Методы и модели научного объяснения

Исторически самым первым и получившим широкое распространение не только в науке, но и в обыденном познании, было объяснение эмпирически наблюдаемых фактов и явлений с помощью законов и даже эмпирических обобщений. В таком смысле объяснением можно назвать подведение конкретного факта или явления под некоторое обобщение или закон. Такой подход к объяснению явлений через закон защищается как сторонниками эмпиризма, так и рационализма. В первое время, когда в естествознании господствовало механистическое мировоззрение, многие явления природы пытались объяснить с помощью простейших каузальных, или причинных, законов. Такая модель использовалась еще Галилеем для объяснения механических явлений, где в качестве причины выступала внешняя сила, а следствием было изменение состоя-

 

ния движущегося тела. В дальнейшем эта форма объяснения явлений с помощью причинных законов получила широкое распространение в естествознании и была названа галилеевской традицией. В середине прошлого века более систематически причинные объяснения рассматривал Дж. С. Милль. Его индуктивные методы исследования были ориентированы на установление причинных связей между явлениями. Однако, как мы уже отмечали раньше, с помощью таких методов можно было открывать лишь простейшие причинные отношения между непосредственно наблюдаемыми свойствами явлений и, следова-тельно, свести объяснение к дедукции фактов из эмпирически найденных причинных законов. В своей «Системе логики» Милль писал: «Объяснением единичного факта признают указание его причины, т.е. установление того закона или тех законов причинной связи, частным случаем которого или является этот факт»¹.

Переход на более глубокий уровень исследования, связан-ный с возникновением теоретических законов различного вида, привел к расширению и обогащению прежней модели научного объяснения. Новая модель стала называться дедуктивно-помо-логической, поскольку в ней объяснение сводится к дедукции явлений из законов (от греч. nomos — закон) В качестве законов в этой модели стали рассматриваться не только причинные, но и функциональные, структурные и другие виды и необходимых отношений.

Логическая структура дедуктивно-номологического объяс-нения была проанализирована К. Поппером, и особенно подробно исследована К. Гемпелем, которого считают одним из видных специалистов по теории объяснения. Недавно его труды появились в русском переводе². Модель такого объяснения может быть представлена в следующей форме.

Посылками модели служат законы или теории (системы законов), а также условия, характеризующие их применимость к данному явлению, факту или обобщению. Поскольку они пред-назначены для объяснения, то их принято называть экспла-нансом (от лат. explanans — объясняющий). То, что предстоит объяснить, именуют экспланандумом (от лат. expkmandum — объ-ясняемый). Последний должен быть получен как заключение

¹ МилльД, С. Система логики. Кн.Ш. гл.12, 1. — М.: Книжное обозрение, 1899.

² Гемпелъ К. Г, Логика объяснения.— М.: Дом интея. книги, 1998.

дедуктивного вывода. Таким заключением, или экспланан-«ш, может быть, во-первых, эмпирический факт, явление ли событие, во-вторых, обобщение или эмпирический закон. Очевидно, что сам эмпирический факт может быть выеден также из эмпирического закона, и поэтому последний может служить в качестве элементарного объяснения.

Схематически дедуктивно-номологическое бъяснение можно представить в следующем виде:

Экспланандум — факт, явление, событие или эмпирический закон.

Когда объяснение правильно, то его составные части должны удовлетворять определенным логическим и эмпирическим овиям адекватности.

К логическим условиям относятся следующие требования:

• экспланандум должен быть логическим следствием эксплананса, т. е. содержать информацию, которая выводится из эксплананса;

• эксплананс должен содержать общие законы, которые дей-ствительно необходимы для выведения экепланандума;

• эксплананс должен иметь эмпирическое содержание, т.е. допускать принципиальную проверку с помощью экспе-римента или наблюдения. Если экспланандум описывает некоторое эмпирическое явление, то эксплананс должен содержать эмпирическую информацию, поскольку экспланандум логически следует из эксплананса.

Эмпирическим условием адекватности объяснения является требование истинности всех утверждений эксплананса¹.

