Глава 1. Национальная идея и национальная идеология

 

Диалектика идеологии

 

В наше время вопрос об идеологии стал чуть ли не анахронизмом общественного сознания. В официальном лексиконе сам термин почти не употребляется, и если о нем и вспоминают, то лишь в качестве атрибута «тоталитарного» прошлого. И, кажется, вот-вот кто-нибудь гордо скажет: «У нас в России идеологии нет!» – считая это огромным достижением на пути к демократии и гражданскому обществу. Вопрос об идеологии явно снят с повестки дня как в правительстве, так и в культурной элите общества, а деидеологизация стала одним из основных методологических принципов деятельности СМИ. Считается, что государство (и общество) не нуждается в каких бы то ни было искусственных идеологических подпорках, если оно и так работает «как часы» на основе одних чисто рыночно-экономических механизмов, – и что любая идеология может быть лишь помехой для свободной деятельности «субъектов рынка» как на уровне экономики, культуры, так, и политики. Это типичная установка либерального сознания, лукавая двойственность которого в нынешней России состоит в том, что, формально отрицая идеологию как таковую, либерализм сам стал неофициальной идеологией России. И это, криминальное, по сути, обстоятельство требует вновь поднять вопрос о государственной идеологии на уровень особого и пристального рассмотрения.

Что есть государственная идеология? Насколько важным атрибутом общественной жизни она является? Может ли без нее существовать общество и каковы ее социальные составляющие? Все это вновь нуждается в глубоком философском и политологическом осмыслении. Опыт показывает, что бессознательное принятие принципов «идеологического либерализма» для общества ничуть не менее разрушительно, чем «экономический либерализм» начала 90-х, т.к. при этом разрушаются не только внешние формы государства, но и его внутренние цивилизационные основы. Общество давно уже ощущает свою беспомощность перед обвалом национально-мировоззренческих ценностей, свою неспособность «в частном порядке» отстоять ту или иную традиционную национальную добродетель, – все это смывается лавиной идеологического хаоса. Но боязнь идеологии как таковой, как одного из «перегибов» недавнего прошлого, по-прежнему мешает обществу в его здоровой идеологической самоорганизации, в выработке целостного представления о содержании национально-государственного бытия. В этих условиях реабилитация идеологии, как важнейшего атрибута государственности, становится первоочередной политологической задачей на пути к национальному возрождению.

Вторым полюсом идеологической неопределенности является вопрос о национальной идее. Степень этой неопределенности такова, что понятия идеологии и национальной идеи зачастую просто отождествляются или, наоборот, рассматриваются как совершенно независимые категории, что вносит дополнительную путаницу в определение общественного статуса того и другого и в выработку соответствующих политологических подходов. Так, например, о национальной идее как потребности национально-государственного самоопределения в новых условиях, вспоминают достаточно часто; однако ввиду того, что с повестки дня вообще снят сам вопрос об идеологии, вопрос о национальной идее каждый раз повисает в воздухе и выглядит отвлеченным и по существу излишним. В итоге весь спектр идеологической проблематики становится областью безответственных политических спекуляций, мечтательности и популизма, что вполне отражает общую бессодержательность нынешней российской государственности. Так, крупнейшая (правящая) партия нашего парламента на прошлых выборах в качестве идеологии не предложила обществу ничего, кроме популистского лозунга: «Мы вместе сделаем Россию единой и сильной», а на нынешних выборах просто спряталась за спину президента: «Единая Россия – партия Путина». Притом, что само понятие «Путин» для общества по-прежнему остается большой загадкой и неопределенностью.

И дело не только в том, что еще не созрели объективные условия для полноценной идеологической самоорганизации общества, а в том, что эти тенденции находятся в прямом антагонистическом противоречии с либерализмом, искусственно навязанным обществу в качестве «неформальной» государственной идеологии. Либерализм как таковой вообще отрицает право идеологии на какое-либо доминирование в общественном сознании, считая «тоталитарность» идеологического авторитета угрозой своим главным святыням – «свободе личности» и «правам человека». Причем последовательный либерализм (неолиберализм) отрицает вместе с идеологией и само государство (во всех его традиционных атрибутах) как неисправимо тоталитарную структуру. В этих условиях формирование последовательной государственной идеологии, способной стать целостным алгоритмом национального возрождения, становится крайне проблематичным.

