Указ о переписи населения. Поучения о любви к мужу и о доверии к Богу

27.1

4 июня 1944.

¹ Снова я вижу назаретский дом. Маленькая комната, где Мария обычно трапезничает. Сейчас Она трудится над белым полотном. Откладывает работу, чтобы зажечь светильник, поскольку опускается вечер, и Она уже не так хорошо видит в зеленоватом свете, идущем из приоткрытой в сад двери. Также закрывает дверь.

Видно, что телом Она уже сильно располнела. Но все же Она очень красива. Шаги Ее по-прежнему легки, и все движения плавны. Нет ничего от той неповоротливости, что заметна в женщине, когда она близка к рождению ребенка. Лишь в лице Она изменилась. Теперь Она «женщина». Раньше, во время Благовещения, Она была юной девушкой с ясным и наивным личиком, как у невинного ребенка. После, в доме Елизаветы, к моменту рождения Крестителя, Ее лицо уже было отмечено каким-то более взрослым изяществом. Сейчас оно ясное, но нежно-величественное, лицо женщины, достигшей в материнстве полноты своего совершенства.

Она больше не напоминает дорогой Вам образ «Благовещения» во Флоренции, отче^[173]. Когда Она была девочкой, я узнавала Ее в нем. Теперь же лицо более вытянутое и худое, глаза – больше и задумчивее. В общем, такое же, какое оно теперь у Марии на Небесах. Потому что сейчас Она и по внешности, и по возрасту напоминает Себя в момент рождения Спасителя.

В Ней – вечная юность того, кто не познал не только смертного тления, но даже и увядания старости. Время не коснулось Ее, этой нашей Царицы и Матери Господа, сотворившего время; и если в муках Страстей – муках, которые для Нее начались намного, намного раньше, можно сказать, с той поры, когда Иисус начал благовествовать, – Она казалась постаревшей, то это старение было покрывалом, наброшенным скорбью на Ее нетленный образ. Действительно, с того мгновения, когда Она увидела воскресшего Иисуса, Она вновь становится тем цветущим совершенным Созданием, каким была до этих мучений, словно бы, приложившись к Святым Ранам, Она испила эликсир юности, который изглаживает следы времени и, более того, следы скорби.

Вот и восемь дней тому назад, когда я увидела схождение Святого Духа в день Пятидесятницы^[174], я видела Марию «прекрасной, прекрасной, прекрасной и мгновенно помолодевшей», как я написала, а перед тем написано: «Она казалась лазурным^[175] ангелом». Ангелы не знают старости. Они неизменно прекрасны от той вечной юности, того вечного Божьего присутствия, что отражается в них.

Ангельская юность Марии, лазурного Ангела, завершилась и достигла законченного совершеннолетия, которое Она принесла с Собой на Небеса и которое во веки будет сохранять в Своем святом прославленном Теле, пока Святой Дух не наденет на Свою Невесту обручальное кольцо и не увенчает Ее короной, теперь уже на глазах у всех, а не только в потайной комнатке, неведомой миру при единственном свидетеле в лице архангела.

Я захотела сделать это отступление, поскольку мне показалось это необходимым. Теперь возвращаюсь к описанию.

27.2

Итак, Мария теперь стала настоящей «женщиной», исполненной достоинства и изящества. Ее улыбка также обрела мягкость и величественность. Как же Она красива!

² Приходит Иосиф. Похоже, он прибыл из селения, потому что заходит входной дверью, а не той, что ведет в мастерскую. Мария поднимает голову и улыбается. Иосиф тоже улыбается. Но, кажется, он делает это с трудом, как будто встревоженно. Мария вопросительно за ним наблюдает. Затем встает с тем, чтобы взять плащ, снятый Иосифом, сложить его и положить на скамью.

Иосиф садится за стол. Облокотившись на него и подперев голову одной рукой, другой он в задумчивости попеременно спутывает и распутывает бороду.

«Ты о чем-то беспокоишься?» – спрашивает Мария, – «Могу ли Я тебя утешить?»

