Норма гражданского права как средство правоприменительной гражданско-правовой деятельности

 

Обычно вопрос о применении норм гражданского права органами власти рассматривается после обсуждения проблем их реализации субъектами гражданского права, ведь считается, что норма гражданского права создается в первую очередь для того, чтобы у субъектов гражданского права был образец правильного поведения в гражданском обороте. Верность этого соображения подтверждается тем, что норма гражданского права обращена в качестве адресата именно к субъектам гражданского права.

Определение в качестве адресатов гражданско-правовых норм субъектов гражданского права имеет объективное основание: именно эти лица осуществляют гражданско-правовую деятельность, порядок которой и устанавливается в норме гражданского права. Однако в ГК РФ встречаются нормы, адресатом которых однозначно обозначен суд или правоприменительные органы. Например, согласно п. 1 ст. 27 ГК РФ объявление несовершеннолетнего полностью дееспособным (эмансипация) производится по решению органа опеки и попечительства – с согласия обоих родителей, усыновителей или попечителя либо при отсутствии такого согласия – по решению суда. Другой пример: согласно ст. 42 ГК РФ гражданин может быть по заявлению заинтересованных лиц признан судом безвестно отсутствующим, если в течение года в месте его жительства нет сведений о месте его пребывания. В качестве таких лиц выступают, в основном суды, органы исполнительной власти (органы местного самоуправления, субъектов Российской Федерации, Российской Федерации), а также регистрационные органы, нотариусы (назовем их для краткости публичными лицами). Да и остальные нормы гражданского права, не имея точного адресата, могут быть применены ими.

В науке этот всем известный факт не вызывает никаких споров, поскольку принято считать, что нормы гражданского права реализуются субъектами гражданского права и применяются публичными лицами[415]. Но для нас это обстоятельство имеет особый интерес, поскольку не укладывается в единое логическое объяснение адресности нормы гражданского права. Ведь, например, государственные органы не являются участниками той же самой гражданско-правовой деятельности, что и субъекты гражданского права. К этим органам нормы гражданского права адресованы на другом основании: они применяют нормы гражданского права, поскольку это является частью их должностных обязанностей. Но служебная деятельность не является гражданско-правовой, поэтому следует констатировать, что основанием для использования гражданско-правовой нормы является участие её адресатов не только в гражданско-правовой, но и служебной (исполнительной, судебной) деятельности.

Может возникнуть вопрос: несмотря на то, что субъекты гражданского права и публичные лица – разные адресаты, какое это имеет значение для воплощения нормы права в жизнь? Адресность нормы влияет на принцип её применения. Органы власти обязаны применять нормы гражданского права в отличие от субъектов гражданского права, которые в основном имеют право на использование этого средства в своей гражданско-правовой деятельности.

Правоприменительная адресность и, как следствие, обязательность применения накладывают отпечаток и на содержание нормы гражданского права. Она должна быть точной. Ведь для органа, совершающего обязательные действия, необходимы конкретные указания на то, какие действия он может совершать, а какие нет. Но для всех ли органов власти необходим одинаковый уровень точности?

Органы исполнительной власти, а также нотариусы, в большинстве своём обязаны исполнить требование нормы гражданского права, удостоверившись в точном соответствии фактического состава норме права. Суды же не просто обязаны поступить опредёленным образом, указанном в норме, они, прежде всего, должны оценить степень соответствия моментов действительности тем требованиям, которые изложены в норме и при необходимости собрать возможные доказательства соответствия их норме права. Таким образом, для судов норма права – это решение, которое они выносят, разбирая спор, а также основание этого решения, но не исчерпывающая «инструкция» для действия.

Деятельность судов по применению норм гражданского права является наиболее сложной, требующей значительной детализации и систематизации. При этом именно судебное применение норм гражданского права раскрывает весь их целевой потенциал в полной мере. Полагаем, что норма гражданского права, несмотря на то, что она адресована и соответственно используется и субъектами гражданского права, и различными правоприменительными органами, выступает в основном в качестве средства судебной деятельности, что, конечно, накладывает на неё свой отпечаток.

