Прощание с Матерью и отбытие из Назарета. Слезы и молитва Соискупительницы

44.1

9 февраля 1944, 9.30 (началось во время Св. Причастия)

¹ Вижу назаретский дом изнутри. Вижу комнату, похоже, столовую, где Семейство принимает пищу и проводит время в часы отдыха. Это весьма небольшая комнатка с простым прямоугольным столом, стоящим возле чего-то вроде сундука, придвинутого к стене. Он выступает в роли скамьи с одной стороны стола. Возле других стен – ткацкий станок и табуретка, еще две табуретки, да еще этажерка с масляными светильниками и другими предметами наверху. Дверь, выходящая в садик, открыта. Видимо, уже вечереет, поскольку на верхушке высокого дерева, что едва покрыто первой листвой, осталось лишь слабое воспоминание о солнце.

За столом сидит Иисус. Он кушает, а Мария подает Ему на стол, входя и выходя через дверцу, ведущую, как я предполагаю, в помещение, где находится очаг, блеск от которого виднеется сквозь дверной проём.

Иисус два или три раза просит Марию присесть… чтобы Та тоже покушала. Но Она не хочет, грустно улыбаясь, качает головой; и после вареных овощей, которые, похоже, подаются как первое блюдо, приносит несколько жареных рыбок, а затем сыра, довольно мягкого, наподобие свежего овечьего, по форме – шарообразного, как те камни, что можно увидеть в ручьях, и немного маленьких темных маслин. Хлеб, в виде небольших тонких кругов (размером с обычную тарелку), уже на столе. Он довольно-таки темный, как будто с отрубями. Перед Иисусом амфора с водой и чаша. Он ест в тишине, глядя на Маму с печальной любовью.

Мария, это явно заметно, переживает. Она суетится для вида. Зажигает лампу, хотя света еще достаточно, ставит ее рядом с Иисусом и, протягивая руку, украдкой гладит Сына по голове. Заново открывает котомку цвета ореха, сделанную, мне кажется, из материи, что соткана вручную из натуральной шерсти и потому непромокаема, роется там внутри, выходит в садик и направляется вглубь его, где есть нечто вроде кладовки, выходит из нее с яблоками, уже сморщенными, очевидно, хранящимися с лета, и кладет их в котомку. Потом берет хлеб, кусок сыра и кладет туда же, хотя Иисус возражает, говоря, что достаточно того, что есть.

44.2

Затем Мария вновь подходит к столу с узкой стороны, слева от Иисуса, и смотрит, как Он ест. Она глядит на Него с неутолимой жаждой, с благоговением, с лицом еще бледнее обычного и будто бы постаревшим от переживаний, с глазами, что кажутся больше, оттого что обозначены тенью, этим признаком пролитых слез. Они даже выглядят светлее обыкновенного, как будто вымыты слезами, что уже стоят в глазах и готовы скатиться. Печальные усталые глаза.

² Иисус, который ест неторопливо и явно вопреки желанию, лишь бы угодить Марии, и который необычайно задумчив, поднимает голову и смотрит на Нее. Его взгляд встречается с Ее глазами, полными слез, и Он опускает голову, чтобы не смущать Ее, ограничившись тем, что берет Ее тонкую ладошку, которой Она придерживала край стола. Берет ее левой рукой и подносит к Своей щеке, прикладывает и какое-то мгновение поводит ею по щеке, дабы ощутить ласку этой бедной дрожащей ладошки, а потом целует ее тыльную сторону в избытке любви и почтения.

Вижу, как Мария подносит к губам свободную левую руку, словно пытаясь подавить рыдания, а затем вытирает пальцами крупную слезу, отделившуюся от ресницы и прочертившую на щеке полоску.

Иисус возобновляет трапезу, а Мария быстро-быстро выходит в сад, где уже, наконец, стемнело, и исчезает. Иисус, облокотившись левой рукою о стол, упирает лоб в ладонь и погружается в Свои мысли, прекратив еду.

