А.3.7 Существуют ли религиозные анархисты?

Да. Большинство анархистов критикуют религии и божественную идею из-за частого оправдания ими земной власти и рабства, но некоторые верующие довели свои религиозные идеи до анархических выводов. Как и все анархисты, такие религиозные анархисты комбинируют критику государства с критикой частной собственности и неравенства. Другими словами, анархизм не обязательно атеистичен. По мнению Жака Эллюля, «библейская мысль ведет прямо к анархизму, он единственное “политически-антиполитическое” мировоззрение, соответствующее христианским ценностям». [цит.: Peter Marshall, Demanding the Impossible, стр. 75]

Существует множество разнообразных типов анархизма, вдохновленного религиозными идеями. Как отмечает Питер Маршалл, «первое ясное выражение анархического мировосприятия можно обнаружить в даосизме Древнего Китая около 6 века до н.э.» и «Буддизм, особенно в его дзэн форме... обладает... сильным либертарианским духом». [ Там же, стр. 53 и стр. 65] Некоторые анархисты, например антиглобалистская активистка Стархоук, объединяют свои анархические идеи с языческими и спиритуалистскими взглядами. Однако, религиозный анархизм чаще всего принимает форму христианского анархизма, на котором мы и будем концентрироваться далее.

Христианские анархисты следуют словам, сказанным Иисусом своим ученикам: «Князья народов господствуют над [людьми], и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так». Кроме того из изречения апостола Павла «нет власти не от Бога» они делают очевидный вывод неприятия государственной власти в обществе. То есть, по мнению истинного христианина, государство узурпирует власть Бога и право каждого человека принимать решения за себя и обрести (по названию книги Толстого) «Царство божие внутри вас».

Добровольная бедность Иисуса, его учение о развращающих следствиях богатства и строки Библии о том, что мир был создан для человечества, для его наслаждения в обществе, были взяты в качестве основания социалистической критики частной собственности и капитализма. Первые последователи христианской церкви (а становление христианства можно рассматривать как освободительное движение рабов, хотя позднее оно и переродилось политически в государственную религию) делили материальные блага друг с другом в соответствии с коммунистическими принципами, и эта тема постоянно поднимается радикальными христианскими движениями, вдохновляющимися, без сомнения, такими строками из Библии как «Все же верующие были вместе и имели всё общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого» и «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее» (Деяния Апостолов, 2:44,45; 4:32).

Неудивительно, что Библия использовалась для выражения радикальных либертарных стремлений угнетенных, которое, по прошествии лет, облачилось в анархистскую или марксистскую терминологию. Как Букчин отмечает в своем исследовании вклада христианства в «наследство свободы», «плодя инакомыслие, еретические движения и поднимая проблемы власти над человеком и верой, христианство создало не только централизованное авторитарное Папство, но также и его абсолютную антитезу: квазирелигиозный анархизм». Поэтому «неоднозначное послание христианства можно разделить на две широкие и взаимнопротиворечивые системы веры. На одной стороне будет радикальное, активистское (т.е. рассчитанное на преобразование мира), коммунистическое и либертарное видение христианской жизни», а «на другой стороне будет консервативное, квиетистское (т.е. рассчитанное на созерцание и безучастие по отношению к миру), определенно не от мира сего иерархическое видение». [ The Ecology of Freedom, стр. 266 и С. 274-5]

Джон Болл, радикальный священнослужитель (цитата взята из Питера Маршалла [ Там же, стр. 89]) эпохи крестьянского восстания 1381 г. в Англии, говорил так:

«Когда Ева пряла, Адам с плугом ходил,

Кто же над ними был господин?»

История христианского анархизма включает Ересь братьев и сестер свободного духа в Средневековье, многочисленные крестьянские восстания и анабаптистов 16-го века. Либертарная традиция в христианстве снова дала о себе знать в 18-ом веке благодаря творчеству Уильяма Блейка, а американец Эдин Баллу пришел к анархическим выводам в своем труде «Практический христианский социализм» в 1854 г. Однако, христианский анархизм занял свое место в анархическом движении после издания работ известного русского писателя Льва Толстого.

