Идеологические проблемы патриотизма

Время собирать камни

В эпоху постмодерна вопрос о каком-то новом идеологически цельном качестве общественного бытия может показаться наивным и нереальным. Слишком пестрой предстает панорама общественного сознания, чтобы пытаться вновь втиснуть его в какую-то единую мировоззренческую формулу. Череда революций XX века расколола некогда единое русское самосознание на ряд разноликих идеологических фрагментов, которые, кажется, уже не имеют никаких шансов к обратному согласованию: православие, либерализм, монархизм, социализм, национализм, демократия, капитализм... Однако и «мирное сосуществование» данных фрагментов в рамках «идеологии плюрализма» не имеет какой-либо перспективы и смысла. Наоборот, их повсеместное мировоззренческое и политическое столкновение образует болезненный хаос в общественном сознании, на корню блокирующий процессы национального возрождения.

В принципе из этой ситуации возможны два исхода. Либо признание ее исторически естественной и, соответственно, линейное продолжение внутреннего идеологического противостояния до «победного конца» той или иной идеологической доктрины; т.е. продолжение «перманентной русской революции». Либо осознание ее в качестве системного мировоззренческого кризиса, требующего принципиально нового самоопределения общества на ином мировоззренческом уровне, связывающего идеологические противоречия предыдущего плана в форме нового универсального синтеза. Первое проще и естественней – но ведет к дальнейшему саморазрушению; второе же на порядок сложнее (и сверхъестественно) – но открывает реальный шанс к национальному возрождению на основе качественного преображения общественного бытия. Первый вариант не требует теоретического рассмотрения – это чисто эмпирический путь политической борьбы. Второй же, наоборот, предполагает основательное переосмысление сегодняшних идеологических реалий в контексте стратегической динамики национальной идеи. По этому пути мы и направим нашу дальнейшую мысль.

Однако прежде определимся с критериями, по которым можно судить об идеологии в плане ее ценностного национально-исторического содержания.

Во-первых, идеология, претендующая на статус национальной (или государственной) должна обладать атрибутом исторической преемственности, быть плоть от плоти традиционного народного мировоззрения и самосознания. Это означает, что истинная идеология должна быть онтологически и исторически укорененной в национальном бытии, являться непосредственным проявлением национальной идеи в эмпирическом плане национальной жизни. Здесь идеология выступает не как отвлеченная система идей универсального «общечеловеческого» свойства, а как проявление исключительно самобытного духа нации, как ступень его становления, раскрытия и самопознания в истории. Лишь в той мере, в которой идеология отвечает этому принципу, она может считаться национальной. Подобная онтологическая преемственность национальной идеологии подразумевает наличие в ней духовной глубины (или одухотворенности) как безусловной органической приверженности идеологии к национальной религиозной традиции. Вне этого критерия идеология мертва и губительна для национальной жизни. При этом преемственность национальной идеологии может пониматься и как ее консервативность, т.е. опора на традиционную систему ценностей, предопределяющих подлинную эволюционность и идентичность национально-исторического развития[1]. С другой стороны, преемственность идеологии подразумевает диалектичность ее развития в контексте национальной идеи, как полное соответствие логике национальной истории, как дальнейшее проявление и реализация ее внутреннего смысла.

Во-вторых, истинная идеология должна быть исторически адекватной, т.е. соответствовать времени и месту реальной национальной истории. Специфика идеологии в том и состоит, что она является эмпирической реализацией национальной идеи в плоскости конкретной истории. Поэтому истинная идеология должна быть практически убедительной: иметь политические формы адекватные времени исторической эпохи и месту нации в геополитическом окружении. Отвлеченный «идеализм» в сфере национальной идеологии совершенно неуместен; идеальное начало идеологии (национальная идея) должно быть до конца конвертировано в реальные формы политической практики, соответствующие уровню политического, экономического и культурного развития общества. Это означает адекватность ответа национального самосознания на вызовы реальной истории.

