Мнение наивного пользователя языка

Рассмотрим итоги анкетирования, направленных интервью, анализа сочинений на тему Я и мое имя, проведенных с финскими и российскими школьниками и студентами в 1998—2000 гг. Возраст опрашиваемых — 16—24 года. Текст сочинений финских студентов, приводимый в статье, практически не подвергался правке, за ис­ключением неточностей в употреблении падежей и т. п.

Некоторые вопросы анкеты (повторявшиеся в сочинениях и «вплетенные» в ход интервью): Знаете ли Вы, что означает Ваше имя? Нужно ли человеку знать значение своего имени? Нравится ли Вам Ваше имя? Есть ли люди, имена которых Вам не нравятся? От­ражает ли имя характер человека? Влияет ли на жизнь человека его имя? и т. п.

Хотя большинство опрошенных открыто считают, что имя не влияет на характер его носителя, размышления по поводу связи имени и человека свойственны всем (имя походит, подходящее имя, похожее имя, правильное имя, истинное имя и т. п.):

...я считаю, что мое имя мне подходит. Бывает, что когда я впервые вижу какого-нибудь человека и слышу его имя, мне кажется, что этого человека никак не могли бы звать по-другому. Его имя ему подходит. Например, у меня есть подруга, которую зовут Пяйви. Она так похожа на Пяйви (Paivi, от раМ — день), что других имен пред­ставить себе невозможно. Может быть, это от ее веселого, живого

характера.

" Думаю, да (ответ на вопрос анкеты: Влияет ли на жизнь челове­ка его имя?). Если имя нравится, то это отражается на самооценке и т. п. Есть стереотипы, которые повлияют на отношение окру­жающих к носителю данного имени (например, что все Толики — пья­ницы, Олеги — бестолковые, Игори — сами себе на уме и довольно жестокие люди, Татьяны — счастливые, Сергеи — серьезные, Ксюши — скрытные, Никиты — спокойные, порядочные, сообразительные,

честные).

"Несмотря на «научную просвещенность» языкового сознания наивного пользователя, в отдельных фразах, оговорках и т. п. про­слеживается «установка мифологического сознания на внутреннюю связь и тождество имени и его носителя» [7, С.509]. Весьма показа­телен ответ одного российского студента:

На жизнь — нет, возможно, на судьбу (тот же вопрос). Мотивированность имени качествами человекаяносителя и на­оборот отмечается как в финских, так и в российских опросах:

Мне очень нравятся мои имена, особенно в таком порядке, как они есть. Я не могла бы представить себе, чтобы мое звательное имя было Вирпи или Катарийна, хотя они оба мне нравятся. Мне кажет­ся, что я тогда бы была совсем другим человеком, и мне надо было бы вести себя как-то по-другому.

Собственные имена нравятся большинству опрошенных (в особенности, после 18-20 лет. До этого возраста обычно бывают конфликты, о чем далее). Чужие имена могут удивлять и даже раз­дражать в любом возрасте: -

... иногда меня удивляют некоторые имена детей моих знакомых. Как влияют на судьбу детей такие имена, как, например, Аида и Ва­рна? Оба имени связаны с музыкой. Аиду назвали по имени оперы Вер­ди, а Варна происходит от слова «ария», но имя это произносят поч­ти как финское слово vaari (дедушка).

Иногда мет очень раздражает, когда у какого-то неприятного человека имя, которое я считаю красивым. Он как-то портит это имя. И тоже наоборот, если у кого-то встречаемого мною человека некрасивое имя, например, то же самое имя, как у какого-то дейст­вительно несимпатичного человека, я сразу же отношусь к нему от­рицательно, хотя он на самом деле может быть очень симпатичный.

Как хочу, так и назову

Наивный пользователь выступает не только в роли интерпрета­тора и «оценщика» имени, но и в роли ономатотета, по крайней мере, раз в жизни, при наречении собственного наследника. С древних времен до наших дней этот момент обрастает определен­ного рода легендами разной степени таинственности и правдиво­сти.