«Ты постоянно меня утешаешь, Мария. Но на этот раз я обеспокоен серьезно … За Тебя».

«За Меня, Иосиф? А в чем дело?»

27.3

«К воротам синагоги прикрепили указ. Приказано провести перепись всех жителей Палестины. И нужно идти и отмечаться по месту своего рождения. Мы должны отправиться в Вифлеем…»

³ «О!» – перебивает Мария, кладя ладонь себе на живот.

«Ты потрясена, ведь так? Это тяжело. Знаю».

«Нет, Иосиф. Я не об этом. Я думаю… думаю о Священном Писании: Рахиль, мать Вениамина и жена Иакова, от которого произойдет Звезда^[176], Спаситель. Рахиль погребена в Вифлееме, о котором сказано: „И ты, Вифлеем-Ефрафа, наименьший во владениях Иуды, но из тебя выйдет Властитель“^[177]. Властитель, который был обещан роду Давида. Он родится там…»

«Ты полагаешь… полагаешь, что время уже пришло? О! Что же нам делать?» – Иосиф совершенно растерян. Глядит на Марию горестным взглядом.

Она замечает это и улыбается. Улыбается больше Себе, нежели ему. Улыбкой, которая как будто говорит: «Он человек, праведный, но человек. И видит по-человечески. Думает по-человечески. Пожалей его, душа Моя, и направь его на духовное в и дение». Но доброта побуждает Ее приободрить его. Она не вводит его в заблуждение, но лишь отводит его от беспокойства.

«Не знаю, Иосиф. Время очень близко. Но разве Господь не в состоянии замедлить его, чтобы избавить тебя от этой заботы? Он может все. Не сомневайся».

«Но путешествие!.. Кто знает, сколько там народу? Найдем ли мы подходящее жилище? Успеем ли вовремя, чтобы вернуться? А если… если Тебе придется стать Матерью там, что будем делать? У нас нет дома… Мы там больше никого не знаем…»

«Не сомневайся. Все пройдет хорошо. Бог и животному позволяет найти укрытие, когда оно рожает. По-твоему, Он не сможет найти его для Мессии? Мы доверяем Богу. Не так ли? Всегда Ему доверяем. Чем сильнее испытание, тем больше мы доверяем. Вложим же, словно двое детей, свои ладони в руку Божью, и Он поведет нас. Предадимся Ему полностью. Посмотри, как Он с любовью вел нас до сих пор. Даже самый лучший отец не смог бы сделать это с бóльшей заботой. Мы Его дети и Его слуги. Исполняем Его волю. Никакой беды с нами не случится. И этот указ – тоже Его воля. Кто такой Цезарь? Орудие Божие. С тех пор, как Отец решил простить человека, Он стал располагать события так, чтобы Его Помазанник родился в Вифлееме. Его, этого малейшего города Иуды, еще не было, а его слава уже была предрешена. Чтобы слава эта состоялась, и слово Божие не оказалось опровергнуто – а так получилось бы, родись Мессия где‑нибудь еще, – вот, весьма далеко отсюда восстал некий правитель и подчинил нас, а теперь хочет познакомиться с подданными, теперь, пока этот мир в спокойствии… О, что значит наше скромное усилие, если подумать о красоте этого мирного мгновения! Представь, Иосиф. Момент, когда в мире нет ненависти! Может ли быть более благоприятное время для восхода „Звезды“, свет которой божествен, и которая источает избавление? О, не бойся, Иосиф! Пусть дороги небезопасны, пусть толпа затрудняет путь – ангелы устроят нам защиту и ограждение. Не нам: своему Царю! Если не найдем приюта, их крылья будут нам шатром. Ничего плохого с нами не произойдет. С

27.4

нами не может ничего случиться: с нами Бог».