Рассмотренная модель объяснения отображает готовый ре-зультат объяснения как дедуктивный вывод факта из закона, но реальном процессе исследования и генетически, и исторически этот процесс совершается в обратном направлении. Иссле-дователь редко располагает готовым законом, чтобы объяснить факт. Наоборот, он скорее ищет закон, выдвигая различные Догадки и гипотезы, пока не убедится в том, что найденный им закон хорошо объясняет факт. Более сложным путем происходит поиск теории, т. е. концептуальной системы, содержащей в

' ¹Гемпеяъ K.F. Логика объяснения. — С. 92.

качестве исходной посылки основные понятия и теоретические законы. Именно с помощью последних происходит объяснение эмпирических законов, т. е. их дедукция из теории.

Сами теоретические законы не могут быть открыты ни с помощью дедукции, ни индукции. Дедукция требует для этого в качестве посылки более общего и глубокого закона или прин-ципа, последний, в свою очередь, еще более общего закона и т.д. Таким образом, логический вывод превращается в регресс в бесконечность, а поэтому оказывается несостоятельным. Индукция же, как мы.видели, служит, скорее, для подтверждения гипотез. Абдукция, как способ поиска объяснительных гипотез из фактов, также приводит только к правдоподобным, а не к достоверным заключениям. Все это показывает, что дедуктивно-номологическая модель объяснения описывает лишь конечный результат, а не реальный процесс объяснений в науке, который отнюдь не сводится к дедукции факта из закона или эмпирического закона из теории, а всегда связан с весьма трудоемким исследованием и творческим поиском. Но для вывода определенного факта необходимо также указать те конкретные условия С\, Сг,..., которые указывают на применимость закона к данному факту. Типичным примером подобного объяснения может служить пример (его приводит сам Гемпель) разрушения радиатора автомобиля холодной ночью. Чтобы объяснить разрушение радиатора, необходимо прежде всего указать на а н -т е ц е д е н т н ы е, или предшествующие, условия: радиатор был полон воды, к ней не был добавлен антифриз, температура воздуха ночью резко понизилась — все эти условия в сочетании с известным из физики явлением увеличения объема воды при замерзании, служат объяснением данного факта. Другой случай относится к объяснению эмпирических законов посредством теоретических, когда для дедукции необходимо установить определенные правила соответствия между теоретическими и эмпирическими терминами, о чем шла речь в главе 6.

Наконец, особый случай связан с объяснениями с помощью теории, когда в качестве эксплананса, наряду с системой законов, используются вспомогательные допущения или гипотезы, которые характеризуют условия применимости теории к определенному кругу явлений.

На первом этапе исследования ученые проверяют непосредственно саму теорию путем дедукции из нее эмпири-

ески проверяемых предсказаний. Схематически этот этап представляется в таком виде:

Посылки Теория или система.законов Вспомогательные гипотезы

Заключение: Предсказание факта или эмпирического закона

На втором этапе, когда теория приобретает фун-даментальный характер и становится парадигмой исследования, необходимым становится поиск вспомогательных гипотез, с помощью которых парадигма используется для анализа и объяснения некоторых аномальных ситуаций, которые возникают «нормальной» науке (в смысле Т. Куна). Этот процесс можно изобразить такой схемой:

Посылки: Теория или система законов

???

Заключение Факт или эмпирический закон

Здесь знаки «???» указывают, что целью поиска, а следователь-то, объяснения является установление вспомогательных гипотез. Другая важная и часто дискутируемая проблема относится к цели и природе самого объяснения. Нередко подчеркивают, что цель объяснения сводится к разъяснению «более сложного и трудного» с помощью «более простого и очевидного». Но раз-витие науки в целом и каждый конкретный пример научного объяснения находится в явном противоречии с таким взглядом. Известно, что птолемеевская астрономия объясняла движение солнца, планет и других небесных тел как движение вокруг земли. Такое объяснение казалось вполне убедительным, ибо согласовывались с нашими привычными наблюдениями. Тем нe менее оно уступило место более сложной теории Коперни-ка, где центром планетной системы стало Солнце, кажущееся движение которого было объяснено реальным движением Зем-ляи вокруг него. То же самое можно сказать об объяснении фактов и событий посредством все более общих научных законов и теорий. Закон Галилея о свободном падении тел хорошо согласуется с данными наблюдения и измерения пути свободно падающего тела вблизи земной поверхности. Универсальный закон гравитации Ньютона уточнил закон Галилея, но объяснение оказалось более абстрактным и менее привычным. В свою очередь, пришедшая на смену ньютоновской, теория гравитации Эйнштейна еще больше усложнила объяснение таких явлений.

