Язык как предмет ПЛ: звук и смысл, Слово

В сознании человека, психолингвистический аспект

словообразования и грамматики

Невербальные компоненты коммуникации

В традиционных лингвистических исследованиях язык зачастую рассматривается как «вещь в себе», как сложное многоуровневое образование и описывается с точки зрения его внутреннего строения В рамках ПЛ привычные объекты и единицы языкознания рассматриваются с точки зрения их функционирования в коммуникации, в свете «человеческого фактора» тес учетом коммуникантов, порождающих и воспринимающих речь

ЗВУК И СМЫСЛ

В ПЛ есть раздел, который занимается исследованием того, как соотносятся в языковом сознании звук и смысл Этот раздел называется фоносемантта На проблему соотношения звука и смысла в лингвистике существует две диаметрально противоположные точки зрения Одна из них (ее придерживается большинство исследований) сводится к тому, что звук сам по себе значения не несет Вы уже слушали курс фонетики и фонологии и наверняка знакомы с этой традиционной точкой зрения, поэтому я не буду останавливаться на ней сколько-нибудь подробно А вот о второй точке зрения поговорим подробнее

Вспомним А Рембо и его стихотворение «Гласные»

А — черно, Е — бело, У — зеленое, И — ярко-красное, О — небесного цвета! Вот так, что ни день, что ни час,

Ваши скрытые свойства беру я на цвет и на глаз, Вас на цвет и на запах я пробую, гласные!

(Пер. Л. Мартынова}

Между музыкальными звуками (и тональностями) и цветом для многих музыкантов (и не только) существует определенная связь. Вспомним имена Микалоюса Чюрлениса и Александра Скрябина (последнего считают и изобретателем цветомузыки).

Не задумываясь, ответьте:

какой звук больше — И или О?

какой звук грубее — И или Р?

какой звук светлее — О или Ы?

Как показывают опросы, подавляющее большинство носителей русского языка дает практически одинаковые ответы: О «больше» И и «светлее» Ы, Р «грубее» И. В чем тут дело? Возможно, звуки речи в сознании говорящих вызывают какие-то значения? Известный лингвист А. П. Журавлев предположил, что ответ на этот вопрос может быть положительным, и в дальнейших своих исследованиях исходил из этой гипотезы. Журавлев провел следующий эксперимент: испытуемым (а их были многие сотни, и они представляли различные социальные группы по полу, возрасту, роду занятий) были предложены анкеты, в которых были написаны все «звучащие буквы» русского алфавита, а перпендикулярно звукобуквам располагалась шкала свойств, где были указаны такие характеристики, как тихий — громкий, светлый — темный, сильный — слабый, тусклый — блестящий, шероховатый — гладкий, большой — маленький и т. д. На пересечении строк испытуемые информанты (ии.) должны были поставить «+», если они считали, что данное свойство характерно для звукобуквы, или «-», если они полагали, что указанное свойство не соответствует конкретной звукобукве и никак с ней не ассоциируется. И хотя многие ставили «крестики» «как Бог на душу

положит» (по словам одного из ии.), поскольку не считали, что звук обладает значением, результаты оказались поразительными и никак не подпадающими под действие закона «орла-решки» (50 х 50). Так, практически никто из ии. не определил звукобуквы Щ и Ш как «светлые» или «гладкие», Ы — как «нежный», И — как «большой». Из этого следует, что связь между звучанием речевых фрагментов и зрительно-осязательными образами вполне реальна. На основе своих исследований Журавлев доказал, что звуки речи содержательны и обладают значением. Фонетическое значение — это значение, которое несут в себе речевые звуки. Приведем некоторые результаты исследования Журавлева, касающиеся соответствия звукобукв и цвета:

А — густо-красный

Я — ярко-желтый

О — светло-желтый или белый

Е — зеленый

Э — зеленоватый

И — синий

Й — синеватый

У — темно-синий, сине-зеленый, лиловый

Ю — голубоватый, сиреневый

Ы — мрачный темно-коричневый или черный

Результаты исследований А. П. Журавлева получили подтверждение и подверглись некоторым (незначительным) уточнениям в дальнейших исследованиях (упомянем наиболее интересные результаты, постигнутые группой ученых VAAL, среди которых следует назвать В. П. Беля-нина, и реализованные в виде программы компьютерного диагностирования текстов).