В-третьих, быть может, главное свойство истинной идеологии должно заключаться в ее патриотизме, как безусловном утверждении приоритетов самобытного и независимого национально-государственного бытия перед лицом истории. Патриотизм, как всеохватывающее чувство любви к Родине, имплицитно включает в себя весь спектр вышеназванных критериев истинности идеологии: онтологических, духовных и конкретно-исторических. Здесь, преломляясь в чувстве личной патриотической причастности к национальной жизни множества конкретных людей (непосредственных носителей национального самосознания) идеология подтверждает или отрицает свою историческую актуальность и легитимность – т.е. истинность. Таким образом патриотизм оказывается так органично и глубоко связанным с идеологией, что последняя может быть понята как своего рода высшая «концептуализированная» форма патриотизма. Патриотизм предельно близок, имманентен, живому национальному бытию и в своих идеологических предпочтениях всегда конкретен, поэтому он становится важнейшим эмпирическим показателем актуальности национальной идеологии. Так что, дальнейший анализ «идеологической смуты» логично продолжить именно в контексте патриотизма.

Патриотизм как явление общественной жизни имеет множество аспектов: духовных, психологических, нравственных, исторических, политических, национальных. Однако именно идеологический аспект патриотизма является на сегодня той важнейшей сферой национального самосознания, где в предельно обнаженном виде сосредоточены главные противоречия эпохи. Именно в этой области находятся истоки нынешней смуты, и именно здесь (в идеологическом контексте) может быть разрешена проблема эффективности патриотизма как главного условия национального возрождения. Главный факт прошедших полутора десятков лет национальной разрухи состоит в том, что несмотря на безусловно мощный потенциал патриотических настроений в обществе, его фактическая продуктивность, как способность что-либо изменить, близка к нулю. Обществу хронически не удается преобразовать этот потенциал в реальное дело национального возрождения.

В чем причины этого прискорбного явления?

В первую очередь, из означенного факта, даже не углубляясь в специфику конкретных процессов, можно сделать заключение, что энергетика патриотизма где-то теряется. И происходит это, на наш взгляд, по двум основным направлениям: во-первых, на поддержание различных идеологических иллюзий патриотизма, во множестве владеющих общественным сознанием еще со времен «перестройки»; и, во-вторых, на взаимную аннигиляцию патриотической энергии при взаимно исключающих идеологических позициях патриотических субъектов. В общественном сознании катастрофически отсутствует стабильная идеологическая форма, способная аккумулировать патриотическую энергию общества для реализации значимого политического действия. Если «аннигиляция» патриотической энергии есть болезненное отражение (и продолжение) в общественном сознании революций XX века, то «иллюзии» патриотизма, наоборот, отражают инфантильность патриотического сознания как его неспособность к новому, исторически адекватному идеологическому самоопределению.

Иллюзий патриотизма, имеющих идеологические основания, достаточно много, фактически они наполняют собой весь спектр патриотического самосознания. Принципиальная их особенность состоит в отрицании необходимости поиска новых идеологических решений на основе интеграционного переформатирования идеологического поля: подразумевается, что все нужное уже найдено. Для наглядности перечислим, без каких-либо комментариев, основные из этих «иллюзий»:

– это иллюзия возвращения коммунизма в его «марксистско-ленинской» упаковке, подразумевающая конечную победу «трудового народа» над капитализмом под руководством компартии;

– это иллюзия восстановления СССР через организующую волю «братских народов» к совместному историческому бытию;

– это более далекая иллюзия возрождения России как православной монархии на основе всеобщего воцерковления и возвращения к «исконным русским ценностям»;

– это упование на обыкновенное «чудо Божие» как независимое «от человеков» помилование России за перенесенные ею страдания и конечное общенародное покаяние;

– это близкая к предыдущей надежда на историческое «авось» как вера в неостановимую в своей поступи инерцию исторической Великой России (Русской Цивилизации), по типу «и не такое видали»;

– это благодушная иллюзия гуманистического преображения России на основе продолжения модернизации и построения гражданского общества как конечное приобщение к сообществу «цивилизованных стран»;

– это иллюзия идеологически абстрактного патриотизма как удовлетворение чисто психологической потребности любви к Родине, к ее «березкам», «просторам» и т.д.;

– это близкая к мазохизму иллюзия официального (путинского) патриотизма как ожидание спасения от тайного, еще не раскрытого до срока, патриотизма власти;

– это, наоборот, иллюзия ожидания нового, настоящего вождя нации;

– это надежды на патриотическую совесть (или амбиции) национальной буржуазии;