Толстой серьезно отнесся к учению Библии и предположил, что истинный христианин должен выступить против государства. Читая Библию, Толстой делал анархические выводы:

«Властвовать значит насиловать, насиловать значит делать то, чего не хочет тот, над которым совершается насилие, и чего, наверное, для себя не желал бы тот, который совершает насилие; следовательно, властвовать значит делать другому то, чего мы не хотим, чтобы нам делали, т. е. делать злое». [ Царство божие внутри вас ]

То есть истинный христианин должен воздержаться от управления другими. Следуя этому антигосударственническому принципу, он, разумеется, предлагал общество, самоорганизующееся снизу:

«Почему думать, что неправительственные люди не сумеют сами для себя устроить свою жизнь так же хорошо, как ее устраивают не для себя, а для других правительственные люди?» [ Рабство нашего времени ]

Это означало, что «освобождение людей от рабства возможно только через уничтожение правительств». [ Там же ] Толстой убеждал единомышленников сопротивляться ненасильственными действиями угнетению и считал, что только духовное преобразование людей приведет к созданию анархического общества. Как писал Макс Неттлау, «удивительная истина, подчеркнутая Толстым, заключается в том, что способность осознания силы доброты, великодушия, солидарности – то есть, всего того, что называют любовью – находится внутри нас, и что она может и должна быть пробуждена, развита и воплощена в нашем поведении». [ A Short History of Anarchism, C. 251-2] Поэтому неудивительно, что Толстой писал: «Анархисты правы во всем... но они грубо ошибаются, думая, что анархию можно установить революцией». [цит.: Peter Marshall, там же, стр. 375]

Как и все анархисты, Толстой критиковал частную собственность и капитализм. Серьезное влияние на Толстого оказали идеи Прудона, он восхищался им и считал, что «собственность – кража» – это «абсолютная правда», которая «пронизывает всю человеческую историю». [цит.: Jack Hayward, After the French Revolution, стр. 213] Как и Генри Джордж (чьи идеи, вместе с прудоновскими, сильно повлияли на Толстого), он выступал против частной собственности на землю, утверждая, что «не будь ограждения земельной собственности и вследствие этого увеличения ее ценности, люди не теснились бы в одних местах, а расселялись бы по свободным землям, которых еще так много на земном шаре». Кроме того «в борьбе этой [за земельную собственность] всегда одерживают победу не работающие на земле, а участвующие в правительственном насилии». То есть Толстой понимал, что права собственности на что-либо за исключением прав пользования, требуют защиты государственным насилием, потому что владение «всегда ограждаются обычаем, общественным мнением, чувством справедливости и взаимности и не нуждаются в ограждении насилием». [ Рабство нашего времени ] Например, он утверждал что:

«Десятки тысяч десятин леса, принадлежащих одному владельцу, тогда как тысячи людей рядом не имеют топлива, нуждаются в ограждении насилием. Так же нуждаются в ограждении заводы, фабрики, на которых несколько поколений рабочих были ограблены и продолжают ограбляться. Еще более нуждаются в ограждении сотни тысяч пудов хлеба одного владельца, дождавшегося голода, чтобы продавать его втридорога голодающему народу». [ Там же ]

Как и другие анархисты, Толстой понимал, что при капитализме, экономические условия «застав[ляют] его [рабочего] отдаться в постоянное или временное рабство капиталисту» и «отдавать свою свободу». Это относится и к крестьянам, и к рабочим, так как «Рабы в наше время – не только все те фабричные и заводские рабочие, которые, чтобы существовать, должны продаваться в полную власть хозяев фабрик и заводов, – рабы и все почти землевладельцы, работающие не покладая рук на чужих полях чужой хлеб, убирая его в чужие гумна». Такая система нуждается в поддержке насилием, то есть «прежде несправедливо, насильственно отняты у рабочих произведения их труда, а потом узаконены правила, по которым эти самые несправедливо и насильственно отобранные у рабочих произведения их труда признаются неотъемлемой собственностью похитителей». [ Там же ]

Толстой утверждал, что капитализм нравственно и физически развращает людей и что капиталисты по сути «надсмотрщики над рабами». Он считал, что истинный христианин не может быть капиталистом, потому что «доход [фабриканта] весь составляется из платы, отнятой у рабочих, и вся деятельность которого основана на принудительном, неестественном труде», следовательно «ему нужно перестать губить для своих барышей человеческие жизни». [ Царство божие внутри вас ] Неудивительно, что Толстой считал кооперативы «единственн[ой] общественн[ой] деятельность[ю], в которой в наше время может участвовать нравственный, уважающий себя человек, не желающий быть участником насилия» [ письмо В.Ф. Тотомианцу от 23 января 1910 г.]