Доказательств правоприменительной и, более того, судебной адресности гражданско-правовых норм можно обнаружить достаточно, если проанализировать генезис нормы права. Л.О. Кофанов, исследовав начальный этап правовой истории, пришел к выводу о том, что в Древнем Риме в архаический период правила поведения, по которым выносилось решение судьями, в полном объёме были доступны только понтификам и практически скрыты от тех лиц, которые его испрашивали. Им приводятся выдержки из различных источников, подтверждающих это заключение. Так, по словам античного историка Дионисия Галикарнасского, писаные законы содержа­лись лишь в священных книгах жрецов и были недоступны народу[416]. Также и Валерий Максим писал, что «цивильное право в течении многих веков было сокрыто среди жертвоприношений и церемоний бессмертным богам и было известно одним понтификам».[417] Объяснялось это тем, что в древнейшем Риме все цивильное право входило в область сакрального и, по словам Ливия, вплоть до конца IV в. до н.э. «хранилось в святилищах понтификов»[418]. Нельзя сказать, что народу вовсе не были известны законы, которые потом хранились у понтификов, поскольку он сам утверждал их вместе с сенатом. Однако понтифики и авгуры всегда могли интерпретировать божественную волю в выгодном для них или для власть имущих смысле. Кроме того, они предоставляли судебному магистру, истцу и ответчику соответствующие торжественные формулы, а также имели отношение ко всем юридически значимым ритуалам. Таким образом, конкретное лицо могло узнать о нужном тексте формулы или норме только в случае конкретной надобности, что, безусловно означало отсутствие презумпции знания законов. Значение же деятельности понтификов для создания римского права трудно переоценить. Очень точно по этому поводу высказался Д.В. Дождев: «Распространяя значение слов на другие явления, создавая новые институты на основе старых ритуальных форм, облекая типичные волеизъявления в строгие формулы заявлений при сделках, влияя на решения суда, они создали римское гражданское право – ius civile в его первичном виде как правовую систему civitas»[419].

Трудно отрицать правоприменительную адресность и современных европейских и российских гражданско-правовых норм с учётом того, что континентальное гражданское право, как показывают результаты сравнительно-правовых исследований, является наиболее консервативной отраслью права, унаследовавшей подавляющее большинство норм вместе с их конструкциями и системой именно из римского права. Поэтому представляется принципиально верным высказывание Я. Шаппа о специфике гражданского права: «Гражданско-правовой закон, в первую очередь, представляет собой систему санкций (Sanktionsordnung), которая лишь сопровождает поведение сторон при оформлении их правоотношений на основе принципа частной автономии. Напротив, публично-правовой закон берет на себя также задачу регулировать правоотношения между гражданином и государством. Эти различные функции закона объясняются тем, что гражданское право за более чем 2000-летнюю традицию оформилось как право судейское, в то время как публичное право отражает опыт становления современного государства, которое для регулирования правоотношений предпочитает использовать законодательство»[420].

Правоприменительная и, более того, судебная адресность норм гражданского права снова возвращает нас к вопросу о мотивах создания норм гражданского права. В связи с тем, что они имеют различных адресатов, нельзя утверждать, что они создаются только ради того, чтобы быть правилами поведения субъектов гражданского права. Какое ещё назначение имеют нормы гражданского права?

