О современном сельскохозяйственном кризисе

 

“Общинное начало препятствует захвату капиталом земледельческого производства” — так выражает г. Н. —он (с. 72) другую распространенную народническую теорию, построенную точно так же абстрактно, как и предыдущая. Во II главе мы привели целый ряд фактов, показывающих неверность этой ходячей по­сылки. Теперь же добавим следующее. Вообще ошибочно думать, что для самого возникновения земледельче­ского капитализма требуется известная особая форма землевладения. “Та форма, в которой находит позе­мельную собственность зарождающийся капиталисти­ческий способ производства, не соответствует этому способу. Соответствующая ему форма впервые создается им самим посредством подчинения земледелия капиталу; таким образом и феодальная поземельная собствен­ность, и клановая собственность[289], и мелкая кресть­янская собственность с поземельной общиной[290] (Mark-gemeinschaft) превращаются в экономическую форму, соответствующую этому способу производства, как бы ни были различны их юридические формы” (“Das Kapital”, III, 2, 156). Таким образом, никакие особен­ности землевладения не могут, по самой сущности дела, составить непреодолимого препятствия для капи­тализма, который принимает различные формы, смотря по различным сельскохозяйственным, юридическим и бытовым условиям. Отсюда можно видеть, как непра­вильна была самая постановка вопроса у наших народников, которые создали целую литературу на тему: “община или капитализм?”. Назначит ли, бывало, ка­кой-нибудь сиятельный англоман премию за лучшее сочинение о введении в России фермерства, выступит ли какое-нибудь ученое общество с проектом расселить крестьян хуторами, сочинит ли какой-нибудь досужий чиновник проект 60-десятинных участков — народ­ник спешит поднять перчатку и броситься в бой против этих “буржуазных проектов” “ввести капитализм” я разрушить палладиум “народного производства”, об­щину. Доброму народнику и в голову не приходило, что, покуда сочинялись и опровергались всяческие проекты, капитализм шел своим путем, и общинная деревня превращалась и превратилась[291] в деревню мелких аграриев.

Вот почему мы относимся очень равнодушно к вопросу собственно о форме крестьянского землевладения. Какова бы эта форма землевладения ни была, от этого отношение крестьянской буржуазии к сельскому про­летариату в сущности своей нисколько не изменится. Действительно важный вопрос относится вовсе не к форме землевладения, а к тем остаткам чисто средневе­ковой старины, которые продолжают тяготеть над крестьянством: сословная замкнутость крестьянских обществ, круговая порука, непомерно высокое податное обложение крестьянской земли, не идущее ни в какое сравнение с обложением земель частного владения, отсутствие полной свободы мобилизации крестьянских земель, передвижения и переселения крестьянства[292]. Все эти устарелые учреждения, нисколько не гаранти­руя крестьянство от разложения, ведут только к умно­жению различных форм отработкой и кабалы, к гро­мадной задержке всего общественного развития.

В заключение мы должны еще остановиться на ори­гинальной попытке народников истолковать некоторые заявления Маркса и Энгельса в III томе “Капитала” в пользу их мнений о превосходстве мелкого земледелия над крупным, о том, что земледельческий капитализм не играет прогрессивной исторической роли. Особенно часто цитируют в этих видах следующее место из III тома “Капитала”: “Мораль истории, — которую можно также извлечь, рассматривая земледелие с иной точки зрения, —состоит в том, что капиталистическая система проти­воречит рациональному земледелию, или что рацио­нальное земледелие несовместимо с капиталистической системой (хотя эта последняя и способствует его техни­ческому развитию) и требует либо руки мелкого, живу­щего своим трудом (selbst arbeitenden) крестьянина, либо контроля ассоциированных производителей” (III, 1, 98. Русск. пер., 83)[lxvii].

