VI. Торговый капитал в мелких промыслах

 

Как известно, мелкие крестьянские промыслы по­рождают в массе случаев особых скупщиков, специ­ально занятых торговыми операциями по сбыту про­дуктов и закупке сырья и обыкновенно подчиняющих себе в той или другой форме мелких промышленников. Посмотрим, в какой связи стоит это явление с общим строем мелких крестьянских промыслов и каково его значение.

Основная хозяйственная операция скупщика состоит в покупке товара (продукта или сырья) для перепро­дажи его. Другими словами, скупщик есть представи­тель торгового капитала. Исходным пунктом всякого капитала, — как промышленного, так и торгового, — является образование свободных денежных средств в руках отдельных личностей (понимая под свобод­ными — такие денежные средства, которые нет необхо­димости употребить на личное потребление и пр.). Каким образом происходит эта имущественная диффе­ренциация в нашей деревне, — было подробно пока­зано выше на данных о разложении земледельческого и промыслового крестьянства. Этими данными выяс­нено одно из условий, вызывающих появление скуп­щика, именно: раздробленность, изолированность мел­ких производителей, наличность хозяйственной розни и борьбы между ними. Другое условие относится к ха­рактеру тех функций, которые исполняет торговый капитал, т. е. к сбыту изделий и к закупке сырых ма­териалов. При ничтожном развитии товарного произ­водства мелкий производитель ограничивается сбытом изделий на мелком местном рынке, иногда даже сбытом непосредственно в руки потребителя. Это — низшая стадия развития товарного производства, едва выде­ляющегося от ремесла. По мере расширения рынка такой мелкий раздробленный сбыт (находившийся в полном соответствии с мелким, раздробленным произ­водством) становится невозможным. На крупном рынке сбыт должен быть крупным, массовым. И вот мелкий характер производства оказывается в непримиримом противоречии с необходимостью крупного, оптового сбыта. При данных общественно-хозяйственных усло­виях, при изолированности мелких производителей и разложении их, это противоречие не могло разрешиться иначе, как тем, что представители зажиточного мень­шинства забрали сбыт в свои руки, концентрировали его. Скупая изделия (или сырье) в массовых размерах, скупщики таким образом удешевляли расходы сбыта, превращали сбыт из мелкого, случайного и неправиль­ного в крупный и регулярный, — и это чисто экономи­ческое преимущество крупного сбыта неизбежно повело к тому, что мелкий производитель оказался отре­занным от рынка и беззащитным перед властью торго­вого капитала. Таким образом, в обстановке товарного хозяйства мелкий производитель неизбежно попадает в зависимость от торгового капитала в силу чисто экономического превосходства крупного, массового сбыта над разрозненным мелким сбытом[337]. Само собою разумеется, что в действительности прибыль скупщи­ков зачастую далеко не ограничивается разницей между стоимостью массового и стоимостью мелкого сбыта, — точно так же, как прибыль промышленного капита­листа зачастую состоит из вычетов из нормальной за­работной платы. Тем не менее для объяснения прибыли промышленного капиталиста мы должны принять, что рабочая сила продается по своей действительной стои­мости. Равным образом и для объяснения роли скуп­щика мы должны принять, что покупка-продажа продуктов совершается им по общим законам товар­ного обмена. Только эти экономические причины господства торгового капитала могут дать ключ к пониманию тех разнообразных форм, которые он при­нимает в действительности и среди которых постоян­но встречается (это не подлежит никакому сомнению) и самое дюжинное мошенничество. Поступать же на­оборот, — как делают обыкновенно народники, — т. е. ограничиваться указанием на разные проделки “кула­ков” и на этом основании совершенно отстранять вопрос об экономической природе явления, это зна­чит становиться на точку зрения вульгарной эко­номии[338].