– это, наконец, экзотические надежды русского национализма на архаическое русское язычество как веру в некую непобедимую в веках, доисторическую «арийскую русскость»…

Все эти иллюзии, хоть и выступают объективным отражением патриотических настроений в обществе, отнюдь не являются безобидными для национального возрождения, т.к. в своей совокупности поглощают практически всю патриотическую волю и энергию, тем самым безнадежно фрагментируя идеологическое самосознание общества без какого-либо намека на его скорое единение. Главной чертой этих установок, как говорилось выше, является принципиальная неготовность (и нежелание) их адептов к соборной выработке качественно новых идеологических решений, способных стать центрами патриотической интеграции общества. Это стремление сохранить идеологическое «статус-кво» подменяет реальный процесс общественного осознания нынешней национальной катастрофы, замораживая состояние идеологической смуты в качестве хронического диагноза национального самосознания. В целом эта ситуация деморализует, дезорганизует и парализует общественное сознание, вводит его в состояние пассивного ожидания каких-то внешних, невесть кем формируемых политических событий, способных наконец-то развернуть ситуацию в пользу сокровенных патриотических ожиданий. То есть все образуется, сделается само собой, а пока нужно ждать: то ли пока появится вождь, то ли когда «рухнет» Америка, то ли пока проснутся массы.

А между тем, стратегический противник не ждет. Машина демонтажа русской цивилизации в ее идеологических и патриотических основаниях работает на полную мощность и без каких-либо проволочек. Под прессингом информационного давления потенциал иллюзорного патриотизма не накапливается, а тает на глазах. Либерализм как принципиальный разрушитель и убежденный противник патриотизма, торжествует на неофициальном уровне свое полное идеологическое господство. В связи с этим дальнейшее сохранение нынешнего алгоритма патриотического самосознания представляется абсолютно бесперспективным!

Особо следует оговорить в нынешней ситуации роль официального патриотизма, служащего своего рода псевдоидеологическим основанием «путинской эпохи». Со времен вторжения чеченских боевиков в Дагестан и взрывов жилых домов в Москве, удивительным образом совпавших с появлением В.Путина на олимпах власти, патриотическая тема стала доминирующей в официальном и неофициальном имидже нового президента. Однако идеологическая подкладка этого патриотизма – «борьба с международным терроризмом» – с самого начала и до конца была условной, и поэтому весь патриотический образ президента уже много лет держится патриотической риторикой и пиаровскими методами СМИ. Плюс, конечно, для особо посвященных, утечка эксклюзивной информации о жесткой борьбе в кремлевских коридорах между «патриотами» и остатками «семьи» (поэтому тут якобы тоже нужно подождать…). В итоге еще одно патриотическое ожидание растянулось на восемь лет(!) разрушительных либеральных реформ, которые, по мнению многих аналитиков, явились значительно более радикальными и глубокими, чем аналогичные перемены времен демократической диктатуры Ельцина. Эта имитация патриотизма на высшем официальном уровне продолжается и доныне, ибо она устраивает всех: и официальную кремлевскую власть, которая чувствует себя в этих условиях вполне комфортно, и думское большинство, ощущающее себя в качестве патриотически легитимной партии власти, и системную оппозицию, не видящую необходимости переходить к реальной политической борьбе, и народ, традиционно желающий спокойно спать и верить, что наверху все в порядке. …Ну и, конечно, больше всех ту политическую «закулису», которая весь этот «театр» организовала.

Однако при поддержании иллюзий путинского патриотизма больше всех рискует не кто иной, как реальная патриотическая оппозиция, именно она вкладывает в Путина свой реальный патриотический капитал! Эта многолетняя «патриотическая пирамида», основанная на крайне сомнительных политических предпосылках, рано или поздно неизбежно закончится политическим дефолтом как неспособностью власти оплатить свои многолетние патриотические обещания.Фактически это и происходит за фасадом нынешних «президентских рокировок», когда В.Путин, имея к концу своего президентства запредельный патриотический рейтинг (и соответствующий объем патриотических обязательств) просто уходит от ответственности по их исполнению! Мало того, власть при этом временно отдается новому «киреенко», чтобы при случае списать на него грядущий обвал народных ожиданий. А столь дорогой «рейтинг Путина» аккуратно отводится в сторону, чтобы затем с еще большим «успехом» продолжить на его основе «стабильное развитие» России до 2020 года.