Возвращаясь к генезису норм гражданского права можно ответить однозначно на вопрос об их значении – это были явно судебные средства. Они и не могли быть другими: ведь «образцы»[421] решений конфликтных ситуаций «добывались» именно из одних судебных прецедентов для создания других. Первоначально в неразвитом древнеримском государстве (общине) нормы права не формулировались, а решение спорных случаев испрашивалось у богов. Но с течением времени, с накоплением судебных прецедентов, появилась потребность в выделении «образцов». Классические и постклассические римские юристы (Ι – V вв.) уже осмысливали необходимость в категории норма права. Как отмечает Г.Дж. Берман, «…в первой по­ловине II в. римские юристы начали определенно говорить о нормах (regulae)… Нормы, хотя они и выводились из преце­дентов, можно было рассматривать отдельно»[422]. Иногда их собирали в книгах норм, которые особенно нужны были мелким чиновникам Римской империи, а также учащимся юридических школ.

Исключением из правила стали 211 regulae, помещённые в титуле 50.17 «О различных нормах древнего права» Дигест Юстиниана[423]. Это извлечения из тех прецедентов, которые были обобщены и приобрели форму отточенного эпиграмматического изложения фундаментальных правовых принципов. Однако, как показали зарубежные историки права, эти «правовые максимы», как стали называть их в XII в., взятые в качестве отвлеченных принципов, имеют совершенно иное значение, чем то, какое они имели в кон­тексте тех типов дел, в которых впервые были произнесены, и часто описы­ваемых в первых частях Дигест. «Этим собранием из 211 голых утверждений, представляющих собой отвлеченные нормы древнего закона, Юстиниан отнюдь не собирался никого обмануть, создав ложное впечатление, что эти нормы имеют значение, неза­висимое от тех конкретных ситуаций, в которых они были когда-то примене­ны»[424]. Это ясно из самой первой нормы, в которой цитируются слова юриста Павла: «Норма – это нечто, кратко излагающее суть дела... Посредством норм передается краткое содержание дела... и если оно неточно, то теряет свою полезность». Другими словами, нормы не следует рассматривать вне контекста содержания дел, которые они суммируют. Это ясно и из того факта, что каждая норма предваряется отсылкой к ее первоначальному контексту. Более того, за исключением первой, нормы организованы не систематически, а некоторые из них противоречат другим. Юстиниан, по крайней мере от­части, добавил нормы к своёму великому сборнику как украшение. Также ве­роятно, что их намечалось использовать в споре, возможно, в качестве пре­зумпций, способных передвинуть бремя доказывания. Наконец, нормы слу­жили дидактической цели: с их помощью легче было запомнить обширный текст. Несомненно, что ни один римский юрист не относился к ним как к отвлеченным принципам. Более того, взятый целиком титул 50.17 Дигест должен был показать юристам эпохи Юстиниана справедливость знаменитого правила Яволина, тоже приведенного в титуле 50.17, которое гласило: «Все нормы (definitiones) в гражданском праве опасны, ибо они почти всегда могут быть искажены» (вполне вероятно, что и это тоже было извлечением из какого-то конкретного определения). Итак, римские нормы были не правилами поведения лиц, а средствами классификации судебных прецедентов, своего рода «типовыми решениями», которые выносили римские суды.

Дореволюционный русский цивилист Д.Д. Гримм приходил к тому же мнению относительного всего современного ему права. Он считал, что объективное право – это «ни более, ни менее как совокупность особо квалифицированных норм или правил общежития, именуемых юридическими. Раз это так, то тем самым падает представление об объективном праве как о некой самостоятельной реальной силе, порождающей или создающей какие бы то ни было юридические последствия… Настоящее значение юридических норм состоит лишь в том, что они указывают нам внешние критерии (выделено мной – Р.О.), на основании которых мы судим о том, какие из тех жизненных отношений, среди которых приходится вращаться членам данного общества, при каких условиях, в каких пределах и в каком смысле признаются нуждающимися в юридической регламентации»[425]. Комментируя позицию учёного, В.А. Белов подчеркивает, что тот отвергал концепцию правового регулирования как воздействия права на общественные отношения, оставляя ему более скромную – оценочную роль[426]. С нашей точки зрения, в этой идее содержится рациональное зерно. Однако полностью поддерживать её было бы неверно, поскольку современное право, даже частное, содержит в себе элементы как оценки, так и воздействия. Кроме того, оценка может быть признана частью опосредованного воздействия. Поэтому считаем, что в современном гражданском праве нормы имеют более широкое значение. Однако и сегодня их правоприменительная, в том числе и судебная, направленность проявляется достаточно ярко. Это становится возможным за счет специфики правоприменительной деятельности.

