Разработка категории деятельности в философии и психологии

Вопросы правовой деятельности стали разрабатываться в отечественном научном правоведении вслед за «деятельностным бумом» в общефилософской литературе. Поэтому, прежде чем приступить к анализу правовой деятельности, необходимо осветить состояние философских и психологических разработок категории «деятельность».

Отправной точкой деятельностного подхода выступило общепризнанное в философских и специальных исследованиях утверждение о том, что деятельность является истинным предметом всех общественных наук[2]. Основой научного осмысления категории деятельности в советской науке были работы К. Маркса и Ф. Энгельса, которые в свою очередь в этом вопросе восходят к философии И. Канта, И.Г. Фихте и Г.Ф. Гегеля.

Как отмечают историки философии, в гносеологии И. Канта была реализована новая для европейской культуры концепция личности, характеризуемой рациональностью, многообразными направлениями активности и инициативы. Субъект им был рассмотрен не как созерцающий внешнюю действительность, а как созидающий формы предметности: философ выдвинул проблему двух начал, руководящих отношением субъекта к объекту, – познавательного и нравственного; причём первое определяет формы деятельности и то, что можно назвать её операциональной структурой, а второе – направление, смысл и оценку деятельности. Эти два начала толковались И. Кантом как принципиально различные и взаимно несводимые.[3] В ранг всеобщего основания культуры деятельность впервые возвёл И.Г. Фихте, рассматривая субъект («Я») как чистую самодеятельность, как свободную активность, которая созидает мир («не Я») и ориентируется на этический идеал. Но выдвинув нравственный критерий (совесть) и таким образом введя внедеятельностный фактор, философ тем самым подорвал единство своей концепции.

Наиболее развитую рационалистическую концепцию деятельности предложил Г.Ф. Гегель. С позиций объективного идеализма он толковал её как всепроникающую характеристику абсолютного духа, порождаемую имманентной потребностью последнего в самоизменении. Главную роль он отводил духовной деятельности и её высшей форме – рефлексии, т. е. самосознанию. Такой подход позволил Гегелю оформить цельную концепцию деятельности, в рамках которой центральное место занимает проясняющая и рационализирующая работа духа. Обстоятельному анализу была подвергнута диалектика структуры деятельности (в частности, глубокая взаимоопределяемость цели и средства), был сделан ряд глубоких замечаний о социально-исторической обусловленности деятельности и её форм.

В новейшей западной философии не сложилось единого понимания категории деятельности. Идея этого явления, развитая немецким классическим идеализмом, подверглась резкой критике. Акцент в большинстве исследований переместился с анализа рациональных компонентов целеполагания на более глубокие слои сознания, обнаруживающиеся в жизни человека. Против гегелевской концепции – против деятельности «всеобщего», подавляющего единичную личность, выступил датский мыслитель С. Кьеркегор. Разумному началу в человеке он противопоставляет волю, а деятельности, в которой видит отрешённое от подлинного бытия функционирование, противополагает жизнь, человеческое существование. Волюнтаристская и иррационалистическая линия (А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, Э. Гартман и т.д.), рассматривающая волю как основу мирового и индивидуального существования, на место разумного целеполагания (т. е. деятельности) ставит порыв и переживание. Эта тенденция характерна для современного экзистенциализма.

Вместе с тем в конце ΧΙΧ в. реализуется и другая философская линия, делающая акцент на межличностных (общечеловеческих) компонентах культуры, которые выступают как регулятивы деятельности и её направленности (баденская школа неокантианства с учением о ценностях, Э. Кассирер и его концепция роли знаковых структур).

Ещё одно направление анализа деятельности связано с феноменологией Э. Гуссерля, которая отказала формам деятельности, сложившимся в новоевропейской культуре в самодостаточности, и поставила их в более широкий контекст (выраженный, в частности, в понятии жизненного мира). Исследователь пытался показать, что поиск и определение смысла человеческого бытия требуют преодоления натуралистической установки сознания (воспринимающего человека по аналогии с физическим объектом) и человеческой деятельности.

Из сказанного следует, что первоначально деятельность связывалась исключительно с человеком, его внутренним миром. Однако позже в западной философии появляется, а на рубеже ΧΙΧ–ΧΧ вв. даже усиливается тенденция отказа от рассмотрения деятельности как сущности человека и единственного основания культуры. Это связано не только с утратой социального оптимизма, присущего западной цивилизации, но и с критикой техницистского активизма, осуществляемой некоторыми направлениями философии. Происходит осмысление тех зловещих последствий, к которым привёл чистый активизм (защищаемый, в частности, в актуализме итальянского философа Дж. Джентиле), не подчинённый нравственным началам. Понятие деятельности замещается другими, более широкими понятиями – жизни, жизненного мира, существования и т. д.[4]

Деятельностный подход нашел своё развитие во многих областях советского обществознания. В 70–80-е гг. анализ человеческой деятельности стал одним из самых заметных течений общественной жизни[5]. Активный интерес к деятельностному подходу был определен тем, что научная картина мира, основанная на марксистских представлениях, вполне в западных традициях того времени, лишила этот мир человека и «человеческого лица». А деятельностный подход позволял «вернуть человека». Однако потенциал подхода не использовался полностью. Показателем этого служит одна из самых плодотворных дискуссий попроблеме деятельности, проведенная на страницах журнала «Вопросы философии»[6], в ходе которой было отмечено, что она, конечно, исследовалась, но в отрыве от деятеля, психические процессы моделировались без субъекта – личности, поскольку вольно или невольно обществоведы-марксисты, полагали, что преувеличение значения деятельностного подхода приведёт к идеализму.