Это далеко не безобидная перспектива. Гибельная специфика игры с виртуальным патриотизмом власти состоит в откровенной возможности его паразитирования на реальном патриотизме до полного исчерпания последнего, т.е. до полной девальвации самой идеи патриотизма и любых ее политических проявлений. По сути, это необратимая растрата последних, стратегических резервов пассионарной энергии нации! Имитация державности при полном отсутствии исторической, идеологической и патриотической подлинности равносильна карточному домику, который рухнет при первом же серьезном дуновении исторического ветра.

Тем более, когда за фасадом официального патриотизма уютно устроилась антагонистичная ему по своей природе идеология либерализма. Несмотря на единодушный отказ в доверии этой идеологии со стороны общества (на прошлых и последних парламентских выборах), именно она фактически продолжает определять всю реальную политику нынешнего правительства – в экономике, социальной политике, и культуре. Данный парадокс предельно наглядно отражает циничную специфику нынешнего этапа антинародных реформ, осуществляемых под надежной «крышей» патриотизма. Вся так называемая вертикаль власти, на которую так любят уповать наши недалекие патриоты, служит лишь закреплению, развитию и удержанию тех рубежей и направлений либеральной модернизации России, которые были намечены реформаторами еще во времена либерального беспредела Ельцина.

Между тем либерализм – это именно та псевдоидеология (идеологическая фикция), которая тотально противостоит реальному патриотизму во всем его «бело-красно-коричневом» разнообразии. Как фактическая идеология власти, либерализм не отвечает ни одному (из рассмотренных выше) критериев истинной идеологии, он не отличается ни исторической преемственностью, ни онтологической глубиной, ни одухотворенностью, ни адекватностью, ни патриотизмом. По существу именно здесь проходит главная линия идеологического фронта, за которой сосредоточены все антинациональные силы, олицетворяющие западничество, американизм, глобализацию, сионизм и русофобию. Этот факт как объективная данность, должен стать базовой ступенью для новых (идеологических) форм патриотической самоорганизации.

Пора переходить к новой национально-патриотической стратегии, направленной на становление единой идеологической альтернативы гибельному курсу. Пока патриотический лагерь идеологически разрознен, пока он не видит общего смысла в национальном будущем, никакие политические комбинации и союзы не способны восстановить тот базовый плацдарм подлинной государственности, которым является национальная идеология, то «свято место», где ныне хозяйничает стратегический противник. Разрушительной экспансии либерализма, за которой стоит «монстр» нового мирового порядка, может противостоять только единая воля национального духа, готового осуществить собственную национальную идею в форме адекватной вызовам эпохи государственной идеологии. Выработка этой единой идеологии на кризисном рубеже истории и есть первоочередная задача патриотического самосознания.

Таким образом, основные (интеграционные) проблемы патриотизма носят чисто идеологический характер. Они принципиально не могут быть разрешены в рамках парадигмы «ожидания» или в форме временных политических союзов, но только на путях глубокого мировоззренческого диалога сближающего идеологические позиции различных политических сил на базе реального патриотизма. «Есть время разбрасывать камни, и время собирать камни». Многоликость патриотических сил, заявивших о себе в предыдущую политическую эпоху, – это естественное следствие структурной патриотической дифференциации как выявления в обществе принципиальных национально-идеологических приоритетов. Однако сегодня очевидно, что не одна из этих сил не способна сама по себе что-либо изменить в российской действительности. А это означает, что необходим новый подход к патриотической самоорганизации – на основе глубокой идеологической консолидации. Это подразумевает серьезную идеологическую реорганизацию (эволюцию) основных патриотических течений как поднятие их до качественно нового уровня понимания исторической задачи – необходимости формирования новой идеологии государственного патриотизма, имеющей принципиально расширенные идеологические горизонты, органично включающие в себя весь наличный патриотический потенциал общества.

