Идеологический синтез патриотизма

 

Объективная парадоксальность православно-коммунистического патриотизма ставит национальное сознание перед дилеммой: считать этот факт политическим недоразумением переходного исторического периода и сохранять на этой основе холодную идеологическую дистанцию середины прошлого века, или увидеть в этом нечто большее – свидетельство глубокой исторической правды, и попытаться понять эту правду как предпосылку нового национально-идеологического единства. Первый вариант есть фактически скрытая форма продолжения «гражданской войны» начала XX века, и он ведет в никуда. Второй же, наоборот, способен исцелять кровавые раны прошлого и открывает принципиально новые горизонты национального будущего.

Очевидно, что путь продолжения внутренней идеологической борьбы «до победного конца» для России губителен. Опыт XX века и нынешняя национальная трагедия должны привести нас к новой идеологической альтернативе – идеологии национально-исторического единства. Такому взгляду на собственную историю, при котором она предстает не в форме абсурдных противоречий, а в форме целостной мировоззренческой традиции, понимаемой в общем виде как русская идея. Выделение основных несущих доминант русской идеи в ее современном звучании и есть реальная задача патриотического синтеза. Государство невозможно вне целостной национальной идеологии, к этому общему знаменателю и должны быть сведены все достойные национального внимания традиционно-исторические мировоззренческие ценности. Необходимо смелее разрабатывать смежные идеологические области, понимать русскую историю не в контексте той или иной идеологической доктрины, а в единстве национальной судьбы, как целостное становление национального духа. «Сегодня выживание России и русского народа, – пишет митрополит Иоанн, – зависит от того, как скоро смогут православные, национально-патриотические силы сформулировать и представить обществу четкую, ясную, осмысленную идеологию русского возрождения – поддержанную конкретной, практической, положительной программой, включающую в себя все важнейшие области человеческого бытия от религии до экономики, опирающуюся на многовековой исторический опыт народа»[2].

Каков же объективный смысл «православно-коммунистической патриотической антиномии»? И каковы пути его позитивной исторической реализации? Возможен ли подобный идеологический синтез патриотизма?

Надо сразу отметить, что сами по себе, как сложившиеся системы мировоззрения, православие и коммунизм несоединимы. Любые компиляции и поверхностные наложения одного на другое здесь не уместны. Но они соединимы и находят вполне различимое совместное звучание в контексте той части русской идеологии, которая проявляет себя в истории как Русская идея, являясь своего рода ее полюсами. На базе «русской идеи» и может состоятся идеологический диалог православия и коммунизма в качестве очередного этапа ее исторического становления. То есть вопрос отнюдь не состоит в том, чтобы «слепить» из православия и коммунизма нечто третье – некий идеологический гибрид для утилитарного политического потребления, а в том, чтобы раскрыть на основе их взаимного диалога современное звучание национальной идеи, прочесть ее новое историческое задание. В «патриотической антиномии» православия и коммунизма заложен огромный идеологический потенциал, который может (и должен) быть реализован лишь в наше время, как время нового стратегического самоопределения нации. Именно сегодня оба плюса этой антиномии объективно находятся на максимально приближенном расстоянии, будучи объединены единым полем патриотизма и задачей преодоления глубочайшего исторического кризиса. Интенсивность этого поля такова, что достаточно лишь открыть границы сознания, чтобы начался процесс нового национально-исторического творчества.

При этом можно выделить три основных уровня возможного православно-коммунистического диалога (или идеологического синтеза), на которых наиболее отчетливо проступают соответствующие объективные предпосылки – политический, исторический и онтологический (религиозно-философский).

