Брак в кане. Сын, уже не подвластный матери, совершает ради нее первое чудо

52.1

Вечер 16 января 1944. Брак в Кане^[311].

¹ Вижу дом. Типичный восточный дом – белый, прямоугольный, скорее широкий, чем высокий, с редкими проёмами, – увенчанный террасой, которая служит крышей и обнесена загородкой примерно метровой высоты, а также затенена навесом из винограда, что вскарабкался наверх и простер свои ветви больше, чем на половину этой солнечной террасы. Внешняя лестница поднимается вдоль фасада до уровня двери, прорубленной на половине высоты стены. Внизу, на уровне земли, есть несколько низких дверей: немного, не больше двух на одну сторону, они ведут в темные низкие комнаты. Дом этот возвышается посреди своего рода гумна, скорее даже травянистой площадки, чем гумна, в центре которой находится колодец. Там есть несколько смоковниц и яблонь. Дом смотрит на улицу, но не стоит на ней. Он немного в глубине, и тропка, идущая среди травы, соединяет его с дорогой, которая выглядит как главная дорога.

Должно быть, дом находится на окраине Каны: дом сельских землевладельцев, живущих в окружении своих небольших владений. За домом простирается равнина со своими зелеными и безмятежными далями. Прекрасное солнце и прозрачнейшая

52.2

лазурь неба. В начале ничего другого я не вижу. Одинокий дом.

² Потом замечаю двух женщин в длинных одеждах и накидках, служащих также головными покрывалами, которые продвигаются вперед по дороге, а с нее сворачивают на тропинку. Одна – постарше, лет пятидесяти, в темной одежде серо-каштанового цвета, как у натуральной шерсти. Другая одета в более легкие цвета: светло-желтое одеяние и голубая накидка, и выглядит лет на тридцать пять. Она очень красива, стройна и обладает полной достоинства осанкой, несмотря на то что Она – сама миловидность и скромность. Когда Она подходит поближе, я замечаю бледный оттенок лица, голубые глаза и светлые волосы, выбивающиеся из-под покрывала на лоб. Я узнаю Пресвятую Деву Марию. Кто вторая, темноволосая и пожилая, я не знаю. Они разговаривают, и Богородица улыбается. Когда они приближаются к дому, кто-то, очевидно, поставленный сторожить приглашенных, подает знак, и им обеим навстречу выходят празднично разодетые мужчины и женщины, которые оказывают им радушный прием, и особенно Деве Марии.

52.3

Час, похоже, ранний, я бы сказала – около девяти, может, меньше, поскольку у равнины еще тот свежий вид, какой бывает в первые часы дня, когда роса делает траву зеленее, а воздух еще не замутнен от пыли. Время года, думаю, весна, потому что трава на лугах не выжжена летним солнцем, а поля зеленеют нивами, еще молодыми и без колоса. Листья у смоковницы и у яблони – зеленые и пока еще мягкие, и такие же у винограда. Но на яблоне не видно цветов, и не видно никаких плодов: ни на яблоне, ни на смоковнице, ни на виноградной лозе. Это значит, что яблоня только что отцвела, и завязь еще не показалась.

³ Мария, очень радостно встреченная, при поддержке пожилого мужчины, видимо, хозяина дома, поднимается по внешней лестнице и заходит в просторное помещение, занимающее, наверное, весь надстроенный этаж или большую его часть.

Если я правильно понимаю, помещения, те что на первом этаже, – это и есть настоящие жилые комнаты, кладовые, чуланы и погреба, а это выделено для специальных нужд, таких как особенные празднования, или для работ, требующих много места, или же для размещения сельскохозяйственных продуктов. На праздники его освобождают от всего лишнего и разукрашивают, как сегодня, зелеными ветками, циновками и сервированными столами. В центре – как раз такой, богато убранный стол, на котором уже присутствуют амфоры и блюда, заполненные фруктами. Вдоль правой, относительно меня, стены – другой стол, сервированный, однако, не столь богато. Вдоль левой стены – нечто вроде длинного серванта, на котором блюда с сырами и другими кушаньями, напоминающими мне лепешки с медом и сладостями. На полу, также возле той стены, другие амфоры и три^[312] больших сосуда, по форме более или менее похожих на медные кувшины. Я бы их назвала кувшинами.

