Д. Ограничения отправителя на «свободу структурирования»

Настоящий анализ механизмов лингвистической власти отправителя не может завершиться без упоминания фактов, ограничивающих его «власть». Во-первых, это сама действительность, то, о чем идет речь. Отправитель связан тем, что он должен пытаться передать свои впечатления и мысли о действительности (в противном случае его заклеймят за отсутствие контакта с действительностью). Однако наше восприятие активно. И наш контакт с «действительностью» большей частью социально опосредован, иными словами, в значительной степени опосредован через язык. Таким образом, эти ограничения, «накладываемые реальностью», трудно очертить. Художники часто перемещают эти границы, так что не всегда «известно, что есть действительность». Введенное Кожнбским разграничение на «карту» и «территорию» представляет собой попытку решения проблем такого рода.

В дискуссиях о том, что есть «истина», мы сталкиваемся с одной из таких проблем. Легко установить, что утверждение «Осло — столица Англии» — не истинно. Однако гораздо труднее решить «истинно» или «ложно» каждое из следующих утверждений: (1) «Газета X является умеренной», (2) «Газета X является консервативной», (3) «Газета X является реакционной». Взаимоотношения между понятиями «истина—ложь» оказываются сложными еще в одном аспекте. Высказывания The old man is poor и The man is old and poor либо оба истинны, либо оба ложны. Тем не менее, они передают разные утверждения.

Во-вторых, ограничения на отправителя накладывает сам язык, язык как система. При всем желании трудно, используя норвежский язык, сообщить о некоторых понятиях или охарактеризовать общество абсолютно одинаково с точки зрения мужского и женского пола, потому что наряду с прочими факторами, слова для мужчин и женщин имеют столь разный статус. И, как было указано, своим способом концептуализации действительности каждый язык представляет определенную точку зрения.

В-третьих, определенные ограничения накладывает отправитель, и в особенности, представление получателя об отправителе и его отношение к отправителю. В частности, важно, насколько получатель доверяет отправителю (доверие). Однако это в любом случае гораздо более сложная проблема, чем просто вопрос доверия или веры, поскольку, как указывает Аш, отправитель фактически является «частью сообщения». Том самым такое высказывание, как «небольшое восстание — вещь полезная», интерпретируется совершенно по-разному в зависимости от того, кому из политических деятелей приписывается его авторство.

В-четвертых, быть может, самое важное ограничение, накладываемое на возможности отправителя структурировать и обусловливать восприятие получателя — это собственная «свобода» получателя интерпретировать то, что он слышит, и занимать по отношению к этому определенную позицию. Когда выше анализировался базис «языка как инструмента социальной власти», специально указывалось на потенциальную свободу выбора, которая проявляется как в фазе кодирования (отправителем), так и в фазе декодирования (получателем). Свобода выбора при декодировании подразумевает, что получатель ни в коей мере не является беспомощным, попавшим в ловушку языковых механизмов власти отправителя, он не обязан также принимать предлагаемое отправителем структурирование. Поэтому давайте возьмем несколько примеров, которые привлекались для иллюстрации различных механизмов, имеющихся в распоряжении отправителя и посмотрим, каким образом получатель может в действительности отвергнуть и явные и скрытые предложения отправителя по структурированию.

Как мы помним, в своей речи при обсуждении налогов, используя язык определенным образом, президент Джонсон имел в виду, что рост налогов должен быть принят как данное, тогда как Конгрессу предлагалось обсуждать причину увеличения налогов Джонсон в этом случае воспользовался сравнительно тонким языковым или коммуникативным механизмом, чтобы структурировать обсуждение так, как ему это нужно. Однако, есть все основания полагать, что по крайней мере часть оппонентов из состава слушателей отказались принять его предложения по структурированию. Некоторые из получателей, возможно, не позволят поймать себя в ловушку скрытого структурирования, расставленную Джонсоном, они изменят направление и «вступят в бон по поводу предпосылок». Они, таким образом, попытаются превратить обсуждение в дискуссию за или против увеличения налогов. Тем не менее, очевидно, что лингвистическое структурирование этого типа может удасться сравнительно легко, так что получатель «проглотит наживку» и примет скрытое структурирование. Во всяком случае, получатель должен быть постоянно па-стороже, чтобы не вступить в дискуссию по поводу предпосылок,