Применение права – сложный процесс, который складывается из ряда самостоятельных разнохарактерных и взаимосвязанных действий. В юридической литературе нет единства мнений о количестве стадий правоприменения. Наиболее убедительным нам представляется мнение о трех основных стадиях процесса применения права: 1) установление фактической основы дела; 2) установление юридической основы дела; 3) принятие решения по делу[427].

Норма права выступает в качестве средства на втором этапе, который ещё обозначается как правовая квалификация. Здесь решается вопрос: какая норма права распространяется на данный случай, попадает ли установленный на первом этапе факт под действие определенной нормы права.

Исходя из сказанного выше о нормах гражданского права и их судебной генетике, приходим к выводу, что многочисленные порядки деятельности устанавливаются в нормах гражданского права не только для определения правила деятельности субъектам гражданского права, но и затем, чтобы помочь правоприменителю оценить их действия в качестве соответствующих правильному разграничению интересов этого субъекта и других лиц. Для правоприменительного органа, особенно суда, которому предстоит в случае спора решить, ущемляют ли действия одного субъекта интересы другого субъекта, такая интерпретация, своего рода «шпаргалка», типовое решение спорного случая, крайне необходимо. Иначе он погрязнет в выяснении мелких вопросов и сомнительных утверждений, эмоциональных высказываниях, второстепенных фактах, предоставляемых сторонами, а справедливого решения может так и не достигнуть. С нашей точки зрения, норма гражданского права является, по сути, правоприменительным образцом оценки порядка свободной деятельности субъектов, разграничивающего их интересы. Этот образец задает пределы свободы гражданско-правовой деятельности субъектов, но обязателен для правопримененителей.

Образцы, установленные нормами гражданского права, могут быть двух видов. Одни определяют, какими должны быть действия субъектов гражданского права для того, чтобы их интересы были справедливо разграничены (регулятивные нормы). Другие – основания для одобрения или отвержения вмешательства одного лица в частную сферу другого (охранительные нормы). Разграничение интересов основано на неприкосновенности этих сфер. Но в реальности часто происходит нарушение этой неприкосновенности по причине совершения неосторожных или целенаправленных действий одних лиц по отношению к другим.

Вмешательство в частную сферу другого лица допустимо в качестве ответной реакции на ущемление интересов. Для этой ситуации в норме права устанавливается новый порядок деятельности, разграничивающий интересы субъектов, с учётом того, что интересы одного из них ущемлены другим. В новом порядке деятельности, как точно отмечал Н.М. Коркунов, «…должно быть ограничено осуществление интересов правонарушителя в интересах потерпевшего»[428].