«Наречение именем зависело от многих обстоятельств — осо­бенностей младенца, условий его рождения, сопутствующих (смежных по времени) событий, указаний (сны, дивинации, пред­сказания и т. п.), а сам выбор имени, помимо традиции, мог опре­деляться установкой на защитный вариант» [7. С. 509].

Эквивалентом древних сказаний являются современные се­мейные легенды о наделении именем, отражающие те или иные аспекты взаимодействия ономатотета и среды, те или иные факто­ры выбора имени будущего носителя:

Два первых имени (Улла Ийда Маряана — Ulla Iida Marijuana) дали мне мои братья. Старший брат Олли, которому было семь лет, хотел назвать меня Умой, а младший брат Веса — Ийдой. В то вре­мя по телевидению шла серия «Ваахтера» — это серия о мальчике, который проказничал. У него была милая младшая сестра по имени Ийда, в которую мой брат влюбился, и он хотел дать мне имя, как у нее.

Мои родители дали мне имя Кап, потому что они хотели дать мне хорошенькое, краткое и современное имя. (...) Одна из причин для того, что мое имя стало Кай была то, что мои родители знали то­гда одного зубного врача. Она была очень симпатичная женщина и мои родители хотели назвать меня по имении ее.

Мои родители придумали имя вместе. Сначала я должна была быть Юлей, но это имя нравилось моему дяде, чья жена тоже была беременна, как и моя мама. Тогда дедушка предложил Марину, как два имени: Мария + Инна.

Семейная легенда отражает мотивировку выбора имени — от достаточно обширной (нарратив, как, например, в предыдущих примерах) до весьма простой:

Меня назвали так. Потому что моему папе понравилось имя, и он увидел фильм, в котором актриса носила мое имя.

В 1985 г. был фестиваль «Катюша», и меня назвали Катей. Приобретая имя, личность приобретает и определенный статус в социальной среде. Имя, таким образом, продолжает выполнять пограничную, защитную функцию для носителя. Наличие so всех языках выражений типа доброе имя, уважаемое имя, достойное имя свидетельствует о том, что имя хранит в себе и долю «символического капитала», если воспользоваться терминологией П. Бурдье [9. С. 72]. Имя, как и любой элемент речи производится в экономических целях для использования на лингвистическом рынке. Это достаточно очевидно для brand name товара или для фамилии. Общественное признание того или другого является не чем иным, как обобщением, генерализацией качеств товара или семьи, качеств, в которых они себя зарекомендовали в практике использования, сотрудничества или общения.

Ономатотетика же имеет дело с существом, только лишь всту­пающим в жизнь: Обобщение качеств здесь заменяется антиципа­цией и прогнозом, даже точнее — выражением собственных жела­ний ономатотета в отношении возможных будущих качеств нарекаемого. Наречение именем при этом становится не просто перформативом, а магическим перформативом, скрытой генерали­зацией надежд и чаяний ономатотета. Жизнь нарекаемого в даль­нейшем должна показать, насколько предполагаемые качества про­явили себя. Проявляемые качества оцениваются социальным окружением через сравнение и обобщение с другими носителями имен. Носитель имени несет в себе часть истории (ожидания оно­матотета), но проявлять себя он должен в настоящем сам.

В знаменитой «Санта-Барбаре» Идеи Кэпвелл-Кастильо во время одной из присущих ей эскапад с переменой имиджа и соци­ального стратума своей коммуникативной деятельности берет себе имя Нэнси. Социальное окружение раскрывает обман, один из об­щающихся с нею говорит: You don't look like a Nancy, В этом неоп­ределенном артикле сконцентрировался весь путь генерализации общения с различными носителями имени Nancy. Имя личности стадо практически нарицательным. Аналогичный пример из рус­ской социальной среды: сотрудники одной из воронежских фирм.

