Глава I. Марксистская диалектика как единственно научный метод познания.

ГЛАВА I. МАРКСИСТСКАЯ ДИАЛЕКТИКА КАК ЕДИНСТВЕННО НАУЧНЫЙ МЕТОД ПОЗНАНИЯ.

Марксистская диалектика — наука о наиболее общих законах развития природы, человеческого общества и мышления.

Энгельс определял диалектику как науку о наиболее общих законах развития природы, человеческого общества и мышления. В одном из примечаний к «Анти-Дюрингу» Энгельс писал: «В помещённом выше сочинении диалектика рассматривается как наука о наиболее общих законах всякого движения»[40].

Продолжая мысль Энгельса, Ленин писал, что диалектика есть «учение о развитии в его наиболее полном, глубоком и свободном от односторонности виде, учение об относительности человеческого знания, дающего нам отражение вечно развивающейся материи»[41].

Классики марксизма-ленинизма подчёркивают во всех своих определениях, что предмет диалектики — всеобщие законы развития, движения.

Но могут спросить: разве любая наука не имеет делав с развитием объективного мира и не изучает законов развития тех или иных явлений природы и общества?

Бесспорно, любая конкретная наука — физика, химия, биология, общественные науки — изучает законы развития природы и общества. И диалектика есть наука о развитии. Но существует важное различие между нею и другими науками. Это различие заключается в том, что диалектика, как говорит Энгельс, есть наука о наиболее общих законах развития природы и общества, наука о законах всякого движения. Этим общим характером открываемых и формулируемых диалектикой законов как раз и объясняется то значение, которое имеет материалистическая диалектика как для научного познания, так и для практической революционной деятельности.

Разделение между науками основано на том, что каждая наука изучает определённые формы движения, вскрывает законы движения, свойственные лишь тем или иным конкретным явлениям.

Механика изучает законы механического движения; физика изучает законы таких форм движения, как свет, теплота, электричество, магнетизм; химия — законы соединения и разъединения атомов; биология — законы органической жизни и т. д. Так же обстоит дело с общественными науками: политическая экономия имеет своим предметом законы развития способов производства; эстетика изучает законы развития живописи, литературы, театра; история объясняет развитие событий в тот или другой период жизни общества и т. д.

Ни физика, ни химия, ни биология, ни любая другая наука не изучает законов всякого движения, законов движения вообще. Более того, попытка распространить законы какой-нибудь одной формы движения на все явления природы и общественной жизни чревата серьёзными ошибками.

Такие попытки неоднократно делались в науке и сейчас делаются буржуазными реакционерами в философии. Но законы, имеющие силу в одной области, не могут быть применены к другой. Такой закон механики, как закон инерции, вполне правильно объясняя ряд явлений природы, ничего не может объяснить ни в явлениях органической жизни, ни в явлениях человеческого общества. Так же обстоит дело и с законами, устанавливаемыми другими конкретными науками.

Марксистская диалектика в отличие от других наук имеет своим предметом не ту или иную отдельную форму движения, не ту или иную группу явлений. Её предмет — движение вообще, наиболее общие законы развития как природы, так и человеческого общества, и мышления. «Это означает, — писал Энгельс, — что её законы должны иметь силу как для движения в природе и человеческой истории, так и для движения мышления»[42].

Почему законы развития, открываемые диалектикой, имеют силу для всех явлений, к какой бы области они ни относились? Потому, что эти законы суть обобщение того наиболее существенного, что свойственно каждому явлению, любой конкретной форме движения. Это законы, присущие самой природе и общественной жизни, теоретически обобщённые диалектикой; «...история природы и человеческого общества, — писал Энгельс, — вот откуда абстрагируются законы диалектики. Они как раз не что иное, как наиболее общие законы обеих этих фаз исторического развития, а также самого мышления»[43].

Следует особо подчеркнуть, что предметом диалектики являются не только объективные законы развития природы и общества, но и законы их познания, законы отражения действительности в сознании человека. Глубокую разработку этой стороны вопроса дал Ленин.