Что же вытекает из этого утверждения (которое, заметим кстати, представляет из себя совершенно отдельный отрывок, попавший в главу, трактующую о том, как влияет изменение цен сырья на прибыль, а не в VI отдел, специально трактующий о земледелии)? Что капитализм несовместим с рациональной поста­новкой земледелия (а также и промышленности), — это давно известно, и не об этом идет спор с народ­никами. Прогрессивную же историческую роль капи­тализма в земледелии Маркс специально подчеркнул здесь. Остается затем указание Маркса на “мелкого, живущего своим трудом крестьянина”. Никто из ссылав­шихся на это указание народников не потрудился объяснить, в каком смысле понимает он его, не потру­дился поставить это указание в связь, с одной стороны, с контекстом, с другой — с общим учением Маркса о мелком земледелии. — В цитированном месте “Капи­тала” шла речь о том, как сильно колеблются цены на сырые материалы, как эти колебания нарушают пропорциональность и систематичность производства, нарушают соответствие земледелия с промышленностью. Только в этом отношении — в отношении пропорцио­нальности, систематичности, планомерности произ­водства — Маркс и приравнивает мелкое крестьянское хозяйство к хозяйству “ассоциированных производи­телей”. В этом отношении и мелкая средневековая промышленность (ремесло) сходна с хозяйством “ассо­циированных производителей” (ср. “Misere de la philo­sophie”, цит. изд., р. 90)[lxviii], а капитализм отличается от обеих этих систем общественного хозяйства анархией производства. По какой же логике можно сделать от­сюда тот вывод, что Маркс признавал жизнеспособность мелкого земледелия[293], что он не признавал прогрес­сивной исторической роли капитализма в земледе­лии? Вот как высказался Маркс по этому вопросу в специальном отделе о земледелии, в специальном пара­графе о мелком крестьянском хозяйстве (гл. 47-ая, § V):

“Мелкая земельная собственность, по самой своей природе, исключает развитие общественных производи­тельных сил труда, общественные формы труда, обще­ственную концентрацию капиталов, скотоводство в крупных размерах, прогрессивное применение науки.

Ростовщичество и система налогов должны вести ее повсюду к гибели. Употребление капитала на покупку земли отнимает этот капитал от агрикультуры. Беско­нечное раздробление средств производства и обособле­ние самих производителей. Безмерное расточение че­ловеческой силы. Прогрессивное ухудшение условий производства и вздорожание средств производства — необходимый закон мелкой собственности. Для этого способа производства урожайные годы — несчастье” (III, 2, 341—342. Русск. пер., 667)[lxix].

“Мелкая земельная собственность предполагает, что громадное большинство населения живет в деревнях, что преобладает не общественный, а изолированный труд; что, следовательно, при этом исключается разно­образие и развитие воспроизводства, т. е. и материаль­ных, и духовных условий его, исключаются условия ра­циональной культуры” (III, 2, 347. Русск. пер., 672)[lxx].

Автор этих строк не только не закрывал глаза на про­тиворечия, свойственные крупному капиталистическому земледелию, а, напротив, беспощадно изобличал их. Но это не мешало ему оценить историческую роль ка­питализма.

“...Один из великих результатов капиталистического способа производства состоит в том, что он, с одной стороны, превращает земледелие из эмпирического, механически передаваемого по наследству, занятия самой неразвитой части общества в сознательное науч­ное применение агрономии, поскольку это вообще воз­можно при условии частной поземельной собствен­ности; что он, с одной стороны, совершенно отделяет землевладение от отношений господства и рабства, а, с другой стороны, совершенно отделяет землю, как условие производства, от землевладения и от земле­владельца... С одной стороны, рационализация земледе­лия, впервые создающая возможность общественного ведения его, — с другой стороны, сведение к абсурду поземельной собственности, таковы великие заслуги капиталистического способа производства. Как и все свои другие исторические заслуги, он покупает и эту ценой полного обнищания непосредственных произво­дителей” (III, 2, 156-157. Русск. пер., 509—510)[lxxi].

Казалось бы, при такой категоричности заявлений Маркса, не может быть двух мнений о том, как смотрел он на вопрос о прогрессивной исторической роли земле­дельческого капитализма. Однако г. Н. —он нашел еще одну отговорку: он цитировал мнение Энгельса о современном сельскохозяйственном кризисе, которое, будто бы, должно опровергнуть положение о прогрес­сивной роли капитализма в земледелии[294].

