Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Религиозная ошибка коммунизмаСодержание книги
Поиск на нашем сайте
Коммунизм и христианство В современной политологии и публицистике сохраняется хроническая неопределенность в отношении термина «коммунизм», усугубляющая идеологическую смуту в общественном сознании и ведущая к неоправданно упрощенной трактовке недавней истории. Множество смыслов (этических, политических, экономических, исторических и т.д.), стоящих за этим понятием, с легкой руки либеральных публицистов 90-х годов, слились в один общий плоский штамп, имеющий однозначно негативную окраску благодаря навязчивому отождествлению коммунизма с репрессиями 30-х годов. На этой плоской спекуляции регулярно строится не только антикоммунистическая агитация на выборах различных уровней власти, но и более фундаментальная задача всяческого уничижения советской цивилизации, как альтернативы существующему либерально-демократическому (капиталистическому) строю. Между тем, за термином «коммунизм» стоит многоплановое и многоуровневое содержание. Во-первых, нельзя прямо отождествлять, как это часто делается, понятия «коммунизм» и «социализм», т.к. коммунизм – это учение и идеология, а социализм – реальная система социально-экономических отношений. Хотя непосредственная связь между тем и другим осуществлялась в Советской России через прямое руководство коммунистической партии, а социализм отнесен в «научной теории» коммунизма к его первой стадии, однако сам по себе социализм как форма организации общества есть вполне самостоятельный факт истории, просматривающийся еще в первичных формах человеческой цивилизации. В этом отношении критика советского коммунизма во всех его негативных проявлениях далеко не во всем может экстраполироваться на весь социализм как таковой. Но и само понятие «коммунизм» имеет глубокую внутреннюю градацию. Чтобы понять противоречивую сущность коммунизма как исключительного культурно-идеологического явления XX века, необходимо расчленить его во многом мистифицированный и советской пропагандой, и современными либералами образ на более простые и поддающиеся рациональному осмыслению составляющие. С этой целью можно выделить три качественно разных уровня коммунизма: – идея; – теория; – практика. 1. Идея коммунизма впервые возникла в человеческой истории одновременно с появлением христианства как возможность принципиально нового типа социальных отношений (в единстве и равенстве), основанных на христианском откровении любви и явленных как прообраз в первохристианских общинах: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее. Апостолы же с великою силою воздавали свидетельство воскресению Господа Иисуса Христа; и великая благодать была на всех их. Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду» [Деян.4.32-37]. Вначале эта идея не имела, конечно, никакого формального идеологического выражения, а проявлялась как непосредственное открытие нового качества человеческих отношений («все же вы братья»), находя свою реализацию в первых христианских общинах как основании и начале Церкви. Однако в дальнейшем, по мере проявления и обострения в христианском самосознании противоречий между несовершенством и несправедливостью социальных отношений в обществе, на фоне христианского идеала Церкви, эта идея начала приобретать самостоятельное значение – как задача распространения христианских социальных идеалов на реальную (земную) жизнь общества. На изломе противоречий между социальной реальностью этого мира и христианским идеалом Царства Небесного, начинает вставать вопрос о социальном идеале будущего, о котором не могла не мечтать христианская мысль. 2. Теория коммунизма родилась и развивалась в человеческой истории как попытка концептуального оформления христианской идеи совершенных социальных отношений в категориях рациональной мысли и реалиях общественной жизни. Первоначально это были различные мечтательные идеи утопического социализма. Однако в полном смысле слова теория коммунизма сформировалась впервые только в конце XIX века как марксизм. В.