Чтобы подтвердить наше положение о необходимой причинной связи между мелким производством на ры­нок и господством торгового капитала, остановимся подробнее на одном из лучших описаний того, как появляются скупщики и какую роль они играют. Мы имеем в виду исследование кружевного промысла в Московской губернии (“Пром. Моск. губ.”, т. VI, вып. II). Процесс возникновения “торговок” таков. В 1820-х годах, т. е. во время возникновения промысла, и позднее, когда кружевниц было еще мало, — глав­ными покупателями были помещики, “господа”. Потре­битель был близок к производителю. По мере распро­странения промысла крестьяне стали отсылать кружева в Москву “с каким-нибудь случаем”, напр., через гре­бенщиков. Неудобство такого примитивного сбыта ска­залось очень скоро: “где же мужику, не занимающе­муся этим делом, ходить по домам?” Стали поручать сбыт одной из кружевниц, вознаграждая ее за поте­рянное время. “Она же и привозила материал для плетения кружев”. Таким образом, невыгодность изоли­рованного сбыта ведет к выделению торговли в особую функцию, исполняемую одним лицом, собирающим из­делия от многих работниц. Патриархальная близость этих работниц друг к другу (родня, соседи, односель­чане и пр.) вызывает сначала попытку товарищеской организации сбыта, попытку поручать сбыт одной из мастериц. Но денежное хозяйство немедленно проби­вает брешь в старинных патриархальных отношениях, немедленно приводит к тем явлениям, которые мы констатировали выше по массовым данным о разложе­нии крестьянства. Производство продукта для сбыта приучает ценить время на деньги. Становится необхо­димым вознаградить посредницу за потерянное время и труд; посредница привыкает к своему занятию и на­чинает обращать его в профессию. “Подобные поездки, повторявшиеся несколько раз, и выработали тип торговки” (1. с., 30). Лицо, ездившее несколько раз в Москву, заводит там постоянные сношения, которые так необходимы для правильного сбыта. “Вырабаты­вается необходимость и привычка жить заработком от комиссионерства”. Кроме платы за комиссию тор­говка “норовит накинуть на материал, бумагу, нитки”, берет себе вырученное за кружева сверх назначенной цены; торговки объявляют, что получили цену ниже назначенной: “хочешь отдавай, хочешь нет”. “Торговки начинают доставлять товар из города и пользуются тут значительной прибылью”. Комиссионерка пре­вращается, следовательно, в самостоятельную тор­говку, которая уже начинает монополизировать сбыт и пользоваться своей монополией для полного подчи­нения себе мастериц. Наряду с операциями тор­говыми появляются и ростовщические, отдача денег в долг мастерицам, прием товара от мастериц по пониженным ценам и т. д. “Девушки платят за про­дажу по 10 коп. с рубля, причем очень хорошо пони­мают, что торговка и кроме того с них берет, продавая кружево за более дорогую цену. Но они положитель­но не знают, как иначе устроиться. Когда я им говорила, чтобы они по очереди в Москву ездили, — они отвечали, что хуже будет, не знают, кому сбы­вать, а торговка уже хорошо знает всякие места. Тор­говка сбывает их готовый товар и привозит заказы, материал, сколки (узоры) и проч.; торговка дает им всегда и деньги вперед, или взаймы, и ей даже прямо можно продать срезку, коли нужда случится. С одной стороны, торговка делается самым нужным, необходимым человеком, — с другой, из нее выраба­тывается постепенно личность, сильно эксплуатирую­щая чужой труд, женщина-кулак” (32). Необходимо добавить к этому, что вырабатываются такие типы из тех же самых мелких производителей: “Сколько ни при­ходилось расспрашивать, все торговки, оказывалось, прежде сами плели кружева, следовательно, были лицами, знающими самое производство; вышли они из среды этих же кружевниц; они не обладали какими-либо капиталами первоначально, и только мало-помалу принимались торговать и ситцами и другими товарами, по мере того как наживались своим комиссионерством” (31)[339]. Таким образом, не может подлежать сомнению, что в обстановке товарного хозяйства мелкий произво­дитель неизбежно выделяет из своей среды не только более зажиточных промышленников вообще, но и в частности — представителей торгового капитала[340]. А раз образовались эти последние, вытеснение мелкого раздробленного сбыта крупным оптовым сбытом ста­новится неизбежным[341]. Вот несколько примеров того, как на деле организуют сбыт более крупные хозяева из “кустарей”, являющиеся в то же время и скупщи­ками. Сбыт торговых счетов кустарями Московской губернии (см. статистические данные о них в нашей таблице; приложение I) производится главным обра­зом на ярмарках по всей России. Чтобы торговать самому на ярмарке, необходимо иметь, во-1-х, значи­тельный капитал, так как торговля на ярмарках ве­дется только оптовая; во-2-х, необходимо иметь своего человека, который бы скупал изделия на месте и присылал торговцу. Этим условиям удовлетворяет “единственный торговец-крестьянин”, он же и “кустарь”, имеющий значительный капитал, занимающийся фор­мовкой счетов (т. е. изготовлением их из рамок и кос­точек) и торговлей ими; “исключительно торговлей занимаются” его 6 сыновей, так что для обработки надела приходится нанимать двоих работников. “Не муд­рено, — замечает исследователь, — что он имеет воз­можность с своими товарами участвовать на всех ярмарках, сравнительно же мелкие торговцы сбывают свой товар обыкновенно поблизости” (“Пром. Моск. губ.”, VII, в. I, ч. 2, с. 141). В этом случае представитель торгового капитала настолько еще не дифференциро­вался от общей массы “мужиков-землепашцев”, что сохранил даже свое надельное хозяйство и патриар­хальную большую семью. Очешники Московской губер­нии находятся в полной зависимости от тех промышлен­ников, которым они сбывают свои изделия (очешные станки). Эти скупщики — в то же время и “кустари”, имеющие свои мастерские; они ссужают бедноту сы­рыми материалами с условием поставки изделий “хо­зяину” и т. д. Пытались было мелкие промышленники сами сбывать продукт в Москве, но потерпели неудачу: слишком нерасчетливо оказалось сбывать по мелочам, на какие-нибудь 10—15 рублей (ib., 263). В кружевном промысле Рязанской губернии торговки получают ба­рыша 12—50% к заработку мастериц. “Солидные” торговки установили правильные сношения с центрами сбыта и высылают товар по почте, что сберегает путе­вые расходы. До какой степени необходим оптовый сбыт, — видно из того, что торговцы считают расходы по сбыту не окупающимися даже при сбыте на 150— 200 руб. (“Труды куст. ком.”, VII, 1184). Организация сбыта белевских кружев следующая. В гор. Белове есть три разряда торговок: 1) “прасольщицы”, которые раздают мелкие заказы, сами обходят мастериц и сдают товар крупным торговкам. 2) Торговки-заказчицы про­изводят лично заказы или скупают товар у прасольщиц и возят его в столицы и пр. 3) Крупные торговки (2—3 “фирмы”) ведут дело уже с комиссионерами, отправляя им товар и получая крупные заказы. Везти свой товар в большие магазины провинциальным торговкам “почти невозможно”: “магазины предпочитают иметь дела с гуртовыми скупщицами, доставляющими изделия целыми партиями из самых разнообразных плетений”; торговки и должны сбывать этим “поставщицам”; “от них узнают все обстоятельства торговли; они же назначают цены; словом, помимо их—нет спасения” (“Труды куст. ком.”, X, 2823—2824). Число подобных примеров можно бы увеличить во много раз. Но и приведенных вполне достаточно, чтобы видеть, какой абсолютной невозможностью является мелкий раздробленный сбыт при производстве на крупные рынки. При раздроблен­ности мелких производителей и полном разложении их[342], крупный сбыт может быть организован только крупным капиталом, который в силу этого и ста­вит кустарей в положение полной беспомощности и зависимости. Можно судить поэтому о нелепости хо­дячих народнических теорий, рекомендующих помочь “кустарю” посредством “организации сбыта”. С чисто теоретической стороны, подобные теории относятся к мещанским утопиям, основанным на непонимании не­разрывной связи между товарным производством и капи­талистическим сбытом[343]. Что же касается до данных русской действительности, то они просто игнорируются сочинителями подобных теорий: игнорируется раздроб­ленность мелких товаропроизводителей и полное раз­ложение их; игнорируется тот факт, что из их же среды выходили и продолжают выходить “скупщики”; что в капиталистическом обществе сбыт может быть организован только крупным капиталом. Понятно, что, выкинув со счета все эти черты неприятной, но несомненной действительности, не трудно уже фантази­ровать in's Blaue hinein[344].[345]

