Субъект гражданских правоотношений как субъект гражданско-правовой деятельности

 

Субъект является необходимым элементом любой деятельности, в том числе и той, которую отражает конструкция правоотношения. Однако многие правоведы, исследовавшие феномен субъекта права, приходили к выводам о том, что этот элемент не всегда присутствует в правоотношении. Так, немецкий цивилист Б. Виндшайд считал, что возможны бессубъектные отношения. Он писал: «Права и обязанности могут существовать и не будучи связаны с человеком как их носителем. Это отношение, главнейшим образом, осуществляется в том, что существуют права, предназначенные для служения известной цели, например, государственной цели, попечению больных и т. п. Но и в тех случаях, когда права и обязанности предназначены не для достижения известной цели, а действительно для человека, может встретиться, что они будут существовать без связи с известным человеком как их субъектом, например, когда призванный к принятию наследства после умершего не вступил ещё в наследство например, в ситуации «лежачего наследства»^[531]. Эту позицию поддерживали такие немецкие учёные, как А. Бринц, Ю.Ф. Кунце, Д. Унгер и др.

Возможность существования безсубъектных правоотношений определялась волевой теорией права, заложенной К.Ф. Савиньи. Её представители считали, что единственным реальным субъектом права является только человек как «волеспособная личность» и что субъективное право – это сфера проявления волевой мощи, свободы индивида. Не обнаруживая в ряде случаев лица, обладающего указанными качествами, учёные делали вывод об отсутствии в правоотношении субъекта. Логика рассуждения понятна, однако не совпадение её с реальностью – очевидно. Ведь в таком случае к субъектам гражданского права не могут быть отнесены несовершеннолетние и лица, страдающие психическими расстройствами, а также юридические лица, что не соответствует действующему гражданскому законодательству. Поэтому такой подход нельзя назвать верным.

Отсутствие человека как субъекта права, бессубъектность правоотношений оспаривали представители теории интереса. Её основоположник – Р. Иеринг – считал, что субъект права – не волевой субъект, а субъект пользования, поэтому дети и умалишённые – также субъекты права. Наиболее важным и ценным последствием осмысления субъекта права с позиции теории интереса стало принципиальное отрицание бессубъектных отношений. В то же время представители теории интереса были солидарны в понимании субъекта права как человека. Последовательный сторонник теории интереса русский правовед Н.М. Коркунов, основываясь на том, что юридические нормы являются нормами разграничения человеческих интересов, считал, что они применимы только к отношениям между людьми^[532]. Дореволюционный цивилист Ю.С. Гамбаров также исходя из интереса как решающего признака субъекта права, писал: «…субъектом, при сколько-нибудь развитом состоянии права не может быть никто, кроме человеческой личности: она одна имеет интересы и волю, защищаемые правом»^[533]. Поэтому с позиции теории интереса было невозможно признать юридическое лицо в качестве субъекта права. Например, Ю.С. Гамбаров считал, что необходимо исключить теорию юридического лица, вопреки общепринятой систематике, из учения о субъекте права, где можно говорить лишь о человеческой личности как носителе права, и перенести эту теорию в учение об общественном обладании, где она займет подобающее ей место, наряду с другими формами такого же обладания^[534]. Как следствие, понимание субъекта права с позиции теории интереса страдало неполнотой, поскольку не позволяло охватить всех реально действующих участников гражданского оборота.