Петров пишет, что коммунизм в Европе сначала формировался как «этический социализм» на базе христианских духовных ценностей. Но для своего воплощения на земле «этическому социализму» не хватало рациональной основы. Отсюда его «утопичность» – человеческая мысль опережает историческое время. Рациональность социалистическим идеям могла дать как раз интеллектуальная реакция на западноевропейский капитализм, которой и стал марксизм, давший некий контур «рационального социализма»[1]. Это уже было вполне самостоятельное учение, в котором лишь с большим трудом просматривались собственно христианские начала коммунизма. Глубокая духовная этика христианской социальной идеи была полностью девальвирована марксизмом и переведена в рациональную плоскость исторического материализма. Как пишет Г.Федотов: «Маркс нашел готовым социалистический идеал и его этическое обоснование. Он был дан в христианских, хотя бы в сектантских, кругах. Вне этой данности (по существу христианской) из экономического материализма никак нельзя было бы вывести социалистический идеал»[2]. 3. Практика коммунизма проявила себя как результат реализации теоретических постулатов марксизма-ленинизма в реальной истории XX века. Формой реализации теории коммунизма стал реальный социализм советского образца со всеми его великими достоинствами и великими недостатками. Основное принципиальное противоречие практики коммунизма, обрекавшего ее на историческую неудачу, состояло в попытке реализации по существу христианской идеи коммунизма методами материалистических постулатов марксизма-ленинизма. Бездуховность и есть бесчеловечность, отсюда – неизбежная антигуманность практики атеистического построения социализма, особенно остро проявившейся в первоначальной, наиболее энергичной, стадии социальных преобразований эпохи «военного коммунизма». В итоге практика коммунизма оказалась еще более удаленной от первоначальной христианской идеи, доходя в некоторых своих проявлениях до воинствующего антихристианства. Все три уровня хорошо иллюстрируют духовную деградацию коммунистической идеи по мере приближения ее к исторической реализации. Однако сама идея коммунизма (ее христианское качество) от этого не поблекла, но по-прежнему сохраняет в истории свой глубокий идеологический потенциал. В связи с этим можно выделить и четвертый, самый неоднозначный для восприятия (и критики) уровень коммунизма – идеологию коммунизма, которая как действующий атрибут общественной жизни, складывалась из фактического слияния в общественном сознании идеи и теории коммунизма. Здесь, по существу, и сокрыта известная амбивалентность коммунизма как глубоко двойственного явления русской истории XX века. Дело в том, что идея коммунизма (как христианский социальный идеал) и теория коммунизма (как марксизм-ленинизм) в своем историческом пафосе всецело устремлены в будущее, в котором они теряют свои конкретные очертания, сливаясь в акте оптимистической веры. В этой «общей вере» и состоит тайна действенности и силы коммунистической идеологии, в этом же и ее ложь. Причем ложь эта особенно открыто проявляется в настоящем, где магия ложной веры разбивается о камень реальности, где вступает в силу евангельский критерий истины: «по плодам их, узнаете их …» [Мф.7.16]. Именно неоднозначность идеологии коммунизма проявилась в неоднозначности коммунистической практики, о которой до сих пор спорят историки, политологи и просто русские люди: в ней было и светлое и темное, и истинное и ложное, и то, чем мы можем по праву гордиться, и то, за что нам стыдно перед русской историей. Если теория научного коммунизма подлежит в большинстве своих положений жесткой предметной критике (которую, впрочем, уже до конца осуществила и сама жизнь), то идеология коммунизма не поддается конечному рациональному опровержению, т.к. по существу глубоко иррациональна в своей основе, имея в качестве очень существенной своей части (в своей идее) элемент веры, глубоко связанной с христианством. Поэтому конечная критика коммунизма возможна только с религиозной точки зрения. Попробуем более пристально присмотреться к идеологии коммунизма в ее религиозных аспектах. Прежде всего, встает резонный вопрос: если начала коммунизма так близки христианству, то чем объяснить то откровенное воинствующее безбожие, которым сопровождалась история коммунизма первой половины XX века? Что означает антирелигиозность коммунизма, и, в частности, его антихристианство? Это, может быть, самый непростой вопрос в рассматриваемой теме. Он имеет много аспектов – политических, исторических и философских, но в целом ответ сводится к тому, что антирелигиозность коммунизма объясняется его… религиозностью, только религиозностью ложной. Так Н.