О кризисе европейской культуры

Итальянский мыслитель Д. Вико не опровергал высказывавшиеся идеи как о круговороте культур, т. е. повторении циклов её развития, так и о их восхождении. Он выделил три специфические эпохи: богов, героев и людей. В первой люди думали, что ими управляют боги, верили оракулам и жрецам, во второй – подчинялись аристократам, в третьей – почитали распространителей идей о равенстве, демократии, всесилии разума. Культура каждого народа, преодолевая эти эпохи и достигая высшей точки развития, возвращалась затем к прежнему состоянию и вновь возрождалась, но уже на более высоком витке прогресса.

Примеров взлёта и упадка культур было предостаточно. В конце XIX в.- начале ХХ в. эволюционизм перестал доминировать. Рост экспансионистских устремлений в среде правящих классов и милитаризма привёл к международной напряжённости. Назревал и кризис культуры. Зарождавшуюся тенденцию мыслители заметили.

Ф. Ницше сделал вывод, что европейская культура преодолела пик развития и движется к закату. Борьба двух начал в искусстве – аполлонического (критического и рационального) и дионисийского (чувственного) – привела в XIX в. к духовному истощению, нигилизму. К показателям кризиса он отнёс недостаточность питания, преждевременное смакование эротикой, которое является бичом молодёжи, вступающей в жизнь уже развращённой и неспособной избавиться от неблаговидных наклонностей, а также алкоголизм, творения декадентов, направленные на подавление воли, разрыв с традицией, господство животных инстинктов, уменьшение достоинств. Приход «белокурой бестии» не за горами. Культуру ожидает печальная судьба, но затем начнется новый её подъём и цикл повторится[59].

О. Шпенглер озаглавил свою книгу «Закат Европы» (точнее западного мира). Он также критиковал линейный подход к истории и обозначил, но не обосновал восемь обособленных, невзаимодействующих культур, допускал возможность их диалектического угасания. Этапы жизни любого организма проецировались и на культуру. Достигшая апогея, а затем постаревшая культура, исчерпавшая свои силы, превращается в цивилизацию. Выдвинул тезис об умирании западноевропейской цивилизации (последней фазы всякой культуры) как результате победы техники над духовностью, так как начинает процветать грубость нравов, стяжательство, бюрократия, усиливается погоня за деньгами и наслаждениями, а в мегаполисах лучшие люди пополняют толпу. Схему европоцентризма оценил как бессмысленную[60]. Но на поставленный вопрос он не дал развёрнутого и полного ответа.

Н. А. Бердяев согласился с тем, что будущее всей христианской культуры старой Европы подверглось величайшей опасности. Если великие державы не откажутся от политики распространения своего мировоззрения, цивилизующего влияния на все части света и империалистическая война будет продолжаться долго, то народы и их культуры погрузятся во тьму и мрак, подвергнутся варваризации. В насаждении древним расам европейской культуры, в онемечивании видел что-то кощунственное[61].

Проявления кризиса Н. А. Бердяев находил в индивидуализме, безудержном росте потребностей, в упадке веры, а также в исканиях художников, некоторых направлениях их дерзновений, которые вели к забвению идеалов классически - прекрасного искусства. Острой стала проблема соотношения творчества и бытия, понимания красоты. Стремление к синтезу и навязывание мистики (живопись Чюрлёниса) способно разрушить художественную форму. Критике подвергся кубизм (предметный мир изображался в виде комбинаций куба, шара, цилиндра, конуса) Пикассо как выражение аналитических исканий. Он – беспощадный разоблачитель иллюзий воплощённой, материально-синтезированной красоты. За манящей и прельщающей женской красотой он замечает ужас разложения, распыления. Как ясновидящий, он смотрит через все покровы, одежды и в глубине материального мира усматривает свои чудовища. В живописи воплощался не дух, а сама материя дематериализовалась, теряла свою твёрдость, крепость, оформленность. Такая дематериализация и производила впечатление окончательного краха искусства[62].

