И все-таки: мошенничество или взяточничество?

 

Актуальность заявленной темы, на первый взгляд, не имеет ни внешнего, ни внутреннего подтверждения. В теории уголовного права уже давно очерчен круг аргументов и контраргументов в защиту того или иного способа разграничения названных преступлений. Наряду с этим на практике наблюдается ровное отношение профессионального сообщества к фактам переквалификации деяний обвиняемых со взяточничества на мошенничество. Для правоприменителей стало обычным возбуждение уголовных дел по ст. 290, а предъявление по ним обвинения по ст. 159 УК.

 

О тривиальности поднятого вопроса также свидетельствует разъяснительная деятельность Верховного Суда РФ, который с 70-х годов прошлого века официально не исключает возможности различного соотношения между собой составов взяточничества и мошенничества. В 2000 г. суд конкретизировал свою позицию, указав на то, что исход квалификации рассматриваемых деяний зависит от наличия или отсутствия у должностного лица служебных полномочий для совершения действий, за которые он получает имущественное вознаграждение или иную выгоду.

Считается, что получение должностным лицом денег или других материальных ценностей якобы за совершение действия (бездействия), которое оно не может осуществить из-за отсутствия служебных полномочий или невозможности использовать своё служебное положение, следует квалифицировать как мошенничество по ст. 159 УК. Иными словами, об обмане предлагается судить не столько по факту введения лица в заблуждение, сколько по содержанию должностных инструкций, по наличию в них полномочий, необходимых для достижения нужного взяткодателю результата.

Однако подмена понятий - взяточничества на мошенничество, вполне обоснованно производимая правоохранителями по ныне действующему уголовному закону - не осталась незамеченной для общества. Представители средств массовой информации и правозащитных организаций, в частности, всё чаще обращают внимание на то, что "вместо взятки получилось мошенничество". Они задаются вопросом о том, почему "теперь обвиняемому грозит менее суровое наказание".

Дальнейшее исследование родства мошенничества и взяточничества покажет, что общественное "возмущение" не лишено оснований. Невооружённым взглядом обнаружится, что межличностного обмана, с которым имеет дело мошенничество, во взяточничестве нет, поскольку потерпевшие по этой категории дел не заблуждаются в неправомерности своего обращения к должностному лицу и в нарушении последним порядка предоставления требуемых услуг. Ими осознаётся правовая необеспеченность сложившихся между сторонами отношений и допускается вероятность неисполнения принятых на себя обязательств.

Также вскроется ошибочное восприятие законодателем сущности коррупции, которое не безосновательно приводит к возникновению в социуме чувства несправедливости. За этой же ошибкой обнаружится неэффективность предпринимаемых мер по противодействию коррупции, которые из-за существующей конструкции ст. 290 УК направлены не на предотвращение её возникновения, а на пресечение отдельных связей и лишь на финальном этапе их развития.

Всё объясняется тем, что акцентом на должностные полномочия как неотъемлемое качество взяточника законодатель существенно ограничил сегмент коррупционных проявлений, который нуждается в уголовно-правовой "опеке". По его логике, передача предпринимателем денежных средств должностному лицу, к примеру, за "просто так" или на "всякий случай" не ведёт к зарождению коррупционных связей и не требует правового осуждения. Получение чиновником вознаграждения за предоставление служебной информации, сбор, передача и хранение которой не относится к его полномочиям, не образует неосновательного обогащения и также не требует порицания.

В итоге из-за ущербности существующего определения взяточничества правоприменитель вынужден ограничиваться исследованием, как уже отмечалось, полномочий должностного лица, поскольку реальные обстоятельства - коррупционные связи - крайне затруднительно вскрыть, а субъективные признаки - намерения чиновника - подлинно оценить по причине их латентности и законодательно закреплённой возможности уклониться от обвинений в коррупции путём признания в неприметной и вполне обыденной лжи.

Принятие ФЗ от 25 декабря 2008 г. "О противодействии коррупции" не исправило сложившегося положения дел. Введение понятия "коррупция", в соответствие с которым законодатель запланировал привести трудовое, гражданское, уголовное и уголовно-процессуальное законодательство, отраслевые правовые акты, регулирующие деятельность государственных и муниципальных служащих, правоохранительных органов, не прояснило социально-правовой сущности этого явления.

Эксперты продолжают отмечать, что значимых результатов на этом направлении не достигнуто. Масштаб и характер коррупции таковы, что она продолжает представлять угрозу безопасности РФ. Многие антикоррупционные меры, предусмотренные различными нормативными актами, не дали практического эффекта. Предпринимаемые правоохранительными органами России усилия не способны устранить главные причины коррупции.