⁴ Иосиф глядит на Нее и блаженно внимает. Морщины на его лбу разглаживаются, возвращается улыбка. Он встает, уже без утомления и беспокойства. Улыбается: «Ты благословенна, Солнце моей души! Ты благословенна, что умеешь видеть все в свете Благодати, которой Ты наполнена! Тогда не будем терять времени. Так как необходимо как можно скорее отправиться и… как можно скорее вернуться, поскольку тут все готово для… для…»

«Для нашего Сына, Иосиф. В глазах людей Он должен быть таковым, помни об этом. Отец окутал тайной это Его пришествие, и нам не следует снимать с него покров. Он, Иисус, сделает это, когда придет час…»

27.5

Красота лица, взгляда, облика и голоса Марии, когда Она произносит это слово: «Иисус», – не поддаются описанию. Это уже восторг. На этом восторге видение прекращается.

⁵ Мария говорит:

«Прибавлю не много, потому что Мои слова – это уже наставление.

Привлечем внимание жен к одному обстоятельству. Слишком многие союзы распадаются по вине жен, не имеющих такой любви, которая есть всецелая деликатность, сострадание, моральная поддержка по отношению к мужу. Мужчину не тяготит то физическое страдание, что обременяет женщину. Однако тяготят всевозможные нравственные заботы. Необходимость работать, необходимость принимать решения, ответственность перед поставленными властями и перед собственной семьей… О! что только не тяготеет над мужчиной! И насколько он тоже нуждается в поддержке! Однако таков эгоизм, что на своего уставшего, унывающего, угнетенного, подавленного заботами мужа женщина накладывает еще и груз бесполезных, а подчас, несправедливых жалоб. Все это от ее эгоизма, не от любви.

27.6

Любить – не значит удовлетворять свои собственные чувства и интересы. Любить – значит, превосходя чувство и интерес, угождать тому, кого любишь, оказывая его духу помощь, в которой тот нуждается, чтобы он имел возможность расправить крылья в небесах надежды и покоя.

⁶ Еще одно обстоятельство, на которое обратим внимание. О нем Я уже говорила. Но настойчиво повторяю: доверие Богу.

Именно к доверию сводятся христианские^[178] добродетели. Доверие – признак обладания верой. Доверие – признак упования. Доверие – признак любви. Когда любят, надеются, верят в кого-нибудь, то ему доверяют. В противном случае доверия не будет. Бог заслуживает этого нашего доверия. Если мы его испытываем по отношению к некоторым жалким людям, способным на неверность, почему же мы отказываем в нем Богу, который верен всегда?

 Доверие также означает смирение. Гордый говорит: „Я сам по себе. Я ни на кого не положусь, потому что тот – бездарь, этот – лжец, а тот – самодур…“. Смирение же говорит: „Я доверяю. Почему бы мне не доверять? Почему я должен думать, что я лучше другого?“. И еще с бóльшим основанием оно говорит о Боге: „Почему я должен не доверять Тому, кто благ? Почему я должен считать, что способен обойтись своими силами?“. Бог дает Себя смиренному. Но удаляется от того, кто горд.

27.7

Доверие есть также послушание. А Бог любит послушного. Послушание – это знак того, что мы признаем себя Его чадами, признаем Бога Отцом. А отец – если он истинный отец – может только любить. Бог – наш истинный Отец, и Отец совершенный.

⁷ Третье обстоятельство, над которым вам хорошо бы поразмышлять. И оно опять-таки основано на доверии.

Всякое событие происходит, только если Бог попускает его. Ты могуществен? Ты таков – потому что Бог допустил это. Ты подчиненный? Ты такой, потому что Бог допустил это. Так что старайся, могущественный, не обратить это свое могущество себе во вред. Все равно это будет „во вред тебе“, даже если вначале покажется, что во вред другим. Поскольку, хотя Бог и попускает, но не попустительствует; и если ты переходишь границы, Он поразит тебя, и ты будешь сокрушен. Ты же, подчиненный, старайся сделать это свое состояние магнитом, чтобы притянуть к себе небесное покровительство. И никогда не проклинай. Предоставь заботу об этом Богу. Это Ему, Господу всех, принадлежит право благословлять и проклинать Свои творения.

Иди с миром».

 

Прибытие в Вифлеем

28.1

5 июня 1944.