Таким образом, задача нового идеологического самоопределения общества имеет два уровня сложности. Во-первых, это продолжающийся доныне внутренний идеологический кризис конца 80-х, вызвавший к жизни целый спектр лежавших до этого под спудом традиционных национально-идеологических формул (православие, монархизм, евразийство, русский национализм и т.д.), вступивших в диалектический спор с принципами социализма и коммунизма, объективно также ставшими традиционными для русской истории XX века. Во-вторых, совершенно новый уровень идеологического противостояния между совокупностью традиционных начал национальной идеологии и внешне обусловленным вмешательством западного либерализма, осуществляющего свою интенсивную идеологическую экспансию на глобальном уровне. Такой идеологический расклад крайне осложняет возможность нахождения целостной формулы национальной идеологии и требует пристального анализа всех составляющих вопроса: исторических, политических, философских и религиозно-мировоззренческих, что само по себе также представляет большую сложность. Однако другого пути нет, если мы намерены восстановить целостность национального самосознания. Не претендуя, ввиду названных причин, на полную строгость изложения, попробуем все же проследить логику основных идеологических противоречий на различных уровнях их проявления.

Начать разумно с самого общего вопроса: Что такое идеология?

С позиции «независимого» члена общества (точка зрения либерализма) ответ будет достаточно очевиден: идеология – это авторитарная форма общественного сознания, которая тотально ограничивает свободу личности в ее мировоззренческом и гражданском самоопределении, и значит – нарушает «права человека». Однако, с позиции общества как социального целого, ответ будет совершенно иным: идеология - это то, что сохраняет общество в качестве целостного самостоятельного субъекта истории (как государство), поэтому она является безусловным благом. Идеология выступает здесь как объективный фактор государственного бытия: в ее лице весь комплекс общественно-исторических ценностей (духовных, мировоззренческих, нравственных и т.д.) соединяется в целостную систему общественно-государственной идентичности, отражающей облик нации на данном этапе истории. В этом отношении идеология есть форма самосознания общества на стадии государственности. По мысли О.Арина, идеология возникает в момент превращения народа в нацию, т.е. как раз в тот момент, когда возникает потребность в идентификации себя среди других, т.е. осознания себя как некой целостности, отличающейся от других целостностей[1]. Целостность в истории и означает государственность; таким образом, идеология – это необходимый атрибут государственности.

Государство есть социальный организм, и именно идеология определяет его целостность, являясь связующим смыслом и содержанием общественной жизни. Идеология как форма государственного самосознания всегда конкретна, однако при этом никогда не остается неизменной, будучи всегда привязанной к динамике исторического процесса в его политической, экономической и мировоззренческой проекциях. В этом отношении идеология есть то, что держит нацию на плаву истории, определяет адекватность и подвижность ее исторического бытия. Однако за внешней изменчивостью в идеологии присутствует и некая постоянная доминанта, обеспечивающая преемственность национальной истории, то центральное идеологическое ядро, которое можно определить как национальную идею. Это то сокровенное содержание национальной идеологии, которое проносится сквозь века национальной истории в качестве неизменного национально-исторического императива, определяющего сам смысл существования нации в истории. В.Соловьев назвал это «замыслом Божьим» о данной нации.

То есть идеология оказывается не просто некой утилитарно-политической матрицей, стягивающей национальные смыслы в определенную формальную целостность, а обнаруживает в себе глубокое метафизическое содержание. В то же время национальная идея в таком понимании уже не воспринимается как условный мировоззренческий фантом (или даже иллюзия), а обретает вполне определенное, фундаментальное место в системе актуального национально-исторического бытия. В свою очередь, динамика государственной идеологии становится не произвольным отражением исторических стихий, а прямым диалектическим следствием преломления национальной идеи в плоскости реальной истории. Причем, если принять национальную идею за критерий национальной идентичности, а идеологию за форму национального самосознания, то одной из функций идеологии становится сохранение идентичности национального самосознания на фоне изменения исторических обстоятельств.

Таким образом, государственная идеология, отражая преломление национальной идеи в конкретном историческом процессе, призвана выполнять важнейшую историческую функцию – быть основой национально-государственной идентичности, охранять собою преемственность национально-исторического бытия.

В этом качестве идеология есть лицо нации в ее данном историческом состоянии. Как целостная система идей, определяющих самосознание нации на данном этапе истории, она не является произвольным набором «современных» мировоззренческих принципов, но всегда есть органичное выражение целостного осознания нацией своего прошлого, настоящего и будущего. То есть в национальной идеологии органично сливается и отражается единство национально-исторической судьбы: как единство пережитого прошлого, актуального настоящего, и чаемого будущего. Здесь можно еще раз подчеркнуть, что национальная идеология не есть константа национальной истории, заданная для нации раз и навсегда, и требующая лишь собственного охранения; но, наоборот, есть некий талант, который необходимо приумножить, т.е. раскрыть в национально-историческом процессе. В этом смысле каждая нация онтологически ответственна за свою историческую миссию и не может уклониться от своего национально-исторического предназначения. Это предназначение несет в себе национальная идея, побуждающая национальный дух к настойчивому и целеустремленному преодолению исторической эмпирии, к реализации той идеальной цели, которая переживается как внутренняя данность (как «талант»), требуя своего максимального раскрытия в истории.