Так, для Толстого «или подати, или земельная собственность, или собственность предметов потребления и орудий производства» лежат в основе «рабства нашего времени». Однако, он не верил в государственные социалистические решения социальных проблем, справедливо полагая, что политическая власть создаст новую форму рабства на руинах старой, потому что «основная причина рабства есть узаконения, то, что есть люди, имеющие возможность устанавливать их». Это требует «насилия организованного, сознательно употребляемого людьми, имеющими власть, для того, чтобы заставить других людей исполнять всегда установленные ими правила, т.е. то, что они хотят». Сосредоточение экономической жизни в руках государства привело бы к тому, что «будут люди, которым будет дана власть распоряжаться всем этим. Одни люди будут решать эти вопросы, а другие будут повиноваться им». [Толстой, Там же ] Он предсказывал, что «Если бы даже случилось то», чего хотят марксисты, «деспотизм переместил[ся] бы. То властвовали капиталисты, а то будут властвовать распорядители рабочих». [ Дневник, 3 августа 1898 г., т.53 90-томного собрания сочинений Толстого ]

Из своей оппозиции насилию Толстой отвергает как государственную, так и частную собственность и призывает пацифистскую тактику положить конец насилию внутри общества и создать справедливое общество. Для Толстого правительство могло быть уничтожено только массовым отказом повиноваться, неучастием в правительственном насилии и разоблачением обмана этатизма перед всем миром. Он отверг идею о том, что сила должна быть использована для сопротивления или прекращения силы государства. По словам Неттлау, он «утверждал... сопротивление злу; и к одному из способов сопротивления — активной силой — он добавил другой путь: сопротивление через непослушание, пассивную силу». [ Там же, стр. 251] В своих идеях свободного общества Толстой явно находился под влиянием сельской русской жизни и стремился к обществу, основанному на крестьянском хозяйстве общинной земли, ремесленничестве и мелкой кооперации. Он отверг индустриализацию как продукт государственного насилия, утверждая, что «такое разделение труда, какое существует сейчас, будет... невозможным в свободном обществе». [Tolstoy, там же, стр. 26]

Своими идеями Толстой повлиял на Ганди, а он, в свою очередь, вдохновил крестьянских соотечественников использовать ненасильственное сопротивление для завоевания индийской независимости от британского колониализма. Ганди представлял свободную Индию как федерацию крестьянских коммун и это похоже на толстовский идеал анархического общества (хотя мы должны подчеркнуть, что Ганди не был анархистом). Движение католических рабочих в Соединенных Штатах так же вдохновлялось творчеством Толстого (и Прудона), а основала его в 1933 г. последовательная христианская пацифистка и анархистка Дороти Дэй. Помимо этого влияние Толстого и религиозного анархизма можно проследить в движении теологии освобождения в Латинской и Южной Америке. Оно объединило христианские идеи с социальным активизмом среди рабочих и крестьян (хотя мы должны отметить, что теология освобождения чаще вдохновлялась государственными социалистическими идеями, чем анархистскими).

Итак, существует анархическое меньшинство, которое делает анархические выводы из религии. Однако, как мы отметили в главе A.2.20, большинство анархистов критикует эту традицию, утверждая, что анархизм подразумевает атеизм, и то, что библейская мысль исторически связана с иерархией и защитой власти земных правителей, отнюдь не совпадение. То есть большинство анархистов были и остаются атеистами, потому что «преклонение или почитание любой сущности, естественной или сверхъестественной, всегда будет формой само-подчинения и порабощения, дающей начало социальному господству. Как [Букчин] пишет: «В момент, когда люди падают на колени перед чем-либо, что “выше” их, иерархия одерживает первую победу над свободой». [Brian Morris, Ecology and Anarchism, стр. 137] Это означает, что большинство анархистов согласны с Бакуниным в том, что даже если бы Бог существовал, то ради человеческой свободы и достоинства следовало бы его убить. Учитывая, чему учит библия, большинство анархистов не считают, что она может использоваться для обоснования либертарных идей, только для поддержки авторитарных, и не удивительно, что иерархическая сторона христианства преобладала в ее длинной (и по большей части репрессивной) истории.

