Бегство в Египет. Поучения к последнему видению, связанному с Пришествием Иисуса

35.1

9 июня 1944.

¹ Мой дух видит следующую картину.

Ночь. Иосиф спит на своей койке в крошечной комнатушке. Спокойным сном того, кто отдыхает от многочисленных трудов, честно и старательно выполненных.

Я вижу его в темноте помещения, которое едва прорезано нитью лунного света, проникающего через щель в ставне, что прикрыта, но полностью не заперта, как если бы Иосифу было жарко в этой маленькой комнате или же он хотел оставить этот просвет, чтобы иметь возможность, сообразуясь с рассветом, пораньше встать. Он лежит на боку и улыбается неизвестно какому зрелищу, которое видит во сне.

Но улыбка сменяется беспокойством. Он, словно бы объятый кошмаром, испускает глубокий вздох и внезапно просыпается. Он садится на постели, протирает глаза и оглядывается кругом. Смотрит в направлении окошка, откуда идет та струйка света. Глубокая ночь, но он, все так же продолжая сидеть на постели, хватает одежду, висевшую в ногах кровати, натягивает на себя белую тунику с коротким рукавом, что была у него нательной. Сбрасывает покрывало, ставит ноги на пол, ища сандалии. Надевает и завязывает их. Встает на ноги и направляется к той двери, что напротив его кровати, не к той, которая от нее сбоку и ведет в большую комнату, где встречали Волхвов.

35.2

Тихо стучит: еле слышное тук-тук кончиком пальца. Видимо, слышит, как его приглашают войти, поскольку осторожно открывает дверь и снова бесшумно ее притворяет. Перед тем, как подойти к двери, он зажег небольшой, на один фитиль, масляный светильник и светит им себе. Входит. Но в комнате, несколько более просторной, чем у него, в которой рядом с колыбелью находится низкая кроватка, уже горит лампадка, и ее дрожащий в углу огонек похож на звездочку с неярким золотистым сиянием, что позволяет видеть, не мешая спящим.

² Однако Мария не спит. Она, в Своем светлом одеянии, коленопреклоненно молится возле колыбели, бодрствуя над Иисусом, который спокойно спит, над Иисусом, который в том же возрасте, в каком Он был в видении с Волхвами. Ребенок около года, красивый, розовый и белокурый, спящий, зарывшись курчавой головкой в подушку, с ручкой, сжатой в кулачок под подбородком.

«Не спишь?» – спрашивает Иосиф тихим удивленным голосом, – «Почему? Иисусу нехорошо?»

«О, нет! С Ним все в порядке. Я молюсь. Но потом обязательно усну. Зачем ты пришел, Иосиф?» – Мария говорит, оставаясь на коленях там, где была.

Иосиф говорит очень тихо, чтобы не разбудить Младенца, но взволнованно: «Нужно немедленно уходить прочь отсюда. Только немедленно. Собери сундук и мешок, все, что сумеешь туда уместить. Я соберу остальное, сколько смогу унести… На рассвете двинемся. Я бы сделал это и раньше, но надо поговорить с хозяйкой дома…»

«Но зачем это бегство?».

35.3

«Потом объясню Тебе лучше. Это из-за Иисуса. Ангел сказал мне: „Возьми Мальчика и Мать, и беги в Египет“. Не теряй времени. Я пойду приготовлю, что смогу».

³ Не нужно говорить, что Мария времени не теряет. Едва Она услышала речь про ангела, про Иисуса и про бегство, как поняла, что Ее Созданию угрожает опасность, и встала на ноги, с лицом белее воска, с беспокойством прижимая руку к сердцу. Она тут же начала быстро и легко передвигаться, укладывая вещи в сундук и в широкий мешок, который Она разложила на Своей еще не тронутой постели. Конечно, Она обеспокоена, но не теряет голову и делает все торопливо, но соблюдая порядок. То и дело, проходя мимо колыбели, посматривает на Младенца, который спит, ничего не подозревая.

«Тебе нужна помощь?» – периодически осведомляется Иосиф, просовывая голову в дверь, оставшуюся приоткрытой.