 

 

«Три кита» русского патриотизма

Когда говорят о безысходности нынешней ситуации, часто сетуют на пассивность и молчаливое терпение народа, которому, казалось бы, уже давно пора проснуться и навести порядок в своем доме: изгнать лживых демократов и поставить на их место истинных патриотов. Однако проблема в том и состоит, что вопрос: – кого же считать «истинным патриотом» – остается для народного сознания до сих пор открытым. И связано это не столько с персоналиями тех или иных политиков, сколько с идеологическими доктринами, которые они исповедуют. Окруженное плотным кольцом самых разнообразных, зачастую идеологически противоположных, патриотических позиций общественное сознание просто не способно сделать выбор и находиться в пассивной неопределенности, ожидая, когда сама патриотическая элита примет какой-то внятный и целостный облик. Поэтому молчание народа не следует считать ущербностью нашего национального менталитета, скорее это проявление определенной исторической мудрости, не спешащей суетиться по мелочам, а ожидающей вызревания целостной патриотической идеи, ради которой можно было бы уверенно предпринять политическое действие. Иначе говоря, национальная воля к спасению не придет в активное состояние до тех пор, пока национальное самосознание не справится с задачей нового исторического самоопределения: пока национальная идея, как образ будущего, не примет свой новый и целостный конкретно-исторический облик.

Каковы же исходные позиции и предпосылки этого (еще не начавшегося) процесса?

Сегодня весь идеологический спектр общественных настроений можно условно разделить на четыре основных сектора – коммунистический, православный, националистический и либеральный. Здесь собраны практически все идеологические субъекты нынешней России так или иначе предлагающие собственный проект будущего. Однако по критерию патриотизма (как, впрочем, и по другим критериям идеологической истинности, о которых говорилось выше) сектор либерализма принципиально выпадает из претендентов на образ будущего России. В результате реальный сектор патриотизма, как исходное основание национального возрождения, приобретает вполне отчетливые идеологические очертания – коммунизм, православие, национализм. Несмотря на кажущуюся противоречивость и даже некоторый антагонизм эта патриотическая триада имеет вполне читаемую внутреннюю логику: коммунистический патриотизм является живым наследником недавней Советской цивилизации, православный патриотизм отражает саму историческую Россию в ее духовно-метафизическом измерении, и националистический патриотизм есть осознанное проявление инстинкта самосохранения нации в условиях острого исторического кризиса. То есть за каждым из этих проявлений патриотизма стоит своя историческая и духовно-нравственная истина, делающая его полноправным субъектом национального возрождения.

И это есть первая предпосылка к проявлению образа будущей России. Суть ее состоит в том, что не существует ложного патриотизма (как ложнойлюбви к Родине), – поэтому поиск будущего предполагает безусловное и равноправное участие в этом процессе всего идеологического спектра патриотизма в его православной, коммунистической и националистической проекциях. Как бы ни хотелось той или иной ветви патриотизма присвоить себе исключительное право выступать от имени истинного патриотизма, отрицая на этом основании какой-либо другой, только полное раскрытие патриотического духа общества способно обеспечить как аутентичный образ будущего, так и возможность его политической реализации в истории. Так нынешняя «соборная» травля коммунизма со стороны большей части православных и националистов, единодушно выступающих в этом на стороне либеральных СМИ(!), зеркально повторяет роковую ошибку большевиков, в свое время радикально отказавших православию – идеологическому правопреемнику старой России – в построении России новой. Будущее без коммунизма, даже при полной «гегемонии» православия и «диктатуре» национализма, будет принципиально уродливо без опоры на ту великую правду Советской цивилизации, которая заявила себя в идеологических формах социализма. Ибо национальная история – не дискретный процесс, из которой можно произвольно выкидывать целые эпохи, а единая ткань национального духа, последовательнораскрывающего себя в обновленных идеологических формах.

Исходя из этих соображений, более пристально присмотримся к содержанию триады русского патриотизма.

«Красный лик»патриотизма – активен, принципиален, с ветеранской сединой, орденами Великой Отечественной войны, в ареале Победы 45-го года, как кровном свидетельстве своего вечного права на будущееРоссии. Но исторически прямолинеен, неадекватен и главное онтологически не одухотворен в своем идеологическом самосознании: весь пафос «коммунистического патриотизма», как и сама советская эпоха, сосредоточен в земном величии Советской империи, в значении ее международного статуса, в достижениях ее науки, культуры, народного хозяйства, в реальном осуществлении социализма как социально справедливом устройстве общества. Эти факты нашей недавней истории невозможно отрицать, и память о былом советском величии есть безусловное достояние нашей истории, требующей своей патриотической защиты перед лицом нынешнего национального унижения. Патриоты-коммунисты выступают, в первую очередь, как патриоты-державники, отстаивающие необходимость дальнейшего существования России в форме мощной и самодостаточной социалистической цивилизации. И они имеют на это все основания, ибо смысл жизни двух поколений русских людей, вложенный в созидание советской цивилизации, при всем ее идеологическом несовершенстве, не может быть просто так вычеркнут из национальной истории.

