Субъектная структура лирического произведения

Генетическим кодом лирики, как уже указывалось, является субъектный синкретизм. Связано это с нерасчлененностью в мифическом сознании, а, следовательно, и в обрядово-ритуальном высказывании «я» и «другого», адресанта и адресата, автора и героя. Мифологический синкретизм проявляется в полной мере в фольклорной поэзии в немотивированном переходе высказывания от одного лица к другому. Такой субъектный синкретизм в фольклоре был общим для лирики и повествовательного фольклора. Но в  повествовательном фольклоре постепенно автор (субъект) четко отделил себя от героя (объекта), в нем сформировались субъект-объектный отношения. В лирике этого не произошло, между автором и героем сохранились отношения субъект-субъектные. Такие отношения стали основой авторско-геройного синкретизма в лирике и определили ее «внутреннюю меру». Авторско-геройный синкретизм менялся на протяжении развития литературного процесса, но никогда в ней не обнаруживается чистая объективация героя.

В эйдетическую эпоху синкретизм автора и героя в лирике принимает форму «нераздельности-неслиянности». Субъекты в ней еще одноприродны и разноприродны одновременно. Особенно наглядно это проявляется в литургической поэзии, где автор трансцендентен герою, поскольку выражает точку зрения сверхсубъекта (Бога). Но при этом автор не претендует на роль Бога-творца и осознает себя лишь посредником между Богом и «другим» (героем). В светской поэзии автор также является посредником между высшей инстанцией и «другим», остается носителем авторитетной точки зрения, поскольку причастен традиции, и постепенно интериоризуется.

Данте еще необходим посредник при восхождении к Богу, а эпоха Барокко формирует новое представление о «божественном начал», которое  «непосредственно присутствует в человеке», изнутри него изливается «на все внешнее и возвращается к самому себе» [цит. по 58, с. 342]. Постепенно лирика все более обращается на себя, интериоризируется. Меняются формы – сольная лирика, обращенная к аудитории, сменяется медитативной, углубленной в «я». Так постепенно готовится новое осознание личности и, как следствие, авторской личности.

Такая личность полностью сформируется в эпоху модальности – это автономный и самоценный субъект. В лирике складывается новая форма отношений между субъектами – наряду с тождеством и нераздельностью-неслиянностью возникает дополнительность автора и героя.

В современном отечественном литературоведении существует несколько типологий субъектной сферы. Рассмотрим их и прокомментируем.

В литературоведческих трудах, посвященных изучению поэзии, геройная сфера представлена чаще всего лирическим героем или образом автора. На наш взгляд, эти дефиниции не могут в полной мере отразить сложность субъект-субъектных отношений и представляются в свете бахтинской теории в определенной степени метафорическими: субъект-субъектность предполагает паритетные отношения, а авторско-геройные или (авторско-образные) – иерархические. Кроме того, субъектная сфера в лирике не исчерпывается названными понятиями. В дальнейшем будем исходить из бройтмановского понимания отношений авторского и геройного планов как субъект-субъектных.

Попытаемся описать субъектную организацию лирики во взаимосвязи и взаимодействии с категорией автора. Предлагаем дифференцировать субъектную сферу на внутритекстовую и метатекстовую. Как известно, автор лирического текста (индивидуальное сознание личности автора) теснейшим образом связан с реальным автором-человеком и в то же время является фактором авторского сознания (художественного сознания автора), представленного всей целостностью художественного произведения. Для обозначения одной из форм авторского сознания в лирике принято понятие лирического субъекта, который в своем парадигматическом и синтагматическом единстве (Б. О. Корман) объемлет всю субъектную организацию текста.

Рассмотрим существующие в современном литературоведении подходы и взгляды на типологию и дефиниции субъектных выражений. Традиционными в теории литературы являются понятия: «лирический герой», «лирическое “я”», «образ автора», «лирическая личность», «собственно автор», «голос», «лирический субъект», «ролевой герой», «лирический персонаж», «персонаж-мистификация», «авторская маска»; в более поздних литературоведческих трудах наряду с названными встречаем такие определения, как «внеличные формы выражения авторского сознания», «другой», «я-другой», «автор-повествователь», «лирический повествователь», «неосинкретический субъект», «форма-субъект поэтического дискурса» и т.д.