Далее, есть ли соответствия между значением фонетическим и лексическим, понятийным? В русском языке масса слов являются звукоподражательными, например: аукать, ахать, бормотать, бухать, долдонить, жужжать, икать, кукарекать, клацать, охать, рычать, свистеть, тикать,

топать, ухать, фыркать, хрустеть, цыкать, цокать, чирикать, шуршать и т. д. От многих слов такого рода можно образовать производные: топать — топот — топтун — топтыга — протопать и т. д. В каждом современном развитом языке насчитывается до 2—3 тысяч таких слов. А в некоторых языках (напр., нанайском в России или эве в Судане) удельный вес слов такого типа велик и поныне.

В связи с этими фактами К. Ф. Седов и И. Н. Горелов вспоминают звукоподражательную теорию возникновения языка (очевидно, она Вам хорошо знакома из курса языкознания, поэтому я не буду останавливаться на ней подробно). Противники этой теории выдвигают следующий аргумент: эта теория никак не может объяснить существование в языке слов, обозначающих абстрактные понятия. Сторонники теории на это отвечают, что язык возник не сразу в том виде, в котором он существует сейчас, а первобытные люди не имели и не могли иметь абстрактные понятия и, следовательно, в самом языке не могло быть знаков для обозначения таких несуществующих понятий. В качестве дополнительного аргумента сторонники данной теории приводят в пример «примитивные языки», в которых и сегодня мало слов для обозначения абстрактного. В языках с иероглифической письменностью часто иероглиф, обозначающий конкретный предмет (напр., «дерево» в китайском обозначается иероглифом, напоминающим дерево), может использоваться для обозначения более сложного, собирательного понятия (в том же китайском — «лес» обозначается при помощи 3-х иероглифов «дерево»). Этот иероглифический принцип считается принципом «примарной (первичной) мотивации» формы знака. Аналогично форма знака языка, типа «хрюшка» или «дрожать», также является примарно мотивированной: «хрюшка» — от фонации животного (т. е. тех звуков, которые животное произносит), а «др» передает (копирует) слышимые и неслышимые колебания с помощью вибрирующего кончика языка. (Такие

«копии»-ассоциации называются идеофонами.) В поэтической и детской речи можно найти немало примеров как существующих в языке, так и «изобретенных» идеофонов (напр., «бибика» вместо «машина», «тик-так» вместо «часы», «ав» вместо «собака» и др.')

Однако звуковой облик слова может быть ориентирован не только на звукоподражание, но и на внешний облик предмета. Так, еще в конце 60-х одним из авторов пособия, которое мы положили в основу настоящей лекции, провел следующий эксперимент: на страницах «Недели» были опубликованы рисунки несуществующих животных и различные геометрические фигуры, а параллельно приводились несуществующие слова (квазислова), которые были специально подобраны в соответствии с фоносемантиче-скими данными по характеру рисунков. Читателям предлагалось определить, кто есть кто. (Тех, кто хочет увидеть рисунки и предлагаемые слова, я отсылаю к пособию И. Н. Горелова и К. Ф. Седова.) Результаты опыта показали, что звуки слова способны передавать самые различные признаковые свойства объектов, этим словом обозначаемых. Интересно, что пилотажные опросы, которые я проводила среди своих иностранных учащихся, дал практически те же результаты.

Известный во всем мире отечественный психолог и ней-ролингвист А. Р. Лурия обратил внимание на то, что возможны сочетания, типа: теплое слово, холодный взгляд, соленая шутка, горький упрек, сладкая ложь и под. (в первых двух случаях «слово» воспринимается на слух или зрительно, «взгляд» — зрительно, а температура — через рецепторы кожи; в других случаях обозначаются вкусовые ощущения). Еще примеры: тяжелый взгляд, кричащая одежда,резкий звук или запах. А. Р. Лурия предположил, что психофизиологический механизм такого рода связи ощущений,

¹ Постарайтесь найти и привести свои примеры такого рода.