Новые идеи в определении субъекта гражданских правоотношений были высказаны приверженцами позитивистских теорий, согласно которым государство наделяет индивидов правоспособностью, приписывает им качество субъектов права (теория делегированных прав)^[535]. Субъект права и право в субъективном смысле трактуется как продукт правопорядка: так считали известные немецкие правоведы Й. Колер^[536], Л. Кюленбек^[537], Й. Бирманн^[538]. По мнению солидарного с ними дореволюционного русского правоведа Г.Ф. Шершеневича, субъект права – это тот, кому объективное право присваивает в юридическом отношении субъективное право. «Субъект права есть искусственный продукт творчества объективного права»^[539]. В это же время с других позиций, но по существу к тому же выводу пришел и Е.Н. Трубецкой. Он подчеркивал, что «субъектами права могут быть люди, не только действительно существующие, но и предполагаемые, имеющие родиться и прекратившие своё физическое существование, стало быть, не могущие иметь интересов»^[540]. Он считал, что эта внешняя свобода не является физическим или психическим состоянием или свойством какого-либо реального субъекта, что понятие субъекта права не совпадает с понятием конкретного, живого индивида, что объективным правопорядком за лицом признается лишь условная возможность самоопределения. Следовательно, лицо рассматривается как проекция объективного права, а субъективное право – как абстрактная возможность внешнего самоопределения личности^[541].

Представителей позитивизма критиковали за то, что ими не были выдвинуты объективные критерии, позволяющие определять субъекта права не только волей законодателя. Поэтому позитивистский подход грозил перерасти в волюнтаризм законодателя при нормативном определении субъекта права. Так, Ю.С. Гамбаров подвергал сомнению соображения тех учёных, которые считали, что «объективное право служит источником юридической личности и может произвольно отказывать в ней и наделять ее качествами кого угодно и что угодно»^[542]. Однако, несмотря на справедливость замечаний, были сделаны дальнейшие разработки в этом направлении. Так, Г. Кельзен считал, что субъект права – это искусственное мыслительное средство, «персонифицированное выражение единства для комплекса юридических обязанностей и правомочий, т. е. для комплекса норм»^[543]. С его точки зрения, выражение «человек имеет права и обязанности» означает лишь, что поведение этого человека является содержанием юридических норм.

Н.Л. Дювернуа предложил позитивистскую концепцию субъекта гражданского права, дополненную объективными критериями. Соглашаясь с тем, что субъект есть «…абстракция, переработка живого явления»^[544], он выдвинул и объективные критерии определения субъекта права. Учёный отмечал: «Весь вопрос о личности должен быть отрешен для каждого отдельного случая от этих фактических моментов и поставлен в связь не столько с интересами и волей людей, как отдельно взятых разумных существо, а в то же время с интересами общежития, известности, постоянства, непрерывности юридических отношений и их обмена в гражданском быту»^[545]. Вместе с тем он защищал положение, согласно которому человек, его сознание, его воля, лежащие в его нравственной природе стремления служат основой права и его норм, юридического быта и юридических отношений, но для того, чтобы это составляло постоянную черту быта культурных обществ, вовсе нет необходимости чтобы каждый отдельный правообладатель был волеспособен, разумен и прочее^[546].

С.Н. Братусь находил концепцию субъекта права, выработанную Н.Л. Дювернуа, оригинальной и отмечал, что «будучи, конечно, буржуазным юристом, оставаясь целиком на почве буржуазного восприятия действительности», он, однако, сумел уловить зависимость понятия правосубъектности от экономического оборота и в связи с этим определить первую как некое абстрактное, присущее каждому участнику оборота, общественное свойство^[547]. Однако сам он не стал развивать одобренный им подход, декларировав, что к субъектам гражданского права относятся физические и юридические лица. Единственное, что он заимствовал у Н.Л. Дювернуа, – социально-юридическая характеристика интереса, который С.Н. Братусь посчитал материальными условиями существования субъекта. Он писал, что личная сила индивида, выраженная в его правоспособности и в его субъективных правах, основывается на жизненных условиях, которые развиваются как общие для многих других индивидов^[548]. Поэтому учёный полагал, что материальные условия существования закрепляются законом, хотя далеко не все члены господствующего класса осознают их общезначимость и в состоянии фактически, на деле их реализовать и достичь тех результатов, которых достигает данный господствующий класс в целом^[549].