Политический уровень рассмотрения «православно-коммунистической антиномии» вскрывает наиболее острые, важнейшие и доныне не решенные задачи широкой патриотической консолидации, где данные две силы объективно являются ключевыми и определяющими. «В современном российском обществе, – пишет А.Панарин, – есть только два социальных института, не созданных и не вполне контролируемых архитекторами нового строя. Это коммунистическая партия (КПРФ) и Православная Церковь. С точки зрения новой либеральной ортодоксии, эти институты – реликты ушедшей эпохи, не имеющие настоящего оправдания в рамках современного порядка. С точки зрения политтехнологов властного управления, они – вызов системе, с подозрением относящейся ко всему тому, что не ею создано. И КПРФ, и Православная Церковь, в отличие от большинства структур стилизованной оппозиции, не созданы в недрах тайных государственных лабораторий, а представляют продукт самой истории»[3]. Действительно, именно здесь, в самой истории, берет свою живую энергетику реальный патриотизм «белой» и «красной» оппозиции, и, казалось бы, данный исторический фундаментализм есть достаточное основание для совместного политического действия по предотвращению национальной катастрофы. Но оказывается, скорее, наоборот: при всей убежденности и фактической данности общей православно-коммунистической оппозиции нынешнему режиму, любые попытки политического объединения этих двух сил оборачиваются неудачей. Как показывает опыт многолетней борьбы, прямой политический синтез как патриотический компромисс не проходит. Вот как об этом досадном патриотическом откровении пишется в одной из статей: «Получившая широкое распространение в последние годы идея «объединения всех патриотов России» (порожденная, возможно, самыми благими намерениями честных идеалистов) не выдержала испытания грубой и беспощадной реальностью. Сегодня это является очевидным фактом, и следует принять этот факт как данность – сколь болезненно ни было бы расставание с привычными иллюзиями. За прошедшие годы самые разные инстанции призывали «всех честных патриотов», оставив частные разногласия, объединиться «во имя интересов России», и победа объединенных народно-патриотических сил стопроцентно гарантировалась. Однако при соприкосновении с действительностью столь возвышенное понятие, как «интересы России», оказалось, к разочарованию иных его простодушных апологетов, не столь однозначным и бесспорным, каковым оно представлялось при абстрактном рассмотрении»[4]. То есть практический опыт констатирует, что внутренние идеологические барьеры, при всей их скрытой второстепенности и неактуальности, перед лицом конкретной задачи общепатриотического единства, оказываются практически непреодолимыми… И этот факт должен быть осознан с полной патриотической ответственностью, слишком велика здесь ставка: или «идеологические принципы» – или Россия! Пятнадцать лет так называемых реформ на фоне беспомощного гула патриотической оппозиции – это патовая идеологическая ситуация («историческая ловушка», по выражению С.Кара-Мурзы), которая может продолжаться сколь угодно долго. Растягивание патриотического электората как единого потенциала по двум идеологическим полюсам (на «белых» и «красных»), гарантирует полное торжество абсолютно безыдейной партии власти способной лишь на демонтаж и утилизацию российской государственности. Надо понять эту проблему как ключевой политический вопрос национального возрождения. Без его решения Россия не сможет сдвинуться с места…

Таким образом, политический аспект «патриотической антиномии» обнажает безусловную необходимость православно-коммунистического идеологического диалога как важнейшую предпосылку национального возрождения, причем диалога такой глубины, позитивности и предметности, который позволит выработать реальные общественно-идеологические приоритеты, способные стать твердой опорой политического единства. В конечном итоге, решение данной задачи должно завершиться формированием идеологии государственного патриотизма, или шире – идеологии возрождения. Этот политический вывод еще раз говорит о том, что невозможно решение патриотических задач без преодоления идеологических противоречий национального самосознания. И, с другой стороны, невозможна выработка адекватной времени идеологии без опоры на реальные патриотические приоритеты общества. Доверившись этому закону зависимости идеологии и патриотизма и вступив на путь идеологического диалога на патриотическом основании, мы ничего идеологически не теряем (как может показаться на первый взгляд), ибо патриотизм – самая непосредственная реальность национального бытия и она не может быть ложной! Наоборот, в своей сверхрациональной истинности патриотизм защищает самые сокровенные ценности национальной жизни, которые лишь обогащают любую идеологию, делая ее истинным и действенным отражением национального самосознания.

Более того, только вступив на путь идеологического диалога, патриотическое чувство находит свою полноту и завершение как приобщение к соборному, сверхличному звучанию национальной идеи, раскрывающейся в истории только как всеобщее, общественное действие. «По своему идеальному моменту история – это совокупное, соборное действие; настоящий исторический акт всегда может быть лишь нашим, а не только моим»[5], – писал Н.Болдырев. В этом и состоит тайная сила патриотизма, когда частная воля многократно усиливается единым духом общего действия как подтверждение его абсолютной истинности и необходимости. И чем глубже это общее, чем шире единодушие национальной воли, тем мощнее проявляет себя патриотическая энергетика, вступая в итоге в непобедимую фазу резонансного звучания. Это и есть путь идеологического диалога как единственный способ обретения глубокого, осмысленного в своей исторической полноте национального единства, как открытие «второго дыхания» у начинающего впадать в политическое отчаяние реального (православно-коммунистического) патриотизма.