«Белый лик» патриотизма имеет скорее иную – нематериальную природу. Его основание – непреходящее духовно - историческое величие России, всецело определяемое традицией Православия. Онтологически православный патриотизм, безусловно, более глубок и фундаментален, чем патриотизм коммунистический, однако в своем практическом, политическом и идеологическом выражении значительно менее адекватен и предметен, оставаясь по большей части закрытой (замкнутой в себе) оппозицией как «демократическому» настоящему, так и «коммунистическому» прошлому, черпая и обосновывая свой идеологический пафос из отдаленной истории – дореволюционного прошлого России. Это оборачивается политической пассивностью, неорганизованностью и беспомощностью, в общем-то, очень значительного потенциала православного патриотизма нынешней России. Церковь как общественный институт не берет на себя роль «партии национального спасения», оставаясь пассивным в политическом смысле аккумулятором онтологического патриотизма нации. Этот патриотизм в себе есть, тем не менее, самая надежная опора будущего России, как неподвластная времени имманентная твердыня национального духа.

И, наконец, «загорелый лик» современного русского национализма предстает как активная, бойцовская энергия радикального патриотизма, готового к непосредственному действию по защите русской нации от всех ее внешних и внутренних поработителей и угроз. Лишенный какой бы то ни было идеологической формы и глубины, исторической преемственности или духовного осознания, национализм, тем не менее, принципиально прав в своей инстинктивной воле к национальной самозащите на чисто этническом уровне. Здесь вопрос о будущем России сведен до самого элементарного уровня достоверности – физического выживания нации. Главное достоинство национализма – это прямая и открытая постановка «русского вопроса» во всей его исторической, политической, культурной и демографической остроте нынешнего этапа национальной истории. Очевидно, что без решения этого вопроса, ни о каком будущем России речи быть не может. Однако принципиальная идеологическая неопределенность национализма делает его политически беспомощной и исторически слепой патриотической силой, принципиально не способной предложить обществу собственный образ будущего, что и ведет к перманентному политическому дроблению русского национализма по всему идеологическому спектру и нескончаемой лидерскойконкуренции.

Таким образом, как видно из этого беглого анализа, трехосновностьсовременного русского патриотизма отнюдь не является политическим недоразумением или случайностью, но отражает объективную данность национальной истории и конкретность политической ситуации. Эта трехосновность есть константа русского патриотизма на современном этапе истории, поэтому любая попытка решать какую-либо патриотическую задачу без учета всех трех ее составляющих не может быть успешной. Каждая из сторон несет в себе особое, только ей свойственное качество патриотического потенциала, взаимодополняющее русский патриотизм до полноты исторической адекватности. Только при этом условии возможно реальное национальное возрождение.

Однако на этом этапе и проявляются самые принципиальные проблемы реального патриотизма. Дальнейший анализ приводит к вскрытию главного патриотического противоречия эпохи, блокирующего подступы к национальному возрождению на самом начальном его этапе.

Если перейти от патриотического на идеологический уровень рассмотрения патриотической триады, то окажется, что ее можно еще на один порядок упростить – уже по идеологическому критерию. Дело в том, что национализм, являясь, безусловно, важнейшей, духовно-психологической составляющей любой патриотической идеологии, сам по себе идеологией не является. Так как идеология – это проявление национального самосознания, а национализм – проявление национального инстинкта. (Данный тезис верен и в том смысле, что всякий сознательный национализм в конечном итоге приходит к той или иной идеологической форме.) В итоге исторически сознательный облик современного русского патриотизма предстает в предельно ясном идеологическом раскладе: как сочетание левого патриотизма социалистического толка, и правого патриотизма православного фундаментализма. Очевидная парадоксальность и неоднозначность данного сочетания отражает, тем не менее, саму реальность нынешней эпохи во всем ее историческом, идеологическом, политическом и мировоззренческом масштабе. Это есть объективный факт политической ситуации: во всем спектре многочисленных партий и движений патриотического фронта, если анализировать их идеологические истоки, можно выделить лишь две исторически легитимные патриотические идеологии, актуально выражающие интересы национального возрождения – это православие и коммунизм! Именно они и фигурируют в общественном сознании как две самые внушительные патриотические силы. Однако исторические судьбы ХХ века противопоставили их в трагическом для России антагонистическом отношении… Что значит эта очередная русская антиномия? И есть ли выход из создавшейся патовой национально-патриотической ситуации? Не ответив для себя на эти вопросы, мы не можем рассчитывать на преодоление нынешней смуты.