Мы не имеем возможности вдаваться здесь в описа­тельные подробности относительно того, как именно проявляется торговый капитал в наших “кустарных” промыслах и в какое беспомощное и жалкое положение ставит он мелкого промышленника. Притом в следу­ющей главе нам придется характеризовать господство торгового капитала на высшей стадии развития, когда он (являясь придатком мануфактуры) организует в мас­совых размерах капиталистическую работу на дому. Здесь же ограничимся указанием тех основных форм, какие принимает торговый капитал в мелких промыс­лах. Первой и наиболее простой формой является по­купка изделий торговцем (или хозяином крупной мастерской) у мелких товаропроизводителей. При сла­бом развитии скупки или при обилии конкурирующих скупщиков продажа товара торговцу может не отли­чаться от всякой другой продажи; но в массе случаев местный скупщик является единственным лицом, кото­рому крестьянин может постоянно сбывать изделия, и тогда скупщик пользуется своим монопольным поло­жением для безмерного понижения той цены, которую он платит производителю. Вторая форма торгового капитала состоит в соединении его с ростовщичеством: постоянно нуждающийся в деньгах крестьянин зани­мает деньги у скупщика и потом отдает за долг свой товар. Сбыт товара в этом случае (имеющем очень широкое распространение) всегда происходит по искус­ственно пониженным ценам, не оставляющим часто в руках кустаря и того, что мог бы получить наемный рабочий. К тому же отношения кредитора к должнику неизбежно ведут к личной зависимости последнего, к кабале, к тому, что кредитор пользуется особыми случаями нужды должника и т. п. Третьей формой торгового капитала является расплата за изделия то­варами, составляющая один из обычных приемов дере­венских скупщиков. Особенность этой^формы состоит в том, что она свойственна не одним только мелким промыслам, а всем вообще неразвитым стадиям товар­ного хозяйства и капитализма. Только крупная машин­ная индустрия, обобществившая труд и радикально порвавшая со всякой патриархальностью, вытеснила эту форму кабалы, вызвав законодательное запрещение ее по отношению к крупным промышленным заведе­ниям. Четвертой формой торгового капитала является расплата торговца теми именно видами товаров, кото­рые необходимы “кустарю” для производства (сырые или вспомогательные материалы и т. п.). Продажа материалов производства мелкому промышленнику мо­жет составить и самостоятельную операцию торгового капитала, вполне однородную с операцией скупки из­делий. Если же скупщик изделий начинает расплачи­ваться теми сырыми материалами, которые нужны “кустарю”, то это означает очень крупный шаг в раз­витии капиталистических отношений. Отрезав мелкого промышленника от рынка готовых изделий, скупщик отрезывает его теперь от рынка сырья и тем оконча­тельно подчиняет себе кустаря. От этой формы остается уже один только шаг до той высшей формы торгового капитала, когда скупщик прямо раздает материал “кустарям” на выработку за определенную плату. Кустарь становится de facto наемным рабочим, рабо­тающим у себя дома на капиталиста; торговый капитал скупщика переходит здесь в промышленный капи­тал[346]. Создается капиталистическая работа на дому. В мелких промыслах она встречается более или менее спорадически; массовое же применение ее отнесшей к следующей высшей стадии капиталистического раз­вития.