Согласно традиционным научным представлениям тем самым охраняется установленный регулятивной нормой правило поведения. Нормы права, устанавливающие неблагоприятные последствия для лиц, совершивших неправомерные действия, называются охранительными. Однако важно понимать, что в гражданском праве охраняется не норма и не порядок, установленный ею: это всего лишь «шпаргалка» правоприменителя. Охраняются интересы субъектов гражданского права, причём в их реальном наполнении. Поэтому нарушение только порядка действий, установленного гражданско-правовой нормой, как правило, не является основанием для одобрения или осуждения вторжения одного лица в частную сферу другого. Подтверждением сказанному служат многочисленные решения судов, в том числе и высших инстанций, в которых несмотря на явные нарушения норм гражданского права, к нарушителю не применяются меры охраны, поскольку не доказано нарушение прав и законных интересов истца[429]. Так, государственный заказчик внес изменения в документацию об аукционе при проведении процедур размещёния государственного заказа с нарушением сроков, предусмотренных законом «О размещёнии государственного и муниципального заказа» от 21 июля 2005 г. № 94-ФЗ. Однако ВАС РФ подтвердил, что арбитражные суды правомерно отказали в признании указанных изменений незаконными, поскольку права истца не были нарушены, ведь он не был лишен права повторно подать документы в установленном законом порядке[430]. ВАС РФ совершенно обоснованно поддержал решения арбитражных судов о том, что нарушения порядка проведения торгов не могут являться основаниями для признания торгов недействительными по иску лица, чьи имущественные права не могут быть восстановлены при применении последствий недействительности заключенной на торгах сделки[431]. Объясняется такое положение тем, что большинство норм гражданского права не являются обязательными для исполнения субъектом гражданского права. Они лишь средства, а не цель гражданско-правовой деятельности. Следовательно, если цель деятельности достигается иными средствами, то несоблюдение порядка действий не имеет значения. Кроме того, действия, нарушающие порядок деятельности, закрепленный нормами гражданского права, вредны только для того лица, в отношении которого совершаются, они, как правило, не опасны для всего общества, поэтому влекут неблагоприятные последствия для правонарушителя только в случае заявления потерпевшего об ущемлении (реальном или потенциальном) его интересов. Но если порядок действий, установленный гражданско-правовой нормой соблюден, а лицо заявляет о нарушении его интереса, то негативных последствий не наступит. У суда нет других «образцов» оценки деятельности субъекта кроме нормы права, поэтому он будет руководствоваться только ей. Выход из сложившейся ситуации состоит в изменении гражданско-правовой нормы. Конечно, новое правило поведения будет действовать только для последующих ситуаций (если ему не будет придана обратная сила)[432].

Для того, чтобы иметь значение правоприменительного образца, охранительная норма в своей гипотезе, содержит указание на неправомерное действие или правонарушение. Например, состав нормы п. 1 ст. 1102 ГК РФ выражается в описании противоправного поведения: лицо без установленных законом, иными правовыми актами или сделкой оснований приобрело или сберегло имущество (приобретатель) за счет другого лица (потерпевшего), а состав нормы п. 1 ст. 330 ГК – в указании правонарушения – неисполнения или ненадлежащего исполнения обязательства, в частности в случае просрочки исполнения.

Содержанием диспозиции охранительной гражданско-правовой нормы является, прежде всего, указание на то поведение, которое может совершать пострадавшее лицо и обязан правонарушитель при наличии неправомерного действия или правонарушения, а именно на осуществление и исполнение мер гражданско-правовой охраны.

Определение нормы права как образца оценки в правоприменительной гражданско-правовой деятельности влечет за собой и уточнение структуры нормы гражданского права, что связано со спецификой самой правоприменительной деятельности. Принципиальная значимость процесса воплощения нормы права в жизнь для раскрытия её внутренней формы уже была отмечена учёными. «Следует думать, – писал Н.П. Томашевский, – что если бы существовало ясное представление о неразрывной связи между вопросом о применении права и вопросом о структуре правовой нормы и классификации её элементов, то оба эти вопроса давно уже находились бы в более удовлетворительном состоянии»[433].

Правовая квалификация гораздо более сложна, чем это обычно представляется в учебниках по теории права. С.С. Алексеев определяет её как специальную правовую деятельность, имеющую творческое, организующее содержание[434]. Такие характеристики появляются у этого этапа правоприменительного процесса благодаря специфике средства, используемого здесь – норме права.