Анархисты-атеисты указывают на факт печальной известности библейской защиты всех видов злоупотреблений. Что христианские анархисты могут на это ответить? В первую очередь, они все-таки христиане или анархисты? Они выбирают равенство или приверженность Священному писанию? Кажется, верующие не видят здесь проблемы. Если Библия – слово божье, то как анархист может поддерживать радикальные позиции, высказанные в ней и призывающие верить в Бога, его власть и его законы?

Например, ни одна из капиталистических стран не стремится принять закон «Дня покоя», о котором написано в Библия. Большинство христианских капиталистов не гнушается заставлять своих товарищей по вере работать в седьмой день, несмотря на библейское требование забивать таких камнями насмерть («шесть дней делайте дела, а день седьмой должен быть у вас святым, суббота покоя Господу: всякий, кто будет делать в нее дело, предан будет смерти» Исход 35:2). Христианский анархист стал бы участвовать в таком наказании за нарушение закона божьего? Так же народ, который забивает женщину камнями до смерти за то, что она лишилась девственности до первой брачной ночи, справедливо считается абсолютно диким. И все же именно такая судьба уготовлена ей «книгой любви и добра». (Второзаконие 22:13-21) Счел бы христианский анархист добрачный секс женщины преступлением, достойным наказания смертной казнью? Или, по этой же причине, должен ли «сын буйный и непокорный, не повинующийся голосу отца своего и голосу матери своей» испытать судьбу типа «все жители города его пусть побьют его камнями до смерти? (Второзаконие 21:18-21) А вот как Библия обращается с женщинами: «Жены, повинуйтесь мужьям своим». (К колоссянам 3:18) Она приказывает им: «Жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит. Если же они хотят чему научиться, пусть спрашивают о том дома у мужей своих». (1-е Коринфянам 14:34-35) Недвусмысленно утверждается, что мужчины стоят выше в иерархии: «Хочу также, чтобы вы знали, что всякому мужу глава Христос, жене глава – муж, а Христу глава – Бог». (1-е Коринфянам 11:3)

Очевидно, что христианские анархисты должны быть столь же избирательными, как и неанархические верующие, когда дело доходит до применения на практике учения Библии. Богатые редко провозглашают необходимость бедности(по крайней мере, для себя) и определенно рады забыть (как и церкви) про трудности, которые встретит богатый человек при входе в рай. Они с удовольствием игнорируют учение Иисуса, что, «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мной». (Евангелие от Матфея 19:21) Последователи христианского права не применяют его ко своим политическим лидерам, или, по этой же причине, к своим духовным наставникам. Немногие применяют на практике принцип «Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад». (Евангелие от Луки 6:30, повторяется в Матф. 5:42) Они не считают, что «всё у них... общее», как это было принято у первых христиан. (Деяния Апостолов 4:32) Поэтому, анархические верующие могли бы упрекнуть своих неанархических единомышленников в игнорировании библейского учения, но то же самое должно быть справедливо и в обратную сторону.

Кроме того идею, дескать христианство содержит анархизм, трудно урегулировать с его историей. Библия использовалась для защиты несправедливости намного больше, чем для борьбы с ней. В странах, где церкви держат де-факто политическую власть, например, в Ирландии, в странах Южной Америки, в Испании XIX – начале XX вв. и т.д., анархисты занимали абсолютно антирелигиозную позицию, потому что у церкви была власть подавлять инакомыслие и классовую борьбу. То есть фактическая роль церкви служит контраргументом к заявлению, что Библия анархична как текст.

Большинство социальных анархистов считают, что толстовский пацифизм догматично впадает в крайность и видят потребность (иногда) в использовании насилия для сопротивления большему злу. Однако, большинство анархистов согласилось бы с толстовцами в необходимости индивидуального преобразования ценностей как ключевом аспекте создания анархистского общества и в важности ненасилия как основной тактики (хотя, мы должны подчеркнуть, что некоторые даже нехристианские анархисты выступают полностью против использования насилия ради самозащиты, даже в случаях, когда иного выбора нет).

А.3.8 Что такое «анархизм без прилагательных»?

