силы не происходит, а потому нет и прибавочной стоимости. Он пишет: «Довольно абсурдно звучат теперь, при нашем строе, слова о рабочей силе, как товаре, и о «найме» рабочих: как будто рабочий класс, владеющий средствами производства, сам себе нанимается и сам себе продает свою рабочую силу» (14). (Подразумеваемой, хотя и несостоятельной посылкой сталинской аргументации является, конечно, то, что государство, владеющее средствами производства и покупающее рабочую силу, в действительности «принадлежит» рабочим и контролируется ими, а не всемогущей бюрократией.) «Более того, — пишет также Сталин — я думаю, что необходимо откинуть и некоторые другие понятия, взятые из «Капитала» Маркса, где Маркс занимался анализом капитализма, и искусственно приклеиваемые к нашим социалистическим отношениям. Я имею в виду между прочим такие понятия, как «необходимый» и «прибавочный» труд, «необходимый» и «прибавочный» продукт, «необходимое» и «прибавочное» время» (15).

Чрезвычайно важно, разумеется, обнаружить подлинные отношения между марксовым законом стоимости и русской экономикой, памятуя при этом, что Маркс усматривал тесную связь между этим законом и всеми противоречиями капитализма.

Марксов закон стоимости

Марксова теория стоимости сводится вкратце к следующему.

При капитализме, и только при капитализме, «все или, по крайней мере, большинство продуктов принимают форму товара» (16). Для того чтобы продукты превратились в товары, внутри общества должно существовать разделение труда. Но одного этого недостаточно. В первобытных племенах также существовало разделение труда, однако товары там не производились. Не было товарного производства и при общественном строе античного Рима, который опирался на латифундии с их рабским трудом и самообеспеченным хозяйством. Внутри каждого отдельного капиталистического предприятия также существует разделение труда, но продукты труда каждого рабочего не становятся от этого товаром. Продукты обмениваются (принимая, таким образом, форму товара) лишь между первобытными племенами, между латифундиями или капиталистическими предприятиями. Маркс пишет: «Только продукты самостоятельных, друг от друга не зависимых частных работ противостоят один другому как товары» (17).

Стоимость определяется как общее свойство всех товаров, на основе которого они могут обмениваться. Продукты имеют меновую стоимость лишь в качестве товаров; меновая стоимость есть выражение общественных отношений, существующих между товаропроизводителями, выражение общественного характера труда каждого производителя. В обществе независимых производителей она является, по существу, единственной формой выражения общественного характера труда. Маркс пишет: «Так как производители вступают в общественный контакт между собой лишь путем обмена продуктов своего труда, то и специфически общественный характер их частных работ проявляется только в рамках этого обмена. Другими словами, отдельные частные работы фактически реализуются как звенья совокупного общественного труда, — лишь через те отношения, которые обмен устанавливает между продуктами труда, а при их посредстве и между самими производителями» (18).

Говоря, что товар есть стоимость, Маркс утверждает, что каждый товар представляет собой овеществленный абстрактный труд, что он является продуктом определенной части совокупного производительного труда общества. «Величина стоимости товара выражает, таким образом, необходимое, имманентное самому процессу созидания товара отношение его к общественному рабочему времени» (19).

Почему меновая стоимость является единственной формой проявления этого отношения, почему оно не может быть выражено непосредственно, не через отношения вещей? На этот вопрос Маркс отвечает, что общественная связь между независимыми производителями может осуществляться только через вещи, только путем обмена товарами.

В обществе независимых производителей закон стоимости определяет:

а) меновые отношения между различными товарами;
б) общее количество товаров того или иного вида, которое должно быть произведено, а следовательно,
в) разделение совокупного рабочего времени общества между различными предприятиями.

Отсюда следует, что закон стоимости определяет меновые отношения между рабочей силой как товаром и другими товарами, а следовательно, и разделение рабочего дня на время, затрачиваемое на «необходимый труд» (в течение которого рабочий возмещает стоимость своей рабочей силы) и «прибавочное время» (в течение которого он производит прибавочную стоимость для капиталиста). Закон стоимости определяет также пропорцию между частями общественного труда, затрачиваемыми на производство средств производства и предметов потребления, то есть соотношение между накоплением и потреблением (как вывод из пункта «а»).