¹ Вижу главную дорогу. На ней – огромная толпа. Ослики, что идут, нагруженные скарбом или перевозящие людей. Ослики, идущие навстречу. Седоки подгоняют своих животных, а те, кто идет пешком, торопятся, поскольку холодновато.

Воздух сухой и прозрачный, небо безоблачное, но повсюду та четкость и резкость, что свойственны разгару зимы. Оголенная равнина кажется еще просторнее, и на пастбищах – скудная травка, обжигаемая зимними ветрами; овцы на пастбищах ищут какого-нибудь пропитания, а также ищут солнца, что еле-еле всходит. Они прижимаются друг к другу, потому что и им тоже холодно, и блеют, задирая мордочки и, глядя на солнце, как будто говорят: «Приди скорее, а то холодно!». Пространство неровное, и эти неровности становятся все более очевидными. Настоящая холмистая местность. Тут есть поросшие травой котловины и скаты, небольшие долины и хребты. Дорога пролегает посреди них и уходит на юго-восток.

Мария на сером ослике. Вся укутана в толстый плащ. Спереди на седле то же приспособление, что уже попадалось на глаза на пути в Хеврон, а на нем – сундук с самыми необходимыми вещами.

Иосиф шествует сбоку, держа поводья. «Устала?» – спрашивает он то и дело.

Мария глядит на него с улыбкой и отвечает: «Нет». На третий раз добавляет: «Скорее ты должен был устать, ты ведь идешь пешком».

«О! Я? Для меня это пустяк. Думаю, если бы я нашел другого осла, Тебе было бы удобнее, и мы двигались бы быстрее. Но не нашел подходящего. Сейчас всем необходимы животные для передвижения. Впрочем, не падай духом. Скоро будем в Вифлееме. За той горой – Ефрафа^[179]».

Они умолкают. Приснодева, когда не разговаривает, похоже, сосредотачивается на внутренней молитве. Она кротко улыбается Своим думам и, глядя на толпу, кажется, видит в ней не тех, из кого она состоит: мужчин, женщин, стариков, пастухов, богатых или бедных, а то, что видно лишь Ей одной.

«Замерзла?» – спрашивает Иосиф, так как поднимается ветер.

«Нет. Спасибо».

Однако Иосиф не уверен. Он дотрагивается до Ее ступней, что свешиваются на один из боков ослика, ступни, обутые в сандалии, что едва виднеются из-под длинного платья – и, видимо, чувствует, что они холодные, потому что качает головой и снимает с себя одеяло, которое нес через плечо, и окутывает Марии ноги, расстилая его также у Нее на коленях так, чтобы Она могла со

28.2

гревать руки под ним и под плащом.

² Они встречают пастуха, который пересекает путь со своим стадом, переходящим от пастбища справа на то, что слева. Иосиф наклоняется и что-то ему говорит. Пастух кивает. Иосиф берет ослика и ведет его вслед за стадом, на пастбище. Пастух вынимает из своей сумы грубую миску, принимается доить жирную овцу с набухшими сосцами, и дает миску Иосифу, который предлагает ее Марии.

«Бог да благословит вас обоих», – говорит Мария, – «Тебя за твою любовь, а тебя за твою доброту. Я буду за тебя молиться».

«Издалека пришли?»

«Из Назарета», – отвечает Иосиф.

«А идете?»

«В Вифлеем».

«Длительное путешествие для женщины в таком состоянии. Это твоя жена?»

«Моя Жена».

«У вас есть, где остановиться?»

«Нет».

«Скверно! Вифлеем полон народа, пришедшего отовсюду, чтобы записаться, или чтобы отправиться на перепись в другое место. Не знаю, найдете ли вы жилище. Тебе знакомо это место?»

«Немного».