Выступая против идеалистов, пытавшихся превратить гносеологию (т. е. теорию познания) в особую науку, отличную от науки о бытии, об объективном мире, Ленин показал, что в марксистской философии диалектика и есть теория познания. Глубокий смысл этого ленинского положения заключается в том, что для марксистской философии наиболее общие законы объективного мира (например, законы единства и борьбы противоположностей, перехода количественных изменений в качественные и т. д.) есть вместе с тем и законы познания. Познавать мир — значит правильно отражать его. Но в мире всё подчинено законам развития, изменения, борьбы противоположностей и т. д. Следовательно, и познание должно быть верным слепком с этого развития и изменения, должно основываться на этих законах, должно подходить к явлениям природы как взаимосвязанным, изменяющимся, противоречивым. Наши логические понятия, категории, как и познание в целом, должны быть столь же диалектичными, как и сама природа, которую они отражают.

Вот почему диалектика и есть теория познания.

Марксистская диалектика как наука о наиболее общих законах развития природы, человеческого общества и мышления является незаменимым орудием научного исследования и руководством для действия. Основываясь на данных, доставляемых всеми науками о природе и обществе, на опыте и практике исторического развития, марксистская диалектика показывает, каковы всеобщие законы развития, основные принципы движения. Она — верное отражение объективной диалектики жизни и потому даёт единственно правильный угол зрения на действительность, правильный способ подхода к действительности.

Но это не означает, что марксистская диалектика есть некий счастливый ключ, посредством которого можно решить любой вопрос, не опираясь при этом на глубокое знание исследуемого предмета. Такое понимание диалектики враждебно марксизму. Диалектика лишь тогда может выполнить свою роль научного метода, когда она сочетается с глубоким изучением действительности, когда она связана с развивающейся наукой, с практикой. Диалектические понятия и категории превращаются в пустые формы, если они не наполняются конкретным содержанием, если они применяются как орудие доказательства, а не как орудие исследования. Ни Маркс и Энгельс, ни Ленин и Сталин никогда не рассматривают диалектику как некий готовый шаблон, который накладывается на явления природы и общества. В их трудах диалектика выступает как инструмент познания живых явлений действительности, как орудие ориентировки в сложных вопросах. И именно поэтому само это орудие познания в трудах классиков марксизма-ленинизма беспрерывно оттачивается и совершенствуется.

Движение и покой.

Метафизики, выступая против диалектической теории развития, ссылаются обычно на то, что в природе и обществе существует покой, равновесие и что это якобы служит опровержением диалектической теории непрерывного изменения, вечного обновления мира. Для метафизиков покой, равновесие есть исходный пункт состояния материи. С точки зрения метафизики покой, равновесие абсолютны, в то время как движение относительно, временно, преходяще.

Каково же действительно соотношение между движением и покоем? Этот вопрос чрезвычайно важен не только для опровержения метафизической теории, но и для правильного, диалектического понимания движения, развития, изменения.

Из истории философии, древнегреческой в частности, известны философы, которые не признавали в развитии момента покоя, равновесия, устойчивости. Представители этой теории (например, Кратил) утверждали, что так как всё движется, изменяется, развивается, то вообще ничего определённого о явлениях и предметах сказать нельзя. Раз явление находится в беспрерывном развитии, то оно каждую минуту меняет свою сущность. Пока мы собираемся определить сущность явления, оно уже изменится, перестанет быть тем, чем было, станет другим. Такая точка зрения, конечно, нелепа, она вульгаризирует диалектику.

Стоит отметить, что в буржуазной философии имеет место возрождение такого взгляда на движение. Французский философ-идеалист Бергсон заявлял, что тело меняет свою форму «каждый момент». Более того, он утверждал, что «формы вообще не существует, так как форма представляет нечто неподвижное... Форма — это мгновенный вид какого-либо процесса».