Исторический уровень рассмотрения «патриотической антиномии» представляется наиболее сложным и противоречивым в силу необратимости исторических фактов и сугубой трагичности православно-коммунистических отношений XX века. На первый взгляд, такая попытка представляется совершенно бесперспективной. И это было бы действительно так, если бы история представала перед нами исключительно в виде неисправимого прошлого. Однако история как живой поток национального бытия имеет не только прошлое, но и будущее – и лишь в целом своем облике она предстает как единая национальная история. То есть конечный смысл любого исторического явления, равно и любой исторической эпохи, читается лишь в контексте единой истории, то есть в контексте будущего. И с этой точки зрения «православно-коммунистическая антиномия» - отнюдь не безнадежная задача.

Стоя сегодня в переходной полосе настоящего, в состоянии полной исторической неопределенности (в точке бифуркации), чрезвычайно важно сохранить чувство преемственности, единства и цельности национальной истории, чтобы суметь до конца понять ее логику и уверенно осознать ее будущее. То есть история, будучи по определению единой историей, требует и единого прочтения как главного условия актуализации будущего. Если мы в силу своих косных идеологических установок пытаемся упростить историю, выкидывая из нее те или иные ее этапы как безнадежно «ошибочные», то мы демонстрируем лишь собственную близорукость, субъективизм и узость мышления. На этом пути мы никогда не найдем «врата будущего». И это очень хорошо понимают те, кто хотел бы видеть русскую историю законченной уже сегодня.

Можно вполне согласиться с Г.Зюгановым, когда он пишет об этом аспекте нынешней ситуации: «На уровне политической идеологии сильнейшим средством подавления российского национального самосознания, главным орудием его раскола и пресечения здравой исторической преемственности являются непрекращающиеся попытки антагонистически противопоставить в умах людей "белую" и "красную" национальные идеи. Общественное мнение стремятся убедить в том, что дореволюционный и советский периоды нашей истории полярно противоположны, непримиримы по форме и содержанию. Понятно, что закрепление такой мифологемы надолго, если не навсегда, исключило бы возможность целостного, неразрывного восприятия отечественной истории, ее конструктивного осмысления и изучения. Историческая память народа оказалась бы безнадежно искаженной и изуродованной, что дало бы возможность манипулировать ею, искусственно формулируя обоснования разрушительных, антинародных идеологических схем. В этом случае наше самосознание окажется в состоянии непрерывного смятения и раздора, исключающих его оздоровление, гармонизацию, в конечном итоге – возрождение всенародного соборного единства, которое призвано спасти страну перед лицом нынешнего хаоса и грядущих испытаний»[6]. К этому остается только добавить, что именно потому, что в умах людей и доныне продолжает культивироваться «белая» и «красная» национальные идеи, такая внешняя манипуляция общественным сознанием принципиально возможна и неизбежна. Мы не защитимся от этой манипуляции иначе, как преодолев в собственном сознании идеологические барьеры прошлого ради единой идеологии будущего.

Патриотизм как чувство опирается не только на ценности исторического прошлого, не в меньшей степени оно живет и чувством национального будущего, и в этом обретает активность к историческому творчеству. Именно в контексте будущего идеологический диалог внутри «патриотической антиномии» наиболее перспективен и необходим, так как здесь, перед лицом новой исторической свободы, отпадают непримиримые противоречия, размягчаются застаревшие стереотипы и открываются новые идеологические горизонты. «Будущее начинается сегодня…» – значит уже сегодня мы должны проявить образ единого будущего.

Чего стоит временный (тактический) патриотический союз православных и коммунистов, если он не наделен чем-то большим?… Чтобы потом вернуться «к своим баранам», вновь развернуть внутреннее идеологическое противостояние в своей полноте и силе? Тогда такая оппозиция действительно не имеет смысла; в этом нет никакой диалектики(!): ни исторической, ни политической, ни духовно-идеологической. Поэтому ничего и не происходит. Таким образом, в первую очередь необходимо обрести новую, объединяющую идеологическую платформу как единственный реальный фундамент будущего. Если мы к этому не готовы, если в нашем сердце и сознании еще сохраняется взаимная идеологическая неприязнь, то это означает, что разгоревшаяся когда-то внутри национального самосознания гражданская война продолжается. И если мы собираемся довести эту войну до победного конца (надеясь, конечно, что это будет именно наша победа), то никакого возрождения России, конечно, не будет: нас похоронят вместе, в одной «братской могиле» истории…

В этом смысле особо следует оговорить ту в высшей степени деструктивную для национального самосознания тенденцию отношения к собственной истории (навязываемой в первую очередь СМИ, но активно поддерживаемой и частью «православных»), в которой отрицается смысл и достоинство советского периода национальной истории. Когда история России считается остановившейся где-то на рубеже 17-го года, а все последующее – как сплошное «темное пятно»… Это воистину «рубить сук, на котором сидишь»!..