Маркс противопоставлял разделение труда в капиталистическом обществе в целом (выражающееся в форме стоимостей) разделению труда в пределах одного предприятия (не принимающему формы стоимости): «Разделение труда внутри общества опосредствуется куплей и продажей продуктов различных отраслей труда; связь же между частичными работами внутри мануфактуры — продажей различных рабочих сил одному и тому же капиталисту, который употребляет их как комбинированную рабочую силу. Мануфактурное разделение труда предполагает концентрацию средств производства в руках одного капиталиста, общественное разделение труда — раздробление средств производства между многими независимыми друг от друга товаропроизводителями. В мануфактуре железный закон строго определенных пропорций и отношений распределяет рабочие массы между различными функциями; наоборот, прихотливая игра случая и произвола определяет собою распределение товаропроизводителей и средств их производства между различными отраслями общественного труда. Правда, различные сферы производства постоянно стремятся к равновесию, потому что, с одной стороны, каждый товаропроизводитель должен производить потребительную стоимость, т. е. удовлетворять определенной общественной потребности, — причем размеры этих потребностей количественно различны и различные потребности внутренне связаны между собой в одну естественную систему, — с другой стороны, закон стоимости товаров определяет, какую часть находящегося в распоряжении общества рабочего времени оно в состоянии затратить на производство каждого данного товарного вида. Однако эта постоянная тенденция различных сфер производства к равновесию является лишь реакцией против постоянного нарушения этого равновесия. Норма, применяемая при разделении труда внутри мастерской а priori [наперед] и планомерно, при разделении труда внутри общества действует лишь а posteriori [задним числом], как внутренняя, слепая естественная необходимость, преодолевающая беспорядочный произвол товаропроизводителей и воспринимаемая только в виде барометрических колебаний рыночных цен. Мануфактурное разделение труда предполагает безусловный авторитет капиталиста по отношению к рабочим, которые образуют простые члены принадлежащего ему совокупного механизма; общественное разделение труда противопоставляет друг другу независимых товаропроизводителей, не признающих никакого иного авторитета, кроме конкуренции, кроме того принуждения, которое является результатом борьбы их взаимных интересов…» (20).

Таким образом, несмотря на отсутствие централизованного планирования внутри общества товаропроизводителей, закон стоимости устанавливает порядок среди хаоса благодаря постоянным колебаниям спроса и предложения, вызываемым конкуренцией. В производстве различных товаров, в разделении совокупного рабочего времени общества между различными отраслями хозяйства и т. п. достигается известное равновесие.

С другой стороны, внутри отдельного предприятия разделение труда и количество различных товаров, которые должны быть произведены, определяются не безликой анархией, а сознательной волей капиталиста.

Совершенно очевидно, что при самых различных формах общества, от первобытного коммунизма далекого прошлого до будущего социалистического общества, рабочее время общества должно каким-то образом распределяться между различными отраслями хозяйства, чтобы обеспечить производство надлежащего количества, необходимых товаров. Однако порядок этого распределения менялся с каждой сменой форм общества. «Всякий ребенок знает, — писал Маркс, — что каждая нация погибла бы с голоду, если бы она приостановила работу, не говорю уже на год, а хотя бы на несколько педель. Точно так же известно всем, что для соответствующих различным массам потребностей масс продуктов требуются различные и количественно определенные массы общественного совокупного труда. Очевидно само собой, что эта необходимость разделения общественного труда в определенных пропорциях никоим образом не может быть уничтожена определенной формой общественного производства: измениться может лишь форма ее проявления. Законы природы вообще не могут быть уничтожены. Измениться, в зависимости от различных исторических условий может лишь форма, в которой эти законы проявляются. А форма, в которой проявляется это пропорциональное распределение труда, при таком общественном устройстве, когда связь общественного труда существует в виде частного обмена индивидуальных продуктов труда, — эта форма и есть меновая стоимость этих продуктов» (21).

Для того чтобы меновая стоимость могла служить выражением распределения совокупного рабочего времени общества между производством различных товаров, необходимым условием является, чтобы процесс производства был «чисто атомистическим», чтобы существовала свободная конкуренция между независимыми производителями и между владельцами различных товаров, в том числе и продавцами рабочей силы. Отношения между членами общества в процессе производства не должны определяться сознательными действиями.