Но из такого взгляда на природу логически вытекает невозможность существования вещей. Всякая вещь имеет форму. Содержание без формы невозможно, оно превратилось бы в нечто аморфное, расплывчатое. Если бы форма вещей менялась «каждый момент», существование было бы невозможно. Если бы стол и лежащая на нём бумага, на которую автор подобной точки зрения заносит свои мысли, и, очевидно, сам автор, как и всякий человек, имеющий определённую форму, действительно в каждое мгновение менялись, то вряд ли мы знали бы что-нибудь об этой оригинальной теории. Невозможно было бы сидеть за устойчивым столом, писать на прочной бумаге и оформлять свои мысли в какие-то определённые и ясные понятия и суждения. В действительности форма вещей реально существует и притом не претерпевает в каждый момент существенных изменений, поэтому и вещи существуют как вещи, которыми можно пользоваться.

Этот релятивизм в понимании идеалистами и метафизиками природы вещей находит своё отражение и в теории познания. Он особенно типичен для всей гносеологии буржуазной философии эпохи империализма. В борьбе с махизмом Ленин глубоко раскрыл враждебную науке и научному познанию сущность этого релятивизма. На том основании, что познание находится в беспрерывном движении и истины, им добываемые, имеют характер относительных истин, идеалисты и метафизики делают вывод, что в научном познании нет и не может быть ничего устойчивого, твёрдого, абсолютного, что всё условно. Они утверждают, что познание не есть отражение объективного внешнего мира и что вообще внешнего мира не существует, так как ничего, кроме своих ощущений, человек знать не может. Таким образом, релятивизм используется как орудие отрицания материального мира, отрицания объективной истины.

Марксистская диалектика показывает, что факт относительности научных знаний нисколько не означает, будто в наших знаниях нет ничего устойчивого, незыблемого, абсолютного. Каждая научная истина, будучи относительной, неполной в силу исторической ограниченности наших знаний на данном этапе, вместе с тем содержит в себе крупицу абсолютной истины, ибо она отражает существующий вне нас объективный мир. Ленинское положение «относительность всякого знания и абсолютное содержание в каждом шаге познания вперёд»[144] прекрасно вскрывает диалектический характер познания.

Марксистская диалектика в теории познания борется как против догматизма, который абсолютизирует каждую истину, каждую ступень в познании, так и против релятивизма. который исключает всякий момент абсолютного в познании.

Отрицание момента покоя, устойчивости, в объективной действительности также направлено на сохранение идеалистических позиций. Стоит напомнить, что кратиловское понимание движения использовал ярый враг материализма, древнегреческий философ Платон, который рассуждал так: если в природе нет ничего прочного, устойчивого, то это — недействительный мир, мир теней, наряду с которым должен существовать и существует «истинный» мир, мир идей, характеризующийся прочностью, неизменностью, абсолютным постоянством.

На самом деле движение не исключает момента покоя. Всё дело только в том, чтобы правильно, диалектически понять природу покоя. Движение имеет разные формы. В те моменты, — а эти моменты могут охватывать и небольшие, и огромные (в природе особенно) периоды времени, — когда происходящие в предмете процессы не затрагивают, не меняют его существенным образом, предмет находится в состоянии известного покоя, равновесия. Стол, на котором я пишу, несомненно, претерпевает в каждый момент изменения благодаря самым различным влияниям — я опираюсь на него, вожу рукой по нему, на него воздействует свет, температура воздуха и т. д. и т. д. Но от всех этих изменений он не перестаёт быть столом, не теряет своей формы. Это и есть состояние известного покоя. Все вещи и явления в мире в те или иные периоды находятся в состоянии такого покоя.

Всякий покой, однако, относителен, временен. Не говоря уже о том, что покой, например, стола относителен по той причине, что вместе со всем земным шаром он движется вокруг солнца, он относителен ещё и в более глубоком смысле этого слова: пройдёт какое-то время, и стол рассыплется, превратится в прах, перестанет быть столом. Следовательно, нет и не может быть абсолютного покоя. Лишь движение абсолютно. В известные моменты времени движение уничтожает, разрушает состояние покоя любого явления.