Так отзываются о работниках налоговой инспекции: Они там все Васи! Личностные качества «хороших» и «плохих» Вась и Нэнси здесь стерты обобщением, но, возможно, таков удел личности: от единичного к всеобщему?

Но разве артикль в It's а Sony! выполняет такую же генера­лизующую функцию, подчеркивая комплекс положительных ка­честв, приписываемых семье этих товаров? Как видим, номинация не так уж и произвольна ни до, ни после наделения именем. Именно поэтому современный маркетинг рассматривает имя фир­мы или товара как существенную составляющую роста авторитета и роста продаж (конвертация символического капитала в экономи­ческий, по Бурдье}. Кто, например, с радостью станет покупать продукты питания у воронежской фирмы Москал (название фирмы дается по справочнику Товары и цены), или не станет размышлять о возможном существовании мыла Взяв, если есть уже мыло Дяв? Приведем текст краткой заметки в женском журнале: _ Что в названии таится твоем...

Недавно во Франции увидело свет исследование: психология и ис­тория разных стран рассматривались... в свете названий выпускаю­щихся конфет и их оформления. (...) Так, конфеты «Ну-ка отними» позволили ему (автору) рассуждать о жертвенности и мазохизме, свойственных русским. Но больше всего автора поразили названия конфет Радий» а «Данко» — к тому же на фантике последних было изображено горящее сердце героя. - Лиза. 1997. № 4.

Магический перформатив номинации, как видим, связан с от­ношениями власти и авторитета, с экономикой лингвистических обменов (по Бурдье). Ономатотет свободен и волен называть дру­гую (потенциальную) личность по собственному усмотрению и произволу:

Я довольна: я же могу назвать моих детей, как я хочу!

Авторитет и свобода выбора

Все человеческие культуры тем или иным образом мотивируют выбор имени авторитетом старшего родственника:

Мой брат получил свое имя по тем же самым основаниям, что и я. Он получил свое второе имя от папы, у них обоих второе имя — Валдемар (Valdemar). А они получили это имя от моего дедушки, отца моего папы, его звали Николай Валдемар. А брат моего папы получил свое второе имя Николай.

Сначала они (родители) хотели назвать меня Ханне (Наппе). Может быть, мои родители хотели таким образом уважать тради­ции, так как тетю моей мамы зовут Ханна. Однако не все были до­вольны. А именно, две тети моего папы, которые были старые девы, считали имя Ханне мужским, потому что ласкательное имя их соседа

было Ханне.

Третье имя, Марьяана (Marjaana), дали мне мои родители, кото­рые хотели, чтобы одно из моих имен было похоже на второе имя ма­мы, Марятта (Marjatta).

Напирал на то, что мой дед был Яков, так что я вовсе не бун­тую против родового начала, а, наоборот, восстанавливаю связь по­колений. Я. Кротов. Только в печку не ставь // Итоги. 1998. №29. Встречается и апелляция к общественному авторитету:

Меня крестили по английской принцессе Анне; о ней много говори­ли в журналах, когда я родилась (Анне-Лийса — Anne-Liisa).

У финнов обычно два или три имени. Обыкновенно, первое имя — модное, второе и третье имена — традиционные. Некоторые тради­ционные имена происходят из финского народного эпоса «Калевала», например, Илмари, Сампо и Сеппо.

Например, меня, нынешнего Якова, назвали Максимом в честь че­ловека, которого крестили Алексеем, — одним словом, Горького. Я был не один такой. Моя знакомая попросила, чтобы ее крестили Анной. Но она хотя бы стала Анной Андреевной (как Ахматова — прим. ав­тора). Я. Кротов. Цит. статья.

В качестве обоснования выбора имени может выступать (в том числе, и параллельно с предыдущими, религиозная или календар­ная причина):

Крестили меня Ану (Апи), потому что второе имя моей мамы Аннели, и мою бабушку звали Анна, которые все, конечно, исходят из

Святой Анны.

Мое второе имя — Вирпи (Virpi). Я родилась 12-го ноября, когда именины Вирпи, а день рождения моего отца — 25-го ноября, и тогда же именины Катарийны (Katarijna — первое имя).