VII. “ПРОМЫСЕЛ И ЗЕМЛЕДЕЛИЕ”

 

Таково обычное заглавие особых отделов в описаниях крестьянских промыслов. Так как на той первоначаль­ной стадии капитализма, которую мы рассматриваем, промышленник еще почти не дифференцировался от крестьянина, то связь его с землей представляется явлением действительно весьма характерным и требую­щим особого рассмотрения.

Начнем с данных пашей таблицы (см. приложение I). Для характеристики земледелия “кустарей” здесь при­ведены, во-1-х, данные о среднем числе лошадей у про­мышленников каждого разряда. Сводя вместе те 19 про­мыслов, по которым имеются такого рода данные, получаем, что на одного промышленника (хозяинаилихозяйчика) приходится в общем и среднем 1,4 лошади, а по разрядам: I) 1,1; II) 1,5 и III) 2,0. Таким образом, чем выше стоит хозяин по размеру своего промыслового хозяйства, тем выше он как земледелец. Наиболее крупные промышленники почти в 2 раза превосхо­дят мелких по количеству рабочего скота. Но и самые мелкие промышленники (I разряд) стоят выше сред­него крестьянства по состоянию своего земледелия, ибо в общем и целом по Московской губернии в 1877 г. приходилось на 1 крестьянский двор по 0,87 лошади[347]. Следовательно, в промышленники-хозяева и хозяйчики попадают только сравнительно зажиточные крестьяне. Крестьянская же беднота поставляет преимущественно не хозяев-промышленников, а рабочих-промышленников (наемные рабочие у “кустарей”, отхожие рабочие и пр.). К сожалению, по громадному большинству московских промыслов нет сведений о земледелии наемных рабочих, занятых в мелких промыслах. Исключением является шляпный промысел (см. общие данные о нем в нашей таблице, в прилож. I). Вот чрезвычайно поучительные данные о земледелии хозяев-шляпников и рабочих-шляпников.