Посмотрим, что, собственно, говорит Энгельс. Сводя вместе главные положения теории Маркса о дифферен­циальной ренте, Энгельс устанавливает тот закон, что “чем больше капитала вкладывается в землю, чем выше развитие земледелия и цивилизации вообще в данной стране, тем выше поднимается рента — как с акра, так и вся сумма рент, тем колоссальнее та дань, которую платит общество крупным землевладельцам в форме добавочной прибыли” (“Das Kapital”, III, 2, 258. Русск. пер., 597)[lxxii]. “Этот закон,—говорит Энгельс, — объясняет удивительную живучесть класса крупных землевладельцев”, которые накопляют себе массы долгов и тем не менее при всяких кризисах “пада­ют на ноги”, — напр., в Англии отмена хлебных зако­нов, понизившая цены на хлеб, не только не разорила лендлордов, а, напротив, чрезвычайно обогатила их.

Могло бы показаться, таким образом, что капитализм не в состоянии ослабить силу той монополии, которую представляет из себя поземельная собственность.

“Но ничто не вечно”, — продолжает Энгельс. — Океанские пароходы, северо- и южноамериканские, а также индийские железные дороги вызвали появле­ние новых конкурентов. Североамериканские прерии, аргентинские степи и т. д. завалили мировой рынок дешевым хлебом. “И против этой конкуренции — кон­куренции девственной степной почвы и русских и индийских крестьян, подавленных непосильными пода­тями, — европейский арендатор и крестьянин не мог уже при старых рентах держаться. Часть земли в Ев­ропе окончательно оказалась не в силах конкури­ровать в производстве зернового хлеба, ренты повсюду упали, для Европы стал общим правилом наш 2-ой случай, 2-ой вариант, именно: понижающаяся цена хлеба и понижающаяся производительность добавоч­ных вложений капитала. Отсюда вопли аграриев от Шотландии до Италии и от южной Франции до восточ­ной Пруссии. К счастью, еще далеко не все степные земли распаханы; их осталось еще достаточно для того, чтобы разорить все европейское крупное землевладе­ние, да и мелкое в придачу” (ib. 260. Русск. пер., 598 с пропуском слов “к счастью”)[lxxiii].

Если читатель внимательно прочел это место, то для него должно быть ясно, что Энгельс говорит как раз обратное тому, что хочет навязать ему г. Н. —он. По мнению Энгельса, современный земледельческий кризис понижает ренту и даже стремится совсем уни­чтожить ее, т. е. земледельческий капитализм осуще­ствляет присущую ему тенденцию уничтожить моно­полию земельной собственности. Нет, нашему г. Н. —ону положительно не везет с его “цитатами”. Земледель­ческий капитализм делает еще новый, громадный шаг вперед; он необъятно расширяет торговое производство земледельческих продуктов, втягивая на мировую арену целый ряд новых стран; он вытесняет патриархальное земледелие из его последних прибежищ, вроде Индии или России; он создает невиданное еще в земледелии чисто фабричное производство хлеба, основанное на кооперации масс рабочих, снабженных самыми усовер­шенствованными машинами; он сильнейшим образом обостряет положение старых европейских стран, пони­жает ренту, подрывая, таким образом, самые прочные, казалось, монополии и приводя земельную собствен­ность “к абсурду” не только в теории, но и на практике; он с такой рельефностью выдвигает вопрос о необхо­димости обобществления земледельческого производ­ства, что эту необходимость начинают чуять на Западе. даже представители имущих классов[295]. И Энгельс, с характерной для него бодрой иронией, приветствует последние шаги мирового капитализма: к счастью, — говорит он, — достаточно еще нераспаханных степей осталось, чтобы дело и дальше так же шло. А добрый г. Н. —он a propos de bottes[296] вздыхает о старинном “мужике-землепашце”, об “освященном веками”... за­стое нашего земледелия и всяческих форм земледель­ческой кабалы, которых не могли поколебать “ни удель­ные безурядипы, ни татарщина”, и которые начал теперь — о, ужас! — самым решительным образом колебать этот чудовищный капитализм! О, sancta simplicitas![297]

 

---

 

 

ГЛАВА V