«Нет, спасибо», – неизменно отвечает Мария. Только когда мешок заполнен, и он, очевидно, тяжел, Она зовет Иосифа, чтобы помог его завязать и снять с кровати. Но Иосиф не желает быть помогающим, а делает все сам, берет этот объемистый сверток и относит его в свою комнатку.

«Я возьму шерстяные одеяла?» – спрашивает Мария.

«Бери, сколько можешь. Остальное мы потеряем. Так что бери, сколько можешь. Нам это пригодится, так как… так как нам придется отсутствовать долго, Мария!..» – Иосиф опечален, говоря это. И нетрудно представить, каково Марии. Вздыхая, Она складывает покрывала, свое и Иосифа, который связывает их веревкой. Пока связывает, он говорит: «Стеганые одеяла и циновки оставим. Даже если я возьму трех ослов, их нельзя слишком нагружать. Нам предстоит долгий и утомительный путь, частью среди гор, частью по пустыни. Хорошо закрой Иисуса. Ночи будут холодными: что в горах, что в пустыне. Я взял дары Волхвов, потому что там они нам пригодятся. Все, что у меня есть, я потрачу на приобретение двух осликов. Мы не сможем отослать их назад, и я должен их купить. Я пойду, не дожидаясь рассвета. Я знаю, где их искать. Ты заканчивай все приготовления». И он уходит.

Мария собирает еще несколько вещей, затем, понаблюдав за Иисусом, выходит и возвращается с маленькими одежками, которые кажутся еще влажноватыми, видно, они были выстираны накануне. Складывает их и заворачивает в простыню, добавляя к остальным вещам. Больше ничего. Она смотрит по сторонам и в одном углу замечает игрушку Иисуса: вырезанную из дерева овечку. Всхлипывая, берет ее и целует. На дереве – следы зубок Иисуса, и уши у этой овечки все покусаны. Мария гладит этот неважный предмет из убогой светлой древесины, но такой для Нее ценный, поскольку он говорит Ей о чувствах Иосифа к Иисусу и рассказывает Ей самой о Ее Младенце. Она и его кла

35.4

дет рядом с другими вещами сверху на закрытый сундук.

⁴ Теперь, действительно, больше ничего. Только Иисус в Своей колыбельке. Мария думает, что неплохо бы подготовить также и Младенца. Идет к колыбели и немного встряхивает ее, чтобы разбудить Малыша. Однако Тот издает лишь непродолжительное хныканье и, повернувшись, продолжает спать. Мария осторожно гладит Его локоны. Иисус открывает ротик и зевает. Мария наклоняется и целует Его в щеку. Иисус окончательно просыпается. Открывает глаза. Видит Маму и улыбается, и тянет ручки к Ее груди.

«Да, любимец Своей Мамы. Да, молоко. Раньше обычного времени… Но Ты всегда готов сосать грудь Своей Мамы, Мой святой Ягненок!»

Иисус смеется и играет, болтая ножками над покрывалом и двигая руками с той детской веселостью, которую так очаровательно наблюдать. Он упирается ножками в живот Маме, сгибается в дугу и белокурой головкой также прижимается к Ее груди, а потом откидывается назад и смеется, хватаясь ручками за шнурки, которыми завязано на шее платье Марии, и пробуя его распахнуть. В Своей льняной распашонке Он выглядит прекрасным, пухленьким, розовым, как цветок.

Мария наклоняется и, оставаясь в таком положении, поперек колыбели, словно бы защищая ее, плачет и улыбается одновременно, в то время как Младенец лопочет те же слова, которые не совсем слова, как и у всех детишек, но среди которых отчетливо повторяется слово «мама». Смотрит на Нее, удивленный тем, что Она плачет. Протягивает ладошку к блестящим от слез следам и, гладя их, намачивает ее. И – ласково – вновь прикладывается к материнской груди, весь прижимаясь к ней и гладя ее ладошкой.