Футуризм также расценивался как сплошное нарушение черты оседлости бытия, исчезновение определенно очерченных образов предметного мира, как отрицание потустороннего, человеческого духа. Н. А. Бердяев требовал перенести центр тяжести из человека в материю, ускоренного движения и отрицал его источник – человека. Он почувствовал бессилие в футуристической поэзии и литературе из-за разрыва слова и логоса. Архитектурная мысль сосредоточивалась на построении огромных вокзалов и гостиниц. Энергия учёных и инженеров уходила на изобретение автомобилей и аэропланов. Совершенство машин заменяло прелесть женского тела. Он полагал, что храм, дворец, деревенская усадьба были статичны, рассчитаны на устойчивость жизни и медленный её темп, а в ХХ в. всё стало динамическим, разрушалось, сметалось скоростью механического движения. Машинизация способствовала смерти животных и растений. Но романтическая печаль о погибающих цветах бессильна остановить этот роковой процесс.

Кризис искусства обуславливался разрывом с классицизмом, уклоном к упадку, декадентству. Преодоление его связывалось с выходом на мировую арену России как определяющей духовной силы, взаимопроникновением культур, всеславянской идеей, которую невозможно привить без признания за всякой национальностью права на самоценность, на различные верования. Славянская идея может базироваться лишь на русском универсализме, всечеловечности и бескорыстии. Всякое творчество должно быть продолжением Божьего творения мира[63].

Н. А. Бердяев сделал вывод, что культура непрочна, не может оставаться на высоте, которой достигает в период цветения, удержать свою высшую качественность, она неизбежно должна спускаться вниз, падать. Катастрофы и переломы были всегда. Война, механизация усугубили эту тенденцию, заложили начало новой эпохи. История представлялась не как развивающая по кругу, а как обращённая к будущему. Динамизм этот внесло христианство, которое возвысило дух над бытием[64].

Раскрыть трагизм изменения мировоззрения, разрыхления фундамента культуры пытался А. Швейцер. Он критиковал техническую эру, переоценку материальных достижений и потребительства, отмечал признаки банкротства и самоуничтожения западной цивилизации, беспокоился за судьбу гуманизма, духовности[65]. Близких взглядов придерживался Й. Хёйзинга, усматривавший кровожадных идолов (иррационализм и интуитивизм в философии, девальвацию нравственности, национализм, эгоизм, культ вещизма), грозящих поглотить культуру, сеющих сомнения в перспективности будущего[66].

Линию Н. Я. Данилевского и частично О. Шпенглера продолжил А. Тойнби, который также выделил по религиозным и территориальным критериям более 20 локальных цивилизаций. Из них 10 – полностью независимые. Каждая из самостоятельных, слабо взаимосвязанных цивилизаций проходит путь от рождения до смерти. Большинство из 7 ещё живших цивилизаций клонится к упадку и разложению. Их генезис нельзя объяснить ни расовыми чертами, ни природной средой. Успешно развивающиеся цивилизации проходят свой уникальный путь (стадии возникновения, роста, надлома и угасания, гибели) и имеют своеобразную систему ценностей. Первые две стадии характеризуются энергией «жизненного порыва», две последние – истощением сил, утратой способности к саморегуляции, разрешению противоречий. Выход из пучины страданий, прогресс зависит, по его мнению, не от человека, а от Бога, случая[67].

П. Сорокин также затрагивал тему смены типов культур, основывающихся на мировоззрении, ценностях, кризиса современной ему чувственной культуры, которая возвратится на новой основе к средневековой (идеалистической).

Потрясённый свидетель двух катастроф (мировых войн), в том числе и в Германии, Альфред Вебер предвидел наступление принципиально иной эпохи в европейской культуре. Её очертания проглядывались в переходе от террористического правления, экспансионизма в межгосударственных отношениях, игнорирующих гуманизм, и насильственному переделу мира к оптимальному распределению производительных сил и преодолению противоположных интересов, к освобождению народов от империалистических пут и воссозданию самобытных форм жизни, к гармоничному их взаимодействию. Он выражал уверенность в том, что Европа устранит руины, возродит свободу и экономику и станет на путь созидания, отдаст приоритет духовному началу, воспитанию[68].

Взгляды «диффузионистов»

 

В противовес «прогрессистам» Ф. Ратцель в своих многотомниках «Антропогеография» и «Народоведение» пытался обосновать тезис о пространственном распространении материальных ценностей (этнографических предметов) и их носителей, т. е. народов. Выделялись два способа: полный и быстрый перенос вещей в комплексе (этот процесс он назвал аккультурацией) и в отдельности. Он полагал, что народы изменяются, гибнут, а предметы длительно сохраняются в первоначальном виде. Одни легко осваиваются (одежда, украшения и т. д.), другие (упряжь, изделия из металла) – с трудом. Ареал их размещения именовался культурной зоной или кругом. Схожесть их объяснялась общностью происхождения в древности. Придуманы и произведены они в одном или нескольких центрах и затем в процессе контактирования были заимствованы. Сородичам как созидателям отводилась второстепенная роль и предполагалась относительная независимость от них культуры.

Л. Фробениус, совершивший 12 экспедиций, издал книгу «Происхождение африканских культур» (1898 г.), в которой рассматривал единичные факты передвижения материальных ценностей и вместе с массами людей. К культурной провинции (кругу) относил некую совокупность изделий. Признаками западноафриканского круга, охватывавшего бассейн р. Конго, побережье Гвинеи, считал прямоугольные дома с двускатной крышей, лук с растительной тетивой, плетённый щит, барабан. Он обнаружил их сходство с элементами культуры Новой Гвинеи, поэтому решил, что они апперцепированы из Юго-Восточной Азии. Индийцы существенно повлияли на культуру Северо-Восточной Африки, а семиты – поверхностно. Отыскал также собственно африканский (негритянский) пласт в южной части материка, в которой использовались кожаный щит, нож, сделанный из наконечника копья, цилиндрическая хижина. Африканцы, по его убеждению, в большей мере являлись носителями самостоятельно растущей культуры, чем её творцами.

Ф. Гребнер, изучавший не действительность Австралии и Океании, а музейные коллекции, но рассуждавший о ней в книгах «Меланезийская культура лука и её родственники» (1909 г.), «Метод этнологии» (1911 г.), отстаивал идею, что изобрётенные в определённом месте изделия внедряются в неизменном виде в различных странах благодаря торговле, переселениям, завоеваниям. Культуру представлял как конгломерат или эклектическое соединение материальных предметов, верований, обрядов[69].

Анализируя контакты индейских племён, К. Уисслер пришел к выводу, что диффузируют (растекаются, проникают) как различные элементы культуры, так и телесные, т. е. физиологические, расовые характеристики, черты. А. Крёбера интересовало восприятие идей.

У. Риверс стремился избавиться от крайностей как эволюционизма, так и диффузионизма. Зарождение новых культур связывал с волнами переселения. Он констатировал, что каждая группа иммигрантов в Океании привносила в культуру свои обычаи, обряды. Г. Эллиот-Смит заметил сходство техники древнеегипетского мумифицирования с подобной практикой отдельных народов. В книгах «Миграция ранней культуры», «Человеческая история» он уверял, что эти и другие достижения египтян (монументальные памятники, культ солнца, ткачество, обрезание и т. д.) распространились по всему свету.

Схожие идеи излагал в своих статьях и книге «Американские индейцы в Тихом» (1952 г.) норвежский этнолог Т. Хейердал, выдвинувший гипотезу о возможности трансокеанских путешествий американских народов. Чтобы доказать это и влияние культур Старого света на американских аборигенов в доколумбовую эпоху, он и организовал рискованное плавание на плотах «Кон-Тики» и «Ра», сооружённых по тогдашней технологии, по Тихому и Атлантическому океанах.

На отрыв культур от их творцов указывал С. А. Токарев («История зарубежной этнографии». М., 1978) и другие. Тем не менее путешественники и этнографы (П. П. Семёнов, Н. М. Пржевальский, Н. Н. Миклухо-Маклай, Б. Малиновский, А. Радклифф-Браун и др.) внесли существенный вклад в изучение культур не европейцев, их сохранение, способствовали проведению археологических раскопок.

Культурная диффузия во многом зависит от масштабов миграции, туризма, деятельности миссионеров, от торговли, научных конференций, обмена специалистами и т. д.

Эволюционный подход возобновил Л. Уайт. Он ввёл в научный оборот термин «культурология» и предложил при оценке состояния той или иной культуры употреблять слова «лучшая», «более развитая». Поведение людей обусловлено воспитанием и соблюдением традиций. Доминирующее значение придавалось не человеку (ему отводилась роль пассивного зрителя), а динамическому потоку культуры.