Мария благосклонно выслушивает все, что Ей говорят, потом любезно снимает плащ и помогает закончить приготовления к трапезе. Вижу, как Она ходит туда и сюда, устанавливая скамьи для возлежания, поправляя цветочные гирлянды, придавая лучший вид вазам с фруктами, проверяя, есть ли масло в светильниках. Она улыбается, и говорит крайне мало и очень тихо. Напротив, много и с большим терпением слушает.

52.4

С улицы доносится громкий шум музыкальных инструментов (по правде, не очень благозвучных). Все, кроме Марии, выбегают наружу. Вижу, как входит невеста, наряженная и счастливая, окруженная родственниками и друзьями, рядом с женихом, который первым выбежал ей навстречу.

⁴ И тут видение меняется. Вместо дома я вижу какое-то селение. Не знаю, Кана ли это, или другое соседнее село. И вижу Иисуса с Иоанном и еще с кем-то, кажется, с Иудой Фаддеем, но с этим вторым я могу ошибаться. Иоанна я не перепутаю. На Иисусе белое одеяние и темно-синий плащ. Услышав шум инструментов, спутник Иисуса что-то спрашивает у местного и пересказывает Иисусу.

«Пойдем подарим счастье Моей Матери», – отзывается на это с улыбкой Иисус. И вместе со Своими спутниками пускается через поля, в направлении дома. Я забыла сказать, что по моему ощущению Мария – то ли родственница, то ли очень дружна с родными жениха, поскольку видно, что они в доверительных отношениях.

Когда показывается Иисус, человек, уже знакомый нам и поставленный караулить, извещает остальных. Хозяин дома, вместе с сыном – женихом – и Марией, спускается навстречу Иисусу и почтительно Его приветствует. Приветствует также и двоих других, то же самое делает и жених.

52.5

Но отраднее мне видеть полное любви и уважения взаимное приветствие Марии и Ее Сына. Нет излияния чувств, но слова приветствия: «Мир Тебе» сопровождаются таким взглядом и такой улыбкой, что они стоят ста объятий и ста поцелуев. Поцелуй трепещет на губах Марии, но так и остается не запечатленным. Она лишь кладет Свою маленькую белую ладонь Иисусу на плечо и слегка дотрагивается до локона Его длинной шевелюры. Жест застенчивой возлюбленной.

⁵ Иисус с Матерью вместе поднимаются наверх, за Ними следуют ученики и хозяева, заходят в зал пиршества, и женщины начинают суетиться в поисках трех дополнительных мест и столовых приборов для троих гостей, как мне кажется, нежданных. Точнее сказать, приход Иисуса был под вопросом, приход же Его спутников оказался совершенно непредвиденным.

Отчетливо слышу полный, мужественный, сладчайший голос Учителя, когда Он, вступая в зал, говорит: «Мир этому дому и благословение Божие на всех вас». Общее приветствие всем присутствующим, при этом полное величия.

Своим ростом и внешним видом Иисус возвышается над всеми. Он гость, к тому же неожиданный, но выглядит царем этого пира более чем жених, более чем хозяин дома. Несмотря на Свое смирение и снисходительность, именно Он вызывает к Себе уважение.

Иисус занимает место за главным столом рядом с женихом, невестой, родственниками молодых и самыми влиятельными друзьями. Двоих учеников, из уважения к Учителю, сажают за тот же стол.

Иисус находится спиной к той стене, где стоят кувшины и сервант. Поэтому Он их не видит, не видит также и хлопот распорядителя вокруг блюд с жарким, которое вносят через дверцу, открывающуюся возле серванта.