По мнению историка Джорджа Ричарда Эзенвейна, анархизм без прилагательных в его широчайшем смысле «можно считать самодостаточным типом анархизма, то есть это доктрина без ярлыков типа коммунизма, коллективизма, мютюэлизма или индивидуализма. Остальным же течениям… [он] просто предлагает позицию терпимости к мнению других анархистских школ». [ Anarchist Ideology and the Working Class Movement in Spain, 1868-1898, стр. 135]

Впервые это выражение использовал кубинец Фернандо Таррида дель Мармот в ноябре 1889 г. в Барселоне. Он адресовал свои аргументы коллективистским и коммунистическим испанским анархистам, пребывавшим в состоянии острой полемики друг с другом. Фраза «анархизм без прилагательных» стала попыткой примирить их и заодно указать на необходимость толерантности внутри анархистского движения. Предполагалось, что анархисты не должны навязывать никому предпочитаемый ими конкретный план экономического развития даже в теории. Анархистам следует не обращать внимание на экономические предпочтения анархистов, а наоборот считать, что те вторичны по сравнению с отменой государства и капитализма. Единственное правило свободного общества — свобода экспериментировать.

Итак, теоретическая проекция, известная под именем «anarquismo sin adjetivos» («анархизм без прилагательных»), стала одним из побочных продуктов интенсивных дебатов в рамках анархистского движения. Такая аргументация вытекает непосредственно из развития анархо-коммунизма после смерти Бакунина в 1876-м году. В то время анархистский коммунизм не сильно отличался от коллективистского анархизма (что можно проследить на примере известной работы Джеймса Гильома «Создание нового общественного строя» (On Building the New Social Order) и пытался развить, углубить и обогатить идеи Бакунина, который в свою очередь развил, углубил и обогатил идейное наследие Прудона. Коммунистический анархизм ассоциировался с такими анархистами как Элизе Реклю, Карло Кафиеро, Эррико Малатеста и (в особенности) Петр Кропоткин.

Однако вскоре анархо-коммунистические идеи пришли на смену коллективисткому анархизму в качестве основного анархического течения по всей Европе, за исключением Испании. При этом сомнения вызывал не сам коммунистический ярлык(хотя для одного из авторов термина Рикардо Мельи это тоже играло роль), а скорее трансформация стратегии и тактики, предполагаемая в рамках анархо-коммунизма. В то время (1880-е гг.) анархо-коммунисты делали упор на локальные (чистые) ячейки анархических активистов, как правило отказываясь от участия в профсоюзном движении(хотя Кропоткин так не считал и наоборот указывал на необходимость боеспособных рабочих организаций), и были настроены в определенной степени антиорганизационно. Неудивительно что подобные изменения в стратегии и тактики породили серьёзные дискуссии в среде испанских коллективистов, традиционно активно участвовавших в организациях рабочих классов и классовой борьбе.

Данный конфликт быстро распространился за пределы Испании, и продолжился на страницах известной парижской газеты La Revolte. Многие анархисты сочли, словами Малатесты, что «не правильно ссориться из-за гипотез». Со временем большинство анархистов признали (цитируя Неттлау), что «мы не можем предвидеть, как будет экономически организовано общество будущего» [ Там же, стр. 201], сосредоточились на общеанархических взглядах (борьба с капитализмом и государством) и стали меньше уделять внимания различиям в проектах будущего свободного общества. Время шло, и все больше анархо-коммунистов понимали, что невозможно донести их идеи до рабочего класса без участия в рабочем движении, а большинство анархо-коллективистов подчеркивали свою приверженность коммунистическим идеалам и необходимость построения коммунизма в течение, а не после революции. Оба течения анархистов активно сотрудничали друг с другом, поскольку не было «смысла распадаться на небольшие школы из-за нашего рвения заострить внимание на определенных особенностях общества будущего, ведь оно может появиться в любом месте или времени, слишком далеко от нас, чтобы позволить нам утвердить все его вариации и возможные комбинации». В действительно свободном обществе «методы и индивидуальные формы ассоциаций и договоров или организаций труда и общественной жизни не будут однородны, и нам не стоит, в настоящий момент, делать прогнозы или определения». [Malatesta, цит.: Nettlau, там же, стр. 173]

Итак, продолжал Малатеста, «даже разногласия между анархистским коллективизмом и анархистским коммунизмом можно отнести к вопросам определения, метода и соглашения», ведь ключевым аспектом, независимо от системы, будет являться «возникновение новой нравственности, которая сделает систему наемного труда столь же противной людям, сколь легальное рабство и принуждение теперь противны им». Если она возникнет, тогда, «независимо от определенных форм общества, может оказаться, что основание социальной организации будет коммунистическим». Пока мы «придерживаемся основных принципов и... делаем все возможное, чтобы привить их массам», нам следует не «ссориться по пустякам или из-за слов, а задать постреволюционному обществу направление к справедливости, равенству и свободе». [цит.: Nettlau, там же ]

