X. Значение вольнонаемного труда в земледелии

 

Попытаемся теперь обрисовать основные черты новых общественных отношений, складывающихся в земледе­лии при употреблении вольнонаемного труда, и опре­делить их значение.

С.-х. рабочие, приходящие в такой массе на юг, принадлежат к самым бедным слоям крестьянства. Из рабочих, приходящих в Херсонскую губернию, 7/10 идут пешком, не имея средств на покупку ж.-д. билетов, “бредут за сотни и тысячи верст вдоль полотна железных дорог и берегов судоходных рек, любуясь красивыми картинами быстро летящих поездов и плавно плывущих пароходов” (Тезяков, 35). В среднем рабочие берут с собой около 2-х рублей[175]; нередко у них не хва­тает денег даже на паспорт, и они берут за гривенник месячный билет. Путешествие продолжается дней 10—12, и ноги пешеходов от таких громадных переходов (иногда босиком по холодной весенней грязи) пухнут, покрываются мозолями и ссадинами. Около 1/10 рабочих едет на дубах (большие, сколоченные из досок лодки, вмещающие 50—80 человек и набиваемые обыкновенно вплотную). Труды официальной комиссии (Звегинцева)[lxv] отмечают крайнюю опасность такого способа передвижения: “не проходит и года без того, чтобы один, два, а то и больше переполненных дуба не пошли ко дну с их пассажирами” (ibid., 34). Громадное боль­шинство рабочих имеют надельную землю, но в коли­честве совершенно ничтожном. <<В сущности, ведь, — справедливо замечает г. Тезяков, — все эти тысячи сельскохозяйственных рабочих являются безземель­ными, деревенскими пролетариями, для которых все существование теперь в отхожих промыслах... Обеззе­меление быстро идет вперед и вместе с тем увеличивает число сельского пролетариата” (77). Наглядным под­тверждением быстроты этого роста служит число ра­бочих-новичков, т. е. в первый раз идущих наниматься. Таких новичков бывает около 30%. Между прочим, по этой цифре можно судить о быстроте процесса, создающего кадры постоянных земледельческих ра­бочих.

Массовое передвижение рабочих создало особые формы найма, свойственные высокоразвитому капита­лизму. На юге и юго-востоке образовалось множество рабочих рынков, где собираются тысячи рабочих и куда съезжаются наниматели. Такие рынки приурочи­ваются часто к городам, промышленным центрам, тор­говым селениям, к ярмаркам. Промышленный характер центров особенно привлекает рабочих, которые охотно нанимаются и на неземледельческие работы. Например, в Киевской губернии рабочими рынками служат ме­стечки Шпола и Смела (крупные центры свеклосахарной промышленности) и гор. Белая Церковь. В Херсонской губ. рынками рабочих служат торговые села (Новоукраинка, Бирзула, Мостовое, где по воскресеньям собирается свыше 9 тыс. рабочих, и мн. др.), железно­дорожные станции (Знаменка, Долинская и др.), города (Елисаветград, Бобринец, Вознесенск, Одесса и др.). Одесские мещане, чернорабочие и “кадеты” (местное название босяков) летом тоже приходят наниматься на с.-х. работы В Одессе сельские рабочие нанимаются на так называемой Серединской площади (или “Косарке”). “Рабочие стремятся в Одессу, минуя другие рынки, в надежде иметь здесь лучшие заработки” (Тезяков, 58). Местечко Кривой Рог — крупный рынок найма на земледельческие и на горные работы. В Таври­ческой губернии особенно выдается рабочий рынок в местечке Каховке, где прежде собиралось до 40 000 ра­бочих, в 90-х годах — 20—30 тысяч, теперь, судя по некоторым данным, еще меньше. В Бессарабской губ. следует назвать город Аккерман, в Екатеринославской губернии — город Екатеринослав и станцию Лозовую; в Донской — Ростов-на-Дону, где ежегодно перебы­вает до 150 тысяч рабочих. На Северном Кавказе — города Екатеринодар и Новороссийск, станция Тихо­рецкая и др. В Самарской губ. — слобода Покровская (против Саратова), село Балаково и др. В Саратовской губ. — города Хвалынск, Вольск. В Симбирской губ. — город Сызрань. Таким образом, капитализм создал на окраинах новую форму “соединения земледелия с про­мыслами”, именно соединение земледельческого и незем­ледельческого труда по найму. В широких размерах такое соединение возможно только в эпоху последней, высшей стадии капитализма — крупной машинной ин­дустрии, которая подрывает значение искусства, “руко­месла”, облегчает переход от одного занятия к другому и нивелирует формы найма[176].