Замечу одну вещь. За исключением матерей обоих супругов, а также Марии, никто из женщин не сидит за тем столом. Все эти женщины, галдящие что есть силы, находятся за другим столом возле стены, и их обслуживают только после того, как обслужили молодоженов и почетных гостей. Иисус сидит рядом с хозяином дома и напротив Марии, которая сидит возле невесты.

52.6

Начинается пиршество. И уверяю вас, что в отсутствии желания поесть-попить никого не упрекнешь. Кто остается в этом почти незамеченным, так это Иисус и Его Мать, которая также крайне мало разговаривает. Иисус говорит несколько больше. Однако, несмотря на сдержанность, в Своих немногих речах Он не выглядит ни отчужденным, ни высокомерным. Он любезен, но не словоохотлив. Когда спрашивают – отвечает, если к Нему обращаются, выказывает интерес, излагая Свое мнение, но затем уходит в Себя, как привыкший к размышлениям. Улыбается, но никогда не смеется. А если слышит какую-нибудь чересчур легкомысленную шутку, делает вид, что не заметил. Мария насыщается созерцанием Своего Иисуса, то же самое делает Иоанн, что сидит в конце стола и ловит каждое слово своего Учителя.

⁶ Мария замечает, как слуги вполголоса переговариваются с распорядителем, и как тот растерян, и догадывается, в чем причина его досады. «Сын», – тихо говорит Она, привлекая этим словом внимание Иисуса, – «Сын, у них больше нет вина».

52.7

«Госпожа^[313], что Тебе отныне до Меня?». Произнося эту фразу, Иисус улыбается еще ласковее. И Мария тоже улыбается, как будто Они Оба знают какую-то истину, составляющую Их радостную тайну и неизвестную всем остальным.

⁷ Иисус объяснят мне значение этой фразы.

«Это „отныне“, опущенное многочисленными переводчиками^[314], есть ключ ко всей фразе и объясняет ее подлинный смысл.

Я был Сыном, подчиненным Своей Матери, до того момента, когда воля Отца Моего известила Меня о том, что настал Мой час стать Учителем. С тех пор, как началась Моя миссия, Я больше не был Сыном, подчиняющимся Матери, но Божьим Слугой. Разорвались узы, связывавшие Меня с Моей Родительницей. Они были заменены другими, узами высшего порядка, всецело сокрытыми в духе. Мой дух все так же называл „Мамой“ Марию, Мою Святую. Наша любовь не знала ни перерыва, ни охлаждения, более того, никогда она не была еще столь совершенной как тогда, когда Я отделился от Нее, словно бы вторично родившись, и Она отдала Меня этому миру ради этого мира в качестве Мессии, в качестве Благовестника. Ее третье, наивысшее, духовное материнство осуществилось, когда в терзаниях на Голгофе Она родила Меня на Кресте, сделав из Меня Искупителя мира.

«Что Тебе отныне до Меня?». Прежде Я был Твоим, и только Твоим. Ты мной распоряжалась, Я Тебя слушался. Я был „подчинен“ Тебе. А теперь – Своему призванию.

Не Я ли сказал это? „Кто, взявшись за плуг, оборачивается назад, чтобы проститься с теми, кто остается, не пригоден для Царства Божия“^[315]. Я положил руку на плуг не для того, чтобы переворачивать лемехом комья земли, но чтобы раскрывать сердца и всевать в них слово Божие. И снять эту руку Мне придется только тогда, когда ее оторвут оттуда силой, чтобы пригвоздить ее ко кресту и гвоздем Моего мучения сделать отверстым сердце Моего Отца, исторгая из него прощение человеческому роду.

Это „отныне“, позабытое большинством, означало вот что: „Ты была для Меня всем, о Мать, пока Я был только Иисусом, Сыном Марии из Назарета, и Ты осталась для Меня всем в Моей душе; но с той поры, как Я – ожидаемый Мессия, Я принадлежу Своему Отцу. Подожди еще немного и, окончив миссию, Я снова стану всецело Твоим; Ты снова возьмешь Меня на руки, как было в детстве, и никто уже не будет оспаривать Его у Тебя, этого Твоего Сына, кого посчитают позором человечества, которое швырнет Тебе Его останки, чтобы покрыть позором и Тебя, как Мать преступника. А затем обретешь Меня снова, торжествующего, а потом уже обретешь навсегда, когда Ты тоже возрадуешься на Небесах. Но сейчас Я принадлежу всем этим людям. И Отцу, что послал Меня к ним“.