Мария целует Его в волосы и берет к Себе на руки, садится и одевает Его. Вот, Его шерстяная одежка надета, а вот – и крошечные сандалики. Она дает Ему грудь, и Иисус жадно сосет хорошее Мамино молоко, а когда Ему кажется, что из правой груди идет уже мало, Он начинает искать левую и, найдя ее, смеется, глядя из-под нее вверх, на Маму. Потом Он засыпает, головой на Ее груди, розовой круглой щечкой – прямо на белой круглой груди.

35.5

Мария тихо-тихо поднимается и кладет Его на стеганое одеяло на Своей постели. Закрывает Его Своим плащом. Поворачивается к колыбели и складывает покрывальца. Подумывает, что хорошо бы было взять и матрас. Он такой маленький! Его можно взять. Кладет его, вместе с подушкой, рядом с вещами, уже лежащими на сундуке. И плачет над пустой колыбелью, несчастная Мама, гонимая из-за Своего Создания.

⁵ Возвращается Иосиф. «Ты готова? Иисус готов? Взяла Его покрывала, Его постельку? Мы не сможем везти колыбель, но у Него, по крайней мере, будет Свой матрас, у бедного Малыша, которого хотят умертвить!»

«Иосиф!» – Мария издает крик, при этом схватив Иосифа за руку.

«Да, Мария, умертвить. Ирод хочет Его смерти… потому что боится… из-за своего человеческого царства он, нечистая тварь, боится этого Невинного. Не знаю, что он сделает, когда поймет, что Тот сбежал. Но мы тогда уже будем далеко. Не думаю, что он будет вершить отмщение, разыскивая Его до самой Галилеи. Уж слишком маловероятно, что он выведал, что мы галилеяне и тем более, что из Назарета, и кто мы такие в точности. Разве только Сатана помог ему в благодарность за то, что он его верный слуга. Но если бы это и случилось… Бог все равно нам поможет. Не плачь, Мария. Видеть, как Ты плачешь, для меня гораздо бóльшая скорбь, чем то, что мы должны отправиться в изгнание».

«Прости Меня, Иосиф! Не о Себе Я плачу, и не о том немногом, что потеряю. Я плачу о тебе… Тебе уже пришлось стольким пожертвовать! А теперь у тебя опять не будет ни заказчиков, ни дома. Как дорого Я обхожусь тебе, Иосиф!»

«Дорого? Нет, Мария. Ты мне не обходишься. Ты меня утешаешь. Постоянно. Не думай о завтрашнем дне. У нас есть сокровища Волхвов. На первое время они нас выручат. Потом я найду работу. Честный и умелый работник легко устроится. Здесь – Ты видела. Мне не хватает времени на всю работу, что у меня есть».

«Знаю. Но кто исцелит тебя от тоски по родине?»

«А Тебя, Тебя кто исцелит от тоски по тому дому, что так дорог Тебе?»

«Иисус. Раз у Меня есть Он, у меня есть то, чем Я обладала там».

35.6

«У меня тоже есть Иисус, а раз так, у меня есть отечество, на которое я уповаю вот уже несколько месяцев. У меня есть мой Бог. Ты увидишь, из того, что мне дороже всего на свете, я ничего не потеряю. Достаточно спасти Иисуса, и тогда всё останется с нами. Даже если нам больше не придется увидеть ни это небо, ни эти поля, ни те, еще более милые поля Галилеи, у нас все равно будет все, потому что будет Он. ⁶ Идем, Мария, а то начинает светать. Пора прощаться с хозяйкой и грузить наши пожитки. Все будет хорошо».

Мария послушно поднимается на ноги. Она укутывается в плащ, пока Иосиф связывает последний тюк и несет его на выход.

Мария аккуратно поднимает Младенца, заворачивает Его в накидку и прижимает к Своему сердцу. Оглядывает стены, приютившие Ее на месяцы, и слегка касается их рукой. Блажен дом, что удостоился любви и благословения Марии!

Выходит. Пересекает комнатушку, что принадлежала Иосифу, и входит в большую комнату. Домохозяйка, в слезах, целует Ее на прощание и, приподняв край накидки, целует в лоб Младенца, который безмятежно спит. Они спускаются по внешней лестнице.