Потом прислушивается и встает. Он также выходит в сад и, осмотревшись вокруг, проходит вдоль правой стороны дома и через расселину в каменной стене заходит внутрь помещения, в котором я узнаю столярную мастерскую, на этот раз прибранную, без досок, без стружки, без горящего огня. Верстак, инструменты: каждый на своем месте – и всё.

Наклонившись над верстаком, Мария плачет. Она похожа на девочку. Опустив голову на согнутую левую руку, Она неслышно, но очень горько плачет. Иисус входит тихо и приближается к Ней настолько бесшумно, что Она понимает это только тогда, когда Сын, положив ладонь на Ее опущенную голову, ласково-укоряющим голосом зовет Ее: «Мама!».

Мария поднимает голову, глядит на Иисуса сквозь пелену слез и прижимается к Нему, обхватив обеими ладонями Его правую руку. Иисус вытирает Ей лицо краешком Своего широкого рукава, а потом обнимает, привлекая Ее к Себе и целуя в лоб. Иисус величествен и кажется более мужественным, чем всегда, а Мария выглядит девочкой, и только на лице Ее – печать скорби.

«Пойдем, Мама», – говорит Иисус и, прижимая Ее к Себе правой рукой, направляется обратно в сад, где садится на лавку около стены дома. В саду тихо и уже ничего не видно. Только яркая луна, да свет, идущий из столовой. Ночь ясная.

44.3

³ Иисус заговаривает с Марией. Вначале я не могу разобрать еле слышные слова, на которые Мария утвердительно кивает. Потом слышу: «И зови к Себе родственников. Не оставайся одна. Мне будет спокойнее, Мать, а Ты понимаешь, насколько Мне необходимо спокойствие для выполнения Моего служения. Ты не будешь лишена Моей любви. Я буду часто приходить и буду Тебя извещать, если, находясь в Галилее, не смогу прийти домой. Тогда Ты будешь приходить ко Мне. Мама, этот час должен был настать. Он начался здесь, когда Тебе явился Ангел; теперь он пробил, и Мы должны его пережить, не так ли, Мама? Покой от преодоленного испытания и радость придут после. Прежде нужно перейти через ту пустыню, как сделали древние Предки перед входом в Землю Обетованную. Но Господь Бог будет помогать Нам, как помогал им. Он окажет Нам Свою поддержку посредством духовной манны, подкрепляя Наш дух в самый напряженный момент испытания. Воззовем вместе к Нашему Отцу…». Иисус встает, и вместе с Ним Мария, и Они обращают лица к небу. Две живые Жертвы, что светят во тьме.

44.4

Иисус медленно, но звонким голосом и отчеканивая слова, произносит Господню молитву^[273]. Делает особенное ударение на предложении: «Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя», сильно отделяя эти два прошения от остальных. Молится с распростертыми руками, не совсем крестообразно, а как делают священники, когда собираются сказать: «Господь да пребудет с вами». Мария держит ладони соединенными.

⁴ Потом Они возвращаются в дом, и тут Иисус, которого я никогда не видела пьющим вино, наливает из амфоры, взятой с этажерки, в чашу немного белого вина и несет его к столу, берет Марию за руку и заставляет Ее сесть рядом с Ним и отпить этого вина, в которое макает ломтик хлеба с тем, чтобы Она его съела. Его настойчивость такова, что Мария уступает. Иисус пьет оставшееся вино. А после притягивает Маму и прижимает Ее к Себе со стороны сердца. Ни Иисус, ни Мария не возлежат, но сидят, как мы. Больше Они не говорят. Выжидают. Мария поглаживает правую ладонь Иисуса и Его колени. Иисус гладит

44.5

Марии руку и поглаживает Ее по голове.

⁵ Затем Иисус поднимается, Мария с Ним, и Они снова и снова нежно обнимаются и целуются. Всякий раз кажется, что Они вот-вот расстанутся, но Мария вновь прижимает к Себе Свое Дитя. Она Богородица, но Она, в конце концов, и просто мама, Мама, которая вынуждена расстаться со Своим Сыном, и которая знает, к чему приведет это расставание. И пусть мне больше не вздумают говорить, будто Мария не страдала. Раньше я это понимала не до конца, теперь же – понимаю вполне.