Собственно споры о том, каким образом следует определять субъекта права, в советской цивилистике отсутствовали, поскольку понятие субъекта права свелось к тщательному исследованию лишь одной её характеристики - правосубъектности. Объяснялось это тем, что исследовать лица в целом бессмысленно, поскольку это скорее предмет психологии и социологии. Поэтому большинство советских исследователей права сосредоточивались на правосубъектности, в которую, по примеру немецких пандектистов, включали правоспособность, дееспособность и иногда – деликтоспособность. Таким образом, категория «субъект права», пусть даже и признаваемая декларативно, оказалась не востребованной советской юридической наукой и практикой. Очевидно таким образом проявилась общегуманитарная тенденция отрицания субъекта не только в праве, но и философии, социологии, экономике. Например, известный американский философ М. Фуко XX в. заявлял, что субъект – это переменная и сложная функция разнообразных техник и практик власти и сопротивления. Этот вывод позволял ему отказывать в существовании целостному и самотождественному субъекту^[550].

Однако, уже в последние десятилетия XX в. наметился новый подход к исследованию субъекта – теперь все больше учёных говорят о «возрождении субъекта»^[551]. В рамках нового понимания последний выглядит как неоднозначное явление. Так, С.И. Архипов считает, что субъект права – это явление многоаспектное, имеющее множество граней, сторон, но не сводимое ни к одной из них. Поэтому он определяет его как «совокупность заключенных в специальную форму (в форму юридического лица или индивида) правовых качеств человека». Учёный также называет правовые качества, которые образуют «субстанцию» субъекта: его правовая воля, правовое сознание, правовые действия, поступки, создаваемые им правовые связи, отношения и т. д. ^[552]

С позиции деятельностного подхода при определении сущности субъекта права открываются новые аспекты, а уже сделанные выводы приобретают новое звучание. Прежде всего, как было отмечено ранее, любая деятельность, в том числе и правовая, всегда предполагает наличие субъекта, поэтому с доводами представителей концепции бессубъектных отношений согласиться невозможно.

Другой момент, который является важным для определения субъекта права с позиции деятельностного подхода, состоит в том, что любое правовое явление имеет идеальную природу и, следовательно, является всегда лишь отражением реальности, в том числе фактической деятельности. Поэтому субъект права носит абстрактный характер.

Кроме того, анализируемое понятие позволяет выделить того, на кого воздействует право и отделить его от объекта воздействия. Животное, растение, предмет, механизм (например, робот) и т.п. не являются в отечественном праве субъектами. Субъект права – абстракция исключительно человека, взятого в актуальном состоянии, т.е. родившегося живым и не умершего.

Исследование субъекта гражданского права с позиции деятельностного подхода позволяет устранить сомнения в том, что последний должен пониматься именно как человек. Деятельность, в том числе и гражданско-правовая, немыслима без человека, поскольку представляет собой именно человеческую активность. Как соотносится субъект права с этим человеком, осуществляющим правовую деятельность? Логично предположить, что последний также представляет собой субъекта права, по крайне мере одну из его ипостасей, связанную с осуществлением права и исполнением обязанностей. Разумеется, это не конкретный человек, а его мыслимое отражение, поскольку речь в праве всегда идет об идеальных явлениях. Поэтому согласимся с С.И. Архиповым в том, что субъект права есть идеальная совокупность правовых качеств человека.

«Человеческое» понимание субъекта права не исключает отнесение к нему юридических лиц и публичных образований (государства и его органов). С.И. Архиповым развита идея относительно персонификации субъекта права посредством правовой формы. Учёный пишет: «Именно она (правовая форма) обеспечивает субъекту права возможность идентификации (опознаваемость), внешнюю автономию, создавая предпосылки для участия в правовой коммуникации»^[553]. Правовые качества человека модифицируются, видоизменяются под воздействием организующей их правовой формы. Именно таким образом возможно существование в качестве субъекта гражданского права юридического лица и публичного образования.