Любая норма права, отражая деятельность и имея характер правила, является нематериальным явлением. Это качество подтверждено результатами многих исследований. Так, Ю.И. Гревцов, анализируя социальные нормы, разновидностью которых являются нормы права, пишет: «…под социальной нормой мыслится определённый вид (мера) полезного, оптимального и устойчивого реального поведения; вместе с тем, социальная норма (норматив) – это образ, идеальное отражение модели реального поведения в сознании (выделено мной – Р.О.) и закрепление результатов отражения в виде письменного источника»[435]. А.В. Поляков также считает социальные нормы нематериальными[436].

Как идеальное явление норма права является продуктом человеческого мышления – мыслью как смыслом языкового выражения. По справедливому замечанию А.Ф. Черданцева, для права это означает, что язык есть имманентная форма жизни нормы прав. То, что не выражено в языке, прямо не сформулировано в норме права, не существует[437]. Поэтому многие учёные считают, что норма права как мысль может быть понята только через язык и формы его конструкций (логику). Именно этот аспект порождает специальные требования к правовой квалификации.

С этой точки зрения, абстрагируясь от реального правового содержания, принимая во внимание только внутреннее содержание нормы как логического суждения, в ней в качестве элементов выделяются категории и связи между ними. Категории, а именно, высказывания, связаны между собой как основание (антецедент) и следствие (консеквент). Кстати, именно это положение логики используется в качестве одного из доказательств неверности представления о трехэлементной структуре нормы права[438].

Однако полностью свести процесс квалификации к логическим операциям невозможно. Ведь анализ нормы права с позиции формальной логики отвечает только на вопрос об истинности или ложности высказывания по отношению к действительности. Этот аспект для права практически безразличен. Об этом очень убедительно говорит А.Ф. Черданцев, ссылаясь на польского юриста А. Печеника: «…соответствие правовых норм действительности не интерпретируется как их истинность. Отношение правовых норм к ситуациям, им урегулированным, служит квалификации не норм (как истинных или ложных), а квалификации самих ситуаций»[439].

Как было отмечено выше, норма права имеет долженствующий характер. Очень коротко и ясно по этому поводу выразился Н.М. Коркунов: «Юридические нормы, как и все вообще нормы, суть правило должного и в этом смысле веления»[440]. Г. Кельзен – более пространно: «Понятие ”норма“ подразумевает, что нечто должно быть или совершаться и, особенно, что человек должен действовать (вести себя) определенным образом. Таков смысл определённых человеческих актов, интенционально направленных на поведение других. А они интенционально направлены на поведение других, если в соответствии со своим смыслом они предписывают (приказывают) это поведение, но также, если они его позволяют и особенно уполномочивают, т. е. если другому предоставляется определенная власть (Macht), в особенности, власть самому устанавливать нормы. Следовательно, речь идет – при таком понимании – об актах воли»[441].

Именно долженствующая специфика нормы права отличает норму права от логического высказывания. Г. Кельзен писал об этом так: «Очевидно, что суждение «Нечто есть» т. е. суждение, описывающее бытийный факт (Seins – Tatsahe), существенно отличается от суждения «Нечто должно быть» – т. е. от суждения, описывающего норму»[442]. Иными словами, веление, долженствование в норме права как логическом высказывании – это не просто тип логической связки между субъектом и предикатом (модальность), как считает Г.Т. Чернобель. Учёный отмечает, что, являясь сугубо диспозиционной, логически проецируемая в том или ином суждении связь субъекта и предиката имеет различные модусы своего значения, в частности характеризующие (т. е. осведомляющие, описывающие, фактологизирующие объективную действительность), оценивающие или предписывающие. В нормативно-правовом суждении такая связь, отражающая двусторонность правовых отношений и опосредуемая интересами соответствующей ассоциации, всегда является предписывающей. И если характеризующие и оценивающие модусы значения связи субъекта и предиката того или иного суждения выражаются посредством дескриптивных понятий, то модусы социальной нормативности, в том числе правовой, – прескриптивных («разрешено», «требуется», «запрещёно»), что и определяет характер связи субъекта и предиката в нормативно-правовом суждении, ее логическую структуру и, следовательно, специфику структуры данного суждения в целом, его «повелительные грани»[443].