Вот что означает это маленькое и такое насыщенное смыслом „ отныне “».

52.8

⁸ Мария наставляет слуг: «Делайте то, что Он вам скажет». В улыбающихся глазах Сына Мария прочла согласие, завуалированное этим великим уроком для всех „званых“. Иисус отдает распоряжение слугам: «Наполните сосуды водой».

Вижу, как слуги наполняют кувшины водой, принесенной из колодца (слышу скрип ворота, то поднимающего, то опускающего протекающее ведро). Вижу, как распорядитель с изумленным взглядом наливает оттуда немного жидкости, пробует ее на вкус с еще более явным изумлением, смакует – и обращается к хозяину дома и к жениху (они находились рядом).

Мария опять глядит на Сына и улыбается; затем, получив от Него ответную улыбку, опускает голову, слегка покраснев. Она счастлива.

По залу проносится шепот, все головы поворачиваются в сторону Иисуса и Марии, кто-то встает, чтобы лучше видеть, кто‑то подходит к кувшинам. Молчание, и потом хор хвалебных возгласов в адрес Иисуса.

Но Он поднимается и говорит лишь: «Благодарите Марию», а затем ретируется с пиршества. Ученики следуют за Ним. На пороге Он повторяет: «Мир этому дому и благословение Божие на вас», – прибавляя: «Кланяюсь Тебе, Мать».

52.9

Видение прекращается.

⁹ Иисус дает мне такое наставление:

«Когда Я сказал ученикам: „Пойдем подарим счастье Моей Матери“, Я вкладывал в эту фразу более глубокий смысл, чем это кажется. Речь не о счастье Меня увидеть, а о том, чтобы Она стала Родоначальницей Моих чудотворений и первой Благодетельницей человечества. Всегда помните об этом. Мое первое чудо было совершено ради Марии. Самое первое. Знак того, что Мария – это ключ к чудесам. Я ни в чем не отказываю Моей Матери, и по Ее молитве даже ускоряю наступление благодатных времен. Я знаю Свою Мать, вторую по доброте после Бога. Знаю, что даровать вам милость – значит осчастливить Ее, ведь Она – Вселюбящая. Вот почему сказал Я, понимавший это: „Пойдем, осчастливим Ее“.

Кроме того, Я хотел воочию показать Ее власть в мире, наряду с Моей властью. Удостоенная соединиться со Мной по плоти – так как Мы были одной Плотью: Я в Ней, Она вокруг Меня, как лепестки лилии вокруг душистого и наполненного жизнью пестика, – соединиться со Мной в скорби, так как Мы были вместе на Кресте, Я плотью, а Она – Своей душой, подобно тому как лилия источает аромат и из своего венчика, и из добытой из него эссенции – Она справедливо соединилась со Мной и в той власти, что проявляется в мире.

Говорю вам то же, что сказал тем приглашенным: „Благодарите Марию. Это благодаря Ей вы обрели Владыку чудес и обретаете Мою благодать, особенно же благодать прощения“.

Отдыхай с миром. Мы с Тобою».

 

Изгнание торговцев из Храма

24 октября 1944.

53.1

[…]

¹ Вижу Иисуса, входящего вместе с Петром, Андреем, Иоанном и Иаковом, Филиппом и Варфоломеем в ограду Храма. Грандиозная толпа входящих и выходящих. Паломники, которые массами стекаются со всех частей города.

С высоты холма, на котором построен Храм, видны городские улицы, узкие и извилистые, кишащие людьми. Кажется, будто среди суровой белизны домов растянулась самодвижущаяся тысячецветная лента. Да, город внешне похож на своеобразную игрушку, сделанную из пестрых лент между белыми полосками, которые все сходятся к одной точке, где сверкают купола Дома Господня.