С.И. Архиповым выдвинуты следующие качества человека, которые становятся достоянием лица правового, понимаемого как внешнее выражение, внешняя сторона субъекта права: 1) обособленность, автономность лица; 2) опознаваемость, возможность его идентификации (индивидуализации); 3) волеспособность; 4) проявление себя в качестве участника, стороны социальных отношений, связей; 5) индивидуальность, достоинство, социальная значимость^[554]. Обособленность лица понимается как то, что он предстаёт внешне выраженным, «зримым» центром правовой реальности^[555]. Опознаваемость есть обозначение наименования субъекта для целей его участия в правовых отношениях, в правовом общении^[556]. Волеспособность означает, что правовое лицо является способным выражать правовую волю, выступать её носителем^[557]. Проявление в качестве стороны социальных отношений поясняется следующим образом: правовые лица видят друг в друге прежде всего обладателей субъективных прав и обязанностей^[558]. Последний признак понимается автором в этическим смысле, поскольку термины «лицо», «лик», «личность» выражают отношение к человеку как к ценности, содержат положительную оценку, отношение к человеку^[559].

Полагаем, что указанные С.И. Архиповым качества действительно характеризуют субъекта права с внешней стороны, за исключением волеспособности. С нашей точки зрения, последняя не может быть качеством формы субъекта права, поскольку не позволяет отнести к нему психически больных лиц. Это явно противоречит действующему законодательству, согласно которому даже признанный судом недееспособным гражданин продолжает оставаться правоспособным, что без сомнения свидетельствует о том, что он является субъектом гражданского права. С.И. Архипов, отстаивая необходимость волевого критерия для субъекта права, высказывает идею о том, что воля выступает в пяти фазах (ступенях): как абстрактно-всеобщая воля, как единичная (конкретная) правовая воля, как субъективная правовая воля, как объективированная правовая воля, воля как единство правовой возможности и правовой действительности^[560]. Указанная временная неоднородность (стадийность) позволяет ему «приписывать» волю полностью недееспособным лицам. Однако вызывает сомнения то, что понятием воли автор обозначает однородные явления. Например, он пишет: «Первую и вторую ступень (фазу) существования правовой воли объединяет то, что и в первом и во втором случае мы имеет дело с волей как возможностью (возможностью осуществлять правовые действия, правовую деятельность), т.е. с недействительной волей»^[561]. Описываемое в таком виде явление больше походит на на юридические дозволения (если принять во внимание настойчивые обращения автора к нормативному характеру абстрактно-всеобщей воли). Впрочем, при большой неопределенности в понимании самой воли, её трудно отграничить от смежных явлений, что делает волеспособность недостаточно четким критерием отнесения лица к субъекту права, что, впрочем, не означает полное отсутствие возможности его использования.

Воля составляет, как было показано выше, часть мотивационно-поведенческого комплекса человека, поэтому при её отсутствии сохраняется более объективный элемент – явление, определяющее характер деятельности любого человека – интерес. Последний как объективированный феномен, может быть оценен с позиции правопорядка, как считал Н.Л. Дювернуа, и поэтому безболезненно позволяет заместить волю недееспособного волей другого лица. При этом воля не должна исключаться из признаков правовой формы субъекта права, поскольку, без неё, без сомнения, невозможно осуществление любой целенаправленной деятельности, в том числе и гражданско-правовой. Поэтому в качестве признака внешней стороны субъекта права может выделяться совокупность интереса и воли человека. Например, соответствовать указанному признаку в конкретном отношении, где участвует несовершеннолетний, будет интерес этого лица и воля его представителя.