И действительно, формы найма в этой местности очень оригинальны и весьма характерны для капиталистиче­ского земледелия. Все те полупатриархальные, полу­кабальные формы работы по найму, которые так часты в среднечерноземной полосе, — здесь отпадают. Остаются одни только отношения нанимателей к нани­мающимся, одна торговая сделка по купле-продаже рабочей силы. Как и всегда при развитых капитали­стических отношениях, рабочие предпочитают поден­ный или понедельный наем, который позволяет им точнее регулировать плату сообразно со спросом на труд. “Цены устанавливаются для округа каждого базара (верст на 40 кругом) с математической точностью, и испортить цену нанимателям очень трудно, так как приезжий мужик лучше пролежит на рынке или поедет дальше, чем станет на более дешевую плату” (Шахов­ской, 104). Само собой разумеется, что сильные коле­бания цен на труд вызывают бесчисленные нарушения договора, — только не с одной стороны, как уверяют обыкновенно наниматели, а с обеих сторон: “стачки происходят с обеих сторон; рабочие уговариваются, чтоб просить дороже, а наниматели — дать дешевле” (ibid., 107)[177]. До какой степени открыто царит здесь в отношениях между классами “бессердечный чистоган”, это видно из следующего, например, факта: “опытные наниматели хорошо знают”, что рабочие “поддаются” только тогда, когда съедят весь свой хлеб. “Один хозяин рассказывал, что, приехавши на базар нанимать рабочих... он стал ходить между их рядами и палкой ощупывать их котомки (sic!): у которого хлеб есть, то с теми рабочими и не разговаривает, а уходит с ба­зара” и ждет, пока “не окажутся на базаре пустые ко­томки” (из “Сельского Вестника” 1890 г., № 15, ibid., 107—108).

Как и при всяком развитом капитализме, наблю­дается и здесь, что мелкий капитал особенно давит ра­бочего. Крупного нанимателя простой коммерческий расчет[178] заставляет отказаться от мелких прижимок, дающих мало выгоды и грозящих большим убытком при конфликте. Поэтому, например, крупные нанима­тели (нанимающие по 300—800 рабочих) стараются не отпускать рабочих через неделю и сами устанавли­вают цены сообразно со спросом на труд; некоторые вводят даже систему надбавок к плате при повышении цен на труд в окрестности, — и все свидетельства го­ворят о том, что эти надбавки с лихвой вознаграждаются лучшей работой и отсутствием столкновений (ibid., 130—132; 104). Напротив, мелкий хозяин не брезгает ничем. “Мужики-хуторяне и немцы-колонисты отби­рают себе рабочих “на выбор”, платят им на 15—20% дороже, но и сумма работы, которую эти хозяева “вы­жимают” из рабочих, — выше на пятьдесят процентов” (ibid., 116). “Девки” у такого хозяина не знают, как они сами говорят, “ни дня, ни ночи”. Колонисты, на­нимая косарей, заставляют идти в последней ноге (т. е. подгонять рабочих!) своих сыновей посменно, так что сменяющиеся подгоняльщики становятся раза три в день со свежими силами, подгоняя рабочих: “оттого по истощенному виду так легко узнать работавших у нем­цев-колонистов”. “Вообще мужики-хуторяне и немцы избегают нанимать рабочих, служивших ранее во вла­дельческих экономиях. “Вы у нас не выдержите”, говорят они прямо” (ibid.)[179].