В Соединенных Штатах также шли интенсивные дебаты между индивидуалистами и коммунистическими анархистами. Бенджамин Такер утверждал, что анархо-коммунистов нельзя считать анархистами, Иоганн Мост отвечал ему тем же. Подобно Мелье и Тарриде и здесь анархисты, например, Вольтарина де Клер предложили идею большей терпимости внутри движения, «стали называть себя просто “анархистами” и призывать, как и Малатеста, к “анархизму без прилагательных”, так как когда не станет правительства, в различных местностях люди вероятно испробуют множество различных вариантов и определят самую подходящую им форму организации». [Peter Marshall, Demanding the Impossible, стр. 393]

Она считала, что самые разные экономические системы «полезно было бы попробовать в разных регионах. Мы бы увидели, как инстинкты и привычки людей выражаются в свободе выбора в каждом сообществе; и мы уверены, что особые условия привели бы к особой адаптации». [«Anarchism», Exquisite Rebel, стр. 79] Следовательно, индивидуалистические, коммунистические или промежуточные анархистские «формы бесправительственной организации общества пробовались бы в различных местах согласно инстинктам и материальному положению людей... Свобода и экспериментирование помогли бы определить лучшие формы организации общества. Поэтому отныне я называю себя просто “ анархисткой ”». [«The Making of An Anarchist», The Voltairine de Cleyre Reader, С. 107-8]

Эти дебаты оказали серьезное влияние на анархическое движение, в них отметились такие анархисты, как де Клер, Малатеста, Неттлау и Реклю. Они переняли проекцию терпимости, воплощенную в выражении «анархизм без прилагательных» (смотрите М.Неттлау «Краткая история анархизма» (Nettlau’s A Short History of Anarchism) С. 195-201). Надо отметить, что сегодня это самая распространенная позиция в анархическом движении. Большинство анархистов признают право на существование альтернативно-анархических взглядов, но, очевидно, отдают свои предпочтения определенному типу анархической теории и способны аргументировать, в чем не правы другие анархистские школы. Мы должны подчеркнуть, что различные формы анархизма (коммунизм, синдикализм, религиозный и т.д.), не взаимоисключают друг друга, нельзя поддерживать одну из них и ненавидеть другие. Эта толерантность отражена в выражении «анархизм без прилагательных».

Осталось только отметить, что некоторые «анархо»-капиталисты попытались использовать толерантность «анархизма без прилагательных» для оправдания властнических мотивов своей идеологии. В конце концов, утверждают они, анархизм требует только освобождения от государства, а экономика не имеет значения. Однако, такая трактовка «анархизма без прилагательных» ни чем не оправдана, поскольку он определялся во время, когда все типы предполагавшейся экономики были антикапиталистическими (то есть социалистическими). Малатеста писал, например, что существуют «анархисты, которые предвидят и предлагают решения и формы социальной организации», отличные от коммунистического анархизма, но они «вместе с нами, желают уничтожения политической власти и частной собственности... Давайте покончим, – утверждал он, – с исключительностью школ мысли», придем «к взаимопониманию во всем, что касается методов и средств, и продолжим двигаться вперед». [цит.: Nettlau, там же, стр. 175] Другими словами, считалось, что капитализм должен был быть отменен наряду с государством и как только это осуществится, свободное экспериментирование получит право на жизнь. Таким образом борьба против государства была только одной частью более общей борьбы против угнетения и эксплуатации и ее невозможно отделить от этих более широких целей. Если «анархо»-капиталисты не готовы требовать отмены капитализма вместе с отменой государства, то они не анархисты и поэтому «анархизм без прилагательных» не касается так называемых «анархических» капиталистов (смотрите в разделе F, почему «анархо»-капитализм нельзя считать анархизмом).

Разумеется, мы не можем утверждать, что после революции «анархо»-капиталистические сообщества не существовали бы. Отнюдь нет. Если группа людей захотела бы сформировать такую систему, то никто бы не стал бы принуждать их к обратному. То же самое можно сказать и про сообщества, избравшие путь государственного социализма или теократии. Такие анклавы иерархии существовали бы просто из-за маловероятности того, что все сразу на планете, или даже в определенном географическом районе, станут анархистами. Однако, следует помнить, что ни одна из таких систем не была бы анархической и, следовательно, не считалась бы «анархизмом без прилагательных».