Внутри же это… настоящий базар. О какой-либо благоговейной отрешенности священного места нет и речи. Кто-то бежит и кого-то зовут; кто-то торгуется о цене ягнят, крича и ругаясь оттого, что она грабительская; кто-то заталкивает этих несчастных блеющих животных в загоны (это примитивные отсеки из колышков и веревок, у входа в которые стоит продавец, а бывает и собственник, в ожидании покупателей). Удары палок, блеяние, проклятия, оклики, оскорбления в адрес прислуги, нерасторопно отбирающей и сортирующей животных, и в адрес покупателей, что сбивают цену или уходят, еще бóльшие проклятия – тем, кто предусмотрительно привел своего собственного ягненка.

Такой же гам стоит возле лавок меновщиков денег. Не знаю, все ли время или только в эти пасхальные дни, но очевидно, что Храм функционировал как… финансовый рынок, и рынок черный. Стоимость валют не была фиксированной. Был официальный курс: наверняка, он должен был существовать. Однако меновщики устанавливали его по-своему, присваивая себе произвольную мзду за обмен денег. И, уверю вас, их ростовщические махинации были не шуточными!.. Чем беднее был человек и чем больший путь он проделал, чтобы прийти сюда, тем сильнее его обирали. Со стариков вымогали больше, чем с молодых, с пришельцев из-за пределов Палестины – больше, чем со старожилов.

53.2

Бедные старички считали и пересчитывали свои сбережения, что откладывали целый год ценой невесть каких трудов, сто раз вынимали их и клали обратно за пазуху, обходя одного меновщика за другим, и заканчивали тем, что все-таки возвращались к первому, который в отместку за их изначальную несговорчивость увеличивал себе прибыль от обмена… и крупные монеты со вздохом переходили из рук владельца в лапы ростовщика и обменивались на более мелкие деньги. Потом новая трагедия с отбором, с расчетами, со вздохами перед продавцами ягнят, которые норовят этим полуслепым старичкам всучить самых невзрачных животных.

² Вижу, как двое старичков, он и она, возвращаются обратно, ведя убогого ягненочка, которого совершители жертвоприношений, наверняка, сочли негодным. Слезы и мольбы, вперемешку с грубостью и ругательствами – ничто не вызывает сочувствия у продавца.

«За те деньги, что вы решились потратить, галилеяне, ягненок, которого я отдал вам, даже слишком хорош. Уходите отсюда! Или добавьте еще пять динариев, чтобы получить другого, получше».

«Во имя Бога! Мы бедные и старые! Ты хочешь не дать нам совершить Пасху, может быть, последнюю? Не достаточно тебе того, что ты потребовал за крошечного ягненка?»

«Посторонитесь, чумазые. Ко мне идет Иосиф Старший. Уважил меня своим предпочтением. Да будет Бог с тобой! Подходи, выбирай!»

53.3

Входит в ограду и выбирает роскошного ягненка тот, кого назвали Иосифом Старшим, иными словами, Иосиф Аримафейский. Он гордо шествует в своих пышных одеждах, даже не взглянув на бедняг, стенающих у входа, точнее, у проема в ограде. Он чуть не задевает их, выходя с ягненком, жирным и блеющим.

³ Теперь сюда же подходит Иисус. Он тоже сделал Свою покупку, и Петр, видимо, совершивший за Него эту сделку, тащит за собой неплохого ягненка.

Петр намеревался было сразу пойти туда, где происходят заклания. Однако Иисус уклоняется вправо, в сторону двоих растерянных, плачущих и нерешительных старичков, которых толкает народ и оскорбляет продавец.

Иисус, настолько высокий, что головы дедуси и бабуси доходят Ему только до груди, кладет ладонь на плечо старушки и спрашивает: «Отчего плачешь, женщина?»