Если мы воспринимаем коммунистический период нашей истории как провал, как национальное небытие, то тем сами лишаем себя возможности восстановления национальной истории. Мы оказываемся подвешенными в совершенно неопределенном внеисторическом пространстве, без какой-либо точки опоры для дальнейшего исторического развития. История – это непрерывный процесс, и отрицание собственной истории приводит к потере исторической ориентации, адекватности национального самосознания, чувства исторической перспективы, преемственности национальной жизни. Продолжить свою историю мы можем только от того рубежа, на котором она остановилась, то есть из реальности настоящего, найдя и продолжив ее многовековую инерцию, доверившись ее премудрому промыслу, приняв ее новые исторические задания. В новом качестве, в новой преображенной идеологии, в новом всплеске пассионарности, но с той же национальной устремленностью, с той же Русской идеей, обогащенной, укрепленной и развитой опытом недавнего исторического прошлого. В этом оправдание нашей истории, а не слепое и бессмысленное ее отрицание, так выгодное ненавистникам России! Вернуться к этому рубежу – это значит вернуться в историческую реальность, к конкретике нашего сегодняшнего национально-государственного кризиса. Только отсюда, из исторической данности настоящего мы можем начать свое реальное, а не мнимое национальное возрождение.

«Сила Божия в немощи совершается»…– сегодняшнее с виду беспомощное состояние русского патриотизма чревато новым историческим прорывом. Актуализация идеологического потенциала «православно-коммунистической антиномии» способна кардинально преобразить русский патриотизм, придав ему единый позитивно-исторический облик как осмысленную устремленность к будущему. Сокровенный смысл этой устремленности – в движении к светлому идеалу Святой Руси, который был и остается внутренним содержанием нашей истории. Эта цель изначально едина для всех нас, независимо от того, православные мы или коммунисты, или простые, ни во что не верующие обыватели, занятые лишь «хлебом единым», ибо все мы части единой русской истории. И мы не можем уклониться от этой цели, ибо Божий промысел будет раз за разом, несмотря на наши падения, выводить нас на эту единственную узкую тропу, ведущую к светлому будущему. И если принять это как данность, то нет вопросов о недоверии, противостоянии или какой-то вражде; единая цель соединяет нас в единый народ, в единый исторический поток, начало которому – крещение Руси, и конец – та область будущего, где находят свое светлое завершение обетования Христианства. «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» [Мф.18.20] – святая цель многократно увеличит наши силы и то, что сейчас кажется непреодолимым, завтра рассеется как дым, ибо дело Божие не зависит от человеческой немощи, но имеет свою собственную, часто скрытую от людей, всепобеждающую динамику.

Онтологический уровень рассмотрения «православно-коммунистической антиномии» открывает наиболее глубокие (религиозно-философские) основания данного явления, трактуя его как внутреннее духовно-мировоззренческое противоречие национального самосознания. Привычное восприятие считает, что здесь-то как раз никакого позитивного разрешения быть не может в силу радикальной полярности мировоззренческих установок православия и коммунизма. Так цель и смысл человеческой жизни православие видит в небесном (духовном) измерении бытия («Царство Божие не от мира сего»), а коммунизм – как бы исключительно в земном (материальном) стремлении к «светлому будущему» («рай» на земле). Однако данное противоречие – лишь кажущееся. Оно не носит абсолютный характер, т.к. любое целеполагание в будущее в некотором смысле условно, оно не имеет четких критериев для взаимного противопоставления различных доктрин, последнее проявляется лишь в конкретной практике настоящего, которое, конечно же, дает наиболее объективную информацию к размышлению. Но в данном случае нас интересует не политический, а именно онтологический уровень вопроса, как наиболее общая попытка разобраться по существу. Как пишет по этому поводу один современный автор (Н.Ильин), мы не разберемся в политике, пока не разберемся в философии[7].