Представляется, что проблемы УК РФ и ФЗ от 25 декабря 2008 г. "О противодействии коррупции" идентичны, поскольку под коррупцией в последнем также предложено понимать "злоупотребление служебным положением, дачу взятки, получение взятки, злоупотребление полномочиями, коммерческий подкуп либо иное незаконное использование физическим лицом своего должностного положения вопреки законным интересам общества и государства в целях получения выгоды в виде денег, ценностей, иного имущества или услуг имущественного характера для себя или для третьих лиц либо незаконное предоставление такой выгоды указанному лицу другими лицами".

Очевидно, что выработанное законодателем определение, как и большинство предложенных в современных исследованиях понятий, рассматривает коррупцию с позиций, прямо или опосредованно связанных с положениями Уголовного кодекса РФ. В отмеченном законе воспроизведено 5 и охвачено не менее 40 составов преступлений. В нём, как и в уголовном законе, все коррупционные правонарушения объединены по единому для них объекту - законным интересам общества и государства, по общему субъекту - физическому лицу, имеющему должность, и по схожей объективной стороне, заключающейся в незаконном использовании служебного положения и злоупотреблении должностными полномочиями. Общие у них цель и мотив. В этом качестве выступает, как правило, корысть (имущественная выгода).

На основе уголовно-правового мировоззрения разработчики заявленного закона определили коррупцию через единичные акты взяток и злоупотребления полномочиями, каждый из которых сам по себе не объясняет её сущности. В них можно увидеть лишь абстрактного чиновника, как будто действующего при получении выгоды вне общества, социальных связей и вне межличностных отношений.

Однако коррупцию, как и сущность отдельной взятки, нельзя объяснить поведением одного чиновника и свести её к элементарному распределению имущества или всякому злоупотреблению им. Хотя внешне, судя по приведённым нормативным актам, всё выглядит именно так. Они прямо указывают на различные варианты открытого или опосредованного получения денег или услуг имущественного характера. Взятка, злоупотребление полномочиями и превышение полномочий являются лишь способами приёма-передачи имущественных благ.

По своей сути эти акты условны, поскольку они, как было отмечено выше, не представляют собой всей коррупции и не "профилактируют" её, а, напротив, являются "убежищем" для коррупционеров. По этой причине преступления, предусмотренные гл. 30 УК, не проясняют сущность коррупции, не определяют меру её общественной опасности и не объясняют причины, по которым взяточничество возможно подменить мошенничеством.

Таким образом, опыта уголовного права не достаточно для поиска ответов на поставленные вопросы. Нужны усилия в области теории и социологии права, которые предлагают более широкий инструментарий для проверки обоснованности существующих представлений о коррупции и взяточничестве в частности, их связи с мошенничеством. Необходимо рассмотрение коррупции через систему общественных отношений, в которой общество и отдельный его член являются не объектами коррупционных посягательств, а равноправными субъектами.

Иными словами, нужен поиск оснований коррупции через анализ системы отношений "личность - государство - общество", субъектами которых выступают не государство и его органы власти, а личность и общество как две логически противостоящие и исторически взаимосвязанные стороны. Основным проводником складывающихся между ними отношений служит государство. Оно призвано "быть посредником в отношениях между индивидом и обществом, обществом и другим обществом".

Противоположное качество приобретает названная система в случае подмены государства его отдельными представителями. Речь идёт уже не об институтах власти, а о конкретных носителях исполнительной, законодательной и судебной власти - бюрократах, которые заявляют о себе как о связующем звене между личностью и обществом. Используя этот статус, чиновник переводит себя из системы обеспечения жизнедеятельности личности и общества в систему самообеспечения. Будучи уже не посредником, а распорядителем в отношениях между ними, бюрократ преследует и реализует не публичные, а свои цели, не имеющие отношения к интересам общества.

Показателем подмены государства как естественного посредника между указанными субъектами является взятка, опасность которой заключается не столько в незаконном обогащении чиновника, сколько в нарушении им публичных обязательств по обеспечению паритетных взаимоотношений между личностью и обществом. Соблюдение интересов общества становится не правилом для государства, а исключением для его чиновников. Они, таким образом, подменяют ключевые принципы устройства социума, в соответствии с которыми государство должно служить для общества, а не общество для государства. Среди равных они выбирают "более равных", "друзьям дают все, а врагам - закон".

В этой плоскости проявляется сходство взяточничества и мошенничества, которое и объясняет возможность их смешения на практике. Коррупционеры, как и мошенники, де-юре создают иллюзию публичных отношений: псевдоравенство всех перед законом, псевдодобросовестность государства перед обществом и гражданином, наличие у них псевдосвободы. Но де-факто они утверждают приоритет прав одного над свободами других, неравный доступ к закону и суду, закрытость государственной службы и её недоступность общественному контролю.