Тем не менее, в результате совместных исследований, учёные пришли к выводу о том, что деятельность философская и общенаучная категория, универсальная и предельная абстракция, в том смысле, что она – синоним творчества и поэтому даже не может получить конечного рассудочного определения. Так, П. А. Флоренский писал: «Деятельность, по самому существу ее для рационализма непостижима, ибо деятельность есть творчество, т. е. прибавление к данности того, что ещё не есть данность, и, следовательно, преодоление закона тождества»[7]. Сегодня в самом общем смысле деятельность определяется как «специфически человеческая форма отношения к окружающему миру, содержание которого составляет целесообразное изменение и преобразование этого мира на основе освоения и развития наличных форм культуры»[8]. В то же время, отмечается, что деятельность меняет и преобразует и самого действующего индивида.

Важным также является достигнутое советской философией осмысление того, что в контексте научного мышления понятие деятельности полифункционально. Э.Г. Юдин выделил пять его функций: 1) как объяснительный принцип, универсальное основание человеческого мира; 2) как предмет объективного научного исследования, т. е. как нечто расчленяемое и воспроизводимое в теоретической картине определенной научной дисциплины в соответствии со спецификой ее задач и совокупностью ее понятий; 3) как предмет управления – то, что подлежит организации в систему функционирования и/или развития на основе фиксированных принципов; 4) как предмет проектирования, т. е. выявление способов и условий оптимальной реализации преимущественно новых видов деятельности; 5) как ценность в различных системах культуры[9].

Итак, в философском понимании деятельность – сугубо человеческое явление, позволяющее объяснить многое как в сфере материального, так и идеального, и право не является исключением.

Другим центром активного научного исследования деятельности стала психология. В советский период для этой науки деятельность имела огромное значение, поскольку выступала в качестве объяснительного принципа всей психической жизни. Это существенно ограничивало пространство психологической мысли[10], однако в то же время, позволило объединить все научные усилия и добиться значительных успехов в разработке и осмыслении структуры деятельности.

Вместе с тем, теоретические находки не получили должного практического подкрепления, поскольку основное внимание советские психологи сосредоточили не на всей деятельности, а на её основной единице: действии, входящем в её состав и вырванном в целях изучения из контекста. Э.Г. Юдин справедливо заметил, что квинтэссенцией психологической теории деятельности оказалось знание о действиях[11].

При этом сама ситуация исследования деятельности накладывала на нее и на испытуемого такие ограничения, что она переставала отвечать ее исходному смыслообразу как свободной деятельности, т. е. такой, при которой есть свобода в постановке цели, выборе или создании средств и т. д. Как отмечает Б.Г. Мещёряков, психология и психологи имеют дело с навязанными или заданными, вынужденными формами деятельности; ещё чаще – с зародышевыми видами, ее эмбрионами, например, когда речь идет о ведущей деятельности общения у младенца или учения у младших школьников. Они заслуживают скорее наименования «пра-деятельность»[12].

Как результат, - отмечают современные исследователи, - кажущаяся простота деятельности создавала иллюзию легкости ее проектирования, программирования и управления: поставил цель, предоставил средства, задал результат, создал соответствующую социальную ситуацию, или контекст, достижения цели, установил правила-нормы, организовал сообщество, разделил обязанности между участниками, внушил «обманы путеводные», пообещал вознаграждение (или запугал) – «замотивировал», назвал организованное сообщество группой, коллективом, орденом, партией, классом, «собором со всеми» – и успех гарантирован. Иллюзия простоты усугубляется также представлением участников подобного предприятия как безличных функционеров, не имеющих собственного Я, являющихся органами деятельности. Отсюда один шаг до бессубъектной деятельности, до «человеческого фактора», «человеческого материала», «пушечного мяса» и т.п. На такой «пустяк», как свободная деятельность свободной личности, перестали обращать внимание[13].

Современные исследователи, проанализировав недостатки деятельностного подхода, пришли к выводу о том, что только несвободная деятельность может быть объектом проектирования, поэтому о нем следует говорить более корректно и осторожно, чтобы административные устремления не опережали знания о проектируемом, программируемом, управляемом объекте. Жизнь, живое, личностное упорно сопротивляются не только концептуализации и схематизации, но и проектированию. Деятельность – это органическая система, и, она как таковая, сама создает недостающие ей органы и отторгает искусственные, когда последние противоречат ее органике, ее внутренней форме. С.Л. Франк отличал внешнюю организацию общественной жизни (деятельность – одна из ее форм) от внутренней органичности. Он считал, что единство и оформленность не извне налагаются на раздробленность и бесформенность частей, а действуют в них самих, изнутри пронизывая их и имманентно присутствуя в их внутренней жизни. Очевидно, что это максималистская точка зрения, но зерно истины в ней есть[14].

Итак, психологические исследования деятельности привели, по сути, к созданию и осмыслению структуры пра-деятельности, т.е. такой деятельности, у которой отсутствует самая главная её черта – свобода.

На протяжении многих лет теория деятельности разрабатывалась исключительно отечественными исследователями. В настоящее время она используется не только России. Новейшие исследования в области теории деятельности ведутся большим научно-исследовательским сообществом, которое также включает исследователей из Финляндии, Германии, Дании, США и других стран[15].

Итак, последние годы характеризуются активизацией исследовательских усилий по проблеме деятельности. В философской литературе отмечается, что деятельностный подход не только возможен в современных условиях, но и весьма перспективен. Однако его развитие предполагает переосмысление и пересмотр ряда связанных с ним представлений[16]. Прежде всего необходимы исследования свободного действия и свободной деятельности. При этом нужно облегчить объяснительные функции категории деятельности и сместить центр тяжести на ее внутреннее исследование.