зафиксированных в языке, состоит в том, что нервные импульсы, идущие от наших рецепторов (органов чувств) в подкорковой зоне, друг друга индуцируют (возбуждают), так как нейропроводящие пути близко расположены друг от друга. Возникающее так соощущение было названо термином «синестезия» («со-ощущение»). Механизм действия синестезии в речевой деятельности хорошо иллюстрируется опытами Е. И. Красниковой. Попробуем некоторым образом повторить ее эксперимент и мы. Вам предлагаются тексты:

ЖЕРТВА СЛУЖЕБНОГО ДОЛГА

1. Одна из западных воскресных газет — «Нибджет фейдж» — извинилась перед читателями за то, что в очередном номере отсутствует постоянная рубрика «Куда пойти поесть», рекламирующая рестораны, кафе, бары. Редакция пояснила, что репортер, поставляющий материалы для этой рубрики, заболел, отравившись в ресторане «Чоффет» при исполнении служебных обязанностей.

2. Одна из западных воскресных газет — «Хэммен мод» — извинилась перед читателями за то, что в очередном номере отсутствует постоянная рубрика «Куда пойти поесть», рекламирующая рестораны, кафе, бары. Редакция пояснила, что репортер, поставляющий материалы для этой рубрики, заболел, отравившись в ресторане «Хэддок» при исполнении служебных обязанностей.

А теперь ответьте на вопрос: каким, по Вашему мнению, блюдом отравился репортер: холодным или горячим?

Результаты Е. И. Красниковой следующие: в первой группе, которой был предъявлен первый текст, ии. ответили, что блюдо было горячим. Ии. второй группы, читавшие второй текст, предположили, что репортер отравился холодным блюдом. (Опросы, проведенные мною в группах студентов, дали практически те же результаты.) Подсказка — слова «Нибджет фейдж», «Чоффет» и «Хэммен мод»,

«Хэддок». Если суммировать фонетические значения звуков, из которых состоят эти слова (по методике А. П. Журавлева), то оказывается, что первые два состоят из «горячих» звуков, а последние два — из «холодных». Синестези-ческий эффект стал причиной выбора ии. «горячего» или «холодного» варианта.

Еще один опыт. Снова два текста:

1.... На этом озере летом хороша ловля и поплавочными удочками, и спиннингами, разумеется, если есть лодка, которую вам может предоставить местная турбаза «Зиппег».

2.... На этом озере летом хороша ловля и поплавочными удочками, и спиннингами, разумеется, если есть лодка, которую вам может предоставить местная турбаза «Эвеллоуп»

Как Вы думаете, какие берега у этого озера — изрезанные или округлые!

Ии., читавшие первый текст, предположили, что у озера берега изрезанные, а те, кто читал второй текст, сказали, что берега округлые. Анализ фоносемантической структуры слов «Зиппег» и «Эвеллоуп» показывает, что первое состоит из «угловатых» звуков, а второе— из «округлых». Результаты проведенных мною опросов дали стопроцентное совпадение с результатами Е. И. Красниковой. При этом интересно, что точно так же ответили и иностранные ии., опрошенные в ходе пилотажного опроса. Следовательно, можно сделать предварительный вывод, что в ряде случаев фонетический образ слова вызывает у носителей различных языков похожие зрительные образы.

И последнее по этому вопросу: эксперименты самого А. П. Журавлева, его последователей и, в частности, уже упомянутой нами группы VAAL показали, что фоносеман-тическими характеристиками обладают не только отдельные слова, но и целые тексты. Тех, кого заинтересовала эта

проблема, отсылаю к соответствующим работам по фоно-семантике и психопоэтике.