«Ладно… Я тебе посоветую… ради Нее (и показывает на Марию). Отыщете гостиницу. Она будет переполнена. Но я это говорю, чтобы дать вам ориентир. Она находится на площади, на самой большой. Вы на нее выйдете с этой главной дороги. Перепутать не сможете. Перед ней есть родник, и она большая и низкая, с большими входными дверями. Она будет переполнена. Но, если вы ничего не найдете ни в гостинице, ни в домах, обойдите гостиницу кругом, выходя из города. Там, в скалах, есть загоны, они иногда служат торговцам, направляющимся в Иерусалим и не нашедшим места в гостинице, для размещения животных. Эти загоны, сами понимаете, в скалах: сырые, холодные и без дверей. Но все-таки какое-то убежище, чтобы женщине… не оставаться на улице. Может быть, найдете там закуток… и немного сена, чтобы поспать и покормить осла. И пусть вам сопутствует Бог».

28.3

«А тебе да воздаст Бог радостью», – отвечает Мария. Иосиф же, в свою очередь, отвечает: «Мир да пребудет с тобой».

³ Они возобновляют путь. С гребня, который они перевалили, открывается широченная низина. В этой низине, вверх и вниз по ее пологим склонам, расположено множество домов. Это Вифлеем.

«Вот мы и в земле Давида, Мария. Теперь Ты отдохнешь. У Тебя такой усталый вид…»

«Нет. Я думала… Думаю…» – Мария хватает Иосифа за руку и с блаженной улыбкой говорит: «Думаю, в самом деле, время подошло».

«Боже милосердный! Что же нам делать?»

«Не бойся, Иосиф. Держись. Видишь, как Я спокойна?»

«Но Ты так мучаешься».

«О, нет! Я полна радостью. Такой радостью, настолько сильной, настолько большой, настолько безудержной, что Мое сердце бьется сильно-сильно и подсказывает Мне: „Он вот-вот родится! Родится!“. С каждым биением говорит это. Это Мой Ребенок, который стучится в Мое сердце и говорит: „Мама, Я здесь и Я несу Тебе поцелуй от Бога“. О! Какая радость, Мой Иосиф!»

Однако Иосиф не радуется. Он думает о том, что надо срочно найти убежище, и ускоряет шаг. Обходит дверь за дверью, прося приютить. Безрезультатно. Все занято. Они достигают гостиницы. Она настолько переполнена, что люди размещаются даже под грубыми навесами, окружающими большой внутренний двор.

Иосиф оставляет Марию на ослике внутри двора и выходит на поиски по другим домам. Возвращается опечаленный. Там тоже ничего. Начинают опускать свой занавес быстрые зимние сумерки. Иосиф уговаривает хозяина гостиницы. Упрашивает путешественников. Они – мужчины и здоровые. А тут одна Женщина, близка к тому, чтобы разрешиться родами. Пожалели бы Ее. Безрезультатно.

28.4

Один богатый фарисей смотрит на них с явным презрением, и когда приближается Мария, тот отстраняется, как будто к нему приступила прокаженная. Иосиф глядит на него, и его лицо заливает краска гнева. Мария кладет Свою ладонь на запястье Иосифа, успокаивая его, и произносит: «Не упорствуй. Пойдем. Бог управит».

⁴ Они выходят и движутся вдоль стены гостиницы. Поворачивают на улочку, втиснутую между нею и какими-то бедными домами. Обходят гостиницу кругом. Ищут. Вот нечто вроде пещер, и я бы сказала, скорее погребов, нежели загонов: до того они низкие и сырые. Самые приличные из них уже заняты. Иосиф падает духом.

«Эй! Галилеянин!» – окликает его сзади какой-то старик, – «Там, в глубине, под теми развалинами есть одна нора. Может, в ней пока еще пусто».

Они торопятся к этой «норе». Это, действительно, нора. Среди обломков какой-то разрушенной постройки есть узкое отверстие, за которым находится пещера, скорее даже, выемка в горе, нежели пещера. Похоже, что это основание древнего сооружения, крышей которому служат обломки, подпертые едва обтесанными древесными стволами.