В этих условиях чиновники злоупотребляют доверием общества и отдельных граждан, используя их достояние в своих интересах. Реальностью становятся отношения чиновника и заложника его воли.

Мошенничество также предполагает подмену действительных намерений недействительными, злоупотребление доверием контрагента путём введения его в заблуждение. Мошенник демонстрирует псевдодобросовестность своих намерений, псевдозаконность перехода прав собственности, псевдоразумность поведения потерпевшего и псевдосвободу его волеизъявления, в то время как на самом деле потерпевший остаётся заложником воли мошенника.

Объективная сторона коррупции сложнее, но осуществляется она по той же модели. Конструктивная особенность коррупции обусловлена лишь публичной сферой её бытия, сторонами которого выступают якобы личность и общество, а в действительности обыватель и чиновник, проситель (заявитель интереса) и распорядитель (доверенное лицо государства), субъект интереса и потенциальный объект отчуждения.

Предложенное понимание коррупции охватывает не только индивидуальные акты поведения, криминализированные уголовным законом, но и так называемую политическую коррупцию, где предметом интереса выступает уже не столько имущество, сколько власть, которую можно, так же как и вещь, получать и распределять, приумножать и уничтожать. В этом смысле Л. Гаухман*(1) справедливо указывает на то, что коррупция означает присвоение должностными лицами собственности, иных выгод опосредованно - путём получения власти, но не для общества, а для себя.

В то же время разница между рассматриваемыми преступлениями сохраняется. Ею же объясняются причины, по которым взяточничество недопустимо отождествлять с мошенничеством. Одна из них выявлена нами выше. Она заключается в узости уголовного закона в понимании коррупции, которая во всех своих проявлениях предполагает обман общества в добросовестности исполнения должностным лицом своих обязанностей.

Суть другой причины сводится к тому, что мошенничество подменяет принципы частных отношений, а коррупция - публичных. Мошенник создаёт иллюзию гражданских отношений, в состав которых Гражданский кодекс РФ ни при каких обстоятельствах не позволяет включать отношения, возникающие между физическим и должностным лицом.

Поступая при переквалификации взяточничества на мошенничество иначе, мы признаём абсурдные вещи. За взяткодателем закрепляем право требовать от взяткополучателя добросовестного к себе отношения, а последнего, под угрозой привлечения к ответственности по ст. 159 УК, стимулируем к исполнению взятых на себя обязательств, т.е. к взяточничеству. Однако это не согласуется с гражданским законодательством, которое таких прав и обязанностей не предусматривает, а подобные сделки считает недействительными из-за их несоответствия основам правопорядка и нравственности.

Таким образом, родство мошенничества и коррупции не выдумано. Есть сходство в объектах и объективных сторонах. Другое дело, что сами по себе эти обстоятельства, в свете выявленного смысла коррупции, не дают законодателю оснований смешивать рассматриваемые деяния.

Не нужно забывать, что межличностный обман может быть объектом как гражданского (ст. 179 ГК), так и уголовного права (ст. 159 УК), а публичный обман при условиях, предусмотренных ст. 14 УК, предметом исключительно уголовного права, поскольку его субъектом выступает представитель власти. Получая взятку, он посягает на права общества и его отдельных членов, так как изменяет их жизненно важным принципам, подменяет назначение государства и обесценивает институты права, утверждает в них ориентир на "достойное" существование одного человека за счёт ущемления законных интересов другого.

С учётом изложенного на первоначальном этапе модернизации уголовного законодательства в сфере противодействия коррупции предлагается исключить из диспозиции ст. 290 УК указание на то, что действия (бездействие), за которые передаётся вознаграждение, должны входить в служебные полномочия должностного лица. Для уголовно-правового упрёка представляется достаточным самой по себе готовности представителя власти изменить обществу в своих или чужих интересах, что позволит исключить случаи переквалификации взяточничества на мошенничество и восстановить в социуме небезосновательно подавленное чувство справедливости.

 

С. Бочкарёв,

старший прокурор управления по надзору

за расследованием особо важных дел

Генеральной прокуратуры РФ,

кандидат юридических наук

 

О. Радченко,

Одинцовский городской прокурор Московской области

 

"Законность", N 1, январь 2013 г.

 

─────────────────────────────────────────────────────────────────────────

*(1) См.: Гаухман Л. Коррупция и коррупционное преступление. - Законность, 2000, N 6.