Утверждение о том, что должное лишь связка в логическом суждении, не позволяет продвинуться в изучении нормы права дальше, поскольку по аналогии с другими логическими высказываниями правило поведения начинает восприниматься как единственно истинное утверждение. Например, истинность утверждения «Аист вьёт гнезда» неоспорима, поскольку соответствует реальной действительности, которая не может быть изменена. А истинность утверждения «Органами опеки и попечительства являются органы местного самоуправления» весьма сомнительна, поскольку это содержание ст. 34 ГК РФ, которая была изменена Федеральным законом от 29.12.2006 № 258-ФЗ и звучит так: «Органами опеки и попечительства являются органы исполнительной власти субъекта Российской Федерации». Но если считать норму права логическим суждением, то этого изменения не может происходить. Следовательно, существование нормы права связано не с объективной данностью и неизменностью правила, а с тем, что оно должно содержать в себе долженствование, как было нами выяснено выше, порядка деятельности, который позволяет разграничить интересы субъектов права. С нашей точки зрения, попытки учёных использовать логический анализ для объяснения содержания нормы права объясняются в конечном счете желанием понять, каким образом в сознании человека соединяется норма права как мыслительное образование и реальное поведение. Этот процесс может быть осознан и в рамках деятельностного подхода.

Смысл существования нормы права в том, чтобы с её помощью воздействовать на общественные отношения. Понятно, что сама по себе норма этого сделать не может. Человек, «употребляя» её в своей деятельности, воздействует на общественные отношения. Поэтому её претворение в жизнь возможно лишь как мыслительная операция, внутреннее интеллектуальное действие, совершаемое субъектом.

Понятно, что логический анализ не может полностью обеспечить исследование правоприменительной и правореализационной деятельности. Не может быть использовано для этого и основательно разработанное учение о толковании нормы права, как принято считать, поскольку анализу подвергается не столько сама норма, сколько норма в совокупности с фактами, к которым её хотят применить. На сегодняшний день для изучения нормы права через правоприменительную деятельность, с нашей точки зрения, может быть использована лишь конструкция субзумпции, о которой уже было сказано в настоящей работе.

Достоинство осмысления нормы гражданского права через конструкцию субзумпции состоит в том, что норма права в этом случае предстает не только как правило поведения, но и как образец оценки поведения, который сравнивают с фактической деятельностью и оценивают их соответствие. Отсутствие такого соответствия (если речь идет об обязывающих или запретительных нормах) – это лишь констатация того, что иное, чем в норме поведение субъектов может несправедливо разграничивать интересы, ущемлять права лиц. В случае с дозволяющей нормой необходимо определение правомочности действий лица. Таким образом, в составе нормы права как средства правоприменительной деятельности необходимо и достаточно выделение двух элементов: представление о фактической деятельности и правила оценки деятельности.

Отметим, что представление о фактической деятельности должно быть сформулировано в гражданском праве достаточно обобщенно, поскольку круг действий, которые могут быть оценены судом, чрезвычайно широк. Достаточно высокий уровень абстрактности гипотез гражданско-правовых норм порождает проблемы в субзумпции конкретных конфликтов. Ведь будучи внутренним мыслительным процессом даже самого объективно настроенного человека, она приобретает характер субъективности, что может породить разнобой в оценке поведения как соответствующего тому или иному образцу. Проблема решается посредством различных мер: теоретического осмысления, нормативного определения, разъяснений высших судебных инстанций. Последние содержаться, например, в информационных письмах, обзорах и обобщениях практики, постановлениях пленумов. Так, в постановлениях Пленума ВАС РФ часто содержатся указания о квалификации тех или иных действий.[444] Они обязательны для российских арбитражных судов (п. 2 ст. 13 ФКЗ «Об арбитражных судах в Российской Федерации»).