Старушка оборачивается и видит такого высокого молодого Человека, великолепного в Своем белом облачении и таком же белоснежном плаще, совершенно новом и чистом. Видимо, она принимает Его за законоучителя, или по одежде, или по внешнему облику, и удивленно, поскольку учителя и священники не обращают внимания на народ и не защищают бедных от жадности торговцев, рассказывает о причинах своих слез.

Иисус обращается к владельцу ягнят: «Поменяй этого ягненка этим верующим. Он не достоин алтаря, равно как не достойно тебе наживаться на двух старичках из-за того, что они слабые и беззащитные».

«А Ты кто такой?»

«Справедливый Человек».

«Твой выговор и выговор твоих спутников говорит, что Ты – галилеянин. Может ли в Галилее найтись справедливый?»

«Делай, что Я говорю тебе, и будь сам справедлив».

«Послушайте! Послушайте Галилеянина, который защищает своих! Он хочет учить нас, представителей Храма!» – он смеется и глумится, имитируя галилейскую интонацию, которая более певуча и сладкозвучна, нежели иудейская, так мне, по крайней мере, кажется.

Рядом скапливается народ, и другие торговцы и меновщики принимают сторону компаньона против Иисуса.

Среди присутствующих находятся двое или трое насмешливых раввинов. Один из них спрашивает: «Ты законоучитель?» – таким тоном, что сам Иов потерял бы терпение.

«Ты это сказал»^[316].

«Чему обучаешь?»

53.4

«Вот чему обучаю: как сделать Дом Божий домом молитвы^[317], а не местом для лихоимства и торговли^[318]. Этому обучаю».

⁴ Иисус страшен. Он похож на архангела, поставленного на пороге потерянного Рая. В руках у Него нет пламенеющего меча, но Его глаза источают стрелы и поражают молниями насмешливых святотатцев. В руках у Него ничего нет. Есть лишь Его праведный гнев. И в этом гневе, стремительно и величественно перемещаясь от одной лавки к другой, Он разбрасывает монеты, так педантично разложенные по их достоинству, опрокидывает столы и прилавки, и все это с грохотом валится на землю, среди звона прыгающих монет, треска сломанных досок и громких криков негодования, испуга и одобрения. Затем, вырвав из рук погонщиков животных несколько веревок, которыми те привязывали быков, овец и ягнят, делает из них очень суровую плетку, причем узлы от скользящих петель становятся бичами, поднимает ее, раскручивает и безжалостно опускает вниз. Да, подтверждаю вам: безжалостно.

Этот внезапный град ударов обрушивается на головы и на спины. Верующие подаются в сторону, пораженные таким зрелищем; виновники же, преследуемые до самой внешней ограды, удирают со всех ног, оставляя на земле деньги, а позади себя – невообразимую путаницу ног, рогов, крыльев разных животных и прочей живности, разбегающейся, улетающей; и мычание, блеяние, воркование горлиц и голубей, вместе с хохотом и криками верующих вослед убегающим ростовщикам, перекрывают даже жалобный хор ягнят, которых режут, очевидно, на сосед

53.5

нем дворе.

⁵ Сбегаются священники вместе с раввинами и фарисеями. Иисус еще посреди двора, возвращается после Своего преследования. Плетка все еще у Него в руках.

«Кто Ты? Кто Тебе позволил так поступать, мешая проведению предписанных обрядов? Из какой Ты школы? Мы с Тобой не знакомы, и не знаем, кто Ты».

53.6

«Я – Тот, кто имеет власть. Я могу все. Разрушьте этот истинный Храм, и Я воздвигну его, чтобы воздать хвалу Богу. Я не нарушаю святости Дома Божия и его обрядов, а вы нарушаете, допустив, чтобы Его обитель сделалась средоточием лихоимцев и торгашей. Школа Моя – это школа Бога. Та самая, каковой был весь Израиль благодаря устам Предвечного, говорящим к Моисею. Вы незнакомы со Мной? Познакомитесь. Не знаете, откуда Я родом? Узнаете».