Для определения субъекта гражданского правоотношения чрезвычайно важной является идея многоаспектного существования субъекта права. С.И. Архипов считает, что субъект права может выступать субъектом правоотношений, субъектом прав и обязанностей, субъектом правовой деятельности, субъектом правового сознания, субъектом правового процесса^[562]. И он не является одиноким в своем мнении. Многоаспектность субъекта права давно уже была подмечена учёными. Так, С.С. Алексеев, ссылаясь на В.Я. Бойцова, отмечает, что субъект права – понятие отличное от понятия «субъект (участник) правоотношениятличное от понятия "кта права давно уже была подмечена учёными.Так, С.С. Алесеев, ссылаясь на В.Я. Бойцова, отмечает, что субъе»^[563]. При этом исследователь поясняет, что субъект права – это лицо, потенциально способное быть участником правоотношений, а субъект правоотношений – это реальный участник данных правоотношений.

Скорректировав понимание субъекта правоотношений с позиции поддерживаемого нами подхода к правоотношению, определим его как лицо, участвующее в общественных отношениях, попадающих под определение правовых, обладающее субъективными гражданскими правами и несущее субъективные гражданские обязанности. Это собственники, кредиторы и должники, цеденты и цессионарии и т. п. – обладатели прав и обязанностей. С.И. Архипов очень удачно, на наш взгляд, называет их правовыми ролями^[564].

Однако разграничение субъектов гражданского права и участников гражданских правоотношений в гражданском законодательстве не проводится. Например, в названии ст. 124 ГК РФ Российская Федерация, субъекты Российской Федерации, муниципальные образования определены как субъекты гражданского права, при этом в п. 1 этой статьи говорится о том, что последние выступают в отношениях, регулируемых гражданским законодательством, на равных началах с иными участниками этих отношений – гражданами и юридическими лицами. Учитывая изложенные выше соображения о субъектах гражданского права, полагаем, что ст. 124 ГК РФ должна быть озаглавлена следующим образом: «Российская Федерация, субъекты Российской Федерации, муниципальные образования – субъекты отношений, регулируемых гражданским законодательством». Важность такого изменения будет ясна из дальнейшего анализа категории «субъект гражданского права», пока же отметим, что тем самым мы можем отличать «правовых людей» – лиц, действующих от имени публичных образований и сами публичные образования.

Далее, следуя деятельностному подходу, мы должны поддержать и идею о различии понятий «субъект гражданского права», «субъект гражданских правоотношений» и «субъект гражданско-правовой деятельности». Последний представляет собой лицо, осуществляющее и исполняющее соответствующие субъективные гражданские права и обязанности. Различие между субъектами гражданских правоотношений и субъектами гражданско-правовой деятельности представляется достаточно значительным, поскольку первый есть результат специфического видения регулируемого общественного отношения (как связи прав и обязанностей), элемент гражданского правоотношения как гражданско-правового средства, а второй – отражение реальных действий, связанных с упорядочением указанного отношения. Иными словами, соотношение указанных аспектов субъекта права есть соотношение средства и действий в рамках деятельности. Сказанное позволяет заключить, что в правовой реальности действуют только физические лица, находящиеся в определенной правовой связи с государством, т.е. граждане (в том числе и иностранных государств), а также лица без гражданства (далее - граждане). Именно они реализуют гипотезы норм и приобретают права и обязанности, а затем осуществляют и исполняют их. Их действия носят характер юридического факта и (или) правового действия по осуществлению и исполнению субъективных гражданских прав и обязанностей. В первом случае граждане выступают как субъекты реальной социальной деятельности, предусмотренной гипотезами норм гражданского права. В последнем случае они представляют собой элемент гражданско-правовой деятельности. Конкретные граждане могут совпадать с участниками правоотношений, а могут и отличаться. Так, если должник своими действиями исполняет субъективную гражданскую обязанность, то такое совпадение имеет место, а если от его имени действует другое лицо, то совпадение отсутствует.

Определение человека в качестве субъекта права влечёт наделение его правосубъектностью. Указанная категория, несмотря на прочное закрепление в цивилистической теории, является дискуссионным понятием^[565]. Для понимания субъекта гражданского права с позиции деятельностного подхода, она требует уточнения. Согласимся с большинством правоведов в том, что правосубъектность является общественно-юридическим свойством, которое нормы права придают лицам в соответствии с требованиями и потребностями общественного развития^[566].