Н.Ильин в своей работе раскрывает прямую связь между данными областями: по его мнению, основные типы политических движений соответствуют, в общем и целом, основным типам философских учений. Это действительно глубоко не случайное обстоятельство поможет нам глубже осознать нашу нынешнюю политическую и историческую ситуацию. То, что мы получили в результате сугубо политического анализа патриотических реалий российского общества (православие и коммунизм как стороны реального патриотизма), отражает собой чисто философский дуализм: идеализм иматериализм как выражение крайних мировоззренческих подходов в гносеологии. Если не спешить (по еще советской привычке) объявлять данный факт формой непримиримого противоречия, а попытаться понять его онтологическую, методологическую и историческую логику в контексте национального самосознания, то можно прийти к вполне позитивным выводам. Православие и коммунизм в этом контексте, в своем предельном идеальном (и историческом) значении оказываются мировоззренческими полюсами национального самосознания, или (что то же самое) проекциями Русской идеи в ее земном и небесном отражении. То, что эти проекции разошлись в плоскости реальной истории, и составляет природу нынешнего национально-исторического кризиса. И это есть главная философская предпосылка для фундаментального обоснования необходимости новой национальной идеологии, способной преодолеть собой глубокое мировоззренческое противоречие внутри национального самосознания.

Противоположность коммунизма и православия в этом контексте можно рассматривать не как антагонизм, а именно как антиномию, т.е. не как нечто принципиально разнородное, направленное на взаимную аннигиляцию, а как некое целое, представленное в своих крайних мировоззренческих проявлениях. Это целое (Русская идея) и есть содержание русской истории. Такое понимание нынешнего противоречия оборачивается гармонизацией и исцелением национального самосознания, а нынешнее историческое поражение – победой…

В современном понимании идеализм и материализм как два вида мировоззрения, не противоречат друг другу, но по существу дополняют картину мира до полноты и цельности. Это отражает тот факт, что философские подходы условны, реальное же бытие едино в своей духовно-материальной природе. Дело в данном случае не в том, что первично: дух или материя, или что считать первичной субстанцией бытия, а в том, что мир принципиально дуалистичен и содержит и то, и другое как две свои изначальные онтологические основы. «В начале сотворил Бог небо и землю», – уже здесь, в самом начале творения, была «оговорена» эта принципиальная полярность мироустройства, задающая глубокую диалектическую динамику реальному бытию во всех его микро- и макро- проявлениях. И нам ли не учитывать это обстоятельство в нашей «патовой» идеологической ситуации, в постижении диалектики собственной истории?

О Русской идее как национально-историческом феномене, нельзя сказать, что она имеет чисто небесное содержание, точно так же, что она материалистична по своим устремлениям, но то и другое в равной степени отвечает ее историческим заданиям. Найти оптимальное соотношение между земным и небесным Русской идеи, между идеальными заданиями и материальными путями их воплощения в контексте сегодняшних исторических реалий и есть ключевая задача формирования современной национальной идеологии. На этом пути обретается онтологическая правда национального бытия как главное условие гармонизации национальной истории.

Задача сближения небесных (духовных) и земных (социальных) сторон «православно-коммунистической антиномии» на базе Русской идеи не является надуманной, но поставлена перед русским самосознанием всей историей XIX – XX веков, фактом распавшегося на части национально-исторического бытия. Сама история сделала эту задачу поистине актуальной. «Именно перед революцией – пишет Н.Сомин, – произошел новый качественный скачок в осмыслении Русской идеи. Наши выдающиеся религиозные мыслители, причем не только философы, но и писатели, и, в первую очередь, Достоевский, сказали миру новое, неведомое доселе слово. Они поняли, что Русская идея имеет религиозно-социальную природу. Иными словами, в своей исторической миссии Россия должна явить миру праведное общество, строй которого основан на христианских заповедях»[8]. Эта общественно-политическая и духовно-религиозная задача и поныне остается для русской истории открытой.