СЛОВО В СОЗНАНИИ ЧЕЛОВЕКА

Как слова хранятся в языковом сознании? Как, по какому принципу слова связаны друг с другом? Как они функционируют при естественной коммуникации? Как автору удается быстро найти нужное слово при порождении речи? Как реципиент понимает воспринимаемый текст? В современной ПЛ науке существует целый ряд различных подходов к значению слова и к его (слова) функционированию в речевой деятельности. Назовем основные:

/. ассоциативный подход — в рамках этого подхода в центре внимания оказывается ассоциативное значение, специфическая внутренняя структура, глубинная модель связей и отношений, которая складывается у человека через речь и мышление, лежит в основе «когнитивной организации» его многостороннего опыта и может быть обнаружена через анализ ассоциативных связей слова;

2. параметрический подход — в этом случае вниманиеакцентируется на том, что для носителя языка значение слова не является монолитным, оно может быть разложено на ряд составляющих, степень выраженности которых поддается количественному измерению; этот подход связан с методом семантического дифференциала Ч. Осгуда, который измеряет коннотативное значение слова;

3. признаковый подход — в центре внимания при таком подходе находится то, как пользуется значением слова индивид, все стоящее за словом описывается через некоторый набор признаков, которые скорее характеризуют увязываемый со словом объект, действие, качество и т. д., изучение особенностей восприятия человеком внешнего мира и по следующей переработки воспринятого ведется в целях обнаружения и объяснения психологической структуры зна-

чения слова, с этим подходом связаны имена таких ученых, как Р. Л. Солсо, Л. Барсалоу;

4. прототипный подход — основывается на понятии типичности не только некоторого сочетания признаков, но и степени значимости таких признаков для отнесения того или иного объекта (действия и т. д.) к определенной категории; этот подход базируется на концепции Элеоноры Рош о прототипной категоризации (вкратце: существуют категории базового уровня обобщения, фундаментальной функцией которых является основанное на гештальтах восприятие поверхностных характеристик объектов в целом и их частей);

5. ситуационный (событийный) подход — внимание фокусируется на том, что для пользующего языком значение слова реализуется через включение его в некоторую более объемную единицу — пропозицию, фрейм, схему, сцену, сценарий, событие, ментальную модель и т. п., значения функционируют не по отдельности, а в определенных связях, которые к тому же складываются во все более обширные объединения: кластеры (группы), поля, сети, в качестве «узлов» в сети выступают ассоциации, пропозиции, фреймы, наборы признаков и т. д. (последовательная реализация этого подхода прослеживается в работах В. Я. Шабеса).

Тех, кто заинтересовался различными подходами к значению слова, я отсылаю для начала к «Введению в психолингвистику» А. А. Залевской, затем к научным трудам названного исследователя и к другим первоисточникам.

А теперь более подробно рассмотрим ассоциативный подход, так как одним из наиболее простых и действенных приемов получения материала в данном случае является метод свободных ассоциаций. Он состоит в том, что ии. предлагается слово-стимул, на которое он должен отреагировать первым пришедшим ему на ум словом или словосочетанием. Слово-реакция и есть та лексема, которая связана со словом-стимулом. Связи между словами, возника-

ющие в сознании, называются ассоциативными связями, или просто — ассоциациями.

Существуют ассоциации, общие для подавляющего большинства представителей того или иного националь-но-лингво-культурного сообщества. Проведем известный психологический эксперимент. Произнесите первые пришедшие Вам в голову слова:

русский поэт —?

часть лица —?

птица —?

фрукт —?

В значительном большинстве случаев у русских реакции представлены словами: Пушкин, нос, воробей, яблоко.

Если Вас интересуют ассоциации русских, посмотрите «Ассоциативный тезаурус русского языка. Русский ассоциативный словарь» в 6-ти томах, вышедший во второй половине 90-х.

Если проанализировать (пока на поверхностном уровне) реакции, зафиксированные в указанном словаре, то можно увидеть, что ассоциации носят либо парадигматический, либо синтагматический характер (студент — заочник, отличник, институт и т. д.; студент — бедный, вечный, голодный, учится и т. д.). Парадигматические ассоциации могут образовать отношения синонимии (друг — товарищ), антонимии (друг — враг), гиперонимии (студент — учащийся), гипонимии (студент — отличник).

Понятно, что ассоциации во многом национально детерминированы и маркированы, и в силу этого они будут различаться у представителей разных культур. Подробнее об этом мы будем говорить в курсе этнопсихолингвисти-ки, а сейчас приведем только один пример, зафиксированный А. А. Залевской: реакция на хлеб у русских — соль, у французов — вино, у немцев и американцев — масло, у узбеков — чай.