Попытаемся осмыслить эти понятия с историко-литературной точки зрения. Термин «лирический герой» является одним из самых традиционных и в то же время дискуссионных в современном литературоведении: от признания ведущей роли лирического героя в организации «семантической структуры лирического стихотворения» [52, с. 246] до предположения о «смерти лирического героя» в современной поэзии [32]. Общеизвестно, что ввел это понятие в научный оборот Ю.Н. Тынянов в 1921 году, и с тех пор оно широко используется для представления субъектной сферы лирики в самых разнообразных вариантах. Обращаясь к данной категории, следует в первую очередь помнить о том, что Ю. Н. Тынянов применяет данное обозначение еще не как общепринятый литературоведческий термин, а лишь относительно частного конкретного случая – лирики Блока, называя «лирического героя» (Блока) «самой большой лирической темой Блока». Эти размышления исследователя дали импульс для дальнейших теоретических студий. «Лирического героя» Ю. Тынянов понимал как «стиховую» личность, образ, в который «персонифицируют все искусство Блока» [61, с. 118-119]. С категорией «лирический герой» исследователи в той или иной мере связывают и понятие «авторской личности», акцентируя, опять же, в разной степени, их нетождественность. Так, Ю.Н. Тынянов говорит о «литературной личности». Рассуждая о соотношении данных категорий, ученый «лирического героя» представляет как функционирующего в тексте, а «литературную личность» понимает как межтекстовую категорию, относящуюся ко многим или ко всем текстам писателя.

Противоположной тыняновской в этом смысле видится трактовка лирического героя у Л. Я. Гинзбург: «Лирический герой не существует в отдельном стихотворении. Это непременно единство если не всего творчества, то периода, цикла, тематического комплекса» [23, с. 155]. Вообще категорией лирического героя Л.Я. Гинзбург призывала «не злоупотреблять» и использовала ее дифференцированно, применительно к творчеству конкретных авторов, в каждом отдельном случае обосновывая исторический характер и индивидуально-авторские особенности ее оформления. Глубоко анализируя сущность понятия «лирический герой» на примере отдельных авторов, Л. Я. Гинзбург акцентирует внимание на необязательности ее применения к лирике в целом: «лирический герой – только одна из возможностей» среди «многообразных форм выражения в лирике личности поэта». Так, по мнению исследовательницы, если о лирическом герое можно говорить относительно поэзии М. Ю. Лермонтова, А. А. Блока, В. В. Маяковского, то в лирике Ф. И. Тютчева «существует единство лирических «миров», у А. А. Фета – «темы и лирической тональности», у А. С. Пушкина «внутреннее единство» «лирического мира» обеспечивается присутствием в нем «биографически конкретного образа самого Пушкина». Притом исследовательница считает, что «называть этот авторский образ лирическим героем было бы неуместно. Смысл его именно в том, что он как бы слит с реальной личностью. Тогда как лирический герой – это всегда отражение, отделившееся от отражаемого». В то же время «личность, проходящая через поэзию Пушкина, отнюдь не тождественна эмпирической личности поэта; это художественная структура, которая слагается из признаков отобранных, обобщенных. Но она дана в конкретных жизненных связях» [23, с. 196-198].