Абсолютизация покоя, отрицание движения как основы и постоянного фактора всего существующего или, наоборот, отрицание покоя и кратиловское понимание движения одинаково искажают действительные законы природы. От абсолютного покоя нет перехода к движению. От движения в понимании Кратила, Бергсона нет перехода к относительному покою предметов.

Буржуазная философская мысль легко попадает в эти одинаково запутывающие метафизические сети и не может найти из них выхода. Сторонники абсолютного покоя, для того чтобы объяснить начало движения материи, прибегают к таинственному первотолчку, к богу. Философы, отрицающие всякий покой, логически приходят к отрицанию существования объективного мира, к субъективному идеализму. А эклектики и позитивисты типа Спенсера, решая вопрос о движении и покое, находят успокоение в... невозможности его решить. Они покой превращают в абсолютную «неподвижность», а движение — в нечто абсолютно непрерывное. Воздвигнув перед собой непреодолимую стену, они стоят в изумлении перед её неприступностью. Так, например, Спенсер говорит, что «самое медленное движение отделено непроходимой пропастью от неподвижности».

Ясно, что только марксистская диалектика, правильно устанавливающая соотношение между покоем и движением, считающая движение абсолютным, а покой относительным, способна решить этот вопрос. С точки зрения диалектики нет никакой трудности в понимании перехода от покоя к движению и от движения к покою. Ибо нет абсолютного покоя, а относительный покой сам есть форма движения, но такого движения, которое, как мы уже сказали, существенно не изменяет предмета. Переход такого покоя в движение, или, вернее, одной формы движения в другую, очень прост.

Эти общие положения марксистской диалектики о соотношении между покоем и движением имеют огромное методологическое значение для развития науки, в то время как метафизическая теория покоя убивает науку, толкает человеческое познание к антинаучным теориям. На метафизическом представлении о покое и движении основаны широко распространённые в буржуазной философии и науке мистические, реакционные теории о начале и конце мира. Одной из таких теорий является теория так называемой «тепловой смерти» вселенной.

Эта «теория» основывается на том, что энергия имеет тенденцию, превращаясь в теплоту, равномерно рассеиваться в мировом пространстве. Естественные процессы характеризуются переходом энергии от тёплого тела к холодному. Обратные процессы перехода тепла от холодного тела к горячему, как гласит второй закон термодинамики, сами собой не происходят.

Из этого делается вывод: энергия в конце концов равномерно распределится и излучится в мировое пространство. Это и будет «тепловой смертью» вселенной. Всё, что порождено материей, всё богатство форм её движения уничтожится, чтобы больше никогда не возникнуть.

Этот вывод сформулировал ещё в XIX веке физик Клаузиус. Он писал, что вселенная неизбежно достигнет такого положения, при котором «не происходило бы больше никаких дальнейших изменений и мир находился бы в состоянии мёртвого покоя».

Современные идеалисты, метафизики на разные лады перепевают этот «вывод» о неизбежной гибели вселенной. Вот, например, высказывания упоминавшегося уже Джинса и английского физика Эддингтона: «Вселенная не может существовать вечно: рано или поздно должно наступить время, когда её последний эрг энергии достигнет наивысшей ступени на лестнице падающей полезности, и в этот момент активная жизнь вселенной должна будет прекратиться» (Джинс).

«Вся вселенная достигнет теплового равновесия в будущем, в срок, который не бесконечно удалён» (Эддингтон).

Тезис о том, что вся вселенная некогда придёт в состояние «тепловой смерти», является результатом незаконного переноса второго закона термодинамики, действительного в применении к изолированным системам, на всю вселенную. Поповская выдумка о конце вселенной на основе рассеяния энергии даёт ещё один пример того, как ценные достижения науки, имеющие большое практическое значение, используются в интересах защиты религии и воспитания в массах страха перед «неведомыми силами», апатии перед «неизбежным концом».

Теория «тепловой смерти» вселенной означает, что мир должен был иметь начало. В самом деле, если рассеяние энергии — неизбежная конечная судьба мира, то вначале, очевидно, мир должен был быть средоточием энергии. Но откуда же и по каким законам мир вначале сконцентрировал в себе колоссальное количество энергии? Энгельс, который в «Диалектике природы» подверг резкой критике эту вздорную теорию, иронически говорит: «мировые часы сначала должны быть заведены...»[145].