Бердяев пишет: «Правда и ложь так перемешаны в коммунизме именно потому, что коммунизм есть не только социальный феномен, но и феномен духовный. В идее бесклассового, трудового общества, в котором каждый работает для других и для всех, для сверхличной цели не заключается отрицания Бога, духа, свободы и даже наоборот, эта идея более согласна с христианством, чем идея, на которой основано буржуазное капиталистическое общество. Но соединение этой идеи с ложным миросозерцанием, отрицающим дух и свободу, ведет к роковым результатам. Именно религиозный характер коммунизма, именно религия коммунизма и делает его антирелигиозным и антихристианским»[3]. Это выглядит парадоксальным с точки зрения формальной логики, но это становится понятным, если принять во внимание, что суть вопроса заключалась в господстве в сфере идеологии, – идеология же всегда в той или иной степени религиозна, т.к. основана на вере в определенные сверхличные ценности. Борьба за господство «в воздухе» и определила тот жестокий характер противостояния между коммунизмом и Церковью, который наблюдался в России в начале XX века (при этом, правда, победа чаще достигалась за счет господства «на земле»…). Об этом напряженном идеологическом противостоянии Н.Бердяев пишет: «Коммунизм, не как социальная система, а как религия, фанатически враждебен всякой религии и более всего христианской. Он сам хочет быть религией, идущей на смену христианству, он претендует ответить на религиозные запросы человеческой души, дать смысл жизни»[4]. Однако именно подобные духовные претензии коммунизма принципиально несостоятельны и ошибочны, т.к. вся «духовная» база коммунизма ограничена его материализмом. Проблема в том и состоит, что коммунизм, будучи по методологии сугубо материалистическим учением, в своей теории абсолютизировал этот материалистический принцип и распространил его на область идеального, претендуя на универсализм своих идеологических постулатов. И именно здесь он, превышая свои гносеологические полномочия, вступает в конфликт с традиционной религией, претендуя на роль универсального миропонимания, проявляя при этом со своей стороны тривиальный религиозный фанатизм по отношению к своему идеологическому конкуренту. Однако история существенно пригасила этот «религиозный» пламень коммунизма, и ныне ничто не мешает нам трезво посмотреть на его остывшее материалистическое естество и найти ему адекватное, достойное его христианских предпосылок, место в системе человеческого мировоззрения – но не на небе, а на земле, оставив «богово Богу, а кесарю кесарево». Материализм как «религиозная» доктрина – основной парадокс религиозного пафоса русской революции. Объективно на рубеже XIX – XX веков в России сошлись в одной исторической точке два параллельных и взаимосвязанных духовно-мировоззренческих процесса: неудержимое развитие и торжество научно-материалистического миропонимания, и повсеместное ослабление религиозно-церковного отношения к реальной жизни. В результате на гребне революции одно преобразовалось в другое: материализм приобрел в общественном сознании религиозныйстатус, а религия перестала быть сколько-нибудь значимым фактором общественной жизни. В связи с этим русская революция в одной из своих многочисленных проекций может быть понята как революция «религиозная», где на место религиозного идеализма был установлен религиозный материализм, т.е. вера во всепобеждающую силу науки, материалистического понимания истории, общества и человека. Марксизм здесь пришелся вполне кстати, оказавшись идеальным манифестом нового религиозно-материалистического откровения, сочетавшего в себе возвышенную гуманистическую устремленность в будущее и на вид вполне реальные «научные» пути его практического осуществления. Сама концепция социализма весь XIX век формировалась исключительно в русле материализма, и не потому, что социализм как таковой лишен духовного смысла, а лишь потому, что такова была «мода истории». В итоге построение социализма в советской России происходило исключительно на «научно-материалистической» основе, и присущий этому процессу «религиозный» пафос лишь усугублял принципиальные теоретические ошибки, издержки и перекосы этого строительства. Негативность исторического опыта построения социализма всецело определялась именно дефектом материалистического миропонимания, ограничивающим по существу духовную идею о человеческом братстве и равенстве («все же вы братья») до утилитарно-плоской системы справедливого распределения материальных благ. Марксова материалистическая концепция экономического