Идеи исследовательницы в дальнейшем были дополнены и разработаны Б. О. Корманом. Используя их при анализе разных текстов русской поэзии, ученый сформулировал и некоторые теоретические понятия относительно проблемы автора и героя, впоследствии активно использованные в литературоведческих справочниках, словарях и энциклопедиях. Вслед за Л. Я. Гинзбург он определяет «лирического героя» как одну из форм авторского сознания, и проводит более четкую границу между личностью автора (понимая ее как биографического автора) и лирическим героем: «Лирический герой – это и носитель сознания, и предмет изображения: он открыто стоит между читателем и изображаемым миром. <…> Для облика ЛГ характерно некое единство. Прежде всего, это единство внутреннее, идейно-психологическое: в разных стихотворениях раскрывается единая человеческая личность в отношении к самой себе и миру. С единством внутреннего облика может сочетаться единство биографическое. В этом случае разные стихотворения воспроизводят эпизоды жизни некоего человека. ЛГ обычно воспринимается как образ самого поэта – реально существующего человека: читатель отождествляет создание и создателя. Из сказанного явствует, что нельзя судить об ЛГ по одному стихотворению: его прямо-оценочная зона представлена либо во всем творчестве поэта (лирической системе), либо в каком-то цикле» [29, c. 179].

В то же время в рассуждениях Б. О. Кормана присутствует некоторая терминологическая или понятийная несогласованность. К примеру, ученый считает, что «лирическая система» организуется «образом автора», а «повествователя» называет одной из «форм выражения авторского сознания в лирике» Если относительно образа автора следовать логике М. М. Бахтина (образ автора – «вторичный автор»), то он никак не может выступать в роли «организатора» художественного мира. Поэтому синонимичность в данной трактовке термина «образ автора» «авторскому сознанию» как творческому началу, на наш взгляд, выглядит не совсем корректно. То же касается и «лирического повествователя». Как представляется, здесь имеет место родовое несоответствие. Тем не менее, в работах ученого дана типология субъектной сферы, на которую мы в известном смысле будем ориентироваться в нашем исследовании.

Кроме названных форм авторского сознания Б.О. Корман выделяет еще «собственно автора»: «Собственно автор – один из субъектов сознания, характерных для лирики. Он, как и лирический герой, связан со своими объектами прямо-оценочной точкой зрения. Но, в отличие от лирического героя, СА не является своим объектом. В стихотворении с СА для читателя на первом плане не он сам, а какое-то событие, обстоятельство, ситуация, явление, пейзаж. СА выступает здесь как человек, который видит пейзаж, изображает обстоятельства, воспроизводит ситуацию и, главное, выражает отношение ко всему описанному» [29, c. 183]. По мнению ученого, собственно автор в лирической системе расположен ближе всего к автору. 

К категории «лирический герой» близка и категория «образ автора», который также имеет неоднозначную трактовку в современном литературоведении. Притом «образ автора» еще теснее, чем «лирического героя», связывают с реальной биографической авторской личностью. Но еще А.А. Потебня указал на однобокость отождествления понятий «лирический герой» и «образ автора», поскольку лирический герой воплощает в себе не только индивидуально-авторское, но и коллективное (национальное, социальное и т.д.), то есть общечеловеческое миропонимание.

Традиционно категорию образа автора связывают с работами В.В. Виноградова. В исследованиях ученого образ автора предстаёт в разных ипостасях: как реальная личность (соотносимая с автором); эстетическая категория (образ); текстообразующая категория; речевая категория текста и синтаксическая категория. Обращаясь к трудам выдающегося ученого, следует учитывать то, что к категории автора ученый подходит с лингвистической точки зрения, ориентируясь, в основном, на стиль и речевые характеристики. «В композиции художественного произведения динамически развёртывающееся изображение мира раскрывается в смене и чередовании разных форм и типов речи, разных стилей, синтезируемых в «образе автора» и его создающих» [18, с. 35]; «Образ автора – это в европейской художественной литературе с XVI-XVII веков – центр, фокус, в котором скрещиваются и объединяются, синтезируются все стилистические приёмы произведений словесного искусства» [18, c. 151]. Данная формулировка скорее соответствует понятию «авторского сознания» (Л. Я. Гинзбург), или «концепированного автора» (Б. О. Корман), или «автора-творца» (М. М. Бахтин).