При этом в реальной истории национальная идеология всегда присутствует как государственная идеология, и в этом отношении она всегда политически конкретна. Если национальная идея подразумевает некую вневременную проекцию в национальное прошлое, то национальная идеология есть фокус, через который национальная идея преломляется и актуализируется во времени, переходя через реальность настоящего в историческое будущее. Другими словами, государственная идеология есть объективированная во времени форма национальной идеи, отражающая государственно-историческое самосознание нации на данном этапе истории. Здесь кончается область идеального, и национальный дух выходит на арену реальной политики.

Но политика, как известно, далеко не самая совершенная область человеческого бытия. Многое здесь зависит от случайностей, человеческого фактора и непредсказуемой расстановки различных политических сил. Поэтому государственная идеология, как часть политической системы, предполагает различные степени истинности, адекватности и аутентичности своей формы относительно внутреннего содержания – т.е. национальной идеи. Национальная идеология эмпирична по своему формообразованию, национальная идея – метафизична, и в этом заключается глубокое и до конца непреодолимое противоречие. Становление национальной идеологии есть в этом отношении очень сложный, сопряженный с ошибками и падениями процесс проявления духовно-метафизического национального идеала в плоскости реальной истории, – процесс самопознания нации в истории. Как и в личностном самопознании, в этом процессе возможны (и даже неизбежны) срывы и болезненные осложнения.

В связи с этим некоторые авторы склонны демонизировать понятие идеологии как некий болезненный продукт национального духа. Так В.Аксючиц, например, предлагает полную «клиническую» картину различных идеологических патологий, настаивая на том, что всякая идеология есть патологическое явление общественного сознания, своего рода «коллективный психоз». «Идеология обращена не к конкретной личности, а к массам. Она формирует коллективные психозы – состояния иллюзорного фантазирования, замутняющие разум и делающие человека одержимым... Подобные состояния подминают индивидуальность, душат проблески совести и сознания в атмосфере массового беснования»[2]. Кажущаяся убедительность подобных доводов, сформулированных, кстати, исключительно в координатах либерализма и относящихся по существу к конкретным формам «тоталитарных идеологий» XX века, страдает серьезным философско-публицистическим упрощенчеством. Идеология и общество связаны несравненно более глубокими отношениями, нежели политические поветрия «века сего». Власть идеологии над личностью тем и определяется, что она сверхперсоналистична и является интегрирующим началом национального самосознания, мобилизующим нацию к историческому действию в качестве целостного субъекта истории. Отрицать идеологию как таковую (как социальное зло) – значит отрицать государство как форму национально-исторической самоорганизации общества; что само по себе может иметь место в рамках либерализма или в контексте разрушения «тоталитарного строя», но что совершенно неприложимо к задаче национального возрождения.

Проблема «патологичности» идеологии – это не проблема идеологии как таковой, а, скорее, проблема греховности человеческого сознания и тех злонамеренных сил, которые манипулируют этим сознанием в своих интересах. Стремление общества к единству самосознания есть объективная социальная потребность, однако она, как и всякая потребность, не защищена от искажений, эксплуатации и извращений. Отрицать на этом основании саму потребность как патологическую «одержимость», значит отрицать природные социальные начала человеческого общества, которое никогда, вероятно, не смогло бы самоорганизоваться в форму современной цивилизации, если бы на протяжении всей своей истории не имело в себе в качестве постоянно действующего фактора сверхперсональной идеологической доминанты, структурирующей человеческие сообщества в форме целостных субъектов истории.

Это вытекает из самой природы общества, рассматриваемого в качестве целостного образования. Так, в своей метафизической структуре общество, понимаемое как целостный социальный организм, есть ноуменальное единство и сопряженная с ним феноменальная множественность[3]. Подобное органическое сопряжение на высшем социально-сознательном уровне может осуществляться только посредством единого идеального смысла, то есть идеологии, как масштабный метафизический переход от эмпирической множественности к духовно-осознанному внутреннему единству. Без этого перехода, без этой идеальной сознательной связи общество немыслимо!

Говоря другими словами, важнейшей социальной функцией идеологии является ее способность согласовывать личные мировоззренческие установки членов общества (мировоззренческую ориентацию их внутреннего «я») с внешним миром в его конкретной социальной данности, гармонизировать субъективные интересы личности и объективные потребности совместной (общественной) жизни. Если при этом формирование и сплочение крупных социальных групп (народностей, классов, сообществ) происходит на основе интегрирующей функции определенных локальных мировоззрений, которые могут быть разнообразны[4], то государство как целое формируется именно на основе единой идеологии, которая является в данном случае неким внутренне-органичным синтезом наиболее распространенных и общепринятых в обществе мировоззренческих установок.