V. Народническое отношение к вопросу

 

То положение, что отработочная система является простым переживанием барщинного хозяйства, не от­рицается и народниками. Напротив, его признают — хотя и в недостаточно общей форме — и г. Н. —он (“Очерки”, § IX) и г. В. В. (особенно рельефно в статье:

“Наше крестьянское хозяйство и агрономия”, “Отеч. Зап.”, 1882, № 8—9). Тем поразительнее то обстоя­тельство, что народники всеми силами уклоняются от признания того простого и ясного факта, что совре­менный строй частновладельческого хозяйства состоит из соединения отработочной и капиталистической си­стемы, что, следовательно, чем более развита первая, тем слабее вторая и наоборот, — уклоняются от ана­лиза того, в каком отношении стоит та и другая си­стема к производительности труда, к оплате труда рабочего, к основным чертам пореформенной эконо­мики России и т. д. Поставить вопрос на эту почву, на почву констатирования действительно происходящей “смены” — значило признать неизбежность вытеснения отработков капитализмом и прогрессивность такого вы­теснения. Чтобы уклониться от этого вывода, народ­ники не остановились даже перед идеализацией отра­боточной системы. Эта чудовищная идеализация — основная черта народнических воззрений на эволюцию помещичьего хозяйства. Г-н В. В. дописался до того, что “народ остается победителем в борьбе за форму земледельческой культуры, хотя одержанная победа еще усилила его разорение” (“Судьбы капитализма”, стр. 288). Признание такой “победы” рельефнее, чем констатирование поражения! Г-н Н. —он усмотрел в наделении крестьянина землей при барщинном и отра­боточном хозяйстве “принцип” “соединения производи­теля со средствами производства”, забывая о том ма­леньком обстоятельстве, что это наделение землей служило сродством обеспечить помещику рабочие руки. Как мы уже указывали, Маркс, описывая системы до­капиталистического земледелия, проанализировал все те формы экономических отношений, какие только есть в России, и рельефно подчеркнул необходимость мелкого производства и связи крестьянина с землей и при отработочной, и при натуральной, и при денеж­ной ренте. Но могло ли ему прийти в голову возвести это наделение землей зависимого крестьянина в “прин­цип” вековой связи производителя со средствами произ­водства? Забывает ли он хоть на минуту о том, что эта связь производителя со средствами производства была источником и условием средневековой эксплуата­ции, обусловливала технический и общественный за­стой и необходимо требовала всяческих форм “вне­экономического принуждения”?

Совершенно аналогичную идеализацию отработков и кабалы проявляют гг. Орлов и Каблуков в “Сборниках” московской земской статистики, выставляя образцовым хозяйство некоей г-жи Костинской в Подольском уезде (см. т. V, вып. I, стр. 175—176 и т. II, стр. 59—62, отд. II). По мнению г. Каблукова, это хозяйство дока­зывает “возможность постановки дела, исключающей (sic!!) такую противоположность” (т. е. противополож­ность интересов помещичьего и крестьянского хозяй­ства) “и содействующей цветущему (sic!) положению как крестьянского, так и частного хозяйства” (т. V, в. I, стр. 175—176). Оказывается, что цветущее поло­жение крестьян состоит... в отработках и кабале. Они не имеют пастбища и прогона (т. II, стр. 60—61), — что не мешает гг. народникам считать их “исправными” хозяевами, — и арендуют эти угодья под работу у земле­владелицы, исполняя “все работы по ее имению тща­тельно, своевременно и быстро”[151].

Дальше некуда идти в идеализации хозяйственной системы, которая представляет из себя прямое пережи­вание барщины!

Приемы всех подобных народнических рассуждений очень просты; стоит только позабыть, что наделение крестьянина землей есть одно из условий барщинного или отработочного хозяйства, стоит только абстраги­ровать то обстоятельство, что этот якобы “самостоятельный” земледелец обязан отработочной, натуральной или денежной рентой, — и мы получим “чистую” идею о “связи производителя со средствами производства”. Но действительное отношение капитализма к докапита­листическим формам эксплуатации нисколько не изме­няется от простого абстрагирования этих форм[152].

Остановимся несколько на другом, весьма любопыт­ном, рассуждении г-на Каблукова. Мы видели, что он идеализирует отработки; но замечательно, что когда он, в качестве статистика, характеризует действитель­ные типы чисто капиталистических хозяйств Москов­ской губернии, то в его изложении, — против его воли и в извращенном виде, — отражаются именно те факты, которые доказывают прогрессивность капитализма в русском земледелии. Просим у читателя внимания и за­ранее извиняемся за несколько длинные выписки.