Продолжая разговор о соотношении понятий «лирический герой» и «образ автора», следует обратить внимание на точку зрения И. Б. Роднянской. Она отмечает узкое значение «образа автора», как одной из форм непрямого присутствия автора в произведении, и широкое: где под образом или «голосом» автора исследовательница имеет в виду личный источник тех слоев художественной речи, какие нельзя приписать ни героям, ни конкретно названному в произведении рассказчику. В дефиниции лирического героя И.Б. Роднянская использует понятие «образ поэта» в качестве синонима [34].

Как видим, во многих приведенных дефинициях «лирический герой» и «образ автора» часто взаимозаменяются или определяются через другие понятия, которые имеют самостоятельное значение (например, «лирическое «я»). Кроме того, они в той или иной степени восходят, на наш взгляд, к концепции М. М. Бахтина и выглядят или как ее продолжение и развитие, или как ее опровержение. Имеется в виду бахтинское определение соотношения автора и героя, оставленное в записях 1970-1971 годов. Ученый четко разграничивает первичного автора и вторичного автора как образ автора, созданный первичным автором, и образ героя – «natura creata quae non creat» – как природу сотворенную, которая не творит [11, с. 353]. Такой подход, на наш взгляд, является наиболее продуктивным. Согласно ему, и «образ автора», и «лирического героя» можно, по терминологии Б. О. Кормана, назвать «субъектами сознания», то есть они являются разновидностями лирического субъекта как формы выражения авторского сознания.

По мнению С. Н. Бройтмана, подытоживающего теоретические поиски литературоведов ХХ столетия, «лирический герой» – это «субъект-в-себе», но и «субъект-для-себя». Он предстает в произведении как «собственная тема», отчетливо «отделяется от первичного автора», но «кажется при этом максимально приближенным к автору биографическому. Не совпадая непосредственно с биографическим автором, он, тем не менее, является образом, намеренно отсылающим к внелитературной личности поэта. Адекватное же восприятие лирического героя требует учета его эстетической «разыгранности» – его нераздельности с автором и одновременно неслиянности, несовпадения с ним. Лирический герой – не образ-характер, а образ-личность, по терминологии М. М. Бахтина» [49, с. 113]. С. Н. Бройтман, развивая бахтинскую концепцию автора и героя и исходя из субъект-субъектной природы лирики, считает «лирического героя» «не объектом, а необъективируемым другим субъектом» [49, с. 113].

Таким образом, понятия «лирический герой» и «образ автора» не тождественны между собой, но имеют некоторые общие черты, дополняя друг друга как важнейшие составляющие лирики.

Грамматической формой выражения лирического героя и образа автора чаще всего служит местоимение «я». Этой же грамматической формой, наряду с множественным числом «мы», выражен еще один тип лирического субъекта, более приближенный к авторскому сознанию, по терминологии С. Н. Бройтмана, – лирическое «я». Термин этот введен в литературоведение немецким ученым М. Зусман в 1910 г. в связи с распространением в европейской культуре идеи Ф. Ницше о «первоединости субъекта». М. Зусман определила лирическое “я” как «форму, которую поэт создает из данного ему “я”» [цит. по: 57, с. 428-429]. Но еще раньше, в 1906 году в статье «Бальмонт-лирик» И. Анненский высказал свое понимание поэтической личности и ее проявленности в мире: «Новая поэзия прежде всего учит нас <…> отыскивать я поэта, т. е. наше, только просветленное я в самых сложных сочетаниях, она вносит лирику в драму и помогает нам усваивать в каждом произведении основной настрой души поэта. Это интуитивно восстановляемое нами я будет не столько внешним, так сказать, биографическим я писателя, сколько его истинным не-разложимым я, которое, в сущности, одно мы и можем, как адекватное нашему, переживать в поэзии» [1, с. 102-103]. В современном немецком литературоведении «лирическое я» трактуется как «переживающий, чувствующий и высказывающийся субъект. Он может относиться лично к автору и артикулировать автобиографические переживания, но не должен, например, в ролевой лирике, идентифицироваться с личностью поэта» [цит по: 57, с. 180]. В отечественных же справочниках и литературоведческих словарях-энциклопедиях «лирическое я» используется как средство определения лирического героя.

