Личность в средневековой культуре

Христианская этика действительно препятствовала свободному проявлению самопознания личности: гордыня считалась тягчайшим из грехов. Христианство поставило индивида в непосредственное отношение к Богу, воплотившемуся в человека. Но эта связь Бога и человека должна была выражаться в сыновней покорности и смирении. Христианский «персонализм» находился в конфликте с индивидуализмом. Понятие, которое нельзя обойти при изучении средневековой личности, - персона.

На уровне богословского дискурса, персона оставалась понятием, далеким от человека. Тем не менее то, что человек вылеплен по образу и подобию Бога, как наиболее совершенное его творение, ради которого и сотворен мир, равно как и то, что Христос есть Сын человеческий, объединяющий в себе оба начала, Бога и человека, не могло не возвышать человека и не приобщать его к Богу. Персона — не природное человеческое состояние, это качество человек приобретает не в силу физического рождения, а в результате социально-религиозного приобщения к церкви и, следовательно, к социуму. «Персонализм» христианства устремлен и к Богу, и к человеку, и средневековый «сократизм» («познай самого себя») означал: самоуглубление есть путь к Богу; следовательно, самопознание — не цель, но средство для достижения высшей цели. Вместе с тем, в отличие от античной философской традиции, интерес которой концентрировался на общем, многие средневековые мыслители углубляются в вопрос о соотношении общего с индивидуальным, причем последнему придается самостоятельное значение. Попытку нового осмысления человеческой личности, разумеется, опять-таки в ее отношениях с Творцом, но такого осмысления, которое сосредоточено на человеке и его персоне, мы находим у Бертольда Регенсбургского, немецкого францисканца, проповедовавшего между 1250 и 1272 гг. Сознание Бертольда, обращавшегося к огромным толпам верующих, тем не менее, было ориентировано на личность Если в литературе более раннего периода общество изображается в виде единства, расчлененного на массовидные «сословия» (ordines), то Бертольд видит в нем совокупность индивидов; они образуют иерархию служб, должностей, статусов, профессий, причем эта иерархия состоит из отдельных лиц, каждое из коих соотнесено как с Богом, так и с социумом. Риторика его проповедей в свою очередь опирается на обращение к личности. Бертольд видит перед собой не безликую массу, но индивидов, с которыми ведет задушевную беседу; он темпераментно борется за спасение их душ. Между проповедником и паствой существует «обратная связь», сквозь его речи доносится голос толпы, состоящей из отдельных лиц, особенности которых он не упускает из виду Перед лицом смерти индивид раскрывает свои тайны, и здесь рисуется предельно противоречивая ситуация. Согласно доктрине, душа предстанет пред высшим Судией после второго пришествия; на Страшном судекаждому будет воздано должное. Следовательно, оценка личности откладывается до «конца времен», и человеческая биография не представляет собой целостного единства и как бы не завершена, — она разорвана надвое: пока человек жив, итоги еще не подведены; но и когда он умирает, нужно ждать Страшного суда, для того чтобы узнать приговор. Отсутствие идеи завершенной в себе биографии - симптом несобранности личности. Но параллельно с официальной доктриной существовали иные представления о суде над душой и загробном мире. Они нашли выражения в видениях и дидактических примерах. В этих жанрах церковной литературы, адресованной всем верующим и питавшейся их верованиями, запечатлены аспекты картины мира, которая существенно отличалась от доктрины. Согласно этим сочинениям, в которых христианство сплавлено с фольклором, суд над душой вершится в момент смерти индивида, и его душа тотчас оказывается в раю или в аду. Таким образом, биография в принципе была возможна в средние века, и жития святых тому свидетельства. Но в центре внимания в житии — не личность святого, а его связь с Богом и проявления божьего могущества в деяниях своего избранника. Поэтому в житии отсутствует связное изложение фактов биографии святого, и если указан день его блаженной кончины (отмечаемый как церковный праздник ), то не упомянут год, когда это событие имело место. Не представляла интереса и дата его рождения.

