Информация для учителя к уроку

О, как убийственно мы любим [27]

Имя Фёдора Ивановича Тютчева читатели-десятиклассники открывают для себя как новый мир, как новую планету. Тютчев многогранен, и каждая грань его творчества сверкает первозданной красотой откровенного и чистого сердца. Он - поэт-философ, поэт-космист, поэт Любви и Нежности, Страдания и Счастья, Преданности и воплощенной в любви Вечности. После смерти его первой жены — Элеоноры на жизненном небосклоне Поэта засверкали две звезды, одинаковые по силе и неизбывности своего чувства, высоте женского самопожертвования и великого Всепрощения. Два милосердных существа, два ангела, охраняющие его Творчество и Жизнь. Эти звёзды — две женщины — Эрнестина Тютчева и Елена Денисьева - Нести и Леля. Это их слезы, чистые, как горное озеро, и горячие, словно огненная лава вулкана, обжигали душу поэта, заставляя её страдать, очищаться и возноситься в поэтическое мироздание вселенского вдохновения.

Философский смысл творчества Тютчева – параллели. Параллели в любви — две Верности. В самоощущении – жизнь и смерть, витающий дух и отягощённое грехами тело. В поэтических образах – сила и слабость, духовная красота и искажённый мукой лик земной женщины, земля и небо, возрождение и самоуничтожение. Эти параллели жили в нём, “рвали” его на части, лишали покоя, будоражили поэта, заставляя его вновь и вновь де лить свою муку с сострадающим читателем.

Поэт — вне осуждения, он — выше. Только любовь женщины способна поднять Поэта на недосягаемые высоты. Тютчева боготворили две женщины, одухотворённые его строкой, возвеличенные его поэтическим гением и сброшенные его человеческой слабостью в бездну страданий, в море печали.

В минуты великой радости и в пору глубокого отчаяния у изголовья страждущего, больного духом и телом поэта склонялась верная Нести. Это она, в пору его великого горя после утраты Лели, сказала любопытствующим и злорадствующим: “...его скорбь для меня священна, какова бы ни была её причина”. Величие и красоту её души Тютчев оценил давно.

 

Не знаю я, коснётся ль Благодать

Моей души болезненно-греховной,

Удастся ль ей воскреснуть и восстать,

Пройдёт ли обморок духовный?

 

Но если бы душа могла

Здесь, на земле, найти успокоенье,

Мне благодатью ты б была —

Ты, ты, моё земное провиденье!..

 

Любить и заставлять страдать — удел Тютчева. Осознание этого тяготило его, ужасало и отталкивало от собственного “Я”. В такие минуты Тютчев поэт отторгался от Тютчева-человека.

Как-то он застал её сидящей на полу, с глазами, полными слез. Вокруг были разбросаны письма, которые они писали друг другу. Почти машинально она брала их из пачек одно за одним, пробегала глазами дорогие её памяти строки любви и признаний и так же машинально, словно заведённая механическая кукла, бросала в огонь камина тонкие, пожелтевшие от времени листки. Они корчились в пламени, пока чёрными клочковатыми обрывками их не затягивало внутрь вытяжной трубы.

 

Она сидела на полу

И груду писем разбирала,

И, как остывшую золу.

Брала их в руки и бросала.

 

Брала знакомые листы

И чудно так на них глядела,

Как души смотрят с высоты

На ими брошенное тело...

 

О, сколько жизни было тут,

Невозвратимо пережитой!

О, сколько горестных минут.

Любви и радости убитой!..

 

Стоял я молча в стороне

И пасть готов был на колени, —

И страшно грустно стало мне.

Как от присущей милой тени.

 

Что можно в этом изменить, что исправить слишком поздно. Тринадцать лет назад, когда вся эта история только начиналась, он написал жене искреннее, пронизанное душевной мукой письмо:

«Ах, насколько ты лучше меня, насколько выше! Сколько достоинства и серьёзности в твоей любви, и каким мелким и жалким я чувствую себя рядом с тобой!.. Увы, это так, и я вынужден признать, что хотя ты и любишь меня в четыре раза меньше, чем прежде, ты всё же любишь меня в десять раз больше, чем я того стою. Чем дальше, тем больше я падаю в собственном мнении, и когда все увидят меня таким, каким я вижу самого себя, дело моё будет кончено. Какой-то странный инстинкт всегда заставлял меня оправдывать тех, кому я внушал отвращение и неприязнь. Я бывал принуждён признать, что люди эти правы, тогда как перед лицом привязанностей, цеплявшихся за меня, всегда испытывал чувство человека, которого принимают за кого-то другого. Это не мешает мне – напротив – хвататься за остатки твоей любви, как за спасительную доску...».

Нести в любви к Тютчеву возвысилась до понимания его испепеляющих сердце страданий. Удары судьбы, сыпавшиеся на него, она ослабляла своим присутствием, готовностью защитить, принять, простить. Она примиряла его с самим собой, бичующий кнут самоистязаний и раскаянии Нести приглушала своим прощением... Он себя никогда не простил...