 

Положение шляпников

Число дворов

Количество скота на 1 двор

Число душевых наделов

Из этого числа

Число дворов

Число безлошадных

Недоимка в руб.

Лошадей

коров

овец

обрабатывается

пустует

Обрабатывающих надел

Не занимающихся хлебопашеством

сами

наймом

Хозяева

1,5

1,8

2,5

-

-

Рабочие

0,6

0,9

0,8

 

 

Таким образом промышленники-хозяева принадле­жат к очень “исправным” земледельцам, т. е. к предста­вителям крестьянской буржуазии, тогда как наемные ра­бочие рекрутируются из массы разоренных крестьян[348]. Еще более важны для характеристики описываемых отношений данные о способе обработки земли хозяе­вами-промышленниками. Московские исследователи раз­личали три способа обработки земли: 1) посредством личного труда домохозяина; 2) “наймом” — т. е. най­мом кого-либо из соседей, который своим инвентарем обрабатывает землю “упалого” хозяина. Этот способ обработки характеризует малосостоятельных, разо­ряющихся хозяев. Противоположное значение имеет 3-ий способ: обработка “работником”, т. е. наем хозяи­ном сельскохозяйственных (“земляных”) работников; нанимаются эти рабочие обыкновенно на все лето, при­чем в особенно горячее время хозяин посылает обыкно­венно на помощь им и рабочих из мастерской. “Таким образом способ обрабатывания земли посредством “зем­ляного” работника является делом довольно выгодным” (“Пром. Моск. губ.”, VI, I, 48). В нашей таблице мы свели сведения об этом способе обработки земли по 16 промыслам, из которых в 7 вовсе нет хозяев, нани­мающих “земляных работников”. По всем этим 16 про­мыслам процент хозяев-промышленников, нанимающих сельских рабочих, равняется 12%, а по разрядам: I) 4,5%; II) 16,7% и III) 27,3%. Чем состоятельнее промышленники, тем чаще среди них встречаются сельские предприниматели. Анализ данных о про­мысловом крестьянстве показывает, следовательно, ту же картину параллельного разложения и в промы­шленности и в земледелии, которую мы видели во II главе на основании данных о земледельческом кре­стьянстве.

Наем “земляных работников” “кустарями-хозяевами составляет вообще очень распространенное явление во всех промышленных губерниях. Мы встречаем, напр., указания на наем земледельческих батраков богатыми рогожниками Нижегородской губернии. Скор­няки той же губернии нанимают земледельческих работников, приходящих обыкновенно из чисто земле­дельческих окрестных селений. Занимающиеся сапож­ным промыслом “крестьяне-общинники Кимрской во­лости находят выгодным нанимать для обработки своих полей батраков и работниц, приходящих в Кимры во множестве из Тверского уезда и соседних местностей”. Красильщики посуды Костромской губ. посылают своих наемных рабочих, в свободное от промысловых занятий время, на полевые работы[349]. “Самостоятель­ные хозяева” (сусальщики Владимирской губ.) “имеют особых полевых работников”; поэтому бывает, что у них хорошо обработаны поля, хотя они сами “сплошь да рядом совсем не умеют ни пахать, ни косить”[350]. В Московской губернии к найму “земляных работни­ков” прибегают многие промышленники помимо тех, данные о которых приведены в нашей таблице, напр., булавочники, войлочники, игрушечники посылают своих рабочих и на полевые работы; камушники¹²⁶, сусальщики, пуговичники, картузники, медношорники держат земледельческих батраков и т. д.[351] Значение этого факта, — найма земледельческих рабочих крестъянатла-промышленниками, — очень велико. Он по­казывает, что даже в мелких крестьянских промыслах начинает сказываться то явление, которое свойственно всем капиталистическим странам и которое служит подтверждением прогрессивной исторической роли ка­питализма, именно: повышение жизненного уровня населения, повышение его потребностей. Промышлен­ник начинает смотреть сверху вниз на “серого” земле­дельца с его патриархальной одичалостью и стремится свалить с себя наиболее тяжелые и хуже оплачиваемые сельскохозяйственные работы. В мелких промыслах, отличающихся наименьшим развитием капитализма, это явление сказывается еще очень слабо; промышлен­ный рабочий только еще начинает дифференцироваться от сельскохозяйственного рабочего. На последующих стадиях развития капиталистической промышленности это явление наблюдается, как увидим, в массовых раз­мерах.