человека изначально перечеркнула всю исходную духовно-нравственную составляющую социализма, лишив его одухотворяющего христианского начала. Неоправданная претензия материализмазаменить собою духовноеначало естественным образом не состоялась, а лишенное истинного духовного питания советское общество в итоге иссякло именно в своем идейном (духовном) основании. Тотальность коммунистического миросозерцательного догматизма сковала свободное дыхание идеального в русском самосознании, полностью парализовав его развитие в религии, философии и культуре. Лишившись источника своей духовной силы, русский человек внутренне начал незаметно чахнуть. Поэтому так парадоксальна, невидима и беспричинна смерть, казалось бы, с виду вполне здорового и мощного «телом» государства – в его легких закончился кислород… Вот как пророчески писал об этом Н.Бердяев: «Лучший тип коммуниста, т.е. человека целиком захваченного служением идее, способного на огромные жертвы и на бескорыстный энтузиазм, возможен только вследствие христианского воспитания человеческих душ, вследствие переработки натурального человека христианским духом. Результаты этого христианского влияния на человеческие души, часто незримого и неземного, остаются и тогда, когда в своем сознании люди отказались от христианства и даже стали его врагами. Если допустить, что антирелигиозная пропаганда окончательно истребит следы христианства в душах русских людей, если она уничтожит всякое религиозное чувство, то осуществление коммунизма сделается невозможным, ибо некто не пожелает нести жертвы, никто не будет уже понимать жизни как служение сверхличной цели, и окончательно победит тип шкурника, думающего только о своих интересах»[5], – к сожалению, это самый точный диагноз, который можно поставить современному российскому обществу. Аналогичным религиозно-обусловленным феноменом является и атеизм коммунизма. По своим формальным основаниям он связан с общим смещением общественного сознания XIX века от идеализмак материализму, но, по сути, происходил как смена приоритетов веры, от веры в Бога – к вере в человека. По большому счету, этот переход не является выходом за рамки религиозной проблематики, но остается сугубо христианским вопросом, заключенном в евангельской идее богочеловечества Иисуса Христа. В рамках этого христианского вопроса и находятся истоки русского атеизма. На примере «центральной фигуры русской мысли и самосознания XIX века» В.Г.Белинского Н.Бердяев так описывает это внутреннее мировоззренческое смещение: «В Белинском русский революционный социализм эмоционально соединяется с атеизмом. Истоком этого атеизма было сострадание к людям, невозможность примириться с идеей Бога ввиду непомерного зла и страданий жизни. Это атеизм из морального пафоса, из любви к добру и справедливости…. Русские из жалости, сострадания, из невозможности выносить страдание делались атеистами. Они делаются атеистами, потому что не могут принять Творца, сотворившего злой, несовершенный, полный страдания мир. Они сами хотят создать лучший мир, в котором не будет таких несправедливостей и страданий»[6]. Не забывая обо всей пагубности подобного «чисто человеческого» решения предвечной Богочеловеческой задачи христианства, можно, тем не менее, отметить, что в истоках русского атеизма не было откровенного богоборчества (по типу ницшеанского), основанного на гордом индивидуализме; это был атеизм не возношения, а жертвы, – отрицание высокого, но отвлеченного идеализма, ради страждущей и несовершенной материальности с целью ее преображения. В этом христианском мотиве жертвенного нисхождения к «во зле лежащему» миру и состоит основная религиозная тайна русского коммунистического атеизма. Таким образом, будучи по своей методологии наукой, по своей идеологии коммунизм остаетсяверой – верой в человека и человечество, в историческое «светлое будущее». Без этой живой веры коммунизм сам по себе как социально-экономическая теория мало что значит, без нее он не стал бы ни общепризнанной революционной теорией, ни, тем более, фактом реальной истории. При этом вера в светлое будущее человечества очевидным образом перекликается с христианской верой в конечное обновление мира, где будет «новая земля и новое небо», и, в связи с этим, может пониматься как одна из разновидностей хилиазма. В апокалипсисе признается победа христианской правды в рамках земной истории (на «тысячу лет»); и это дает определенное основание вере в совершенствование