 

12.Представление о судьбе в эпоху средневековья. Представления о судьбе принадлежат к наиболее коренным категориям культуры, они образуют глубинную основу имплицитной системы ценностей, которая определяет этнос человеческих коллективов, сердцевину жизненного поведения принадлежащих к ним индивидов.Схема мироустройства, рисовавшаяся сознанию германцев, представляет собой контраст обжитого и культурно организованного, огороженного пространства и окружающего его хаоса. Древо судьбы судьба в этом космологическом и мифологическом контексте понимается как возвышающаяся над людьми и асами сила, которой все подвластны. Если от германской мифологии перейти к представлениям об истории можно обнаружить, что тема судьбы образует своего рода концептуальную основу и форму истории. Например в Саге об Инглингах в отличие от силы, которая управляет космосом, судьба в истории складывается не без участия людей, добивающихся собственных целей. Понятие судьбы у германцев индивидуализировано, в источниках неизменно речь идет об «удаче» или «не-удаче» того или иного конкретного лица, и отношение индивида к судьбе выражает самую его сущность. Его удачливость или невезение проявляются во всем — в его поступках и речах и даже в его физическом облике. От степени и характера его «везения» зависит исход его поступков, однако только при предельном напряжении всех его моральных и физических сил он может добиться обнаружения своей удачи. Но в любом случае нет и намека на покорность судьбе и смирение перед высшей силой. Напротив, знание или предчувствие собственной судьбы побуждает индивида с наивысшей энергией и честью исполнять должное, не пытаясь уклониться от нее. В монотеистических религиях функции судьбы переосмысляются, и представление о ней растворяется в концепции божественного провидения, согласно которой все сущее, включая и поступки и жизнь человека, определяется волей единого и всемогущего Бога. У средневековых богословов идея судьбы оказалась тесно связанной с проблемой спасения человеческой души и, следовательно, ее предопределения к спасению или вечному проклятью.

Раннехристианская рефлексия отмечена спором между Пелагием и Августином. Если первый подчеркивал активное начало в человеке и считал, что тот может спастись, опираясь на собственные силы и без помощи церкви, то второй полагал, что человек предопределен, и допускал возможность спасения, лишь прибегая к благодати. Однако предопределение не исключало выбора, и поступки человека были обусловлены тем, что он наделен свободной волей, — индивид волен вступить на путь добра или сойти с него на путь зла и греха. В «Утешении философией» Боэций создал классическую концепцию Фортуны-судьбы: Фортуна изображена в сочинении философа как безличное начало, исполняющее волю Бога и осуществляющее ее в мире, как мировая сила, организующая миропорядок. Пути же провидения неисповедимы, и если в сплетении людских судьба нечто представляется несправедливым и случайным, то это следует отнести на счет неспособности человеческого ума постигнуть тайны божественного промысла. В практическом плане человек может отчасти обезопасить себя от превратностей судьбы путем бегства от тщеты мира и приближения к Господу. (боже, ну и хрень и тут написана)

 

 

13.Средневековый университет: институцонализация европейского интеллектуализма.