Важность вопроса о “связи земледелия с промыслом” заставляет нас подробнее остановиться на обзоре тех данных, которые относятся к другим губерниям, кроме Московской.

Нижегородская губерния. У массы рогожников зем­леделие падает, и они бросают землю; “пустырей” около 1/3 озимого и ½ ярового поля. Но для “зажиточ­ных мужиков” “земля уже не злая мачеха, а мать-кор­милица”: достаточно скота, есть удобрение, арендуют землю, стараются исключить свои полосы из передела и лучше ухаживают за ними. “Теперь свой брат бога­тый мужик стал помещиком, а другой мужик — бедняк от него в крепостной зависимости” (“Труды куст. ком.”, III, 65). Скорняки — “плохие землепашцы”, но и здесь необходимо выделить более крупных хозяев, которые “арендуют землю у бедных односельцев” и т. д.; вот итоги типичных бюджетов скорняков разных групп: [см. таблицу на стр. 373. Ред.].

Типы семей по состоятельности

Число душ об. Пола

Работников муж. пола

Наемных рабочих

Земли десятин

аренда

сдача

Доход в рублях

Расход в руб.

Баланс

Процент денежного расхода

натурой

деньгами

От

натурой

деньгами

всего

Земли

земледелия

скорняжества

всего

Богатая

2 нанято

-

212,8

409,8

909,8

212,8

715,8

+194

Средняя

-

-

-

-4

Бедная

Сами нанимаются

-

-36

 

 

Параллельность разложения земледельцев и про­мышленников выступает здесь с полной очевидностью. О кузнецах исследователь говорит, что “промысел важнее земледелия”, с одной стороны, для богачей-хозяев, с другой стороны, для “бобылей”-работников (ib., IV, 168).

В “Промыслах Владимирской губернии” вопрос о соотношении промысла и земледелия разработан несравненно обстоятельнее, чем в каком-либо другом исследовании. По целому ряду промыслов даны точные данные о земледелии не только “кустарей” вообще (подоб­ные “средние” цифры, как явствует из всего вышеизло­женного, совершенно фиктивны), а о земледелии раз­личных разрядов и групп “кустарей”, как-то: крупных хозяев, мелких хозяев, наемных рабочих; светелочников и ткачей; промышленников-хозяев и остального крестьянства; дворов, занятых местным и отхожим про­мыслом, и т. п. Общий вывод из этих данных, сделан­ный г-ном Харизоменовым, гласит, что если разбить “кустарей” на три категории: 1) крупные промышлен­ники; 2) мелкие и средние промышленники; 3) наем­ные рабочие, то наблюдается ухудшение земледелия от первой категории к третьей, уменьшение количества земли и скота, увеличение процента “упалых” хо­зяйств и т. д.[352] К сожалению, г. Харизоменов взглянул на эти данные слишком узко и односторонне, не приняв во внимание параллельного и самостоятельного про­цесса разложения крестьян-земледельцев. Поэтому он и не сделал из этих данных неизбежно вытекающего из них вывода, а именно, что крестьянство и в земледелии и в промышленности раскалывается на мелкую буржуа­зию и сельский пролетариат[353]. Поэтому в описаниях отдельных промыслов он опускается нередко до тра­диционных народнических рассуждений о влиянии “промысла” вообще на “земледелие” вообще (см., напр., “Пром. Влад. губ.”, II, 288; III, 91), т. е. до игнориро­вания тех глубоких противоречий в самом строе и про­мысла и земледелия, которые он сам же должен был констатировать. Другой исследователь промыслов Вла­димирской губернии, г. В. Пругавин, является типичным представителем народнических воззрений по данному вопросу. Вот образчик его рассуждения. Бумаготкацкий промысел в Покровском уезде “вообще не может быть признан вредным началом (sic!!) в сельскохо­зяйственной жизни ткачей” (IV, 53). Данные свиде­тельствуют о плохом земледелии массы ткачей и о том, что у светелочников земледелие стоит гораздо выше общего уровня (см. там же); из таблиц видно, что некоторые светелочники нанимают и сельских рабочих. Вывод: “промысел и земледелие идут рука об руку, обусловливая развитие и процветание друг друга” (60). Один из образчиков тех фраз, посредством которых затушевывается тот факт, что развитие и процветание крестьянской буржуазии идет рука об руку и в промысле и в земледелии[354].