человека и общества, не исключая полного преображения мира за рамками истории. Поэтому связь коммунизма с хилиазмом может рассматриваться не только в условном виде, но и прямо в контексте пророчества Иоанна Богослова. Это обстоятельство позволяет более уверенно рассматривать русский коммунизм в качестве закономерного элемента русской христианской истории, как одну из стратегических проекций ее мессианских устремлений. Вне мессианства немыслима Русская идея, и в этом смысле вопрос о коммунизме остается для России по-прежнему открытым. В последние годы в общественной мысли по отношению к коммунизму и социализму господствовал дух огульного отрицания, основанного чаще на поверхностно-эмоциональном упрощенчестве, чем на спокойном и объективном анализе. Это во многом определялось общей политической горячностью и целенаправленным давлением СМИ, подающих социалистический этап русской истории в однозначно негативном виде. Однако подобное упрощенчество есть недопустимое историческое легкомыслие! Если мы действительно озабочены истинным национальным самопознанием, если мы действительно хотим понять духовно-исторический смысл происходящего, то должны отнестись к этому вопросу предельно ответственно и трезво, как того требует собственная национальная история. Историю нельзя упростить, выкинув из нее тот или иной неудавшийся фрагмент, ибо все в ней – непрерывный поток национального духа, и если мы хотим вновь вступить в этот поток, то должны постараться понять ее логику максимально честно и искренне. Особенно, когда это касается тонких религиозно-идеологических процессов. Сейчас происходит восстановление естественного баланса религиозного и материалистическогов общественном сознании и ничто не мешает глубокому и всестороннему переосмыслению русского коммунизма на основе традиционного христианского миропонимания: ни идеологических, ни философских, ни догматических преград такому переосмыслению не существует. Что означают религиозные предпосылки коммунизма? Насколько глубоки его христианские основания? Как реализовать неисчерпаемый религиозный потенциал народного духа в действенную идеологию национального возрождения? Все это актуальнейшие вопросы современного русского самосознания. Острота и неизжитость национального исторического кризиса взывают к необходимости подобного переосмысления, новому пониманию социализма и коммунизма в контексте тысячелетней русской истории. Не поняв до конца духовно-идеологические уроки своей недавней истории, мы никак не сможем осознать и ее ближайшее будущее. В этом отношении конечное понимание коммунизма в его религиозном, эмпирическом, идеологическом и историческом смысле невозможно вне рассмотрения его отношений с Церковью. Глубокое осмысление этой темы, видимо, принадлежит будущему, однако основные связи очевидны уже сейчас. Так, если попытаться определить одним словом главную «религиозную ошибку» коммунизма, то этой ошибкой оказывается человек, точнее, полное игнорирование его внутреннего духовно-онтологического существа. При всей правде внешней социально-экономической схемы коммунизма в нем не было никакого реального антропологического содержания. Н.Бердяев пишет: «Mapкcизм cтaвит пpoблeмy oбщecтвa, нo нe cтaвит пpoблeмy чeлoвeкa, для нeгo чeлoвeк ecть фyнкция oбщecтвa, тexничecкaя фyнкция экoнoмики. …О нoвoм чeлoвeкe, o нoвoй дyшeвнoй cтpyктype мнoгo гoвopят в coвeтcкoй Poccии… Ho нoвый чeлoвeк мoжет явитьcя лишь в тoм cлyчae, ecли чeлoвeкa cчитaют выcшeй цeннocтью. Ecли чeлoвeкa paccмaтpивaют иcключитeльно кaк киpпич для cтpoитeльcтвa oбщecтвa, ecли он лишь cpeдcтвo для экoнoмичecкoгo пpoцecca, тo пpиxoдитcя гoвopить нe cтoлькo o явлeнии нoвoгo чeлoвeкa, cкoлькo oб иcчeзнoвeнии чeлoвeкa, т.e. oб yглyблeнии пpoцecca дeгyмaнизaции»[7]. Но даже в этой служебной функции человек оказался далеко не тем прочным «кирпичом», из которого можно бы было построить «здание коммунизма», как предполагали марксисты, а ненадежным, аморфным материалом. Коммунизм – это идеальная схема. И если она не наполнена живой реальностью, то она «не работает». А живая реальность – это человек во всем многообразии и глубине его иррациональных духовно-психологических проявлений. Учесть эту иррациональность, осознать ее логику и подчинить какому-то сознательному управлению может лишь религиозная методология, способная заглянуть в самые потаенные уголки человеческой души. Для русского человека такой духовной методологией, безусловно, является