Многие «учёные» в Америке, Англии и других капиталистических странах открыто говорят о начале и конце вселенной.

Вот образчик такого рода идеалистического мракобесия: «Таким образом, — пишет некий Линкольн Барнет, — вселенная идёт к своему концу в виде «тепловой смерти», или, выражаясь языком специалистов, состояния «максимальной энтропии». Когда вселенная через несколько миллиардов лет после нас достигнет этого состояния, все совершающиеся в природе процессы прекратятся (!). Во всём пространстве установится одна и та же температура. Невозможно будет использовать какую бы то ни было энергию, так как вся она будет распределена совершенно ровно во всём мироздании. Не будет ни света, ни жары, ни тепла, — ничего, кроме вечного, непреодолимого застоя» (подчёркнуто мною. — М. Р.).

Как видим, подобные «теории», не имеющие никакого отношения к науке, зиждятся на предположении о возможности абсолютного покоя, «вечного, непреодолимого застоя».

Энгельс в «Диалектике природы», исходя из диалектического понимания соотношения движения и покоя, вскрывает антинаучность подобных теорий. Могут погибать и погибают, говорит Энгельс, отдельные солнца, звёзды, но не может погибнуть материя и её неотъемлемое свойство — движение.

«...Сколько бы миллионов солнц и земель, — говорил Энгельс, — ни возникало и ни погибало; как бы долго ни длилось время, пока в какой-нибудь солнечной системе и только на одной планете не создались условия для органической жизни; сколько бы бесчисленных органических существ ни должно было раньше возникнуть и погибнуть, прежде чем из их среды разовьются животные со способным к мышлению мозгом, находя на короткий срок пригодные для своей жизни условия, чтобы затем быть тоже истреблёнными без милосердия, — у нас есть уверенность, что материя во всех своих превращениях остаётся вечно одной и той же, что ни один из её атрибутов никогда не может быть утрачен и что поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на земле свой высший цвет — мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время»[146].

Метафизические и религиозные теории современных ретроградов о том, что вселенная некогда возникла и с тех пор идёт к своему концу, опровергаются фактами. И в этом заслуга советской науки, борющейся против метафизических теорий застоя и неподвижности. Советский астрофизик В. А. Амбарцумиан открыл звёздные ассоциации, которые образовались всего лишь несколько миллионов лет тому назад и возраст которых во много раз меньше возраста земли. Процесс образования звёздных ассоциаций в Галактике, указывает Амбарцумиан, продолжается и сейчас.

«Мы приходим к неизбежному выводу, — пишет советский учёный, — что звёзды в открытых скоплениях (ассоциациях) формируются в процессе возникновения этого скопления (ассоциации)»[147].

Один уже этот факт опрокидывает религиозные теории буржуазных астрономов, ибо он доказывает, что и в настоящее время происходит образование звёзд, т. е. концентрация энергии, и что движение во вселенной не может никогда прекратиться, не может иметь начала и конца.

Временно и преходяще существование того или иного отдельного тела или системы тел. Но никогда не может наступить такое состояние, когда материя исчезнет или потеряет свою способность создавать многообразные явления природы, превращаться из одной формы в другую. До тех пор, пока существует материя и её основное свойство — движение, до тех пор не может наступить состояние мёртвого покоя. А так как материя и движение вечно существуют и вечно будут существовать, то нелепо представлять себе такое время, когда вселенная «умрёт».

Следовательно, только диалектическое учение о соотношении движения и покоя указывает науке правильное и необходимое для её развития направление. Метафизика неизбежно ведёт к реакционным выводам, к протаскиванию поповщины в науку.

К истории вопроса.

С первых шагов философской и естественно-научной мысли перед человеческим познанием возник один из труднейших вопросов: в силу каких законов материя породила богатейшее, поражающее своей сложностью и красочностью, многообразие окружающего нас мира?