Также большинство учёных согласны с тем, что правосубъектность включает два основных структурных элемента: во-первых, способность обладания правами и несения обязанностей (правоспособность), во-вторых, способность к самостоятельному осуществлению прав и обязанностей (дееспособность)^[567]. Следует отметить, что правосубъектность является максимально широкой характеристикой субъекта права, поскольку обращаясь к анализу различных аспектов субъекта права, мы видим, что дееспособность не всегда необходима. Так, для участия в гражданском правоотношении достаточно обладание правоспособностью, разумеется, при наличии восполняющей дееспособности другого лица, который участником данного правоотношения все же не является. Для приобретения субъективных гражданских прав и создания соответствующих обязанностей, а также их осуществления и исполнения необходимо обладать правосубъектностью, т.е. и правоспособностью и дееспособностью.

При определении правосубъектности необходимо иметь в виду первоочередность характеристики её как явления публичного права, поскольку она есть следствие существования связи субъекта и государства. Однако сказанное не означает отсутствие частно-правового аспекта рассматриваемого явления. Полагаем, что последний состоит в том, чтобы быть по своему усмотрению в установленном законом порядке субъектом гражданских прав и обязанностей. Это возможно благодаря тому, что правосубъектность, по верному замечанию Я. Р. Веберса, выражает признание лица в качестве субъекта правоотношений вообще, а также квалификацию его в качестве субъекта или возможного субъекта конкретных субъективных прав и обязанностей. Иными словами она обозначает субъектный состав в правовых институтах и возможность быть как субъектом права вообще, так и конкретных субъективных прав и обязанностей^[568]. Например, отчуждать вещь, т. е. перенести право собственности на другое лицо, может по общему правилу лишь собственник; передать право требования по обязательству другому лицу – лишь кредитор по обязательству.

Отметим, что похожую идею развивал М.М. Агарков, утверждая, что правоспособность должна быть понята динамически^[569]. Однако, это утверждение подверглось обоснованной критике, поскольку, как отмечал Ю.К. Толстой, приводит к явно неприемлемому выводу, будто граждане не обладают равной правоспособностью^[570]. Из сказанного следует, что динамически должна пониматься не правоспособность, а правосубъектность. Полагаем, что при равной правоспособности, граждане могут определяться в законе или в установленном им порядке субъектами той или иной деятельности, квалифицируемой как правоотношение.

Изложенное понимание субъекта гражданского права проявляет свою практическую значимость в полной мере в конструкции юридических лиц. В действующем гражданском законодательстве для них определена только правоспособность, дееспособность закреплена за физическими лицами. Полагаем, что попытки обнаружения дееспособности у юридического лица не могут иметь положительного результата^[571], поскольку реальность юридического лица – это реальность формы субъекта гражданского права, но не его содержания. Как было уже сказано выше, воля, с наличием которой связывается и наличие дееспособности принадлежит исключительно гражданам. Она представляет собой психологический, социальный феномен, который, упоминаясь в нормах права, приобретает правовой характер, однако не изменяет свою внеправовою сущность. Юридическое лицо, будучи субъектом права, обладает волей, но это воля «правового человека» – гражданина, создавшего его и действующего от его имени. Следовательно, юридическое лицо не обладает способностью к самостоятельному осуществлению прав и обязанностей (дееспособностью). Заметим, что это обстоятельство никак не может исключить его из круга субъектов гражданского права. Ведь отсутствие дееспособности допускается и для физических лиц – участников гражданского правоотношения, когда последние вследствие психического расстройства не могут понимать значения своих действий или руководить ими признаются судом недееспособными в порядке, установленном гражданским процессуальным законодательством (п. 1. ст. 29 ГК РФ) недееспособными.