Но кроме национальной маркированности, ассоциации несут на себе и отпечаток того социума, к которому принадлежит ии.: кисть — рябины у жителя Поволжья и винограда у жителя Средней Азии; плавная, мягкая у музыканта, дирижера; краски, волосяная у художника, ампутация у медсестры или врача.

Ассоциации в языковом сознании образуют ассоциативные (семантические) поля, в которых слова, близкие по значению, объединяются в группы. И сейчас рассмотрим серию экспериментов, проведенных А. Р. Лурия, которые показали природу и своеобразие семантических сетей и стали уже хрестоматийными. Эксперименты были основаны на некоторых особенностях физиологических реакций человека на болевой раздражитель в виде удара током. Следствием такого раздражения выступает сужение кровеносных сосудов головы и пальцев рук. Характер сосудистых реакций фиксировался с помощью специальных датчиков. Ученые выявили три типа реакций на внешний раздражитель:

1. нейтральная (нулевая) реакция — сосуды пальцев и головы не сжимаются и не расширяются;

2. ориентировочная — сосуды пальцев сжимаются, сосуды головы расширяются;

3. защитная (наиболее сильная, когда происходит мобилизация сил организма к сопротивлению) — сжимаются сосуды и пальцев, и головы.

Начало эксперимента: одновременно с произнесением слово-стимула ии. наносился легкий удар током. Это продолжалось до тех пор, пока у ии. не вырабатывался условный рефлекс (как у собаки Павлова) — защитная сосудистая реакция на определенное слово (в эксперименте — кошка и скрипка). В результате в конце начального этапа достаточно было произнести слово-стимул, чтобы у ии. (уже без болевого раздражителя) сжимались сосуды пальцев и головы. А дальше начинался сам эксперимент — основная серия опытов.

1. Ии. предъявляли слова, близкие по смыслу, напр., из группы «струнные музыкальные инструменты»: виолончель, мандолина, контрабас, смычок и т. д. На все приведенные слова наблюдалась защитная реакция, точно такая же, как и на слово скрипка.

Вывод: в сознании существуют семантические поля, в которые входят слова, объединяемые общим понятием (здесь — музыкальные инструменты).

2. Ии. предъявляли слова из группы «музыкальные инструменты, не относящиеся к разряду струнных»: аккордеон, кларнет, труба, саксофон и т. д. Сосудистая реакция слабеет и приобретает ориентировочный характер (сжимаются сосуды рук и расширяются сосуды головы).

Вывод: у выявленного семантического поля можно выявить центр и периферию, где связи между словами ослабевают.

3. Ии. предъявляли слова, никак не связанные с миром музыки: сапоги, шкаф, облако, крыша, труба, печка. Эти слова вызывали нейтральную реакцию (т. е. отсутствие какой-либо реакции).

Что-нибудь вызвало у Вас сомнение? Наверное, слово труба! Эксперимент показал, что труба в ряду музыкальных инструментов вызвало ориентировочную реакцию, когда же его значение конкретизировали соседние слова крыша и печка, оно не вызвало никакой реакции.

Вывод: значения слов, входящих в различные семантические поля, конкретизируются в речевом контексте.

4. Ии. предъявили слова, сходные со словом-стимулом не по смыслу, а по звучанию, напр., скрепка. В этих случаях наблюдалась слабая ориентировочная реакция.

Вывод: слова в нашем сознании связаны не только по смыслу, но и по форме. При этом связь по форме значительно слабее смысловой связи.

Эксперименты с умственно-отсталыми детьми дали совершенно другую картину. Имбецилы (глубокая степень

умственной отсталости) не давали никакой реакции на слова из одного семантического поля и давали ориентировочную реакцию на слова, сходные по форме. Дебилы (слабая степень) показали одинаковую, ориентировочную, реакцию на слова из одного семантического поля и на слова, сходные по форме.