Данные пермской кустарной переписи 1894/95 года показали те же самые явления: у мелких товаропроиз­водителей (хозяев и хозяйчиков) земледелие стоит всего выше и встречаются сельские работники; у ремеслен­ников земледелие стоит ниже, а у кустарей, работающих на скупщиков, состояние земледелия наихудшее (о зем­леделии наемных рабочих и различных групп хозяев данных, к сожалению, не собрано). Перепись обнару­жила также, что “кустари”-неземледельцы отличаются сравнительно с земледельцами: 1) более высокой про­изводительностью труда; 2) несравненно более высо­кими размерами чистых доходов от промысла; 3) более высоким культурным уровнем и грамотностью." Все это — явления, подтверждающие сделанный выше вы­вод, что даже на первой стадии капитализма наблю­дается тенденция промышленности поднимать жиз­ненный уровень населения (см. “Этюды”, с. 138 и следующие[355]).

Наконец, в связи с вопросом об отношении промысла к земледелию находится следующее обстоятельство. Более крупные заведения имеют обыкновенно более продолжительный рабочий период. Напр., в мебельном промысле Московской губернии в округе белодерев-цев рабочий период равен 8 месяцам (средний состав мастерской здесь =1,9 рабочих), в округе кривья — 10 ^месяцев (2,9 рабочих на 1 заведение), в округе круп­ной мебели — 11 месяцев (4,2 рабочих на 1 заведение). В башмачном промысле Владимирской губ. рабочий период в 14 мелких мастерских равен 40 неделям, а в 8 крупных (9,5 рабочих на 1 заведение против 2,4 в мелких) — 48 неделям и т. п.[356] Понятно, что это явление находится в связи с большим числом рабочих (семейных, наемных промысловых и наемных земле­дельческих) в крупных заведениях и что оно выяс­няет нам большую устойчивость этих последних и их тенденцию специализироваться на промышленной дея­тельности.

Подведем теперь итоги изложенным данным о “про­мысле и земледелии”. На рассматриваемой нами низ­шей стадии капитализма промышленник обыкновенно еще почти не дифференцировался от крестьянина. Со­единение промысла с земледелием играет весьма важ­ную роль в процессе обострения и углубления кре­стьянского разложения: зажиточные и состоятельные хозяева открывают мастерские, нанимают рабочих из среды сельского пролетариата, скапливают денежные средства для операций торговых и ростовщических. Наоборот, представители крестьянской бедноты постав­ляют наемных рабочих, кустарей, работающих на скуп­щиков, и низшие группы кустарей-хозяйчиков, наи­более подавленных властью торгового капитала. Таким образом, соединение промысла с земледелием упро­чивает и развивает капиталистические отношения, рас­пространяя их с промышленности на земледелие и обратно[357]. Свойственное капиталистическому обществу отделение промышленности от земледелия проявляется на данной стадии еще в самом зачаточном виде, но оно уже проявляется и — что особенно важно — прояв­ляется совершенно не так, как представляют себе дело народники. Говоря о том, что промысел не “вредит” земледелию, народник усматривает этот вред в забрасывании сельского хозяйства из-за выгодного промысла. Но подобное представление о деле есть выдумка (а не вы­вод из фактов), и выдумка плохая, потому что она игно­рирует те противоречия, которые проникают собой весь хозяйственный строй крестьянства. Отделение промыш­ленности от земледелия идет в связи с разложением крестьянства, идет различными путями на обоих полю­сах деревни: зажиточное меньшинство заводит промыш­ленные заведения, расширяет их, улучшает земледелие, нанимает для земледелия батраков, посвящает про­мыслу все большую часть года и — на известной сту­пени развития промысла — находит более удобным выделить промышленное предприятие от земледельче­ского, т. е. передать земледелие другим членам семьи или продать постройки, скот и пр., и перевестись в мещане, в купцы[358]. Отделению промышленности от земледелия предшествует в этом случае образование предпринимательских отношений в земледелии. На другом полюсе деревни отделение промышленности от земледелия состоит в том, что крестьянская бед­нота разоряется и превращается в наемных рабочих (промысловых и земледельческих). На этом полюсе деревни не выгодность промысла, а нужда и разо­рение заставляет бросить землю, и не только землю, но и самостоятельный промысловый труд, процесс отде­ления промышленности от земледелия состоит здесь в процессе экспроприации мелкого производителя.