Дееспособность необходима вне пределов гражданского правоотношения, в правовой реальности. Если она отсутствует у физического лица, то восполняется посредством опеки, попечительства, патронажа. Близкий, по сути, механизм установлен и для юридического лица. В ст. 53 ГК РФ закреплено, что оно приобретает права и принимает обязанности через свои органы, а также, в предусмотренных законом случаях, через своих участников. Обратим внимание на указание о том, что упомянутые органы и участники лишь приобретают права и принимают обязанности, но не осуществляют и не исполняют их. Почему? С нашей точки зрения, как юридико-фактическую, так и правовую деятельность (по образованию прав и обязанностей и их реализации) могут осуществлять только естественные (по терминологии Н.В. Козловой^[572]) лица, т. е. дееспособные граждане. Однако, как следует из процитированного выше определения дееспособности граждан, они могут приобретать гражданские права для любых лиц, но обязанности – только для себя. Следовательно, для того, чтобы выступать от имени юридического лица требуется указание закона – та самая правовая роль органа или участника юридического лица, которую должен играть гражданин, «образуя» права и обязанности для юридического лица. Оговоримся, что это особая, ограниченная роль. Она не придает полную дееспособность, не превращает орган юридического лица в субъекта гражданского права, а только добавляет гражданину способность «образовывать» права и обязанности для юридического лица. Полностью эту роль, можно было бы назвать, исходя из указанных функций, например, «воплотитель правоспособности юридического лица» или «проводник правоспособности юридического лица». Однако законодатель этого не делает, поскольку гораздо практичнее просто суммировать роли для каждого конкретного случая. Например, директор – исполнительный орган юридического лица в лице Иванова И. И. (физического лица, действующего, например, на основании устава) – заключает договор купли-продажи. Субъектом обязательственного правоотношения – продавцом – становится юридическое лицо, а затем тот же Иванов И. И., осуществляет права и исполняет обязанности, действуя, опять от имени юридического лица.

Высказанные соображения относительно юридического лица как субъекта гражданского правоотношения и как одной из форм субъекта права позволяют сделать практические выводы. В последние годы активно обсуждается вопрос о возможности гражданско-правового регулирования отношений между органом корпорации и корпорацией сводящийся к тому, является ли орган юридического субъектом гражданского права. Ряд исследователей считают орган юридического лица в той ли иной степени обладает статусом самостоятельного субъекта права^[573]. Не малое значение при этом имеют ссылки на зарубежное право^[574]. Например, в немецкой правовой доктрине орган управления рассматривается в качестве составной части юридического лица, структурно обособленного подразделения, при этом воля такого органа считается волей соответствующего юридического лица, а английском праве с членами руководящего органа заключается агентский договор.

Вопрос о возможности гражданско-правового регулирования отношений между органом корпорации и корпорацией должен быть решен отрицательно, поскольку очевидно, что орган юридического лица не является субъектом гражданского права, а от его имени действуют граждане, которые и несут в случаях, определенных законом, ответственность. Разумеется, при этом, как верно замечает С.В. Федосеев, орган не может отождествляться со всеми составляющими его лицами^[575], ведь любой гражданин, соответствуя условиям, обозначенным в законе, может исполнять правовую роль органа юридического лица.

Поэтому думается целесообразно сформулировать соответствующее предложение в Концепции развития законодательства о юридических лицах следующим образом: «Представляется желательным уточнение определения органа юридического лица (абз. 1 п. 1 ст. 53 ГК) путём указания на то, что речь идет о лицах (т.е. субъектах права), составляющих органы юридического лица (п. 3 ст. 53 ГК)»^[576]. Однако с учётом сказанного нами выше требуется конкретизировать тех субъектов права, которые составляют органы юридического лица. Поэтому полагаем, что п. 1 ст. 53 ГК РФ можно изложить в следующей редакции: «Юридическое лицо приобретает гражданские права и принимает на себя гражданские обязанности через свои органы в лице граждан, действующих в соответствии с законом, иными правовыми актами и учредительными документами».