Единственное дело, которое мне мешало, было то, что я не могла проводить день имени, как другие дети, так как моего имени не было в календаре (Maijukka).

По понятным причинам, эта мотивировка практически отсут­ствует в ответах российских информантов.

Авторитет старшего родственника, как этого и следовало ожи­дать, длится только до определенного периода в развитии носителя имени. Как пишет Ю. М. Лотман: «Ситуация возмущения и бунта возникает при столкновении двух способов кодирования: когда со­циально-семиотическая структура описывает данного индивида как часть, а он сам себя осознает автономной единицей, семиотиче­ским субъектом, а не объектом» [5. С. 186]. Агрессивная экспансия собственной воли, самоутверждение или утверждение границ соб­ственного Я распространяется на все сферы поведения подростка в переходном возрасте. Имя как «страж границы» личности также подвергается ревизии в большинстве случаев (70—80% информан­тов сообщают о желании изменить имя в юном возрасте), наблю­дается подростковый бунт и неприятие имени:

В детстве я хотела иметь какое-нибудь более интересное, ориги­нальное имя, чем Анне. Сейчас я довольна своим именем именно пото­му, что оно нейтральное.

Я помню, что когда я была младше, я стыдилась своего второго имени (Iida).

В детстве по глупости не нравилось (Михаил).

А мой случай был явно клинический: подросток, бунтующий про­тив матери, отца, деда и вообще всего, что старше восемнадцати лет (Максим).

Собственное имя воспринимается носителем не само по себе, и, может быть, даже не по соответствию неким качествам, прису­щим носителям подобного имени (во всяком случае, не в первую очередь). Основным пафосом восприятия себя через имя является самоидентификация, ее две стороны: быть таким, как все и быть не таким, как все. Именно подростковый возраст дает наибольшее количество конфликтов в плане самоидентификации, врастания в социальную среду и отграничения собственной личности от других личностей (среды). Знаком-мифологемой этого отграничения и служит личное имя индивида:

Когда я сама была моложе, я не соглашалась с моими родителями. Мое имя казалось мне некрасивым и страшным. Я не могла понять, почему родители меня так строго хотели наказать и дали мне такое ужасное имя. Я много раз старалась изменить свое имя; я хотела, чтобы меня звали бы Яана или Марьяана. Конечно, это не удалось, но я постепенно одобрила, что меня зовут Оути, и сейчас это мне даже нравится. Я очень горда своим именем. Я считаю, что тому, почему я раньше ненавидела свое имя, и том, почему я сейчас его люблю, та же самая причина: имя «Оути» довольно редко здесь появляется. Раньше это была проблема, потому что я не могла отождествиться, но сей­час это хорошо, это средство, чтобы отличаться от массы.

Последняя фраза отражает единство и борьбу противополож­ностей: отождествления со средой и выделения себя из среды. Как писал А. Ф.Лосев, «Без слова и имени человек — вечный узник самого себя, по существу и принципиально анти-социален, необ­щителен, несоборен и следовательно, также и не индивидуален, не-сущий...» {4. С. 642].

Когда я была маленькая, я хотела, чтобы у меня было совсем другое имя. Больше всего мне нравились такие имена, как Кристийна и Йоханна (Kristiina, Johanna). Но все же я решила носить мое верное

имя.

Когда я была маленькой, мне совсем не нравилось мое имя. Во-первых, оно не имело ласкательной формы. Тогда я хотела изменить имя, но теперь оно — такая большая часть моей личности, что это больше невозможно.

Факторы выбора имени родителями, по мнению информантов, связаны с различной оценкойимени в социальной среде:

красивое/некрасивое:

Я не уверена, почему мои родители выбрали именно это имя (Оути — Outi), но мне кажется, это только потому, что для них оно звучало красиво.