VIII. “СОВДИНЕНИЕ ПРОМЫСЛА С ЗЕМЛЕДЕЛИЕМ”

 

Такова излюбленная народническая формула, при помощи которой думают решить вопрос о капитализме в России гг. В. В., Н. —он и К°. “Капитализм” отделяет промышленность от земледелия; “народное производ­ство” соединяет их в типичном и нормальном крестьян­ском хозяйстве, — в этом незамысловатом противо­положении добрая доля их теории. Мы имеем теперь возможность подвести итоги по вопросу о том, как в действительности наше крестьянство “соединяет про­мыслы с земледелием”, так как выше были подробно рассмотрены типичные отношения и в земледельческом и в промысловом крестьянстве. Перечислим те разно­образные формы “соединения промысла и земледелия”, которые наблюдаются в экономике русского крестьян­ского хозяйства.

1) Патриархальное (натуральное) земледелие соеди­няется с домашними промыслами (т. е. с обработкой сырья для своего потребления) и с барщинной работой на землевладельца.

Этот вид соединения крестьянских “промыслов” с земледелием наиболее типичен для средневекового хозяйственного режима, будучи необходимой состав­ной частью этого режима[359]. В пореформенной России от подобного патриархального хозяйства, — в кото­ром еще совершенно нет ни капитализма, ни товар­ного производства, ни товарного обращения, — оста­лись только обломки, именно: домашние промыслы крестьян и отработки.

2) Патриархальное земледелие соединяется с про­мыслом в виде ремесла.

Эта форма соединения стоит еще очень близко к преды­дущей, отличаясь лишь тем, что здесь появляется то­варное обращение — в том случае, когда ремесленник получает плату деньгами и появляется на рынке для закупки орудий, сырья и проч.

3) Патриархальное земледелие соединяется с мелким производством промышленных продуктов на рынок, т. е. с товарным производством в промышленности. Патриархальный крестьянин превращается в мелкого товаропроизводителя, тяготеющего, как мы показали, к употреблению наемного труда, т. е. к капиталисти­ческому производству. Условием этого превращения является уже известная степень разложения крестьян­ства: мы видели, что мелкие хозяева и хозяйчики в промышленности принадлежат в большинстве случаев к зажиточной или к состоятельной группе крестьян. В свою очередь и развитие мелкого товарного произ­водства в промышленности дает дальнейший толчок разложению крестьян-земледельцев.

4) Патриархальное земледелие соединяется с рабо­той по найму в промышленности (а также и в земледе­лии)[360].

Эта форма составляет необходимое дополнение пре­дыдущей: там товаром становится продукт, здесь — рабочая сила. Мелкое товарное производство в про­мышленности необходимо сопровождается, как мы видели, появлением наемных рабочих и кустарей, рабо­тающих на скупщиков. Эта форма “соединения земледе­лия с промыслом” свойственна всем капиталистическим странам, и одна из наиболее рельефных особенностей пореформенной истории России состоит в чрезвычайно быстром и чрезвычайно широком распространении этой формы.

5) Мелкобуржуазное (торговое) земледелие соеди­няется с мелкобуржуазными промыслами (мелкое то­варное производство в промышленности, мелкая тор­говля и пр.).

Отличие этой формы от 3-ей состоит в том, что мелко­буржуазные отношения охватывают здесь не только промышленность, но и земледелие. Будучи наиболее типичной формой соединения промысла с земледелием в хозяйстве мелкой сельской буржуазии, эта форма свойственна поэтому всем капиталистическим странам. Только русским экономистам-народникам предстояла честь открытия капитализма без мелкой буржуазии.

6) Наемная работа в земледелии соединяется с наем­ной работой в промышленности. О том, как проявляется такое соединение промысла с земледелием и каково значение этого соединения, было уже говорено выше.

Итак, формы “соединения земледелия с промыслами” в нашем крестьянстве отличаются чрезвычайным разно­образием: есть такие, которые выражают собой самый примитивный хозяйственный строй с господством нату­рального хозяйства; есть такие, которые выражают высокое развитие капитализма; есть целый ряд переход­ных ступеней между теми и другими. Ограничиваясь общими формулами (вроде таких, как: “соединение про­мысла с земледелием” или “отделение промышленности от земледелия”), нельзя сделать ни шагу в деле уясне­ния действительного процесса развития капитализма.

IX. НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