Крупная машинная индустрия, концентрируя вместе массы рабочих, преобразуя способы производства, раз­рушая все традиционные, патриархальные прикрытия и облачения, затемнявшие отношения между классами, ведет всегда к обращению общественного внимания на эти отношения, к попыткам общественного контроля и регулирования. Это явление, — получившее особенно наглядное выражение в фабричной инспекции, — начи­нает сказываться и в русском капиталистическом зем­леделии, именно в районе его наибольшего развития. Вопрос о санитарном положении рабочих был поста­влен в Херсонской губернии еще в 1875 году на 2-м губернском съезде врачей Херсонского земства, затем возобновлен в 1888 г.; в 1889 г. была составлена программа для изучения положения рабочих. Санитарное исследование, произведенное (далеко не в полных раз­мерах) в 1889—1890 гг., приподняло краешек завесы, прикрывающей условия труда в деревенских захолустьях. Оказалось, например, что жилые помещения для рабочих в большинстве случаев отсутствуют, когда есть казармы, — они устроены обыкновенно весьма антигигиенично, “не особенно редко” попадаются и землянки — в них живут, например, чабаны (пастухи овец), сильно страдая от сырости, тесноты, холода, темноты, удушливой атмосферы. Питание рабочих очень часто неудовлетворительно. Рабочий день продолжается в общем от 12½ до 15 часов, т. е. гораздо продолжитель­нее обычного рабочего дня в крупной промышленности (11—12 часов). Перерывы работы во время самого сильного жара встречаются лишь “как исключения”, — и случаи мозговых заболеваний не редкость. Работа при машинах создает профессиональное разделение труда и профессиональные заболевания. Напр., при молотилках заняты “барабанщики” (кладут снопы в ба­рабан; работа очень опасная и самая трудная: из бара­бана бьет в лицо крупная растительная пыль), “пода­вальщики” (подают снопы; работа так тяжела, что работают, сменяясь через каждые 1—2 часа). Женщины подметают полову, которую мальчики отвозят в сто­рону, а 3—5 рабочих кладут в скирды. Во всей губернии число молотильщиков должно превышать 200 000 че­ловек (Тезяков, 94)[180]. Заключение г-на Тезякова о санитарной обстановке земледельческих работ таково:

“Вообще, мнение древних, полагавших, что труд земле­дельца — “самое приятное и полезное занятие”, в на­стоящее время, когда капиталистический дух царит в области сельского хозяйства, мало вероятно. С введе­нием в сельскохозяйственную деятельность машинной обработки санитарные условия земледельческого труда не улучшились, а изменились к худшему. Машинная обработка внесла в область сельского хозяйства до того мало знакомую здесь специализацию труда, что сказалось развитием в среде сельского населения про­фессиональных болезней и массой серьезных травмати­ческих повреждений” (94).

Результатом санитарных исследований явилась (после голодного года и холеры) попытка устроить лечебно-продовольственные пункты с организацией регистрации рабочих, санитарного надзора за ними и дешевых обедов. Как ни скромны размеры и результаты этой организации, как ни шатко ее существование[181] — она остается крупным историческим фактом, выясняю­щим тенденции капитализма в земледелии. На основа­нии данных, собранных врачами, губернскому съезду врачей Херсонской губ. было предложено признать важность лечебно-продовольственных пунктов, необ­ходимость улучшить их санитарную обстановку, рас­ширить их деятельность до характера рабочих бирж для осведомления о ценах на труд и их колебаниях, распространить санитарный надзор на все более или менее крупные хозяйства с значительным числом рабочих рук — “подобно промышленным заведениям” (с. 155), издать обязательные постановления об упо­треблении сельскохозяйственных машин и о регистра­ции травм, возбудить вопрос о праве рабочих на обес­печение и об улучшении и удешевлении парового транспорта. Пятый съезд русских врачей постановил обратить внимание заинтересованных земств на дея­тельность Херсонского земства в деле организации врачебно-санитарного надзора.

---

 

В заключение вернемся еще раз к экономистам-народ­никам. Выше мы видели, что они идеализируют отработки, закрывая глаза на прогрессивность капитализма сравнительно с ними. Теперь мы должны добавить, что они отрицательно относятся и к “отходу” рабочих, симпатизируя местным “заработкам”. Вот как выра­жает, например, это обычное народническое воззрение г. Н. —он: “Крестьяне... отправляются в поиски за работой... Насколько, спрашивается, это выгодно в хо­зяйственном отношении? Не лично для каждого крестья­нина в отдельности, а насколько это выгодно в совокуп­ности для всего крестьянства, в государственно-хозяй­ственном отношении?.. Мы имеем в виду указать на чисто экономическую невыгоду ежегодного перекочевыванья, бог весть куда, на все лето, когда, казалось бы, можно было иметь вдоволь занятий под руками...” (23—24).