На наш взгляд, «лирическое я» – это самостоятельное понятие, презентующее один из типов лирического субъекта. Наиболее полно его описал С. Н. Бройтман, дифференцировав «лирическое я» от других лирических субъектов. По мнению ученого, «лирическое я» – это одна из форм выражения авторского сознания, расположенная ближе к авторскому сознанию, нежели лирический герой. Оно «имеет грамматически выраженное лицо и присутствует в тексте как «я» или «мы», которому принадлежит речь» [49, с. 112]. С. Н.Бройтман формулирует свое определение «лирического я», основываясь на положениях М. Л. Гаспарова, Л. Я. Гинзбург, Б.О. Кормана и считает его «субъектом-в-себе», «самостоятельным образом», но при этом на первом плане в художественном мире находится не субъект, воспринимающий и переживающий определенную ситуацию, а именно сама ситуация или изображенная картина и ее восприятие. Такое «лирическое я» в терминологии Б.О. Кормана названо собственно автором. В тексте этот субъект может быть эксплицирован или местоимением первого лица единственного и множественного числа, или «я» вообще отсутствует, а все изображение выдержано в третьем лице.

С. Н. Бройтман лирического субъекта или «говорящего», выраженного внеличными формами, называет «голосом» и считает, что при такой форме выражения лирического субъекта «создается наиболее полно иллюзия отсутствия раздвоения субъекта речи и изображения на автора и героя, а сам автор растворяется в своем создании, как Бог в творении» [49, с. 114]. Эта позиция ученого близка мнению И. Б. Роднянской, которая под «голосом» автора имеет в виду «личный источник» художественной речи.

Наиболее определенной, по мнению С. Н. Бройтмана, является категория ролевого героя. По мнению ученого, это субъект, который «открыто выступает в качестве “другого”», он или близок к драматическому герою, или является историческим, а также легендарным персонажем, или это женский образ, от лица которого дается высказывание в стихотворении, принадлежащем поэту, или, наоборот, мужское «я» в стихах поэтессы. В ролевых стихотворениях, как считает С.Н. Бройтман, «всегда присутствуют два внутренне связанных субъекта, хотя граница между ними может колебаться от предельного различия до предельной неразличимости. Поэтому в одних случаях героя можно назвать почти, но именно «почти», отделенным от автора персонажем, а в других – авторской “маской”» [49, с. 112].

Отметим, что для обозначения ролевого героя в лирике С.Н. Бройтман предлагает еще и дефиницию «авторской маски». Для Б.О. Кормана герой ролевой лирики близок к рассказчику в таких эпических произведениях, где рассказчик является одновременно героем. По мнению ученого, в ролевой лирике автор выступает не от своего лица, а от лица разных героев. В этом случае используется лирический способ овладения эпическим материалом, автор дает слово героям, явно отличным от него. Он присутствует в стихотворениях, но «скрыто, как бы растворившись в своих героях, слившись с ними». Как видим, существенным отличием лирического субъекта в качестве ролевого героя является его наибольшая дистанцированность от автора, по мнению ученых, придающая лирике драматический или эпический характер, что этому литературному роду в чистом виде не свойственно.

Привлекает внимание еще одна типология лирического субъекта, предложенная Е.К.Созиной. Интересна она тем, что в ней «лирический герой или (и) персонаж» представлены как «другое я», которое появляется при «очевидном и ярком соприсутствии в тексте авторского «я» и чаще всего знаменует вторжение в текст стихотворения нарративного элемента (ролевые стихи, стихи-сцены, циклизация и т. д.)»; и введением новой дефиниции «формы-субъект дискурса», где «субъект... рассматривается не как отправная точка, что характерно для прагматической позиции словесного высказывания, а как результат, или продукт» самого дискурса, возникающий в процессе идентификации с определенной дискурсной формацией, давшей начало или определяющей то или иное коммуникативное событие» [53].