Помимо старых типов хозяйств с вольнонаемным трудом в Московской губернии есть

“новый, недавний, нарождающийся — тип хозяйств, совер­шенно оставивших всякую традицию и взглянувших на дело просто, так, как смотрят на каждое производство, которое должно служить источником дохода. Сельское хозяйство теперь ужа не рассматривается как барская затея, как такое занятие, за ко­торое каждый может приняться... Нет, тут признается необходи­мость иметь специальные знания... Основание для расчета” (относительно организации производства) “то же, что и во всех других видах производства” (“Сборник стат. свед. по Моск. губ.”, т. V, в. 1, стр. 185).

Г-н Каблуков и не замечает, что эта характеристика нового типа хозяйств, который только “недавно наро­ждался” в 70-х годах, доказывает именно прогрессив­ность капитализма в земледелии. Именно капитализм впервые превратил земледелие из “барской затеи” в обыкновенную промышленность, именно капитализм впервые заставил “взглянуть на дело просто”, заставил “порвать с традицией” и вооружиться “специальными знаниями”. До капитализма это было и ненужно, и невозможно, ибо хозяйства отдельных поместий, об­щин, крестьянских семей “довлели сами себе”, не завися от других хозяйств, и никакая сила не могла их вы­рвать из векового застоя. Капитализм был именно этой силой, создавшей (чрез посредство рынка) обществен­ный учет производства отдельных производителей, заставившей их считаться с требованиями общест­венного развития. В этом-то и состоит прогрессив­ная роль капитализма в земледелии всех европейских стран.

Послушаем дальше, как характеризует г. Каблуков наши чисто капиталистические хозяйства:

“Затем уже берется в расчет рабочая сила, как необходимый фактор воздействия на природу, без которого никакая органи­зация имения ни к чему не приведет. Таким образом, сознавая все значение этого элемента, в то же время не рассматривают его, как самостоятельный источник дохода подобно тому, как это было при крепостном праве пли как это делается и теперь в тех случаях, когда в основу доходности имения кладется не продукт труда, получение которого является прямой целью его приложения, не стремление приложить этот труд к произ­водству более ценных его продуктов, и этим путем воспользо­ваться результатом его, а стремление уменьшить ту долю про­дукта, которую рабочий получает на себя, желание свести стоимость труда для хозяина по возможности к нулю” (186). И, оказывается на ведение хозяйства за отрезки. “При таких условиях для доходности не требуется ни знания, ни особенных качеств от хозяина. Все, что получается благодаря этому труду, (оставит чистый доход владельца или, по крайней мере, такой, который получается почти без всякой затраты оборотного ка­питала. Но такое хозяйство, конечно, не может идти хорошо и не может быть названо в строгом смысле это1 о слова хозяйством, как не может быть названа им сдача всех угодий в аренду; тут нет хозяйственной организации” (186). И, приведя примеры сдачи отрезков за отработки, автор заключает: “Центр тяжести хозяй­ства, способ извлечения дохода от земли коренится в воздейст­вии на рабочего, а не на материю и ее силы” (189).

Это рассуждение — крайне интересный образчик того, как извращенно представляются действительно наблю­даемые факты под углом неверной теории. Г-н Каблу­ков смешивает производство с общественным строем производства. При всяком общественном строе произ­водство состоит в “воздействии” рабочего на материю и ее силы. При всяком общественном строе источником “дохода” для землевладельца может быть только при­бавочный продукт. В обоих отношениях отработочная система хозяйства вполне однородна с капиталисти­ческою, вопреки мнению г-на Каблукова. Действи­тельное же отличие их состоит в том, что отработки необходимо предполагают самую низкую производи­тельность труда; поэтому для увеличения дохода нот возможности увеличить количество прибавочного про­дукта, для этого остается только одно средство: приме­нение всяческих кабальных форм найма. Наоборот, при чисто капиталистическом хозяйстве кабальные формы найма должны отпадать, ибо непривязанный к земле пролетарий есть негодный объект для кабалы; — повы­шение производительности труда становится не только возможным, но и необходимым, как единственное сред­ство повысить доход и удержаться при ожесточенной конкуренции. Таким образом характеристика наших чисто капиталистических хозяйств, данная тем самым г-ном Каблуковым, который так усердно старался идеализировать отработки, вполне подтверждает тот факт, что русский капитализм создает общественные условия, необходимо требующие рационализации земле­делия и отпадения кабалы, а отработки, наоборот, исключают возможность рационализации земледелия, увековечивают технический застой и кабалу произво­дителя. Нет ничего легкомысленнее обычных народни­ческих ликований по поводу того, что капитализм в на­шем земледелии слаб. Тем хуже, если он слаб, ибо это означает лишь силу докапиталистических форм эксплу­атации, несравненно более тяжелых для производи­теля.