Первые проблески зари только-только позволяют что-либо разглядеть. В слабом свете виднеются три ослика. Самый здоровый нагружен домашним скарбом. Двое других под седлом. Иосиф возится, чтобы получше укрепить сундук и тюки на вьючном седле у первого. Вижу, что его плотницкие инструменты связаны вместе и положены сверху в мешок.

Опять прощания, слезы, и затем Мария взбирается на своего осла, пока хозяйка держит Иисуса на руках и снова целует Его, а потом отдает Его Марии. Садится верхом также и Иосиф, связав своего осла с тем, на которого был навьючен багаж, чтобы самому иметь возможность вести под уздцы ослика Марии.

Бегство начинается, в то время как Вифлеем, все еще бредящий фантастической сценой с Волхвами, мирно спит, не ведая о том, что его ожидает.

35.7

И на этом видение заканчивается.

⁷ Иисус говорит:

«Таким образом заканчивается и весь этот ряд видений. Не обижая взыскательных ученых, Мы демонстрировали тебе сцены, что предваряли, сопровождали и последовали Моему Пришествию, не ради них самих, ибо они хорошо известны, хотя и искажены деталями, наслоившимися на них в течение веков, всё из-за той человеческой манеры видеть, которая ради того, чтобы сильнее восхвалить Бога – и поэтому она извинительна, – превращает в вымысел^[216] то, что гораздо достойнее оставить реальным. Поскольку в таком случае Моя человеческая Природа и человечество Марии не выходят преуменьшенными, равно как в и дение вещей в их реальности не становится оскорблением для Моего Божества, для Величия Отца и для Любви Пресвятой Троицы, но, напротив, в нем ярче сияют заслуги Моей Матери и Мое совершенное смирение, а также сверкает всесильная благость Господа Вечности. Мы же показали тебе эти сцены, чтобы приложить к тебе и к остальным тот сверхъестественный смысл, что из них вытекает, и предложить его вам как правило жизни.

Десятословие^[217] – это Закон; а Мое Евангелие – это учение, делающее этот Закон более ясным для вас, а следование ему – более охотным. Чтобы сделать из людей святых достаточно было бы этого Закона и этого Учения.

Но вы так стеснены своим человеческим^[218] – которое, поистине, слишком угнетает в вас дух, – что не в состоянии следовать этими путями, и падаете; или же останавливаетесь в унынии. Вы заявляете сами себе и тем, кто хотел бы сдвинуть вас с места, цитируя вам примеры из Евангелия: „Но ведь Иисус, ведь Мария, ведь Иосиф (и то же самое про всех святых) были не такие, как мы. Они были сильные, в скорби сразу получали утешение, и даже в тех немногих скорбях, что им выпадали, они не чувствовали страстей. Они были уже неземными существами“.

35.8

В тех немногих скорбях! Не чувствовали страстей!

⁸ Скорбь стала нашей верной подругой и приняла всевозможные, самые разнообразные, формы и наименования. Страсти… Не используйте это слово всуе, называя „страстями“ пороки, сбивающие вас с пути. Называйте их честно „пороками“, и вдобавок, смертными.

Не то, чтобы мы о них не ведали. Мы имели глаза и уши, чтобы видеть и слышать, да и Сатана устраивал перед нами и вокруг нас хоровод этих пороков, демонстрируя нам всю их грязь в действии, или искушая нас с их помощью. Но, так как наша воля была направлена на желание угодить Богу, все эти гнусности и козни, вместо того чтобы достичь целей, намеченных Сатаной, приводили к противоположному. И чем больше он старался, тем больше мы уклонялись от них к Божьему свету, гнушаясь той низменной тьмы, которую он являл нашему телесному и духовному зрению.

Однако страстей в смысле философском мы в самих себе не избежали. Мы любили отечество, а в отечестве более всех остальных городов Палестины – наш маленький Назарет. Мы ощущали чувства привязанности к своему дому, к родственникам, к друзьям. Почему же мы не должны были их ощущать? Мы не сделались их рабами, потому что ничто не должно было над нами господствовать, за исключением Бога. Но хорошими товарищами для них мы стали.

