Создание алфавитов. Реформы письменности

История цивилизаций и письменностей свидетельствует, что все древние письменности и подавляющее большинство новых систем письма создавались для культово-религиозных целей. Письменность многих мертвых языков, а также языков с бедной традицией письма ограничена исключительно культовыми текстами. Например, все, чем представлено оригинальное рисуночное письмо острова Пасхи, – это дощечки с картинками мнемонического характера (т.е. помогающими запоминать), на которых записаны культовые и мифологические песнопения. Те зачатки идеографической (обобщенно-рисуночной) письменности, которые найдены у современных южноамериканских нецивилизованных народов, представлены записями евангельских преданий, католическим катехизисом, молитвой "Отче наш" и т.п. (Фридрих, 1979, 192-206).

В древности и в средние века конфессиональные нужды были факторами, которые стимулировали многие важные реформы письменности. Из их числа особенно значительные культурные последствия имела реформа еврейского письма, проведенная масоретами на рубеже VII и VIII века*.

Древнееврейское письмо было консонантным, т.е. буквы передавали только согласные звуки, что часто затрудняло точное и единообразное понимание записанного. Масореты ввели специальные надстрочные знаки, позволявшие видеть, какой гласный звук должен читаться в предшествующем слоге. Эти знаки у них назывались "матери чтения"**. И хотя записи с матрес лекционис существовали задолго до появления самых древних библейских источников (Гельб, 1982, 163), однако их усовершенствование и упорядоченное употребление – это заслуга масоретов.

* Масореты (по-еврейски означает 'изъяснители') – ученые раввины, занимавшиеся в период с III по ХУ вв. масорой, т.е. редактированием, кодификацией и толкованием иудейских священных книг (масора переводится как 'предание, изучение'). В библеистике существует понятие "масоретской редакции" (или "масоретского перевода") "Ветхого Завета" (VII – IX вв.). Древнейшие сохранившиеся полные рукописи "Ветхого Завета" передают именно масоретскую редакцию (на еврейском, а отчасти на палестинско-арамейском языке).

** Позже соответствующее понятие вошло во все книги по истории письма в латинском переводе – matres lectionis, 'матери чтения', в русской транслитерации – матрес лекционис.

Переводы Писания и национальные литературные языки

Переводы конфессиональных книг становились крупнейшими событиями в социальной истории многих языков. Писание и литургия на народном языке способствовали его авторитету и утверждению в качестве ведущего канала коммуникации в обществе.

Переводы Писания часто становились материально-языковой базой наддиалектного (общенационального) литературного языка. Например, именно таким объединяющим текстом стал немецкий перевод "Библии", выполненный Мартином Лютером (1522-1534; его "Новый Завет" только до 1558 г. выдержал 72 издания). Аналогичное объединяющее значение имели знаменитая шеститомная Кралицкая Библия "чешских братьев" (1579-1593); сербскохорватский "Новый Завет" Вука Караджича (1847). В своих культурах эти тексты не были первыми переводами Писания*, однако, благодаря авторитету создателей и стилистическому совершенству, они служили образцом правильной (литературной) речи, языковым камертоном для грамматик и словарей.

* Достаточно сказать, что полная чешская Библия была создана уже во второй половине XIV в. (в Славии это был первый перевод Библии на народный язык). 25 полных чешских библейских текстов сохранилось от XV в.

Обогащение лексики и фразеологии

Переводы Писания и использование языка в богослужении, в проповеди, молитве обогащали словарь. Писание на народном языке способствовало интенсивному развитию в языке новых видов речи – аллегорической, абстрактно-философской, экспрессивно-метафорической.

Писание относится к самым читаемым книгам и к наиболее часто звучащим (произносимым) текстам. Поэтому Писание глубоко входит в сознание народа, становясь исключительно устойчивой его частью. Только язык укоренен в сознании народа глубже и прочнее ("фундаментальнее"), чем Писание, но зато Писание само частично проникает в язык – в виде пословиц, фразеологизмов, общепонятных образов и символов. Об этой "пословичности" Писания прекрасно сказано у Пушкина: "Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицею народов; она не заключает уже для нас ничего неизвестного; но книга сия называется Евангелием" (Пушкин А.С. [Рец. на кн.:] Об обязанностях человека. Сочинение Сильвио Пеликко // Пушкин А.С. Поли. собр. соч. М., 1949. Т. XII. С. 99 [курсив Пушкина]).

Вот примеры общепонятных образов и ходячих оборотов, пришедших в наш язык из Св. Писания: альфа и омега, бразды правления, вавилонское столпотворение, в плоть и кровь, в поте лица, взявшие меч – мечом погибнут, во время оно, волк в овечьей шкуре, всей душой, всем сердцем, всемирный потоп, всему свое время, всякой твари по паре, допотопные времена, ждать манны небесной, запретный плод, зарыть талант в землю, земля обетованная, злоба дня, знамение времени, избиение младенцев, как зеницу ока, книга за семью печатями, козел отпущения, колосс на глиняных ногах, краеугольный камень, метать бисер перед свиньями, на сон грядущий, не от мира сего, нет пророка в своем отечестве, плоть от плоти, по образу и подобию, ради бога, святая святых, смертный грех, суета сует, терновый венец, тьма кромешная, хлеб насущный и мн. др. Характерно, что говорящие могут и не знать о библейском происхождении многих из этих выражений. Говоря злачное место, корень зла, не хлебом единым, соль земли или строить на песке, люди не думают, что они цитируют Библию. Они просто говорят на языке, который вобрал в себя образы, ставшие благодаря Писанию крылатыми.

Как правило, фонд библеизмов в языках разных христианских народов в существенной мере совпадает по своей внутренней форме, образному стержню, различаясь лексической оболочкой. Ср. соответствия церковнославянско-русскому выражению хлеб насущный в ряде языков: укр. хл?б насущний, белорусск. хлеб надзённы, словенск. vsakdanji kruh, польск. chleb powszedni, чешск. chléb vezdejsi или kazdodenni chléb, англ. daily bread, нем. taglich Brot и т.д. Библейская образность стала общим культурным достоянием народов, исповедующих Писание.

Начало стилистики

Обращение к высшим силам требовало речи, отличной от обиходной, внятной этим силам. Заговор, заклинание, молитва, табу – в своих истоках это словесная магия, т.е. стремление воздействовать на мир при помощи трансцедентных возможностей слова. Приписывая такие возможности определенным языковым средствам и вырабатывая формы речи, отличные от повседневного обихода, религиозное сознание, в сущности, с о з д а е т эти значения и тем самым создает предпосылки для функциональной и экспрессивной дифференциации языковых средств.

Достаточно строгая конфессиональная иерархия текстов, складывающаяся в религиях Писания, также стимулирует стилистическую дифференциацию языка. Вообще церковная иерархия книг и конфессиональной устной речи (ср. такие несхожие жанры, как священническая молитва в ходе богослужения, проповедь, собеседование при катехизации, надгробное слово и т.д.) усиливает семантическую и стилистическую неоднородность, разноплановость коммуникации и тем самым обостряет внимание говорящих к словесному выражению мысли. Вот почему религиозная иерархия текстов выступает как фактор, организующий книжно-письменную культуру.

VII.

КОНФЕССИОНАЛЬНЫЕ ПОТРЕБНОСТИ
КАК ПЕРВОИСТОЧНИК ФИЛОЛОГИИ

МИФОПОЭТИЧЕСКИЕ ИСТОКИ
ПЕРВЫХ КОНЦЕПЦИЙ ЯЗЫКА