Иисус берет плащ (темно-синий), набрасывает его Себе на плечи и покрывает голову капюшоном. Потом надевает через плечо котомку так, чтобы она не препятствовала ходьбе. Мария помогает, и все никак не закончит поправлять Ему тунику, и плащ, и капюшон, а между тем, продолжает Его гладить.

44.6

Иисус, изобразив на комнате знак благословения, идет к выходу. Мария следует за Ним, и в приоткрытых дверях Они целуются снова.

⁶ Улица тихая и безлюдная, белая от лунного света. Иисус пускается в путь. Он еще дважды оборачивается посмотреть на Маму, которая осталась стоять, прислонившись к дверному косяку, бледнее, чем луна, и вся блестящая от тихих слез. Иисус все удаляется и удаляется по белой улочке. Мария все плачет у дверей. Затем Иисус исчезает за поворотом.

Начался Его путь Благовестника, что окончится на Голгофе. Мария, не переставая плакать, входит и закрывает дверь. Для Нее тоже начался путь, который приведет Ее на Голгофу. И для нас…

44.7

⁷ Иисус говорит:

«Это четвертая скорбь Богоматери Марии. Первая – принесение во Храм; вторая – бегство в Египет; третья – смерть Иосифа; четвертая – Мое расставание с Ней.

44.8

Зная о желании Отца^[274], вчера вечером Я сказал тебе, что ускорю описание „ Наших “ скорбей, чтобы о них стало известно. Но, как видишь, что касается некоторых скорбей Моей Матери, то они уже были освещены. Бегство^[275] Я прокомментировал прежде Принесения во Храм, поскольку было необходимо это сделать именно в тот день. Я знаю, зачем. Ты тоже понимаешь и объяснишь Отцу причину. На словах.

⁸ Это Мое намерение: поменять местами твои созерцания и Мои последующие объяснения – с наставлениями в собственном смысле. Чтобы ободрить тебя и поднять твой дух, дав тебе блаженство видения, а также потому что так будет очевиднее разница между стилистикой твоего изложения и Моего. Кроме того, на фоне множества книг, которые повествуют обо Мне и которые, путем правок и переправок, замен и прикрас, стали похожи на вымысел, Я пожелал тем, кто верит в Меня, дать картину, переносящую в подлинную реальность Моего земного пребывания. От этого Я не выйду приниженным; наоборот, стану более великим в Своем смирении, которое сделается вам пищей для ума, чтобы научить вас быть смиренными и уподобиться Мне, ставшим, как вы, Человеком и носившим под Своим человеческим обличием Божественное совершенство. Я должен был стать Примером для вас, а пример обязан быть совершенен во всем.

44.9

В созерцаниях Я не буду придерживаться хронологической последовательности Евангелий. Я буду выбирать такие моменты, какие сочту в тот день наиболее подходящими для тебя и для других, следуя Своему представлению о том, когда и чему лучше учить.

⁹ Урок, вытекающий из созерцания Моего ухода, особенно касается тех родителей и детей, которых воля Божия побуждает к преждевременному расставанию ради более высокой любви. Во вторую очередь, он касается всех тех, кому предстоит горькая разлука.

44.10

Сколько их в вашей жизни! Я знаю, на земле они – как шипы, пронзающие сердце. Но для того, кто принимает их безропотно – заметьте, Я не говорю: „кто стремится к ним и принимает их радостно“ (это уже совершенство); говорю: „безропотно“, – они превращаются в райские розы. Но мало кто принимает их со смирением. Словно строптивые ослики, вы противитесь воле Отца и упрямитесь, а то и пытаетесь оскорбить благого Бога, духовно лягая и кусая Его, то есть, возмущаясь и богохульствуя.