И сейчас такие вопросы, как возникновение жизни из «мёртвой» материи, как процесс образования качественно многообразных видов растений и животных и т. д., являются животрепещущими вопросами, над решением которых трудятся передовые учёные.

Уже в античной философии одной из центральных проблем был вопрос о том, каково первоначало мира и как из этого первоначала возникли все качественно различные явления природы.

Греческие натурфилософы, как известно, считали первоначалом, лежащим в основе мира, материю, причём конкретную форму материи — воду, огонь, воздух и т. п. Вся трудность вопроса, однако, сводилась к тому, чтобы объяснить переход от первоначала к качественному многообразию мира. Древнегреческие натурфилософы не могли научно решить этот вопрос, ибо их представления о материи были весьма ограничены, но уже у них наметились те два направления, которые впоследствии, вплоть до нашего времени, сталкиваются между собой как две противоположные концепции развития. Первая концепция представлена такими философами, как Эмпедокл, Анаксагор, Демокрит. Другая концепция наиболее ярко выражена у Гераклита.

Гераклит учил, что вещи возникают и уничтожаются, превращаясь одна в другую. Иначе говоря, возникновение качественного многообразия мира он считал результатом не простого количественного изменения, роста, а уничтожения старого и возникновения нового.

Напротив, Эмпедокл, Анаксагор, Демокрит сводили различия, существующие между явлениями, к чисто количественному соединению и разъединению каких-то вечных и неизменных атомов, «элементов» или «стихий».

Ленин в «Философских тетрадях» отмечает эти две разные концепции, указывая, что «превращение одни понимают в смысле наличности мелких качественно-определённых частиц и роста (respective уменьшения) [соединения и разъединения] их. Другое понимание (Гераклит) — превращение одного в другое»[182].

В одном из древних свидетельств о точке зрения ряда античных философов на интересующий нас вопрос мы читаем: «Эмпедокл, Анаксагор, Демокрит, Эпикур и все те, кто полагает, что мир образуется вследствие соединения мельчайших материальных частиц, принимают (многочисленные) соединения и разъединения (их), возникновения же и гибели их в собственном смысле не допускают. Ибо эти (кажущиеся возникновение и гибель вещей) происходят не вследствие качественного изменения, но количественного соединения»[183].

Эмпедокл признавал четыре элемента — огонь, воздух, землю и воду и полагал, что различные количественные сочетания их и образуют видимый нами мир.

Особенно ярко выразил эту односторонне количественную точку зрения на развитие Анаксагор. Он учил, что природа состоит из бесконечного количества качественно различных семян, гомеомерий. Этих гомеомерий столько, сколько вообще способны воспринимать глаз, ухо и другие органы чувств. Таким образом, всё качественное многообразие природы уже существует заранее в виде незаметных семян. Развитие есть лишь количественное соединение и разъединение их.

Гениальная гипотеза Демокрита об атомном строении материи также исходила из того, что развитие природы представляет собой количественное соединение бескачественных атомов, различающихся лишь по форме, положению и т. п.

Для метафизического мировоззрения, господствовавшего в XVII и XVIII веках, вопрос о единстве и многообразии мира был одним из самых трудных вопросов. В философии и естественных науках XVII и XVIII веков человеческая мысль, решая этот трудный вопрос, бьётся между двумя крайностями. С одной стороны, признавалось качественное разнообразие природы, но оно не рассматривалось как нечто исторически возникшее. Неорганическая и органическая природа, вся материя дробилась на многие неизменные и не превращающиеся друг в друга «ткачества», «силы», о которых чаще всего нельзя было сказать ничего определённого. Химические элементы рассматривались как неизменные качества, между которыми нет никакого перехода.

Виды животных и растений также считались существующими испокон веков рядом друг с другом. Так, Линней в своей классификации мира растений и животных отграничивал одни виды от других, считая каждый качественно своеобразный вид творением бога. Кювье, столкнувшись с тем фактом, что земля состоит из различных геологических пластов и что в этих пластах находятся остатки различных животных, т. е. с фактом, свидетельствующим о развитии, об изменении как земли, так и органического мира, пошёл по неправильному пути, создав теорию катастрофических переворотов на земле. По этой теории, качественное многообразие земных пластов и органического мира является следствием периодически повторяющихся переворотов на земной поверхности. После каждой такой революции каким-то чудесным образом сразу возникает новый мир животных и растений.