Понаблюдайте за оговорками в повседневной речи, и Вы увидите, как проявляют себя ассоциативные связи, существующие в сознании. Зачастую лексема, обозначающая какое-либо понятие, замещается другой лексемой из того же ассоциативного (семантического) поля (купе — каюта; талончик — билет; вопрос — ответ; так, комментируя Олимпиаду в Сиднее 21.09.2000, В. Гомельский сказал следующее: «Надеюсь, что и на наши ответы... ответы... журналистов РТР спортсмен обязательно... вопросы — на вопросы он ответит»). Реже, но случаются оговорки, мотивированные фонетической близостью слов (фламинго-шоу вместо фламенко-шоу, красить суржиком вместо красить суриком, брюшной гриф вместо брюшной грипп и др.).

Итак, мы порассуждали о связях между словами в языковом сознании. А существует ли связь между словом и наглядным представлением?

Проведем такой эксперимент. Я говорю слово лимон. Вам стало кисло? А если так:

На белоснежной скатерти стоит сверкающая белая тарелка. На тарелке желтый с прозеленью лимон... Вы берете в руки острый фруктовый нож; и разрезаете упругий плод пополам. Вы видите, как из-под лезвия брызжет лимонный сок, превращаясь в мутноватые капельки на тарелке. Кончиком пальцев Вы касаетесь одной капельки и слизываете языком, остро ощущая кислоту и тонкий запах плода...»

Ну как? К. Ф. Седов и И. Н. Горелов утверждают, что после такого текста можно ручаться за «эффект слюноотделения». Чего, конечно же, не будет, если Вы услышите

информацию о том, что в некой стране резко сократилась или, наоборот, выросла урожайность лимонов и прочих цитрусовых.

И в связи с этим следует подумать вот о чем: почему в одних случаях слово являет свое предметное значение, превращаясь во внутренний образ, а в других этого не происходит? Один из возможных ответов: это связано с контекстом. В первом случае контекст прямо адресован личным ощущениям (особенно, если предлагается не только присутствовать, но и активно участвовать в сцене), а во втором — нейтрален (в смысле личных ощущений), апеллирует к разуму, а не к ощущениям, информирует, но не касается вас лично.

И последнее замечание: дети младшего возраста сохраняют в памяти конкретные образы, которые крепко связаны соответствующими словами. Дети еще не знают переносных значений. Иногда, хотя и редко, школьники также обнаруживают подобное незнание. Это показал эксперимент, в котором предъявлялись выражения, типа прикидываться лисой, выглядеть медведем, вот где собака зарыта и т. д. Для взрослых же «расшифровка» переносного значения не составляет труда. Более того, мы вообще ее не замечаем. Представьте себе прямое значение таких выражений: вырос урожай, упал интерес, в кругу специалистов, в ряду исследователей, в обстановке полной свободы. На этом построены некоторые анекдоты: знаете, как незадачливые студенты-переводчики переводят на английский окружающая среда (*surrounding Wednesday) и международная обстановка (*international furniture)? Кроме того, К. Ф. Седов и И. Н. Горелов предлагают подумать и над нашими предлогами ²: работать над собой — это где же, спрашивают они, нужно физически находиться, чтобы совершить эдакий кульбит? прилететь на самолете — это как? вер-

² Постарайтесь найти и привести свои примеры такого рода.

хом? все случилось / произошло из-за... — а это как? под влиянием — кто и что вливал сверху?

ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ СЛОВООБРАЗОВАНИЯ И ГРАММАТИКИ

Психолингвистический аспект предполагает рассмотрение словообразования и грамматики с точки зрения человеческого фактора. Для начала задумаемся: как и почему человек создает новые слова и как функционируют существующие лексемы в сознании человека?

ПЛ исследования говорят, что новое слово создается человеком, когда он сталкивается с предметом, назначение и сущность которого он знает, но не имеет представления или не помнит его «имени».

Первый случай: например, как называется предмет — палка с резиновой насадкой, которая используется для прочищения ванн и туалетов? Возможные названия: прочищал-ка, пробивалка, продувалка, тыркалка, шировалка, присоска, резинка. На самом деле этот предмет называется «ванту з».