¹⁰ И не говорите: „У меня только и было, что это сокровище, а Бог его у меня отобрал. У меня только и была одна эта привязанность, а Бог ее разорвал“. У Марии тоже, как Женщины ласковой, умевшей любить до совершенства – ибо проявления эмоций и чувств у Благодатной были также совершенны, – только и было, что одно Сокровище и одна Любовь на Земле: Ее Сын. Кроме Него у Нее ничего не осталось. Родители давно умерли, Иосиф умер несколько лет назад. Был только Я, любивший Ее и помогавший Ей почувствовать, что Она не одна. Родственники, не зная о Моем божественном происхождении, из-за Меня испытывали к Ней некоторую неприязнь, как к матери, неспособной повлиять на сына, который выходит за рамки общепринятого здравого смысла, отвергая предложения о браке, что мог бы придать семье веса и оказать поддержку.

Родственники, этот голос обыденных, человеческих соображений – вы зовете его здравым смыслом, но это не более чем человеческие, а значит, себялюбивые, соображения, – хотели бы для Меня в жизни практических осуществлений. В глубине у них всегда присутствовало опасение, что из-за Меня у них в один прекрасный день начнутся неприятности, так как Я уже осмеливался высказывать вслух мнения, на их взгляд, слишком идеалистические, которые могли вызвать раздражение в синагоге. Еврейская история полна наглядных примеров пророческих судеб. Служение пророка было не из легких – и часто приносило гибель ему самому и неприятности его родне. В общем, у них всегда была мысль, что нужно как-нибудь заняться Моей Матерью.

Так что наблюдать, как Она ни в чем Мне не препятствует и, похоже, не перестает боготворить Своего Сына, им было не по себе. Это недовольство потом только усилилось в течение трех лет служения, достигая кульминации в открытых упреках тогда, когда они встречали Меня посреди толп народа и испытывали стыд от Моего, как они считали, пристрастия оскорблять

44.11

правящие сословия. Упрек Мне и Ей, бедной Маме!

¹¹ И все-таки Мария, знавшая о настроении родственников – не все были как Иаков, Иуда и Симон, или как их мать, Мария Клеопова – и предвидевшая их будущий настрой, Мария, знавшая о Своей судьбе на протяжении этих трех лет, и о том, что Ее ожидает по их окончании, знавшая и о Моей участи, не воспротивилась, подобно вам. Она плакала. А кто бы не плакал при разлуке с сыном, любившим так, как любил Ее Я, видя перед собой долгие дни, лишенные Моего присутствия, в одиноком доме, видя будущее Сына, обреченного столкнуться со злобой тех, кто, будучи преступным, мстил за свою преступность, нападая на Неповинного и стремясь Его убить?!

Она плакала, потому что была Соискупительницей и Матерью рода человеческого, возрожденного в Боге, и должна была плакать за всех матерей, которые не в состоянии претворить свою материнскую скорбь в венец вечной славы.

44.12

Сколько на свете матерей, у которых смерть вырывает из рук их дитя! Сколько матерей, у которых божественная воля отнимает сына прямо из-под бока! За всех Своих дочерей, как Мать христиан, за всех Своих сестер по несчастью быть покинутой матерью – плакала Мария. И за всех Своих рожденных женами сыновей, которым было предназначено стать Божьими апостолами или мучениками ради любви к Богу, ради верности Ему, или из-за человеческой жестокости.

¹² Моя Кровь и слезы Марии – вот смесь, которая укрепляет этих отмеченных геройской судьбой, которая изглаживает их несовершенства или даже грехи, допущенные ими по немощи, даруя, кроме самого мученичества, какое бы оно ни было, Божий мир и – если они ее выстрадают – Небесную славу.

В этих слезах миссионеры находят пламя, согревающее их в краях, покрытых снегами; находят в них росу – там, где палит солнце. Это токи милосердия Марии, излившиеся из сердца Лилии. И потому в них присутствует огонь девственной милости, обрученной с Любовью, и благоухающая прохлада девственной чистоты, подобная прохладе капель, собравшихся в чаше лилии после обильной росою ночи.