И тут есть над чем поразмыслить, ибо здесь мы подходим к самым сложным вопросам нашего национального самосознания, всецело определяющим нынешнее политическое безвременье. Если бы идеология патриотизма была едина сама в себе в своем понимании прошлого и в своем видении будущего, то никакая мнимая идеология (либерализм) не смогла бы конкурировать с нею по общественной значимости, притягательности и очевидности. Однако ситуация осложнена до абсурда: идеологические формы патриотизма не только не едины в своей основе, но исторически антагонистичны, в чем и состоит корень смуты, определяющий тупиковость общественно-политической ситуации.

Патриотизм, как отмечалось выше, не просто эмоциональное чувство («любовь к отеческим гробам»), а неотъемлемое свойство всякой национально укорененной идеологии, своего рода энергетическое поле, обеспечивающее ей народное признание и историческую подлинность. Именно эта патриотическая энергетика, освящающая и наполняющая собой национальную идеологию, определяет в конечном итоге и жизненную волю государственного организма. В этом отношении нынешнее состояние России выглядит удручающе. Патриотическое самосознание общества трагическим образом расколото: часть его традиционно исповедует идеологические ценности православия, а часть, не менее традиционно, идеологические принципы социализма. С точки зрения патриотизма обе позиции истинны, но с точки зрения идеологии – это «шизофрения» общественного самосознания, а «всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» [Мф.12.25]. Таким образом, вопрос о единстве государственной идеологии практически сводится к вопросу восстановления идеологической цельности патриотического самосознания общества, что в нашем случае означает приведение к общему идеологическому знаменателю двух слагаемых национального самосознания – православия и коммунизма. Как бы ни казалась трудна и даже, на первый взгляд, абсурдна подобная задача – другого решения нынешняя идеологическая ситуация не имеет!

Для национального духа это означает сознательное формирование нового идеологического единства на базе реального патриотизма и того потенциального содержания Русской идеи, которое еще ждет своей актуализации в русской истории. Только разрешив эту внутреннюю, духовно-стратегическую задачу, Россия сможет вернуться к адекватности своего исторического бытия. И здесь есть над чем и ради чего потрудиться: если бы удалось замкнуть два этих мощнейших потенциала русской идеологии, соединив их в единой идеологии национального возрождения, то это было бы не только решением одной из ключевых тактических проблем современного патриотизма, но и разрешением главного мировоззренческого противоречия российской истории всего ХХ века. По существу это означало бы конечное исчерпание цикла революционных исторических трансформаций и выход национального самосознания на новую ступень своей цивилизационной эволюции.

Как два принципа миросозерцания православие и коммунизм могут, на первый взгляд, показаться абсолютно несовместимыми, но тот факт, что оба они были реализованы в качестве государственной идеологии в единой русской истории, говорит о том, что между ними есть нечто общее. Наша задача и состоит в том, чтобы осознать это общее и проявить на уровне современного мышления те предпосылки, которые могут стать основанием для новой национальной идеологииXXI века.

Сейчас мы уже можем посмотреть на нашу новейшую историю несколько отстраненно: никакая из сторон не находится непосредственно в плоскости противоречия, все это позади. Наоборот, современные исторические реалии обнажают принципиально новое противостояние, в котором обе стороны оказываются находящимися по одну линию фронта. Это тотальная экспансия западной (антихристианской по существу) либерально-рыночной идеологии на исконные основы нашего национального самосознания, ставящая под угрозу само существование России как самобытной цивилизации. Перед лицом этой угрозы задача общенационального идеологического синтеза становится предельно актуальной.