которые вводит отправитель (ср. все рассмотренные выше лингвистические механизмы, имеющиеся в распоряжении отправителя). Если рассматривать два репортажа о Вьетнаме, где в одном говорится о (1) «американском участии в делах Вьетнами», а в другом — о (2) «американской агрессии во Вьетнаме», то получатель располагает выбором в отношении интерпретации. Он может отнести полученное сообщение либо к факту, иными словами, к ситуации во Вьетнаме, либо к человеку, иными словами, к корреспонденту. В первом случае предложение корреспондента по структурированию возможно будет принято и, таким образом, выбор между (1) и (2) сможет структурировать и обусловить понимание получателем происходящего в о Вьетнаме. С другой стороны, во втором случае получатель будет придерживаться имеющейся у пего интерпретации событии во Вьетнаме, и что бы ни употребил корреспондент: (1) или (2), это определит всего лишь представление получателя о том, каких политических взглядов, по-видимому, придерживается данный корреспондент.

Таким образом, очевидно, что мы сталкиваемся со сложным и запутанным взаимодействием между отправителем и получателем. По поводу этого взаимодействия можно сделать два замечания. Во-первых, в обыденном разговоре отправитель и получатель постоянно меняются ролями. Таким образом, они поочередно будут иметь в своем распоряжении механизмы и инструменты власти, к которым имеют доступ и отправитель, и получатель. Во-вторых, отправитель должен «предвосхитить декодирование получателя». То есть при кодировании отправитель должен попытаться предвосхитить и определить, как именно получатель проинтерпретирует и поймет сообщение на основе своих фоновых знаний и с в о е и точки зрения. Таким образом, получатель косвенно влияет на лингвистическое и коммуникативное структурирование отправителя. В этом чередовании или взаимодействии отправителя и получателя отчетливо видно, что существует базис для «борьбы за власть», т. е. борьбы за то, какие (чьи) предпосылки, какая (чья) точка зрения, какое (чье) использование языка и тем самым какое (чье) структурирование социальной действительности будут приняты в качестве основополагающих.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Настоящая статья не претендует на законченный анализ того, что можно было бы назвать «роль власти в символическом взаимодействии». Цель статьи была двоякой: (1) выявить и в той или иной степени исследовать то, что обычно называется «прагматическими аспектами, пли функциями, языка», и (2) попытаться более систематически связать эти прагматические аспекты с более общим понятием, а именно, с понятием «социальной власти». Понятие власти выбрано потому, что (а) оно является важным параметром в повседневной жизни, который в то же время (б) почти полностью оставался без внимания при изучении языка и коммуникации. Поскольку исследования по языку и коммуникации в настоящий момент, как кажется, характеризуются (а) огромным количеством подробно описанных фактов и в то же время (б) почти полным отсутствием согласованности по основным теоретическим вопросам, мы чувствуем, что не можем завершить эту статью, не сделав хотя бы краткого комментария относительно возможных последствий проведенного анализа для более общих проблем. Наши исследования по проблеме «язык как инструмент социальной власти убедили нас в том, что Румметвейт прав, критикуя основные направления в рамках современной психолингвистики по трем существенным пунктам. Во-первых, on выступает против положения Хомского о том, что изучению использования языка должно предшествовать изучение его структуры. Крайне маловероятно, чтобы все эти структурирующие факторы, участвующие в функционировании языка (фактически имеющие отношение к самой сути языка) могли бы когда бы то ни было быть обнаружены без изучения использования языка. Во-вторых, он выступает против широко распространенной точки зрения, излагающейся в явном виде и, что задачей психологии является установление «процессов, с помощью которых компетенция, описанная лингвистами, усваивается детьми и при соблюдении множества разнообразных условий находит отражение в употреблении». И снова непохоже, чтобы социальным параметрам, таким, как «власть», было отведено сколько-нибудь важное место в лингвистическом описании «компетенции». В-третьих, Румметвейт рьяно критиковал основные лингвистические и психолингвистические направления за исследование языка в вакууме, вне релевантного социального контекста. Почти полное игнорирование тех аспектов языка и его использования, которые связаны с понятием власти, оказалось возможным именно из-за пренебрежения воздействием контекста.

Кроме того, все это эмпирико-теоретические исследования «языка как инструмента социальной власти» проводились в «наивной» надежде на то, что они могли бы выполнить освободительную функцию. Например анализ, подобный тому, который был изложен выше (ч. II), должен насторожить нас против того структурирования и воздействия, осуществляемого языковыми механизмами, которое эксплуатируется в рекламе, в средствах массовой коммуникации, а также в повседневной речи.