 

Две параллели, в жизни неслиянны.

Неразделимо устремились ввысь

И осиялись светом первозданным —

В стихе одном два ангела слились.

Вот бреду я вдоль большой дороги

В тихом свете гаснущего дня...

Тяжело мне, замирают ноги...

Друг мой милый, видишь ли меня?

Все темней, темнее над землёю —

Улетел последний отблеск дня...

Вот тот мир, где жили мы с тобою.

Ангел мой, ты видишь ли меня?

Завтра день молитвы и печали.

Завтра память рокового дня —

Ангел мой, где б души ни витали.

Ангел мой, ты видишь ли меня?

 

Урок 3 (71). Философская лирика Тютчева [28]

Цель урока: знакомство с особенностями философской лирики Тютчева. Освоение навыков анализа философской лирики.

Метод: коллективная работа учителя с классом.

 

Ход урока

I. Проверка домашнего задания.

Проверить одного — двух учеников на предмет знания особенностей биографии Тютчева. Заслушать наиболее интересные анализы стихотворений. Все ученики приносят и сдают готовую работу на листке.

II. Работа с классом.

— Ребята, в чем, по вашему мнению, особенность изображения природы у Тютчева?

(Тютчев воспринимает природу как живое, одухотворенное существо и, пытаясь проникнуть в ее тайны, обращается к человеку, ибо в его жизни есть аналогии окружающего мира).

Человек — инструмент для постижения природы. Но!!! И природа служит Тютчеву инструментом постижения человека. Использование метафор типа «душевная буря» было присуще поэзии, но Тютчев возвел метафору в метод, наполнив художественный прием философским содержанием.

Учитель читает стихотворение «Как океан объемлет шар земной...».

 

Как океан объемлет шар земной,

Земная жизнь кругом объята снами;

Настанет ночь — и звучными волнами

Стихия бьёт о берег свой.

То глас её: он нудит нас и просит...

Уж в пристани волшебный ожил чёлн,

Прилив растёт и быстро нас уносит

В неизмеримость тёмных волн.

Небесный свод, горящий славой звездной,

Таинственно глядит из глубины, —

И мы плывём, пылающею бездной

Со всех сторон окружены.

 

— О чём это стихотворение?

(Стихотворение о море, о морском путешествии).

Это не совсем так. Морское путешествие — это только метафора. А предмет дум поэта назван во втором стихе: «Земная жизнь кругом объята снами». Подумайте, что дало возможность сравнить земную жизнь с землёй, а сны — с океаном? (Земля, как и дневная жизнь, определима в своих границах, понятна, её можно описать и изучить, она реальна, она постоянна, а океан, как и сон, — напротив, нечто зыбкое, неуловимое, таинственное.)

Давайте посмотрим как развивается метафора. Во второй части первой строфы сон и океан объединены понятием «стихия», что позволяет поэту далее рисовать картину, уже не оговариваясь, о чём идёт речь, и используя метафору в качестве прямой аналогии. Во второй строфе возникает представление о сне как о путешествии по неведомым просторам подсознания. Но самой важной и потрясающей является третья, заключительная строфа. Чтобы проникнуться всей глубиной этих строк, важно увидеть нарисованную в них картину: утлый чёлн в колеблющихся волнах океана, горизонт, скрытый мраком ночи, и звёзды, усыпавшие небесный купол и отразившиеся в чёрном зеркале воды. Бездна космоса смыкается с бездной океана: «И мы плывём, пылающею бездной // Со всех сторон окружены». Вспомним первую строфу. Оказывается, что величественный пейзаж (который есть развёрнутая метафора) — воплощение внутреннего мира человека во время сна. Все эти бездны в нём. Но и сам человек, житель Земли, со всех сторон окружён действительной, настоящей бездной — Вселенной. Сама Вселенная — не есть ли чей-то сон? Об этом даже страшно подумать. Пейзаж, нарисованный Тютчевым, внутри и снаружи человека. Человек, таким образом, по мысли поэта, есть место встречи двух бездн, он — граница между двумя мирами, и он — соединение и объединение этих двух миров-бездн. Трудно всё это выразить логически и последовательно, в строгих терминах и понятиях. Очевидно, есть только одна возможность сказать несказанное, выразить невыразимое — та, которой воспользовался Тютчев. Образ, найденный Тютчевым, не может не восхищать своей емкостью и выразительностью.

Вот как описывал Тургенев творческий метод Тютчева: «Каждое его стихотворение начиналось мыслию, но мыслию, которая, как огненная точка, вспыхивала под влиянием глубокого чувства или сильного впечатления; вследствие этого... мысль г. Тютчева никогда не является читателю нагою и отвлечённою, но всегда сливается с образом, взятым из мира души или природы, проникается им, и сама его проникает нераздельно и неразрывно». Давайте запишем эти слова Тургенева в тетрадь.