Их находят посвященные души в той пустыне, каковой является правильно понятая монашеская жизнь: пустыня, потому что выжить там можно лишь в союзе с Богом, а все остальные привязанности, как то: к родным, друзьям, вышестоящим, нижестоящим – отпадают, уступая место одной сверхъестественной любви.

Их находят посвятившие себя Богу в миру, в миру, который не понимает их и не любит, который для них тоже как пустыня, где они живут, словно в одиночестве, живут непризнанные и осмеянные из-за своей любви ко Мне.

44.13

Их находят Мои дорогие „жертвы“, ибо первая из жертв ради любви Иисуса – это Мария, и Своим последователям, как Мать и Целительница, Она дарует Свои слезы, что врачуют и приводят к восторгу и к высочайшему жертвоприношению. Святые слезы Моей Матери!

¹³ Мария молится. Она не отказывается от молитвы из-за того, что Бог поражает Ее скорбью. Запомните это. Она молится вместе с Иисусом. Молится Отцу. Нашему и вашему.

Первое „Отче наш“ было произнесено в назаретском саду, чтобы успокоить боль Марии, чтобы вручить „ Нашу “ волю Предвечному Богу в тот момент, когда для этой воли начинался период все более возрастающего самопожертвования, достигающего высшей точки для Меня – в отказе от жизни, для Марии – в смерти Сына.

И хотя в Нас не было ничего такого, что Отцу надо было бы прощать, Мы, Безгрешные, по смирению все-таки просили у Отца прощения, чтобы достойно пойти навстречу Нашему призванию, прощенными и разрешенными даже от того, если о чем-то вздохнули. Дабы научить вас, что чем больше полагаешься на благодать Божию, тем благодатнее и плодотворнее будет призвание. Дабы научить вас почтению к Богу и смирению перед Ним. Перед лицом Бога Отца даже такие совершенные Мужчина и Женщина, как Мы, ощущали себя ничем и нуждались в прощении. Как нуждались и в „хлебе насущном“.

Каков был этот Наш хлеб? О! Не тот, замешанный чистыми руками Марии и испеченный в маленькой печке, для которой Я столько раз заготавливал вязанки дров и хвороста. И он тоже необходим тем, кто на земле. Но „ Нашим “ насущным хлебом было то, что Мы день за днем выполняли часть Своего призвания. Лишь бы Бог подавал Нам ее каждый день, потому что исполнять поручение, которое дает Бог, – вот „наша“ ежедневная радость: не правда ли, маленький Иоанн?

44.14

Разве ты тоже не говоришь, что день кажется тебе пустым, будто его и не было, если Господне милосердие на день оставляет тебя без твоего призвания страдать?

¹⁴ Мария молится вместе с Иисусом. Это Иисус оправдывает вас, чада. Именно Я обеспечиваю действенность и приемлемость ваших молитв, направленных к Отцу. Я говорил: „Все, что ни попросите у Отца во имя Мое, Он подаст вам“^[276], и Церковь подкрепляет свои моления, говоря: „Ради Господа нашего Иисуса Христа“.

 Когда молитесь, соединяйтесь со Мной: всегда, всегда, всегда. Я помолюсь за вас громко, покрывая Своим голосом Богочеловека ваши человеческие голоса. Я положу вашу молитву на Свои пронзенные ладони и вознесу ее к Отцу. И она превратится в бесценное приношение. Мой голос, слившись с вашим, взойдет к Отцу, подобно сыновнему поцелую, а пурпур Моих ран сделает вашу молитву изысканной. Пребывайте во Мне, если хотите, чтобы Отец был в вас, с вами и за вас.

Ты закончила повествование словами: „И для нас…“, имея в виду: „для нас, что так неблагодарны по отношению к этим Двоим, поднявшимся ради нас на Голгофу“. Ты правильно сделала, что вставила эти слова. Вставляй их всякий раз, когда Я буду показывать тебе Нашу скорбь. Пусть они будут колоколом, звонящим и призывающим к размышлению и раскаянию.

На сегодня хватит. Отдыхай. Мир да пребудет с тобой».