православие, и величайшей ошибкой строителей коммунизма начала XX века было воинствующее безбожие и отрицание Церкви. Церковь как социальный институт, конечно, представляла определенную преграду для нового переустройства общества, но Церковь как исключительная кладезь онтологических знаний о человеке могла бы послужить той внутренней опорой в воспитании нового человека, которой так не хватало коммунистической теории. Тем более, что предпосылки к такому сближению и открытость православного сознания к новым социально-историческим реалиям в начале века в России существовали. Имеются в виду не те либеральные тенденции в Церкви, которые понимались как «обновленчество», а более глубокое и фундаментальное течение в православной философской среде, которое иногда определялось как новое религиозное сознание. Виднейшими представителями этого течения русской философской мысли были Н.Бердяев, С.Франк, С.Булгаков, П.Флоренский, Н.Лосский, И.Ильин, Л.Карсавин и многие другие. По существу весь русский религиозно-философский ренессанс, начиная с В.Соловьева, являлся объективным, очень перспективным по своему потенциалу мировоззренческим началом, которое, безусловно, должно было быть включено в новое становление русского национального самосознания. Так как именно русская религиозная философия содержала и активно развивала в себе христианское осмыслениесоциума во всех его духовно-исторических, социально-политических, антропологических и национальных аспектах. Однако жесткие космополитические силы, стоявшие у начала становления структуры молодого социалистического государства, безжалостно отсекли эту живую ветвь на древе русского православного миропонимания. В 1922 году большинство виднейших представителей русской религиозно-философской мысли были насильственно высланы из России. Подразумевалось, что эта мысль не только излишня в новой коммунистической России, но является препятствием для становления «истинно коммунистического» общественного мировоззрения. Между тем религиозно-философская традиция начала века не являлась антагонистической оппозицией социалистическим тенденциям новой России. Об этом говорят многочисленные факты, начиная с того, что многие из названных мыслителей в начале своего философского становления прошли через искушение марксизмом и социализмом, и кончая достаточно активным включением некоторых их них в институты нового общества (Бердяев, Булгаков, Флоренский). Несмотря на всю неприглядность большевистской диктатуры начала века, некоторые из них (Бердяев, Булгаков) до конца своих дней допускали возможность появления в истории христианского социализма, а такие мыслители как Ф.Степун и Г.Федотов оставались активными его апологетами, являясь в то же время последовательными антикоммунистами. Перспективным было и движение евразийцев (П.Савицкий, Н.Трубецкой, Л.Карсавин и др.), видевших за русской революцией выход к новой, отличной от Запада, евразийской цивилизации. Кроме того, сама православная Церковь в лице Патриарха Тихона, понимая, что новая власть – это «всерьез и надолго», в конечном итоге, готова была согласиться с объективным характером новых исторических условий, что фактически и подтвердил митр. Сергий (Старгородский) в декларации 1927 года. В православной литературе часто с недоумением относятся к некоторым странным, с точки зрения здравого православного смысла, фактам революционного периода (решение Св. Синода о признании Временного правительства, отречение Государя, практика выбора епископов и т.д.), подразумевая за этим помутнение церковного сознания, или заговор, или предательство, кроме того прямого понимания, что все это, в первую очередь, – проявление объективной исторической реальности. Государственный организм есть целостное образование и все исторически обусловленные (т.е. объективные) изменения в нем (экономические, социальные, духовные) происходят взаимозависимо. Тем более это относится к Русской Церкви конца XIX – начала XX века являвшейся по своему статусу и характеру глубоко интегрированной государственной структурой. Поэтому все те мировоззренческие (точнее идеологические) изменения, которые происходили и накапливались в обществе, в равной степени были свойственны и Церкви. Более того, Церковь и общество в России на рубеже веков формально даже невозможно отделить друг от друга, т.