Второй случай: как называется человек, который живет на Севере? А на Востоке? А кто живет на Памире? В 60-е годы Леонид Волькович Сахарный провел эксперимент в далеком сибирском селе, задав эти вопросы его жителям. Результаты были следующими: на первый вопрос ии. не задумываясь перечисляли кочевников, оленеводов, остяков, чукчей и т. д.; второй вопрос вызвал у старожилов определенные затруднения, так как в то время телевизор был еще не в каждом доме, и кто на самом деле живет на Востоке, ии. не знали, поэтому они придумали слово «.восточник»; ну а третий вопрос оказался в принципе непонятным для ии., так как они не знали самого слова Памир, и поэтому многие вообще отказались отвечать.

Далее, я надеюсь, что Вам знаком термин «народная этимология». В чем суть этого явления? Слово существую-

щее, но не «мотивированное» замещается словом новым, но с прозрачной внутренней формой (несколько классических примеров: полуклиника, гулъвар, вертилятор, спинд-жак). Причина создания нового слова та же, что в предыдущих двух случаях. В сочинениях абитуриентов иногда можно найти случаи такого рода («как понял, так и пишу»):

И внял я небу с содроганьем.

И гордый ангелов полет,

И кад (от кадушки?) морских подводных вод.

В детском речетворчестве можно обнаружить немало примеров создания новых слов. При этом ребенок совершает сложнейшие операции анализа и синтеза: ребенку нужно понять природу и назначение предмета, выделить в нем важные признаки, синтезировать эти признаки и дать им единое имя на основе словообразовательной сверхмодели, которая у него уже выработана. Как показывают результаты экспериментов, дошкольники чаще всего используют аффиксальные способы словообразования: Собака пасть разинула, а потом зазинула; Я сначала заразился, а потом отразился; А Вова велосипед насасывает; Я вся такая пахлая, я вся такая духлая; Такая светлота, а ты еще спишь; Уж лучше я пойду домой непокушенная и т. д. Кроме того, может использоваться основосложение: теплометр, зверопарк, рыбежирная ложка, я поломаю, — и словосложение: дождь — никуданепускатель; однойнельзяходитель-ский лес; лучшевсехная; сумасошлатая тетя.

Так же, как и у взрослых, в речи детей наблюдаются случаи «народной этимологии»: услышав незнакомое слово, ребенок пытается воссоздать его происхождение, напр., курятник — дядя, который курит; мама сердится, но потом быстро удобряется; судак — это кого судят; лодырь — тот, кто делает лодки; деревня — это где много деревьев; город — там где есть горы; начальная школа — это где начальники учатся; это не линейка, а длиннейка; не будильник, а звоиильник; не гирлянда, а стеклянда; сапоги не резиновые,

а грязиновые. Языковая игра взрослых построена на том же принципе — попытке найти внутреннюю форму и эксплицировать ее, в принципе это очень похоже на детские речевые инновации: сторож — зрительный зал, аудитория, экстаз — таз, бывший в употреблении, барбос — хозяин бара, курица — женщина, которая курит, Гертруда — героиня труда, сорвиголова — палач, дерюга — дантист. Больше всего примеров новых слов можно обнаружить в поэзии (перечитайте футуристические опусы Маяковского, произведения Олейникова, Введенского, Северянина и, конечно, Хлебникова; поэты очень разные, но все они «не без греха», о котором мы сейчас говорим).

А теперь поговорим о правилах организации речи. Для начала вспомним, что есть грамматическое значение. Это отвлеченное от действительности значение, которое отражает отношения между формами слов, виды связи между словами в речи. Грамматические формы передают информацию не меньше, чем лексические значения. Вспомним хрестоматийный пример Л. В. Щербы: Глокая куздра ште-ко будланула бокра и кудрячит бокренка. Из этого квазипредложения можно понять, что некий живой субъект женского пола, имеющий определение (глокая куздра), совершил некое действие, имеющее определение (штеко будланула), по отношению к живому объекту мужского пола (бокра) и в настоящее время совершает некоторое действие (кудрячит) в отношении детеныша, имеющего отношение к объекту первого действия (бокренка).