⁶ И повернувшись к народу, не обращая более внимания на священников, возвышающийся в Своем белом одеянии, с распахнутым и ниспадающим с плеч плащом, с распростертыми руками, словно оратор в самом разгаре своего выступления, Он говорит:

«Слушайте, люди Израиля! Во Второзаконии сказано: „Приставь судей и старост ко всем воротам… и пусть они справедливо судят народ, не склоняясь ни на чью сторону. Не смотри на лица, не принимай подношений, ибо подношения ослепляют глаза мудрых и искажают слова праведных. По справедливости следуй тому, что праведно, дабы жить тебе и обладать землей, которую Господь Бог тебе даст“^[319].

Слушайте, люди Израиля! Во Второзаконии сказано: „Священники и левиты, и все из колена Левия не будут иметь доли и наследства со всем Израилем, ибо будут жить пожертвованным Господу и сделанными Ему приношениями; не будет у них уделов среди братьев их, потому что Господь – наследство их“^[320].

Слушайте, люди Израиля! Во Второзаконии сказано: „Не ссуживай под проценты брату твоему ни денег, ни зерна, ни чего-либо еще. Можешь давать взаймы под проценты чужеземцу; но брату твоему – ему давай то, что нужно, без всякой выгоды“^[321].

Так сказал Господь.

Теперь вы видите, как несправедливо по отношению к бедным судят в Израиле. Склоняются не на сторону праведного, но на сторону сильного, и быть бедным, быть из народа – означает быть угнетаемым. Как может народ заявить: „Судящий нас праведен“, если видит, что только власть имущих уважают и слушают, тогда как бедного некому выслушать? Как может народ почитать Господа, если видит, что Его не почитают те, кто в первую очередь обязан это делать? Разве почитает Господа тот, кто нарушает Его заповедь? Почему же тогда священники Израиля владеют наделами и принимают подношения от мытарей и грешников, которые делают их, чтобы приобрести благосклонность священников, а те принимают – чтобы иметь набитую шкатулку?

Бог – наследие для Своих священников. Отец Израиля, для них Он – Отец более, чем для кого бы то ни было, и обеспечит их пищей, как следует. Но не более, чем следует. Он не обещал служителям Своего Святилища ни богатств, ни имений. В вечности за свою праведность они получат Небо, как получат его Моисей, Илья, Иаков и Авраам, но на этой земле они должны обладать только льняным облачением, да венцом из нетленного золота: чистотой и милосердием; и следить, чтобы тело служило духу, который служит истинному Богу, а не быть телом, которое господствует над духом и противится Богу.

Меня спросили, по какому праву Я так поступаю. А по какому праву они оскверняют Божию заповедь и под прикрытием священных стен разрешают лихоимство по отношению к братьям из Израиля, пришедшим подчиниться божественному установлению? Меня спросили, из какой Я школы, и Я ответил: „Из школы Бога“. Да, Израиль. Я происхожу из этой святой и незыблемой школы и приведу тебя к ней.

53.7

⁷ Кто хочет познать Свет, Истину, Жизнь, кто хочет вновь слышать Голос Божий, говорящий Своему народу, пусть приходит ко Мне. Вы следовали за Моисеем через пустыни, о люди Израиля. Последуйте за Мной, ибо Я поведу вас через гораздо более мрачную пустыню навстречу истинной блаженной Земле. По морю, что расступится по Божьему повелению, Я выведу вас к ней. Вознеся Мое Знамение, исцелю вас от всякого зла.

Час Благодати настал. Его ждали Патриархи, так и умерев в ожидании. Его предсказывали Пророки и умерли с этой надеждой. О нем грезили праведники и умирали, утешаясь своими грезами. Теперь он пришел.

Приходите. „Господь намеревается судить народ Свой и будет милосерден к Своим рабам“^[322], как обещано устами Моисея».

Толпа, сгрудившись вокруг Иисуса, стоит и слушает Его с открытым ртом. Затем начинает обсуждать слова этого нового Рабби и вопрошать Его спутников.

Иисус двигается в сторону соседнего двора, что отделен от этого арочной галереей. Друзья следуют за Ним, и видение кончается.