Мне очень нравится мое имя (Кати — Kati). Я так же думаю, как мои родители, что это ясное, легкое и короткое имя, совсем удобное. По мнению моих родителей, Кати было совсем «удобное» и «приятное» имя девушке.

модное/немодное, популярное/непопулярное имя:

Имя Мийя (МНа) — это современный вариант Марии, и оно было очень популярно, когда я родилась, в семидесятых годах. У меня много друзей, имя которых также Мийа или Миа.

Тогда, когда я родилась имя Кати (Kati) не было таким популяр­ным и общераспространенным, как сейчас. А теперь имя Кати одно из самых популярных и распространенных имен в Финляндии.

Но есть здесь тоже вопрос о моде (Апи). Когда я родилась, 22 го­да назад, Ану было одно из самых популярных имен девушки.

Мое имя, Марьюкка (Marfukka), сейчас более общепринято, чем раньше, но в детстве я не знала никакого другого человека, у кото­рого было бы одинаковое со мною имя, и поэтому я думала, что у меня что-нибудь особенное. Выделяется также эмоциональный аспект звучания имени:

Тоже имя одной маленькой девочки вызывает ласковый отзвук, так как ее имя Хилья (Hilja — «тихий») вместе с фамилией Хююрю-ляйнен (Htitiriikijnen) — как будто название сказочного существа.

Религиозный аспект наименования совместно с мистической боязнью связи имени с «нечистым» объектом прослеживается в следующем наблюдении:

Алло! Я не желаю, чтобы мне присваивали индивидуальный номер налогоплательщика — ИНН. Неужели нельзя было создать другую форму учета, чтобы не отнимать у людей имя?

Да никто его не отнимает! ИНН не заменяет имя человека (...) Мы сами себя запугали: мол, если будет номер, будешь грехами обве­шан. А грехи не от номера — от дел. Если на душе у вас чисто — значит, в рай дорога обеспечена.

«Зарабатывайте деньги и не бойтесь!» Разговор по «Прямой линии» в редакции.«Комсомольской правды» с министром по на­логам и сборам России Г. Букаевым // КП. 27 октября 2000 г. № 200. С. 6-7.

Мифологема имени

На прямой вопрос, о том, отражает ли имя характер и опреде­ляет ли оно жизнь его носителя, информанты, как правило, дают отрицательные или уклончивые ответы. Те же информанты сооб­щают, что они, в целом, не верят в гороскопы, но любят их читать, или даже высказываются об этом с юмором: Верю, если предсказывают хорошие события. Поведение человека управляется мифоло­гемами (стереотипами свернутых действий), при этом он либо от­крыто в этом не признается (отдавая ли себе отчет в этом, но «стыдясь» бессознательности своих поступков, или не отдавая себе отчета- в этом вовсе), либо признается с долей метакоммуникативного юмора, говоря о том, что он добровольно •«поддается» воздей­ствию мифологем.

Если гороскопы существуют, значит они кому-то нужны. Ви­димо, нужны и публикации, подобные следующей: У каждого человека, как утверждают философы и этимологи, имя означает его характер, его склонность, его способности и т. д. Давайте расшифруем слово казак. Итак, начнем с первой буквы и пойдем далее:

К — выносливость, происходящая от силы духа, умение хранить секреты, проницательность, жизненное кредо «всё или ничего»;

А — символ начала и желание что-то начать и осуществить, жажда физического и духовного комфорта;

3 — круговая оборона «я» от внешнего мира, высокая интуиция, богатое воображение.

Далее в слове казак идут опять буквы «а» и «к», с тем же значе­нием. Интересно, что слово начинается с выносливости от силы духа и заканчивается тем же, затем желание творить, потом в центре круговая оборона.

Глушенко В. В. Казак, что в имени твоем. Философия разви­тия казачества. — Ростов-на-Д: Молот, 1999.С. 3-4.