Из всех рассмотренных точек зрения на субъектную сферу лирики наиболее полной и всеобъемлющей представляется концепция С. Н. Бройтмана. Ученый предлагает рассматривать «субъектную структуру лирики как некую целостность, двумя полюсами которой являются авторский и геройный планы», где «ближе к авторскому будут располагаться внеличные формы выражения авторского сознания, ближе к геройному (почти совпадая с ним) – герой ролевой лирики; промежуточное положение займут лирическое «я» и лирический герой» [49, с. 112-113]. Парадигму лирического субъекта в лирике С. Н. Бройтман выстраивает, исходя из ее родового генокода – субъект-субъектных отношений, где автор и герой представлены в своей «нераздельности-неслиянности».

Обратим внимание на природу лирического субъекта, сформировавшегося в эпоху модальности, в ее неклассический период. т.е. в ХХ веке. О таком субъекте говорит С. Н. Бройтман в работе «Историческая поэтика» и в статье из «Cловаря актуальных терминов и понятий» «Поэтика» (2008): «В лирике XIX-XX вв. все более возрастает – и количественно и качественно – роль таких форм высказывания, при которых говорящий видит себя и изнутри, и со стороны, как до конца не объективируемого «другого» (т. е. не как характер, а как личность) – «ты», «он», неопределенное лицо или состояние, отделенное от его носителя <…>. Но в лирику в это время входит не только такое «я», которое умеет видеть себя со стороны, но и действительный (при этом не «объектный», не вещный) другой, возникает сложная игра точек зрения, голосов и ценностных интенций <…>. Наконец, рождается неосинкретический субъект, в котором «я» и «другой» уже не смешаны (как это было в архаической лирике), а разыграны именно в их нераздельности и неслиянности» [49, с. 114].

Анализ вышеизложенных взглядов филологов на субъектный мир лирики позволяет сделать несколько выводов. Субъектная сфера представлена значительным количеством номинаций, при этом понятия могут определяться друг через друга. Наиболее часто встречающееся и наиболее нейтральное понятие – лирический субъект. Все названные классификации построены по степени близости лирического субъекта к автору, при этом постулируется манифестация лирическим субъектом авторского сознания. Перечисленные дефиниции референтов субъектной сферы презентуют либо субъекта, грамматической формой выражения которого является местоимение первого лица (лирическое я, лирический герой и др.), либо субъекта, обозначающего действующее лицо (ролевой герой).

Но лирику, особенно современную, трудно представить без субъектов, выраженных другими личными местоимениями – «ты», «он», «вы», «они», а исходя из генетической особенности лирики – ее субъект-субъектных отношений – в субъектную сферу попадают и субъекты, представленные неличными местоимениями, и метонимические образы, и явления действительности. То есть практически любой участник лирического события, выполняющий номинативную функцию и способный включиться в коммуникативный акт, становится фигурантом субъектной структуры. Исследователи субъектной сферы сосредоточивали свое внимание, прежде всего, на субъекте как «первом лице»; «другой» рассматривался преимущественно как объект и в субъектную организацию текста не входил.

После работ М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана, Э. Мунье «другой» предстает как фундаментальное экзистенциально-онтологическое условие существования всякого «я». М. М. Бахтин обосновал отношения «я» и «другого» в эстетическом событии, показав их взаимообусловленность и взаимозависимость, невозможность для «я» существования в мире без «другого»: «абсолютная эстетическая нужда человека в другом» есть «абсолютная нужда в любви», «благодать оправдания» «как дар нисходит на меня от других». Исходя из таких идей ученого и развивая их, С. Н. Бройтман приходит к новому пониманию человеческой личности эпохи художественной модальности. Стало очевидно, как считает ученый, что «я» не внешне обусловлено, а внутренне, имманентно связано с «другим» настолько, что, вырванное из этого единства, становится абстракцией; реальной же формой существования личности является не изолированное «я», а «двуединство» («дипластия»), «я-другой». Отталкиваясь от выражения М. Бахтина «автономная причастность», в котором ученый соединил различающую «автономию» и синкретическую «причастность», осознав их целое как модальное и связанное диалогическими отношениями, С. Н. Бройтман предлагает рассматривать личность как изменяющуюся внутреннюю меру «я» и «другого» как подвижное, модальное их взаимоотношение.