 

Многочисленные примеры из других отраслей науки свиде-тельствуют о том, что по мере развития науки ее объяснен и. становятся все более абстрактными и сложными, так что ни каком сведении к простому, конкретному и очевидному гово-рить не приходится. Понятия «простое» и «сложное», «конкрет-ное» и «абстрактное», «частное» и «общее» в этом случае рас-сматриваются с субъективно-психологической точки зрения.

Действительно, представления о движении Солнца вокруг Земли, или падения камня кажутся нам более привычными понятными, чем выводы теории Коперника или общей теории относительности Эйнштейна. Но это отнюдь не колеблет того, что указанные теории дают более общее и точное объяснение соответствующих явлений. Отсюда непосредственно следует, что эксплананс в модели объяснения вовсе не обязательно должен быть легко воспринимаемым и понятным. Можно даже сказать, что с прогрессом науки ее объяснения все больше удаляются от представлений, которые субъективно кажутся очевидными, простыми, легко воспринимаемыми и понятными.

Дедуктивно-номологическая модель объяснения была про- возглашена неопозитивистами в качестве единственно научного способа объяснения, а сам Гемпель сформулировал основные ее идеи на примере объяснения исторических событий. Встатье «Функции общих законов истории» он доказывает, что объяснения исторических событий также опираются на опреде-ленные общие закономерности: «Однако большинству объяс-нений, предлагаемых в истории или социологии, — считает он — не удается включить явные утверждения о предполагаемых ими общих закономерностях»¹. Это происходит потому, что та-кие закономерности часто относятся к индивидуальной или со-циальной психологии и предполагаются известными каждому и поэтому считаются само собой разумеющимися. По мнению К. Поппера: «В истории... есть множество тривиальных универ-сальных законов, которые мы принимаем без доказательства. Эти законы практически не представляют никакого интереса и абсо лютно не способны внести порядок в предмет исследования»².

С другой стороны, нередко подобные закономерности бывает очень трудно сформулировать явным и точным обра

зом. Вследствие этого исторические объяснения, по мнению Гемпеля, часто представляют собой не полное объяснение, а «нечто, что может быть названо наброском объяснения»¹. «Тем неменее, — утверждает он, — в истории, как и везде в эмпирических науках, объяснение явления состоит в подведении его под общие эмпирические законы»².

Такой подход к объяснению как исторических, так и обще-свенных законов в целом встретил резкое возражение как со стороны обществоведов, так и философов антипозитивистского направления. Многие из них заявляли, что уникальные, непо-горимые исторические события, социальные явления, индиви-дуальные поступки, намерения и действия людей невозможно подвести под общие законы, которые по самой своей идее должны абстрагироваться от всего конкретного, частного и индивидуального. С подобной критикой против гемпелевегаш модели объяснения выступил канадский философ У. Дрей в книге «Законы и объяснения в истории»³. В ней он заявлял, что задача рационального исторического объяснения заключается в установлении связи между убеждениями и мотивами поведения людей, с одной стороны, и их поступками, действием и пове-дением — с другой. По его мнению, хотя эта связь имеет ра-циональный характер, но ссылка на эмпирические законы ис-тории при этом оказывается не только ненужной, но и вредной, ибо ограничивает свободу воли человека. Однако идея о рациональной связи между убеждениями и мотивами поведения исторического субъекта и действительным его поведением была выражена Дреем слишком неопределенно, а сама его модель имела ряд недостатков, которые были подвергнуты критике другими авторами.