Таким образом, объяснить качественное многообразие природы наука того времени была не в состоянии. Философский идеализм использовал эту исторически обусловленную в то время слабость естественных наук, объясняя качественную разнородность мира промыслом божиим.

С другой стороны, стремление представить мир как единое целое приводило философов-материалистов к отрицанию качественного различия между явлениями. Полагалось, что между самыми различными предметами и явлениями существует лишь количественное различие. Наиболее последовательным представителем такого «количественного» материализма, сводящего всё многообразие мира к величине, количеству, был английский философ XVII века Гоббс, развивавший абстрактно-геометрический взгляд на мир. По Гоббсу, всё качественное многообразие мира есть не свойства самих тел, а их, как он говорил, акциденции, т. е. формы, в которых они представляются человеку. Они, эти акциденции, говорил Гоббс, не находятся в телах, «как отец семейства в своём доме». Понятно, что такое отрицание объективности качественной определённости предметов не могло не вести к идеализму.

Позже Локк — английский философ XVII века — сделал все выводы, вытекавшие из механистической концепции. Он разделял качества на первичные, к которым он относил протяжённость, фигуру, движение, плотность тел, и вторичные — вкус, цвет, запах. Первые он считал объективно существующими, вторые — субъективным порождением органов чувств человека. Следует напомнить, что ещё и в наше время в СССР так называемые механисты пытались реставрировать эту идеалистическую теорию Локка, отрицая само понятие качества, качественного изменения.

Современная реакционная буржуазная «философия» в своей борьбе против марксизма, против науки реставрирует идеалистические теории о «первичных» и «вторичных» качествах для того, чтобы сделать вывод о нереальности качественного многообразия природы, вывод о том, что весь реальный мир есть лишь наше представление.

При этом не только «вторичные» качества, т. е. запах, цвет, вкус и т. д., но и первичные качества — протяжённость, фигура предметов и т. п. — объявляются несуществующими. Упоминавшийся уже Линкольн Барнет в статье «Вселенная и труды д-ра Эйнштейна» с умилением вспоминает всех философов древности и нового времени, отрицавших объективность качественного различия предметов. Фальсифицируя и извращая действительную сущность последних открытий физики, он лезет из кожи вон, чтобы «показать», будто развитие науки и философии неизбежно приводит к заключению о том, что весь мир есть продукт... человеческого сознания.

«Так, мало-помалу, — пишет он, — философы и учёные пришли к поразительному выводу, что вся объективная вселенная, состоящая из материи и энергии, атомов и звёзд, существует лишь как конструкция нашего сознания, как система условных знаков, созданная чувствами человека. Эйнштейн довёл ход мысли до конца, показав, что даже пространство и время представляют собой лишь формы интуиции, которые так же невозможно оторвать от сознания, как и наши представления о цвете, форме и размере предмета».

Вот какую функцию выполняет отрицание объективности качества, качественной определённости предметов. И это философское черносотенство, сводящее весь мир к ощущениям субъекта, выдаётся за итог развития «науки».

Если одни сторонники механистической теории развития сводили качество к различным количественным комбинациям неизменных, бескачественных частиц материи, то другие клали в основу всего сущего живое вещество. Всё есть, с этой точки зрения, органическое вещество, весь мир состоит из живой органической материи. И развитие — это количественный рост, увеличение и уменьшение органических форм, существующих в готовом виде, но в микроскопически малых размерах.

Представителем этой теории был французский философ XVIII века Робинэ.

Робинэ выдвинул так называемую теорию органичности или всеорганичности. Суть этой теории может быть передана следующими словами, взятыми из его сочинения «О природе»:

«Если хотят сохранить закон непрерывности... если хотят, чтобы природа переходила незаметно от одного творения к другому, не делая скачков и прыжков и не нарушая цепи существ, то не следует признавать неорганизованных, неодушевлённых, неразумных существ...»[184].