35.9

Моя Мать вскрикнула от радости, когда спустя примерно четыре года Она вернулась в Назарет и вступила на порог Своего дома, и поцеловала те стены, в которых Ее „Да“ отверзло Ее утробу для принятия Божьего Семени. Иосиф радостно приветствовал родственников и маленьких племянников, которые и умножились числом и повзрослели, и обрадовался, когда увидел, что соотечественники его помнят и им требуется его умение. Я был чувствителен к проявлениям дружбы, и как от нравственного распятия страдал от предательства Иуды. И что из того? Ни Моя Мать, ни Иосиф не ставили свою любовь к дому или к родным выше Божьей воли.

⁹ И Я, если это было нужно, не жалел слов, способных вызвать ко Мне ненависть евреев и неприязнь Иуды. Я знал (и мог бы это воплотить), что достаточно было бы денег, чтобы заставить его служить Мне. Не Мне Искупителю; а Мне – богачу. Я, умножавший хлебы, мог бы умножить и деньги, если б захотел. Но Я пришел не для того, чтобы доставлять человеческие удовольствия кому бы то ни было. Тем более – тем, кого Я избрал. Я призывал к жертвенности, к отрешению, к целомудренной жизни, к скромному положению. Каким бы Я был Учителем и каким Праведником, если бы давал кому-нибудь деньги, потакая его умственному и физическому сластолюбию лишь для того, чтобы его удержать?

В Моем Царстве становятся великими, делаясь „маленькими“. Кто хочет быть „великим“ в глазах мира, тот не готов царствовать в Моем Царстве. Это солома для дьявольского ложа. Ибо мирская знатность противоположна Закону Божьему.

Мир зовет „великими“ тех, кто при помощи средств, почти всегда недозволенных, умеет занимать лучшие места, и ради этого беззастенчиво использует ближних, ступая по их головам. Зовет „великими“ тех, кто способен убивать, чтобы царствовать, убивать морально или буквально; кто вымогает должности и отнимает земли, кто откармливается, истощая богатство других, как личное, так и общее. Мир часто зовет „великими“ преступников. Но нет. „Величия“ не может быть в преступлении. Оно есть в доброте, в честности, в любви, в справедливости. Посмотрите, какие отравленные плоды предлагают вам ваши „великие“,

35.10

плоды, сорванные в их дьявольски вредоносном духовном саду!

¹⁰ Последнее видение, так как Я хочу поговорить о нем и опустить разговор об ином – это все равно напрасно, поскольку мир не желает слышать об истине, его касающейся, – освещает одну подробность, дважды упомянутую в Евангелии от Матфея, одну фразу, дважды повторенную^[219]: „Встань, возьми Дитя и Матерь Его и беги в Египет“; „Встань, возьми Дитя и Матерь Его и возвратись в землю Израиля“. И ты тоже видела, что Мария была в Своей комнате одна с Младенцем.

Со стороны тех, кто, сам будучи разлагающейся грязью, не допускает, чтобы один из них мог быть крылатым и светлым, было множество нападок на девственность Марии после родов и на целомудрие Иосифа. Эти люди настолько безблагодатны душой, слишком развращенной, и умом, слишком поддавшимся плоти, что неспособны представить кого-то, подобного им, кто бы мог почитать женщину, видя в ней душу, а не плоть, и возвыситься, постоянно живя в обстановке сверхъестественного, до того, чтобы иметь пристрастие не к тому, что есть плоть, а к тому, что есть Бог.

Что ж, этим ниспровергателям прекрасного, этим гусеницам, неспособным превратиться в бабочек, этим пресмыкающимся, запачканным слизью своей похоти и бессильным постичь красоту лилии, Я заявляю, что Мария была и осталась девственной, и что только душа Ее была замужем за Иосифом, тогда как дух Ее сочетался исключительно с Духом Божиим, и по Его действию Она зачала Единственного, кого носила: Меня, Иисуса Христа, Единородного Сына Бога и Марии.