к. юридически и бытийно вся гражданская инфраструктура государства была насквозь пропитана церковными установлениями, а абсолютное большинство населения были крещеными чадами Церкви. Поэтому попытки сейчас, задним числом, выделить Церковь начала XX века из реального исторического текста, представить ее в автономном идеально-отстраненном виде и тем самым снять с нее историческую ответственность за произошедший разворот русской истории представляются совершенно несостоятельными. Все произошедшее с Россией в начале XXвека может рассматриваться только в комплексе экономических, политических, духовных и мировоззренческих проблем российского общества того времени, особенно если понимать эти события как кризис национального самосознания. В таком контексте место и роль Церкви становиться определяющей(!), что требует соответствующего непредвзятого рассмотрения и самоанализа. Мы достаточно часто слышим призывы к покаянию русского народа; но не следует ли говорить о покаянии Церкви как пастырского института, не сумевшего удержать русский народ от глубокого атеистического падения. В чем причины утраты христианского смысла национально-государственного бытия? На каком уровне произошел разрыв между христианской истиной православия и ее социальной реализацией в общественной жизни? Без подобной внимательной и скрупулезной «ревизии» церковно-государственных отношений конца XIX – начала XX века, нынешние надежды некоторых православных кругов восстановить нечто подобное по формальному историко-каноническому лекалу, могут сослужить очень плохую службу как для государства, так и для Церкви: превратившись для государства в очередной политический фарс, а для Церкви – в очередную национально-историческую трагедию. Все это говорит о том, что отношения коммунизма и христианства, реального социализма и христианской Церкви, должны иметь двустороннее осмысление, т.к. то и другое во многом (если не во всем) взаимообусловлено и взаимосвязано как в историческом, так и в мировоззренческом отношении. Анализируя этот аспект русского коммунизма, Н.Бердяев писал: «Xpиcтиaнe, обличaющиe кoммyниcтoв зa иx бeзбoжиe и зa aнтиpeлигиoзныe гoнeния, нe дoлжны были бы вcю винy вoзлaгaть иcключитeльнo нa этиx кoммyниcтoв-бeзбoжникoв, oни дoлжны были бы и нa ceбя вoзлoжить чacть вины, и знaчитeльнyю чacть. Oни дoлжны были бы быть нe тoлькo oбвинитeлями и cyдьями, нo и кaющимиcя. Mнoгo ли xpиcтиaнe cдeлaли для ocyщecтвлeния xpиcтиaнcкoй пpaвды в coциaльнoй жизни, пытaлиcь ли oни ocyшecтвлять бpaтcтвo людeй бeз тoй нeнaвиcти и нacилия, в кoтopыx oни oбличaют кoммyниcтoв?»[8].
Новый Вавилон Социализм иногда называют христианством без Бога. Здесь очень точно отражается соблазн упрощения христианской социальной идеи до уровня формального подхода. В этом смысле социализм предстает как попытка установить по-христиански справедливое общество без его действительного христианского преображения, путем чисто внешних социально-экономических мероприятий: отменой частной собственности, эксплуатации, уравнительным распределением, всеобщий занятостью, социальными льготами и т.д. С одной стороны, это может показаться наиболее прямым и непосредственным путем к «заветной цели» – совершенному обществу; но с другой приводит новое общество в тупик, так как, достигнув первой (материальной) цели преобразований, оно теряет смысл и направление дальнейшего развития. Дальнейшее развитие ничем не обусловлено: ни рыночной погоней за прибылью, ни коммунистической верой в будущее, ни христианским стремлением к совершенству. Такое общество оказывается идеологически и исторически неполноценным, а само христианское содержание социального идеала остается не раскрытым. На этом пути социализм, по существу, не выходит за рамки старой системы ценностей. Как писал еще В.Соловьев: «То обстоятельство, что социализм изначала – даже в самых идеалистических своих выражениях – ставит нравственное совершенство общества в прямую и всецелую зависимость от его хозяйственного строя и хочет достигнуть нравственного преобразования или перерождения исключительно лишь путем экономического переворота, ясно показывает, что он, в сущности, стоит на одной и той же почве с враждебным ему мещанским царством – на почве господства материального интереса. У обеих сторон один и тот же девиз: "О хлебе едином жив будет человек"»[9]. Действительно, социализм в марксистской трактовке изначально оказался ограничен в своем мировоззренческом (методологическом) подходе образом своего антипода – буржуазно-мещанским духом капитализма. Марксистский социализм как простой антитезис капитализму оказался целиком вписанным в его систему координат: материализм, прагматизм, утилитаризм, мещанство, бездуховность и т.