Такого же рода информация может передаваться грамматическими значениями и на уровне текста. Приведем в качестве примера квазисказку Л. Петрушевской:

ПУСЬКИ БЯТЫЕ

Сяпала Калуша по напушке и уважила бутявку. И вопит: — Калушата, калушаточки! Бутявка! Калушата присяпали и бутявку стрямкали.

И подудоншшсь. А Копуша валит:

— Оее, оее! Бутявка-то некузявая! Калушата бутявку вычучили.

Бутявка вздребезнуласъ, сопритюкнулась и усяпала с на-пушки.

А Калуша вопит:

— Бутявок не трямкают. Бутявок не трямкают. Бутявки дюбые и зюмо-зюмо некузявые. От бутявок дудонятся.

А бутявка вопит за напушкой:

— Калушата подудонилисъ! Калушата подудонились! Зюмо некозявые! Пуськи бятые!

Интересно, что дети-дошкольники воспринимают эту квазисказку, как правило, как информативно полноценную, «нормальную», хотя каждый ребенок, конечно, по-своему расшифровывает услышанное.

Или другой пример; это один из вариантов перевода стишка из «Алисы в Стране Чудес»:

Розгрень, юзкие хамейки Просвертели весь травас. Айяйяют брыскунчейки Под скорячень ричинъжас.

Итак, с точки зрения ПЛ, грамматика есть система правил организации связной речи.

Н. Хомский, имя которого я неоднократно называла в предшествующей лекции, утверждал наличие самостоятельных синтаксических структур в сознании человека (помните — глубинные синтаксические структуры, которые реализуются в поверхностных структурах?). Классический пример Хомского, который все информанты воспринимают как абсолютно нормальную фразу с точки зрения общих норм синтаксиса (отличие от квазипредложения Щербы в том, что Хомский использует реально существующие ело-

ва): Бесцветные зеленые идеи бешено спят (Colorless green ideas furiously sleep). По тем же принципам построена и абсолютно бессмысленная, но очень умная фраза, известная многим и многим: «С точки зрения банальной эрудиции не всякий индивидуум, метафизирующий абстракцию, способен дифференцировать тенденцию парадоксальных эмоций». (Эта фраза, заметим в скобках, часто используется для обозначения красиво звучащего, но бессмысленного наукообразного текста.) Перечитайте Д. Хармсаили А. Введенского и Вы найдете массу интереснейших примеров языковой игры со словом, с его лексическим и грамматическим значением, с лексической и грамматической сочетаемостью.

И снова поговорим о детском речетворчестве. С. Н. Цейтлин провела ряд интереснейших экспериментов и получила конкретные подтверждения того, что детская грамматика значительно более последовательна, чем та реальная грамматика, которой пользуются взрослые, она стремится к универсальности. Так, формы множественного числа от человек и ребенок — человеки и ребенка, а от ухо — ухи (что гораздо более логично, согласитесь); рот — ротом\ высокий — высокее и широкий — ширее и т. д. Более логичен ребенок и в определении и в манифестации грамматических значений: если синица, то это она (тетенька), а если это он (дяденька), то это должен быть синиц. По тому же принципу строится и имитация детской речи: папа — граф, мама — графиня, а ребенок у них — графинчик; она — героиня, а он — героин. Ребенок уверен, что если сегодня ветер не такой сильный, как вчера, то значит вчера было ветрее. А «если у меня платьице красивее, чем у тебя, то значит я принцессее». Другими словами, ребенок, нисколько не сомневаясь, создает сравнительную степень от существительного только потому, что он не знает, что этого нельзя делать. Но разве то, что он создает, непонятно и плохо? Напротив! Это наглядно, точно, понятно. Вспомните «От двух до пяти» К. И. Чуковского.

К возрасту 6—7 лет в целом завершается овладение языком как системой фонетических, грамматических и лексических норм, и после этого ребенок «выходит в текст, как в открытый космос» (Н. И. Жинкин). Мы тоже попробуем туда выйти в последующих лекциях, когда будем говорить о тексте, дискурсе, коммуникации. А сейчас остановимся на тех компонентах коммуникации, которые не относятся к числу вербальных, но не менее важны для того, чтобы коммуникация была успешной.