Это не какая-то традиция, расцвеченная впоследствии из любовного уважения к Присноблаженной, каковой явилась Моя Мать. Это истина, и она была известна с ранних времен.

Матфей родился не столетия спустя. Он был современником Марии. И Матфей отнюдь не был несчастным невеждой, жившим в лесу и легко верившим любому вздору. Он был, как вы бы теперь сказали, налоговым инспектором; мы тогда говорили – сборщиком податей. Он умел видеть, слышать, понимать, отличать правду от неправды. Матфей не обращал внимания на слухи от третьих лиц. Он получил эти сведения лично от Марии, расспросить которую его побудила любовь к Учителю и к истине.

35.11

Надеюсь, эти отрицатели непорочности Марии не считают, что Она могла солгать. Будь у Нее другие дети, Ее могли бы уличить сами Мои родственники. Иаков, Иуда, Симон и Иосиф были соучениками Матфея. Поэтому, если бы существовали иные версии, ему их было бы легко сравнить. И Матфей не говорит ведь: „Встань и возьми свою жену“; он говорит: „Возьми Его Матерь“. Перед этим говорит: „Деве, обрученной Иосифу“^[220]; „Иосифа, мужа Ее“^[221].

¹¹ И пусть они не говорят Мне, что у евреев была такая манера выражаться, что якобы сказать „жена“ было бесчестьем. Нет, отрицатели Невинности. В самом начале Библии^[222] читаем: „… и прилепится к жене своей “. До момента вступления в супружеские отношения она названа „помощницей“, а затем называется „женой“ в разных сценах и в различных главах. То же и с супругами потомков Адама. То же и с Сарой, названной „женой“ Авраама: „Сару, жену твою“; и „Возьми жену твою и двух дочерей твоих“, – сказано Лоту. А в книге Руфь написано: „Моавитянку, жену Махлонову“. И в первой книге Царей говорится: „у Елканы было две жены “, и дальше: „И познал Елкана Анну жену свою“, и еще: „Илий благословил Елкану и жену его“. И снова в книге Царей сказано: „Вирсавия, жена Урии Хеттеянина, сделалась женой Давида и родила ему сына“. А что можно прочесть в чудесной книге Товии, той что Церковь воспевает вам на венчании, увещевая вас быть святыми в браке? Сказано: „Итак, когда Товия с женой и с сыном прибыл…“; и еще: „Товии удалось бежать с сыном и со своей женой “^[223].

И в Евангелиях – то есть, во дни Христа, – следовательно, написанных современным для той эпохи языком, и поэтому нет смысла подозревать там ошибки при переписывании, сказано, а именно в 22 главе у Матфея: „… и первый, взяв жену, умер и оставил эту жену брату“^[224]. И в 10 главе у Марка: „Кто разводится с женой …“. И Лука четыре раза подряд называет Елизавету женой Захарии, а в восьмой главе говорит: „Иоанна, жена Хузы“^[225].

Как видите, это наименование не было каким-то запретным словом у тех, кто ходил путями Господа, оно не было из разряда нечистых слов, что не следует произносить и тем более писать, когда речь идет о Боге и о Его удивительных деяниях. И ангел, говоря: „Дитя и Матерь Его“, показывает вам, что Мария была Его настоящей Матерью, но не была женою Иосифа^[226]. Она навсегда осталась Девой, обрученной Иосифу.

Это последний урок этих видений. И это нимб, сияющий над головой Марии и Иосифа, Непорочной Девы и праведного, целомудренного человека. Это две лилии, среди которых Я вырос, внимая лишь благоуханию чистоты.

Тебе, маленький Иоанн, Я мог бы рассказать о печали Марии. Из-за Ее двойного разрыва: с домом и с родиной. Но тут нет нужды в словах. Ты понимаешь, что это такое, и мучаешься^[227] от этого. Отдай Мне свою скорбь. Это все, что Я хочу. Это самое большее, что ты можешь Мне дать. Сегодня пятница, Мария. Чтобы суметь вынести свой крест, думай о Моей скорби и о скорби Марии на Голгофе. Наши мир и любовь остаются с тобой».