Аналогичная информация о результатах исследования безы­мянных «философов и этимологов» содержится и в женских жур­налах и литературе для домохозяек:

" В науке о звездах каждое имя имеет свое число. Его энергия со­ответствует какой-либо планете, несущей информацию о значении имени. Родители, желая увидеть те или иные характеристики в но­ворожденном, дают ему определенное имя. «Лиза». 1998. №6. Люди, имеющие в своем имени звук «м», часто испытывают не-I кую душевную маету, беспокойство в делах. Хигир Б. Астрология имени. — М.: Яуза, 1998. С. 59.

... каждая буква имени является источником определенной вибра­ции, влияющей на характер человека. (...) Люди с высоким числом ко­лебаний в секунду устойчивы к инфекциям. Это число возрастает при высоком уровне моральных установок.

Миронов В. А. Имени тайная власть. — М.: ФАИР, 1998. С. 3. Исследователь коммуникативного поведения не может просто отбросить эти обширные пласты социального символизма как «антинаучные». Научный материал для лингвистики содержится не только и даже не столько в классических произведениях художест­венной литературы, он, как стихи, растет «из сора, не ведая стыда». Вопрос стоит не о том, правильны или неправильны выводы наив­ного пользователя и наблюдателя языка о связи имени и его носи­теля. Вопрос в том, зачем нужно носителю искать такую связь. То, что она обнаруживается, как в следующем примере, очевидно: Психологический опрос-анкета, проведенный среди современных в зрослых москвичей, выявил следующие ассоциации — «образы имени»: (Сережа — среднего роста, сильный, спортивный, добрый, веселый, озорной, но не обязательно умный, вызывает симпатию; Саша — одно из самых популярных мужских имен, оно нравится большинству; у Саши темно-русые волосы (ассоциации имени с цветом волос отмечаются постоянно), светлые глаза, высокий рост, мужественный характер; он настолько симпатичен, что даже неважно, умный ли он; Игорь — темноволос, худощав, умен, красив, капризен и себялюбив, немужественный, плохой друг; но для старшего поколения Игорь другой: высокий, широкоплечий, светловолосый, добрый и мужественный. Черепанова Е. Образ имени // Знание — сила. 1984. № 6. Цит. по: [6. С. 14].

Вопрос и в том, где обнаруживается эта связь: существует или возникает она между самим носителем и его именем, либо это связь двух представлений в массовом сознании? Ответ все же будет двойственным: связь между именем и его носителем поддержива­ется в массовом сознании (имя может иметь различную интерпре­тацию в различных исторических срезах). В то же время, массовое сознание через дискурс, общение с носителем имени воздействует на индивидуальное сознание последнего (индивид должен оправ­дывать данное ему имя). Индивидуальные отступления от соответ­ствия приводят к нарушению баланса и возможному сдвигу в зна­чении имени для массового сознания. Мода на имена связана, во многом, именно с этим. Мифологема имени, таким образом, исто­рически привязана.

Массовое или групповое сознание ждёт от индивида поведения в соответствии с его именем. Например, если индивид является наследником материального или символического капитала (потомок крупного предпринимателя, наследник дворянского рода или известного ученого, писателя и т. п.), общество ждет оправда­ния его фамилии в его делах. Аналогично клановой воспринимает­ся и наименование групповой принадлежности: Если тебе комсомо­лец имя — имя крепи делами своими. «Слова и вещи» Мишеля Фуко, видимо, следует в аспекте рассматриваемой тематики переимено­вать в «Слова и дела».

Для личных имен, в отличие от фамилий, мотивировка воз­можного поведения именем не столь очевидна. И тем не менее, общение с человеком накапливает элементы опыта общающегося с ним и объединяет их под эгидой мифологемы его имени: Пришел X и все опошлил/исправил/объяснил и т. п. Имя человека связывается с набором качеств И действий определенного рода, свойственных са­мому данному индивиду, а фактически, отражает восприятие этих качеств социумом. Мифологема имени соответствует набору дейст­вий с носителем имени или отношений к нему. Вот весьма харак­терный пример:

(два ответа — от двух разных информантов — на вопрос анке­ты: Есть ли люди, имена которых Вам не нравятся?) Да, Дима Пет­ров, потому что он дурак.