Такой взгляд на «другого» в условиях априорных субъект-субъектных отношений, присущих лирике, требует включения его в субъектную сферу текста. В лирике «другой» чаще всего выражен местоимениями, поэтому для нашего исследования ценными будут работы, посвященные местоименной поэтике [52] и проблеме коммуникации [33]. 

Для обозначения «субъекта как носителя и выразителя авторского сознания» в тексте нами принята дефиниция «лирического субъекта», под которой мы понимаем «одну из форм авторского сознания, представленную в тексте субъектами речи и субъектами сознания» [42]. Но понятие это широкое и неоднозначное. Как показал предыдущий анализ, его можно применять к любому феномену субъектной сферы. Многообразие рассмотренных субъектных референтов нуждается, на наш взгляд, в их системной классификации. Продуктивной представляется дифференциация лирического субъекта относительно разных уровней художественной системы автора.

На внутритекстовом уровне предлагаем выделение лирических субъектов: «я», «другой», «я-другой», выраженных 1) внеличными формами; 2) местоимением 1 лица ед. числа; 3) местоимением 1 лица мн. числа; 4) местоимением 2 и 3 лица ед. и мн. числа; 5) неличными местоимениями; 6) названиями явлений действительности. В этой классификации не акцентируется внимание на степени близости определенного типа лирического субъекта авторскому сознанию, поскольку представляется, что все участники субъектной организации находятся в паритетных отношениях и в каждой новой лирической ситуации могут наполняться новыми смыслами. Их парадигматические и синтагматические отношения обусловливают характер лирического субъекта всего художественного текста.

На метатекстовом уровне авторское сознание представляет лирический субъект в облике лирического героя, образа автора или неосинкретического лирического субъекта.

Под лирическим героем будем понимать такой тип лирического субъекта, который предстает как психологически завершенный, целостный образ-личность, содержащий в себе единство индивидуальной авторской личности и общей судьбы поколения, страны, эпохи. Образ автора очерчивается на метатекстовом уровне художественного наследия поэта, если присутствует внешнее (автопортрет) или внутреннее сходство с биографическим автором, указание на профессиональную деятельность, учительский или пророческий тон высказываний. Названные понятия традиционны в литературоведении, но от их необоснованного употребления предостерегала еще Л. Я. Гинзбург. Поэтому использование данных категорий нуждается в учете их историчности.

Термин «неосинкретический лирический субъект» впервые предложен С. Н. Бройтманом. На данном этапе трудно дать ему готовое определение. Его типологические черты проявятся более четко в результате наблюдений над конкретными текстами и художественными системами. Но то, что этот лирический субъект репрезентирует личность, не отличающуюся целостностью, и в то же время стремящуюся к ней, утратившую ориентиры, и при этом страстно ищущую их, разуверившуюся в старых идеалах, но самим своим творческим актом формирующую новые, свидетельствует о его главной особенности – способности вживания и выживания в условиях нового мира. О таком субъекте «новой поэзии» говорил задолго до современных исследователей И. Анненский: «Не то я, которое противопоставляло себя целому миру, будто бы его не понявшему, а то я, которое жадно ищет впитать в себя этот мир и стать им, делая его собою» [1, с. 206].

Таким образом, центральным понятием субъектной сферы лирики представляется лирический субъект как одна их форм авторского сознания. Употребление термина «лирический субъект» продуктивно при анализе отдельных текстов – в этом случае «я», «другой», «я-другой» выступают как лирические субъекты внутритекстового уровня и выражаются определенными грамматическими формами. На метатекстовом уровне лирический субъект представлен лирическим героем, образом автора и неосинкретическим лирическим субъектом.