Изначально словом университет называли любые сообщества связанных взаимной присягой, корпоративный вид объединения людей, для которого характерны были горизонтальные связи, — в отличие от тех, что основывались на вертикальных отношениях господства и подчинения. Университетом была и вся городская коммуна, и иные корпорации как в ее составе, так и вне ее пределов. Однако с течением времени термин «У.» закрепился за корпорациями преподавателей и учеников. У.ы были учебными корпорациями. Они обладали властью присваивать ученые степени, главной из которых была - право «преподавать повсюду». Именно это и отличало «всеобщую» школу от школ «местных». Степень, присужденная У.ом, по идее в обязательном порядке признавалась во всем христианском мире. Гарантом этого выступала власть, выдавшая У.у документ об основании и правах. Не признать полноценность университетской ученой степени значило бросить вызов этой власти. Такой властью было прежде всего папство. Привилегии У.ам могли выдавать и императоры и короли, но У. становился полноправным лишь после обретения им папской грамоты. У.ы по праву считаются порождением XII в., столь значимого для всех сторон жизни средневековья. Всем школьным делом в епископстве обычно ведал канцлер, назначаемый из числа местных каноников. Помимо схоластика, главы соборной школы, ему подчинялись все, кто желал преподавать на территории диоцеза и испрашивал у канцлера разрешение на преподавание. Именно в этот период в школах формируется особый научно-педагогический метод — схоластика. Применение законов формальной логики давало возможность согласовывать противоречивые мнения авторитетов, ставить и разрешать важные проблемы теологии, права, медицины. Плата за обучение давала преподавателям определенную независимость. Но и вызывала осуждение - ведь знание есть дар божий, торговать им означало продавать то, что тебе не принадлежит. Похожие обвинения выдвигались и против ростовщичества, т. е. торговли временем, за которое сумма долга увеличивается на определенный процент. Как враги, так и друзья новых школ и новой учености связывали это явление с городской жизнью. Как и прочие средневековые корпорации, У.ы были созданы для поддержания мира между своими членами. Но также и для преодоления внешних конфликтов, например, с горожанами. Беспокойства от пришлых студентов и магистров проистекало немало, а защитить их было некому. Они заключали поэтому клятвенные союзы для взаимопомощи и совместных действий, например, угроз покинуть негостеприимный город, или для коллективных жалоб королю, папе или императору. Так, в 1158 г. в ответ на просьбы болонских студентов император Фридрих Барбаросса взял их под свою защиту, передав под особую юрисдикцию местного епископа. В 1200 г. аналогичную грамоту выдал парижским магистрам и студентам король Филипп II Август. Оба У.а считают эти события датой своего основания. В следующем столетии У.ы продолжали распространяться по Европе. В 1348 г. император Карл IV основывает знаменитый Пражский у. У.Ы. открываются в Вене, Гейдельберге, Эрфурте, Кельне. Столь бурный рост их числа в кон. XIV в. отчасти был результатом великой схизмы - противоборства пап и антипап. В большинстве случаев при этом уставы и программы Парижского У.а служили моделью. Не все У.ы приживались удачно. Существуют две «семьи» университетских статутов Болонская и Парижская. Последняя была более распространенной. Среди студентов можно было встретить как детей и подростков, так и убеленных сединами старцев. Чаще всего обучение начиналось лет с пятнадцати. Прослушав определенное количество курсов на факультете «свободных искусств» («артистическом»), студент становился сначала бакалавром, а потом и магистром искусств. В уставах оговаривалось, что эту степень мог получить человек не моложе 21 года, проучившийся уже не менее семи (в некоторых У.ах — пяти) лет. Магистр получал право на преподавание, но мог и продолжить обучение на одном из высших факультетов — медицины, права, теологии. Наиболее длительным оно было на теологическом факультете - от 12 до 15 лет. Студенты из монашеских орденов получали университетскую степень по облегченной схеме, что было источником постоянных конфликтов внутри У.а. На иных факультетах обучение длилось в среднем 7-9 лет. К концу средневековья наметилась тенденция к сокращению сроков обучения. Делалось немало исключений, позволяющих сократить необходимый срок пребывания в У.ах (за деньги, из уважения к происхождению или сану соискателя, для привлечения студентов в какой-нибудь мелкий У.). Но степень «магистра искусств» получало не более половины всех студентов. У. Ректор был главой всего У.а, принимал присягу от вновь прибывших студентов. Ректора, умершего при исполнении своих обязанностей, хоронили с почестями, положенными лишь принцу королевской крови. Решив продолжить образование на высших факультетах, магистры оставались членами своей «нации», но также клялись в верности своим новым факультетам, возглавляемым деканами. Из У.ов вышли основные деятели как Реформации, так и Контрреформации. Да и гуманисты критиковали У.ы изнутри, будучи сами тесно связаны с традициями университетской культуры. Более того, критики У.ов (гуманисты, протестанты, иезуиты) стремились подчинить их себе, а в случае неудачи создать их подобия. Ибо только У. обладал достаточным авторитетом, чтобы присуждать степени — социально признанные свидетельства обретения человеком особых качеств. В Европе укоренился образ У.а (Саламанки, Оксфорда, Парижа, Болоньи) как опоры католицизма, компетентного советника монархов, свободного обладателя драгоценного знания. Реальность была иной. Но это нисколько не мешало университетской идее воздействовать на общество и превратиться в атрибут европейской цивилизации.