Таким образом, даже беглый, далеко не полный анализ православно-коммунистической «патриотической антиномии» открывает безусловное позитивное содержание данного общественного феномена, имеющего под собой реальное политическое, историческое и онтологическое оправдание и открывающего тем самым реальные пути для глубокого православно-коммунистического мировоззренческого диалога как главного условия нового идеологического синтеза и формирования Русской идеи XXI века. В этом исцеление национального самосознания, оправдание недавней истории, преодоление нынешнего политического кризиса, выход к новым горизонтам и рубежам национального бытия. Вслушаемся еще раз в мудрое пастырское слово митрополита Иоанна: «Сегодня нам как никогда важно понять, что все происходящее ныне со страной есть лишь эпизод в многовековой битве за Россию как за духовный организм, хранящий в своих недрах живительную тайну религиозно осмысленного, просветленного верой жития. Осознав себя так, сумеем преодолеть тот страшный разрыв – болезненный и кровоточащий, – что стал следствием второй, Великой русской Смуты… Мы больше не можем позволить себе делиться на «белых» и «красных». Если хотим выжить – надо вернуться к признанию целей столь высоких, авторитетов столь бесспорных, идеалов столь возвышенных, что они просто не могут быть предметами спора для душевно здравых, нравственно полноценных людей»[9]. На этой возвышенной ноте и должна строится новая русская идеология, соединяющая в себе духовное (небесное) откровение православия и социальную (земную) правду коммунизма, ибо правда Божия и на небе, и на земле устремлена к безусловному единству.

При этом вопрос не стоит о каком-то новом энтузиазме коммунистического типа, об очередной всеобщей мобилизации нации на исторический рывок в светлое будущее. Нет. Нынешняя задача скромнее: понять и осознать на уровне национального сознания, в свете христианского миропонимания те истины социальной правды и справедливости, которые реально были заложены в социалистической теории XIX века и реализованы в советской действительности XX века. Чтобы не выкинуть их бездумно на «свалку истории» под общий шум государственного обвала, но, наоборот, вернуться к ним, чтобы восстановить на их основе преемственность своей самобытной истории, довести задачу национальной истории XIX–XX в. о справедливом социальном устройстве общества до логического завершения. Именно сейчас этот вопрос может быть поставлен наиболее полно и исторически равновесно: не как теоретический вопрос революционной теории, а как практический вопрос национально-государственного возрождения. Ибо только сейчас мы можем подойти к этому вопросу непредвзято, история повергла в прах все наши идеологические стереотипы, надо начинать все сначала…

Этот вопрос одинаково касается всех правопреемников национальной истории – православных, националистов и коммунистов, именно этим идеологическим силам предстоит выработать новую идею национально-государственного строительства, включающую всю полноту национально-исторических ожиданий. Бытие, ограниченное одной лишь эмпирикой, вне высоких духовных и исторических целей России недостойно, по существу означая конец национальной истории как утрату ее цивилизационного смысла. Существование на уровне простого экономического прагматизма, которое выдается ныне за откровение национально-государственной политики, есть лишь жалкая имитация суверенного государственного бытия, ибо истинная суверенность, самодержавность и самодостаточность государства определяется в первую очередь его способностью творить собственную историю. Что невозможно без осознанной, одухотворенной национальной идеи, воплощенной в конкретные формы государственной идеологии.

 

До сих пор мы говорили о православно-коммунистическом идеологическом синтезе достаточно отвлеченно, ограничиваясь лишь самым общим представлением о соответствующих проявлениях русского мировоззрения. Однако дальнейшее рассмотрение данного вопроса требует более предметного основания. Так идея коммунизма в реальной практике национальной истории предстает пред нами в конкретном облике социализма. А реальным содержанием православия является христианское учение во всей глубине его евангельского понимания. На базе этих двух категорий мы и попытаемся в дальнейшем определить более конкретные очертания новой русской идеологии, проявить глубокую органическую связанность и историческую закономерность мировоззренческих колебаний национального самосознания XX века.

То многообещающее потенциально-идеологическое единство православия и коммунизма, которое мы получили в результате анализа чисто патриотических реалий современного российского общества, конечно же, не следует считать неким аксиоматическим аргументом внутреннего единства христианства и социализма. Это всего лишь методологический прием, придающий данному вопросу непосредственную историческую очевидность и актуальность. Сам же вопрос о соотношении христианства и социализма имеет несоизмеримо более широкую историческую ретроспективу и религиозно-философскую глубину, выходящую далеко за рамки нынешней российской политической ситуации. По-прежнему не претендуя на академический уровень рассмотрения данного вопроса, попробуем, тем не менее, максимально глубоко проникнуть в цивилизационное содержание христианства и социализма в едином контексте генезиса человеческого общества.

 

Часть вторая