Мы утверждаем, вопреки народнической теории, что “перекочевыванье” рабочих не только дает “чисто эконо­мические” выгоды самим рабочим, но и вообще должно быть признано явлением прогрессивным; что обще­ственное внимание должно быть устремлено не на за­мену отхожих промыслов местными “занятиями под руками”, а, наоборот, на устранение всех препят­ствий к отходу, на всестороннее облегчение его, на уде­шевление и улучшение всех условий передвижения рабочих и т. д. Основания нашего утверждения следу­ющие:

1) “Чисто экономическую” выгоду “перекочевыванье” приносит рабочим потому, что они идут в места более высокой заработной платы, в места, где их положение, как нанимающихся, выгоднее. Как ни просто это сообра­жение, — его слишком часто забывают люди, которые любят подниматься на высшую, якобы “государственно-хозяйственную” точку зрения.

2) “Перекочевыванье” разрушает кабальные формы найма и отработки.

Напомним, например, что прежде, при слабом раз­витии отхода, южные землевладельцы (и другие пред­приниматели) охотно пользовались таким способом найма: рассылали своих приказчиков в северные гу­бернии и нанимали (чрез посредство сельского началь­ства) недоимщиков на крайне невыгодных для последних условиях[182] Наниматели, следовательно, пользо­вались свободой конкуренции, а нанимающиеся — нет. Выше мы уже приводили примеры того, как кре­стьянин готов бежать от отработкой и кабалы даже в шахты.

Неудивительно поэтому, что в вопросе о “перекочевываньи” рука об руку с народниками идут наши аграрии. Возьмите, например, г-на С. Короленко. При­ведя в своей книге целый ряд отзывов помещиков про­тив “отхода” рабочих, он приводит массу “доводов” против “отхожих промыслов”: “разгул”, “буйный нрав”?, “пьянство”, “недобросовестность”, “стремление уйти от семьи, чтобы избавиться от семьи и от надзора роди­телей”, “желание развлечений и более веселой жизни” и т. д. Но вот особенно интересный довод: “Наконец, по пословице “на месте камень — и тог мхом обра­стает”, а человек на месте обязательно обзаводится имуществом и дорожит им” (1. с., стр. 84). Пословица, действительно, очень рельефно говорит о том, как действует на человека прикрепление к месту. Особен­ное недовольство г-на С. Короленко вызывает то, от­меченное нами выше, явление, что из некоторых губер­ний уходит “слишком” много рабочих и недостаток их пополняется приходом рабочих из других губернии. Отмечая этот факт по отношению, например, к Воро­нежской губ., г. С. Короленко указывает и одну из причин явления, именно: обилие крестьян с дарствен­ным наделом. “Очевидно, что такие крестьяне, находясь в худшем сравнительно материальном положении и не опасаясь за свое слишком небольшое имущество, чаще не исполняют принимаемых на себя обязательств и вообще с большей легкостью уходят в другие губер­нии, даже тогда, когда могли бы найти достаточно заработков у себя дома”. “Такие крестьяне, мало при­вязанные (sic!) к собственному недостаточному наделу, иногда не имея даже инвентаря, легче бросают свой дом и идут искать счастья вдали от родного селения, не за­ботясь о заработках на месте и иногда даже о принятых на себя обязательствах, так как с них взыскать бывает нечего” (ibid.).

“Мало привязаны”! Вот настоящее слово. Следовало бы пораздумать о нем тем, кто толкует о невыгодах “перекочевыванья”, о предпочтительности местных “занятий под руками”![183]

3) “Перекочевыванья” означают создание подвиж­ности населения. Перекочевыванья являются одним из важнейших факторов, мешающих крестьянам “обра­стать мхом”, которого слишком достаточно накопила на них история. Без создания подвижности населения не может быть и его развития, и было бы наивностью думать, что какая-нибудь сельская школа может дать то, что дает людям самостоятельное знакомство с раз­личными отношениями и порядками и на юге и на се­вере, и в земледелии и в промышленности, и в столице и в захолустье.

 

---

 

ГЛАВА IV

РОСТ ТОРГОВОГО ЗЕМЛЕДЕЛИЯ

 

Рассмотрев внутренний экономический строй кре­стьянского и помещичьего хозяйства, мы должны теперь перейти к вопросу об изменениях в земледельческом производстве: выражают ли эти изменения рост капи­тализма и внутреннего рынка?