28.5

Чтобы лучше видеть, ибо освещение там самое скудное, Иосиф вынимает трут и огниво и зажигает маленький светильник, который достает из переметной сумки, висящей у него через плечо. Входит, и его приветствует мычание. «Заходи, Мария. Здесь пусто. Никого, кроме вола», – Иосиф улыбается, – «Лучше, чем ничего!..»

⁵ Мария слезает с ослика и заходит.

Иосиф вешает светильник на гвоздь, вбитый в один из стволов, служащих опорами. Виден свод, покрытый паутиной; пол – земляной, утрамбованный и весь разбитый, с дырами, булыжниками, остатками экскрементов – усыпан стеблями соломы. В глубине – вол: повернулся и глядит своими спокойными глазами, и с его губ свисает сено. Есть также грубое седло и пара камней в углу, возле оконного отверстия. Чернота в этом углу свидетельствует о том, что там жгут огонь.

Мария подходит к волу. Ей холодно. Она кладет ладони ему на шею, чтобы ощутить ее тепло. Вол мычит и позволяет. Как будто понимает. Он уступает, даже когда Иосиф отталкивает его в сторону, чтобы вынуть из кормушки побольше сена и устроить Марии постель. Кормушка – двойная, то есть: одна часть – та, откуда ест вол, а сверху нечто вроде полки, на которой тоже лежит сено, но про запас, и Иосиф берет именно оттуда. Вол уступает место и ослику, усталому и голодному, который тотчас же принимается жевать. Иосиф также откапывает опрокинутое ведро, все помятое. Выходит, так как снаружи он заметил ручей, и возвращается с водой для ослика. Потом вооружается пучком веток, лежавших в углу, и пытается немного подмести пол. Потом раскладывает сено, делая из него подстилку около вола, в наиболее сухом и защищенном углу. Но чувствует, что оно влажное, это убогое сено, и вздыхает. Зажигает огонь и с ангельским терпением, горсть за горстью, высушивает сено, держа его возле тепла.

Мария, усталая, сидя на скамеечке, смотрит и улыбается. Все готово. Мария устраивается получше на мягком сене, прислонившись спиной к стволу. Иосиф завершает… обустройство, занавесив своим плащом, как пологом, отверстие, служащее входом. Защита весьма относительная. Затем он предлагает Деве хлеб и сыр и дает Ей попить воды из фляжки.

Потом говорит Ей: «Теперь поспи. Я буду бодрствовать, чтобы не погас огонь. К счастью, тут есть дрова, будем надеяться, что их хватит, и они горят. И я смогу сберечь масло для освещения».

Мария послушно укладывается. Иосиф Ее накрывает Ее собственным плащом и тем одеялом, что раньше укрывало Ее ступни.

«А ты?.. ты же замерзнешь».

«Нет, Мария. Я возле огня. Попробуй отдохнуть. Завтра все уладится».

Мария закрывает глаза без напоминания. Иосиф забивается в свой угол, садится на табуретку, рядом с сухими ветками. Их мало. Не думаю, чтобы хватило надолго.

Расположились они так: Мария справа, спиной к… выходу, частично загороженному стволом дерева и телом вола, который прилег на подстилку. Иосиф слева и смещен к выходу, а значит, наискось, и поскольку он лицом к огню, обращен к Марии спиной. Тем не менее, он все время оборачивается – посмотреть на Нее, и видит, что Она спокойна, как будто спит. Он тихо разламывает свои веточки и одну за одной подкладывает их в костерок, чтобы тот не погас, чтобы давал свет, и чтобы хватило этих немногих дров. Нет ничего, кроме отблесков пламени: то более ярких, то почти умирающих. Потому что лампа погашена, и в полумраке выделяется лишь белизна вола, да лицá и ладоней Иосифа. Все остальное смешивается в неопределенную массу в

28.6

густом сумраке.

⁶ «Наставления не будет», – обращается ко мне Мария, – «Видение говорит само за себя. Это вам урок на понимание человеколюбия, смирения и исходящей от него чистоты. Отдыхай. Отдыхай бодрствуя, как бодрствовала Я, ожидая Иисуса. Он придет и принесет тебе Свой мир».