Слово дурак скрывает стереотип поведения одноклассников по отношению к несчастному Диме Петрову. Этот стереотип обобща­ет множество отдельных коммуникативных актов с его участием из прошлого опыта социальной группы. Вряд ли можно прогнозиро­вать выработку отрицательной коннотации у имени Дима в буду­щем у всех носителей русского языка: слишком мал вклад данного индивида и данной социальной группы в совокупный коммуника­тивный опыт. Но для сказочного персонажа (например, Иван-Дурак); или для крупной политической фигуры коммуникативный отзвук гораздо шире:

Я их называю Иванушки-Дурачки (об Иванушках International) Ср. также коннотации имени Адольф до и после 40-х гг., появ­ление «марксистско-ленинской» антропонимики после 20-х гг. (Владлен, Владилен, Сталина, Октябрина и др.) и т. п.

7. Так что же в нем...

Подводя итог, скажем: имя человека и мотивировано и немотивированно. Антропоним скорее является примером асимметрич-Тюго дуализма (по Карцевскому), нежели примером арбитрарности знака. Значение имени изменяется с историей его носителя.

Мотивированность имени носит динамический характер. Если до акта именования преобладает арбитрарность, то после наимено­вания мотивированность возрастает помере накопления опыта общения с носителем имени.

Имя индивида, разумеется, единично. Но это не лишает его возможности участвовать в обобщениях, апеллятивизироваться, становиться в некоторых случаях нарицательным именем, как имя вещи. Имена вещей, фактически, являются именами идей, мифо­логемами действий с этими вещами. Их значение — результат ог­ромного исторического периода обобщений опыта общения с эти­ми вещами многих индивидов.

В отличие, от имен вещей, имя человека не успевает пройти такой путь. Мы сталкиваемся с именем вещи на ином этапе разви­тия и обобщения знаний о ней, нежели с именем человека.

В отношении антропонима можно выделить и иной ракурс обобщения: под эгидой имени объединяются единичные элементы коммуникативного поведения, характеризующие конкретную лич­ность.

В этих двух сторонах отражаются два континуума, в которых располагается единица (в нашем случае индивид): внутренний и внешний. Во внутреннем континууме единицы имя индивида ис­полняет объединяющую функцию для его качеств. Во внешнем — выделительную, пограничную функцию, отделяющую индивида от среды и других индивидов. Таким образом, единица и индивид противопоставлены, с одной стороны, бесконечности, с другой — другим единицам. Эту мысль о двусторонности единицы высказы­вал в свое время еще философ Ник. Кузанский [3. С. 51—58].

Еще раз обратимся к признаниям человека, изменившего свое имя:

Я своего добился. Я своего добился (в отличие от той Анны Анд­реевны, оставшейся для всех Мариной): все зовут меня Яковом. Умер­ли тесть и отец, умерла теща, а с тех пор, как полгода назад умерла мама, даже родственники перестали говорить «Максим». И теперь ужасно приятно, когда кто-нибудь из знакомых по старой памяти окликнет: «Макс!»

Я. Кротов. Только в печку не ставь //Итоги. 1998! № 29.

Где же находится мотивация имени, его «значение». Эпоха «абстрактного объективизма» (в терминологии Бахтина) могла рас­сматривать имя только как арбитрарный знак именно потому, что во главу угла ставилась абстрактная надиндивидуальная система или структура языка. В то же время, единственной реальностью языковой деятельности являются и могут являться отдельные ин­дивиды, их единичные коммуникативные акты, вовлекаемые в процесс абстрагирования множественным потоком таких актов. Индивид и единичный коммуникативный акт для языка первичны. Язык рождается из диалога отдельных личностей, и именно в этом диалоге следует искать значение имени:

Но в день печали, в тишине, Произнеси его тоскуя; Скажи: есть память обо мне, Есть в мире сердце, где живу я...