д. В своих самых высоких (псевдорелигиозных) мировоззренческих чаяниях, таких, как вера в человека, в светлое будущее, в прогресс и т.д., марксизм фактически не преодолел «земного притяжения» духа буржуазности – материалистического понимания ценностей личной и общественной жизни. И это есть трагедия и вина марксизма, которая, по словам Ф.Степуна, «…заключается в предательстве социалистического предчувствия новой жизни, новой культуры, нового человека… Вдумываясь в основные положения марксизма, неизбежно приходишь к выводу, что его идеология есть не что иное, как точная теоретическая транскрипция типично буржуазного чувства жизни и тем самым акт вероломного предательства только еще нарождавшегося социалистического мирочувствия формам и законам буржуазного сознания»[10]. Тут же можно вспомнить и слова о. Сергия Булгакова о том, что если социализм и грешит, «то конечно, не тем, что он отрицает капитализм, а тем, что он отрицает его недостаточно радикально, сам духовно пребывая еще в капитализме»[11]. Будучи (по рождению) в одной мировоззренческой плоскости с капитализмом, играя по его правилам, выступая как его антипод, а фактически как «материалистический» двойник, социализм XX века был изначально ограничен в своем целеполагании и историческом творчестве. Он не смог реализовать свои высшие устремления, решая вопрос о социальной справедливости лишь на количественном уровне, так и не перейдя к качественно новому типу общества, тайна которого – в духовном преображении социальных отношений. «И коммунизм, и социал-демократизм бессильны в последнем счете одним и тем же бессилием – невозможностью внутреннего, духовного возвышения над своим врагом – буржуазией», – писал по этому поводу Ф.Степун[12]. Осуществив практическую реализацию новых социально-экономических хозяйственных отношений, социализм, тем не менее, оказался неспособным явить нового человека – основу нового общества. В узких материалистических рамках антикапиталистической методологии осуществить духовное преображение человека и человеческих отношений представляется невозможным. В этом принципиальная причина несостоятельности материалистической трактовки социализма. Что же за общество было построено в Советском Союзе? Ответить на этот вопрос не так и просто, ведь само понятие социализм в историческом аспекте достаточно неопределенная социально-экономическая категория. Существует много определений того, что это было: казарменный социализм, государственный капитализм, мобилизационный социализм и т.д. Например, И.Фроянов специфику русского социализма XXвека трактует как «социально ориентированный государственный капитализм»: «Государственным капитализмом эта система являлась потому, что ее характеризовали наличие монопольной государственной собственности, отчуждение непосредственных производителей от средств производства, присвоение прибавочной стоимости и эксплуатация трудящихся, монопольно высокие цены и т.д. Социально ориентированной она была потому, что ей были свойственны огромные общественные фонды, бесплатное образование и медицинское обслуживание, бесплатное предоставление жилья и низкая квартплата, материально подкрепленное государством право на отдых, всевозможные дотации, всякого рода льготы и многое другое»[13]. Однако данное определение при всей его историко-экономической полноте не отражает органической цельности и национальной специфики состоявшегося в России социалистического строя. В этом определении присутствует некоторая противоречивая антитеза и даже антагонистичность средств и целей (государственно-монопольный способ эксплуатации и государственное же распределение социальных благ), отрицающих друг друга. Словно государство и общество разделилось само в себе. Между тем, следует признать, что построенный в России социально-экономический строй следует все-таки определить единым понятием – «социализм», т.к. весь комплекс социально-экономических отношений укладывался в рамках единой идеологии социализма, понимавшей государство как непосредственного и единоличного гаранта реализации социальной справедливости на всем диапазоне экономической деятельности от производ
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-12-10; просмотров: 141; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.217.241.235 (0.016 с.) |