Как видим, Робинэ все явления наделяет свойством органичности и посредством чисто количественного процесса превращает одно в другое — камень в дуб, дуб в животное, животное в человека и т. д. «Камень, дуб, лошадь — не люди, — говорит Робинэ, — но на них можно смотреть, как на более или менее грубые типы человека... В камне и в растении можно найти те же самые существенные для жизни принципы, что и в человеческом организме; вся разница заключается в комбинациях этих признаков, в числе, пропорции, порядке и форме органов»[185].

Всё, по мнению этого философа, берёт своё начало из органических зачатков.

Однако остаётся ответить ещё на самый трудный вопрос: откуда же берутся органические зачатки?

Послушаем, какой ответ даёт Робинэ:

«Зачатки не образовались и не образуются. Они — непосредственное создание творца»[186].

Какой же ещё другой ответ можно дать, находясь на почве теории чисто количественного развития?

Таким образом, ограниченный метафизический материализм невольно сдавал свои позиции идеализму.

Сложным и противоречивым путём, очень медленно, но верно шла наука к истине, подготовляя возникновение единственно научного взгляда на происхождение качественного многообразия мира. Особенно большое значение в решении этого вопроса имели успехи химии в XVIII и в первой половине XIX века. Открытый Ломоносовым закон сохранения вещества и движения логически вёл к выводу, что всё качественное многообразие форм материи обусловлено её движением. Один за другим открывались химические элементы. Открытие закона постоянства состава химических соединений и закона кратных отношений, применение количественного анализа, как и другие научные достижения того времени, подсказали мысль, что качественные различия возникают в результате определённых количественных изменений. Громадную роль сыграла в этом отношении химическая атомистика, творцом которой был Ломоносов и которая в середине XIX века была развита дальше многими химиками, в том числе создателем теории химического строения Бутлеровым.

Но наибольшее значение для раскрытия диалектического характера развития имела созданная великим русским химиком Менделеевым периодическая система элементов, в основе которой лежит закон перехода количественных изменений в качественные. Менделеев так объяснял качественное разнообразие природы:

«...Всё разнообразие веществ природы определяется лишь сочетанием... немногих элементов и различием или их самих, или их относительного количества, или при одинаковости качества и количества элементов — различием их взаимного положения, соотношения или распределения...»[187].

Успехи химии дали возможность Энгельсу сказать, что «химию можно назвать наукой о качественных изменениях тел, происходящих под влиянием изменения количественного состава»[188].

К таким выводам вела, однако, не только химия, но и другие науки. История земли, история органического мира, клеточное строение организмов, закон превращения энергии из одних форм в другие — всё говорило о том, что истину нужно искать в теории, объясняющей возникновение качественно новых форм влиянием количественных изменений.

Но само естествознание не смогло сформулировать этот закон. Это сделала философия. Однако, сформулировав закон перехода количественных изменений в качественные в абстрактной мистифицированной форме, идеалистическая философия извратила его суть. Гегель в своей «Науке логики» определил развитие как «переход количества в качество». «Количество» и «качество» у Гегеля выступают как чистые понятия, и переход одного в другое рассматривается как превращение одной формы абсолютной идеи в другую. Сквозь эти мистические превращения абсолютной идеи лишь слабо просвечивала действительная истина, объективная закономерность вещей и явлений. Только Маркс и Энгельс, создатели диалектического материализма, впервые стали трактовать переход количественных изменений в качественные как всеобщий закон природы и общества.

В статье «Карл Маркс» Ленин, характеризуя учение о развитии в той формулировке, которую дали Маркс и Энгельс, писал, что марксистская диалектика понимает развитие как «развитие скачкообразное, катастрофическое, революционное; — «перерывы постепенности»; превращение количества в качество...»[189].

Полную и глубокую характеристику закона перехода количественных изменений в качественные дал товарищ Сталин в своей работе «О диалектическом и историческом материализме»: