Гражданско-правовые сделки и договоры

Сделки: генезис и сущность

Сделки – один из видов юридических фактов, которые включают наряду с элементами деятельности форму её результата. Сказанное подтверждает исторический генезис этого явления.

Хотя римскому праву были известны почти все типы сделок, которые отразились в кодификациях гражданского права XIX в., единое понятие сделки ему было совершенно чуждо. Л. Чантурия отмечает, что история развития понятия «сделка» тесно связана с возникновением пандектной системы гражданского права. Несмотря на то, что термин «сделка» (Rechtsgescheft) возник в XVIII в., закрепление в праве единого абстрактного понятия связано с именем профессора Геттингенского университета Г. А. Хайзе. В первой книге своего труда под названием «Общие учения», изданной в 1807 году, он, характеризуя систему гражданского права, упомянул «действия». Книга делится на два параграфа: «Волеизъявление» и «Особенности сделки». Л. Чантурия пишет: «Слово rechtsgescheft на немецком языке буквально означает «правовое дело». Оно является композитом двух слов: rechtliche и Geschäft и впервые было применено в 1794 году. В частности, отмечалось следующее: «Из человеческих действий выделяется одна группа, которую называют правовыми действиями или правовыми делами (actus iuridici, negatia iuridica). Под ними подразумеваются дозволенные человеческие действия, предметом которых являются двусторонние права и обязанности»[787]. Но понятия actus iuridici, negatia iuridica были применены ещё раньше, в изданной в 1748 году книге «Systema elementare universае iurisprudentiae positivаe», и в 1772 году переведены с латинского на немецкий язык как «правовое дело». Внедрение термина «сделка» в том его виде, в котором оно существует и сегодня, является заслугой К.Ф. Савиньи[788], а также Э. Цительмана[789].

В первых кодификациях гражданского права – гражданских кодексах Франции и Австрии понятие «сделка» не было использовано. Элементы учения о сделках впервые находят законодательное закрепление в германском праве, хотя в Прусском уложении 1794 года используется не термин «сделка», а словосочетание «выражение воли». Согласно § 5 этого закона «…каждая вещь и действие, на которые возможно приобретение права или передача его другим, может быть предметом волеизъявления». Первая легальная дефиниция сделки встречается в гражданском уложении Саксонии 1863 года. Хотя в ГГУ 1896 года отсутствует определение сделки, однако одна глава общей части полностью посвящается ей (ч. 3 подразд. 3 разд. 2 кн. I). Таким образом, законодательное закрепление сделок в современных гражданских кодексах берет начало именно с ГГУ. Из новейших кодификаций гражданского права стран Западной Европы следует отметить Гражданский кодекс Нидерландов, в котором сделкам посвящена отдельная глава третьей книги. В ст. 153 ГК РФ закреплено легальное определение сделки как действия граждан и юридических лиц, направленного на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей.

Из истории формирования понятия «сделка» следует сделать вывод о том, что оно, прежде всего, связано с действиями. Причём, понятие, несмотря на его кажущуюся простоту, должно быть определено как сложное юридическое явление. Д.Д. Гримм, проанализировав высказанные в немецкой литературе XIX в. суждения о действиях, сделал вывод о том, что науке того времени не удалось создать «…твердой почвы для установления общего понятия действия: в этом отношении наблюдается весьма характерная неустойчивость во взглядах, проявляющаяся, одной стороны, в смешении понятий действия и движения, движения и результата его, с другой стороны, в стремлении к атомизации волевых актов и отрицании всякого психологического значения за понятием действия»[790]. Сам учёный определял действие в широком и уком смысле. В широком смысле он называл действием всякое эмпирически данное типичное сочетание, всякий типичный ряд координированных движений, совершение или несовершение которых служит проявлением волевого акта, безотносительно к тому, корреспондирует ли в данном конкретном случае этим движениям соответствующий волевой акт или нет. В качестве примера таких действий он приводил движения лунатика или то, что человек говорит во сне. В узком (техническом смысле) Д.Д. Гримм называл действием внешнюю сторону, или, точнее, внешнее проявление волевого акта, поясняя, что для него не достаточно совершения или несовершения определённых координированных движений, а требуется, чтобы им соответствовал волевой акт, внешним проявлением которого они являются[791]. Следовательно, при отсутствии воли нельзя говорить о действии. Но при наличии воли и движений могут иметь место случае недостижения результата действия – волеизъявления.

В приведенных теоретических положениях Д.Д. Грима, с нашей точки зрения, отчётливо просматриваются выводы относительно того, что такие юридические факты, как действия, в отличие от событий, представляют собой деятельность. Вместе с тем стоит оговориться, что в цивилистике они имеют обозначение, акцентирующее внимание на его функциональной стороне. Называя действие волеизъявлением, юристы стремятся подчеркнуть сознательный, рациональный, неслучайный характер действия. И что самое главное, указание на то, что действие тесно связано с волей как психическим основанием произвольного управления, должно указывать на его саморегулирующее значение. Но ни воля, ни волеизъявление не являются правовыми регуляторами. Они представляют собой лишь факты реальной действительности Так, совершение сделки не может быть признано недействительным. Об этом говорил ещё И.Б. Новицкий, который писал, что «…факт никак не может превратиться в “не факт”. Раз воля выражена и направлена на определенный результат (уста­новление, изменение или прекращение правоотношений), этот факт наступил и ненаступившим стать не может. Факт может быть безраз­личным с точки зрения права, но недействительным быть не может»[792].

Фактическая волевая деятельность, составной частью которой является волеизъявление, завершается объективированием воли, которая тем самым становится доступной для восприятия другими человеком. В основе этого процесса лежит то, что воля, как саморегулятор психического характера, оформляясь в действии-волеизъявлении, может приобрести правовое (юридическое) значение, если будет соответствовать закону. При этом она выражается в виде так называемых условий. Под последними в самом общем смысле понимается информация об ожидаемом поведении участников совместной деятельности – гражданских правах и обязанностях. Думается, этот результат и обозначается цивилистами в качестве сделки.

Для понимания сделки наиболее важным является указание не на то, что она результат волевых действий, а на ее содержание – определение будущих субъективных прав и обязанностей. На это указывает Ю.П. Егоров. Он прямо заявляет о наличии у сделок регулирующей функции, которая, по его мнению, состоит в формировании волей субъектов (субъекта) прав и обязанностей в правоотношениях, изменении или прекращении этих прав и обязанностей, определении границ фактических действий участников правоотношений[793]. При этом исследователь определяет сделку как правомерное действие субъекта (или сонаправленные действия нескольких субъектов), совершенное (совершенные) с целью порождения обязательных для участника правоотношения правил поведения путем установления содержания возникающего правоотношения, объемов возможного поведения по изменению или прекращению правоотношений[794].

Думается, что указание на содержание сделки как на ее первоочередной признак то имеет значение для определения того, подлежат ли последующие отношения правовому регулированию и если подлежат, то по каким конкретным правилам.

Для разрешения вопроса о том, относятся ли отношения к правовым, сделка проверяется на действительность. Недействительным может быть признано только содержание сделки, т.е. ее условия, информация об ожидаемой совместной деятельности.

Основания для признания сделки недействительной разнообразны, но целиком объясняются структурой деятельности. Любое несоответствие закону той волевой деятельности, которая завершается созданием сделки, включая содержание приводит к отказу в признании ее юридически значимой – действительной. Поэтому к недействительности могут приводить юридические дефекты любых элементов деятельности: целей (ст. 169 ГК РФ), субъектов (ст. 171 – 173, 175 –177 ГК РФ), объектов (ст. 168 и ст. 129 ГК РФ), действий (ст. 168 и ст. 158, 162, 163, 164, 165 ГК РФ), орудий (ст. 168 и ст. 160 ГК РФ), результата (условий сделки – ст. 168 ГК РФ), а также воли (ст. 178, 179 ГК РФ). Следует отметить, что требования к деятельности, представляющей собой с позиции права совершение сделки, устанавливаются в законе на основании не догматических, а политико-правовых соображений, иными словами, должны следовать из сложившейся практики гражданского оборота.

Вместе с тем сегодня высказаны мнения о неоднозначности правовой природы сделки. Так, О.В. Гутников выделяет не только сделку- юридический факт, но и сделку-правоотношение, замечая, что многие учёные, говоря о сделке, имеют в виду правоотношение[795]. Однако, О.А. Красавчиков, на которого О.В. Гутников ссылается, действительно, отмечая многозначность термина «сделка», как и термина «договор», считал, что подобное смешение не допустимо, и предлагал его устранить, под сделками и договорами понимать только юридические факты, правоотношения же, возникающие из них называть договорными (сделочными)[796]. Поэтому позицию, которую занимает О.В. Гутников, допуская отождествление сделки и правоотношения, нельзя назвать распространенной.

Учёный, с помощью конструкции «сделка-правоотношение», пытается определить понятие «основание недействительности сделки». Он полагает, что недействительность сделки влекут не только пороки её элементов как юридического факта, но и пороки элементов сделки как правоотношения. Исследователь отмечает, что, когда говорят о «недействительности сделки», то должны иметь в виду недействительность (отрицание) сделки-правоотношения»[797], т.е. недействительность (отрицание) тех прав и обязанностей, которые должны были наступить из сделки, но в силу определённых оснований не наступили. Автор вынужден определять сделку как правоотношение, поскольку, с его точки зрения, она содержит права и обязанности, а последние могут существовать только в рамках правоотношения. Полагаем, что О.В. Гутниковым совершенно справедливо обращается внимание на неоднозначность понимания сделки, но эта неоднозначность не выходит за пределы её понимания как акта, не содержащего, а определяющего (порождающего, изменяющего и прекращающего) гражданские права и обязанности. Гражданские права и обязанности закрепляются в законе, а в сделке они конкретизируются. Имеется в виду, что лицо, реализуя процедурную норму, дозволяющую ему самостоятельно определять действия по осуществлению и исполнению соответственно прав и обязанностей, определяет их в своём юридическом акте-сделке. А уже обладание такими «сделочными правами и обязанностями» квалифицируется как правоотношение.

Думается, при понимании сделки следует больше внимания обращать на её роль в процессе как возникновения, прекращения прав и обязанностей, так и порядка их осуществления. Здесь только следует сделать уточнение. Порядок осуществления гражданских прав и исполнения гражданских обязанностей мы понимаем как определение всех элементов той правовой деятельности, которая последует за совершением сделки, т.е. не только действий (воздержания от действия), но и её субъектов (лиц), целей, средств и т.п.

Проверим сказанное на примере завещательных сделок. Совершая завещание, наследодатель, будучи субъектом различных видов имущественных отношений, квалифицируемых как гражданско-правовые, не устанавливает для своего наследника права и (или) обязанности, поскольку они уже существуют. Вывод об этом можно сделать из абз. 1 ст. 1112 ГК РФ: «В состав наследства входят принадлежавшие (выделено мной – Р.О.) наследодателю на день открытия наследства вещи, иное имущество, в том числе имущественные права и обязанности». Завещатель – наследодатель лишь определяет лицо, которое будет субъектом указанных отношений после его смерти. Обратим внимание, что именно так первоначально понималось наследование в римском праве[798]. Тогда объектом правопреемства была именно роль домовладыки. «Пусть заступит на место того, кто ушел из жизни», – писал Цицерон[799]. Сказанное не противоречит содержащемуся в п. 5 ст. 1118 ГК РФ определению завещания как односторонней сделки, которая создает права и обязанности после открытия наследства, поскольку оно является основанием возникновения гражданских и обязанностей. Другое дело, что такое определение неполно. Ведь в нём указано только на цель юридической деятельности – сделки, остальные её элементы не упомянуты.

Сказанное о завещании как акте, в котором определяется лицо, которое может стать субъектом различных отношений после смерти завещателя, не следует понимать таким образом, что может наследоваться правовой статус. В арбитражной практике, как указывают исследователи, вставал вопрос о наследовании статуса индивидуального предпринимателя. Суды исходят из того, что статус индивидуального предпринимателя не может переходить от умершего к другому лицу в порядке правопреемства и прекращается со смертью гражданина. В случае перехода имущества умершего к наследникам - физическим лицам процессуальное правопреемство в связи с выбытием из процесса гражданина-предпринимателя невозможно, несмотря на то, что возможно материальное правопреемство, в частности принятие наследства[800].

Несколько сложнее обстоит дело с пониманием завещательного отказа (ст. 1137 ГК РФ) и завещательного возложения (ст. 1139 ГК РФ). Здесь завещатель вправе возложить на одного или нескольких наследников по завещанию или по закону исполнение за счет наследства какой-либо обязанности имущественного (а в случае возложения и неимущественного) характера. Трудность состоит в том, что указанные субъективные гражданские обязанности могут и не существовать в момент совершения завещательного отказа. Однако полагаем, что это ничего не меняет в понимании завещательных сделок. Ведь завещатель, по сути, совершает сделку под отлагательным условием, в качестве которого выступает его собственная смерть. Иными словами называет юридический факт, с которым непосредственно связано возникновение гражданских прав и обязанностей. Отличие от обычного завещания здесь может состоять только в том, что наследодатель определяет лицо, которое будет субъектом того отношения, которое возникнет после его смерти. При этом отметим точность законодателя при обозначении предмета завещательного отказа. В. п. 2 ст. 1137 ГК РФ прямо перечисляются действия по исполнению обязанностей тех лиц, которые определяются завещателем: передача отказополучателю в собственность, во владение на ином вещном праве или в пользование вещи, входящей в состав наследства, передача отказополучателю входящего в состав наследства имущественного права, приобретение для отказополучателя и передача ему иного имущества, выполнение для него определенной работы или оказание ему определенной услуги либо осуществление в пользу отказополучателя периодических платежей и тому подобное.

На основании сказанного думается, более точным является определение сделки как результата совершенных лицом (лицами) в соответствии с установленной законом процедурой действий по закреплению в частно-автономных положениях порядка осуществления гражданских прав и исполнения гражданских обязанностей, на возникновение, изменение и прекращение которых они направлены.