На смену ей пришли модели интенционального или телеоло-гического объяснения, которые во главу угла ставили установле-ние интенций (стремлений) и целей действующего субъекта. Подобного рода объяснения, ориентированные на раскрытие целей людей, применялись еще в античной философии Аристо-телем и получили название финалистских или телеологических. После появления экспериментального естествознания, ставя-щего своей задачей раскрытие причин и общих законов явле-

 

¹ Гемпель К. Логика объяснения.— М.: Дом. интел. книги, 1998.

² Потер К. Открытое общество и его врага. Т. 2.— М., 1992. —С. 305.

¹ Гемпелъ К. Логика объяснения.— С. 24.

² Там же,— С.27.

³ Dray W. Laws and Explanation in History. — Oxford: Univ. press,, 1957.

ний, телеологические объяснения уступили место каузальным и дедуктивно-номологическим. Такой подход к объяснениям, как указывалось выше, осуществлялся в рамках галилеевской тра-диции главным образом в точном естествознании (механика, астрономия, физика и химия).

Позитивисты, провозгласившие единственно научными объ-яснения с помощью сначала причинных, а затем и номологиче-ских законов, в лучшем случае рассматривали телеологические объяснения в качестве вспомогательного и эвристического средства исследования. Подобную их оценку мы встречаем в другой обширной статье «Логика объяснения», написанной К. Гемпелем в сотрудничестве с П. Оппенгеймом. Хотя они признают, что це-лесообразное поведение человека требует на первый взгляд скорее телеологического, чем причинного объяснения, тем не менее ссылки на цели и мотивы «нужно отнести к антецедент-ным условиям мотивационного объяснения, и на этом основа-нии устранить формальное различие между мотивационным и причинным объяснением»¹. Проще говоря, то, что является су-существенным для телеологического объяснения, они пытаются представить как уточняющее условие для такого объяснения, Потенциальную опасность телеологических объяснений они видят в том, что многие из них осуществляются post faction, т.е. после того, как действие уже совершилось. Для его объяснения предлагются различные мотивы, но для адекватного объясне-ния необходимо чтобы сами эти мотивы были доступны эмпи-эмпирической проверке, а самое главное — существовали общие законы, придающие им объяснительную силу. Справедливо указывая на то, что одна из причин применения телеологических объяснений в частности в биологии, заключается в их плодотворности как эвристического средства исследования, Гемпель и Оппенгейм, тем не менее настаивают на том, что подлинные объяснения в науке должны опираться на общие законы и даже законы причинности, присущие физическим наукам².

Неопозитивисты полагали, что когда исторические, соци-альные и гуманитарные науки достигнут такого же уровня тео-рической зрелости, как естествознание, они будут в состоянии в полном объеме применить если не каузальную, то дедуктивно-номологическую модель объяснения.

¹Гемпель К. Логика объяснения. — С. 100.

3 Там же, -- с. 98

 

Реальная картина объяснений, с которой встретилась методология науки во второй половине XX в. оказалась, однако, на-иого сложнее и, главное, разнообразнее, чем унифицированная гма позитивистов. Возвращение к аристотелевской традиции телеологических объяснений в исторических и социально-гуманитарных науках позволило выявить специфический характер таких объяснений, который связан с особым характером объекта исследований. В то время как в природе, изучаемой естествознанием, господствуют слепые, бессознательные силы, в Обществе действуют люди, одаренные сознанием и волей, ставящие перед собой определенные цели, руководствующиеся своими интересами, намерениями и мотивами действий. Все не может не учитываться при объяснении как индивидуальных поступков, так и социальных действий.

Поиски новых моделей объяснения, ориентированных глав-Цным образом на социальные и гуманитарные науки, в настоя-щее время происходят в разных направлениях. Выше уже упо-шалось об интенциональном подходе к объяснению, учиты-вающем намерения и цели действующего субъекта. Наиболее тодходящей логической формой рассуждения для такого объ-яснения некоторые специалисты признают практический силло-гизм, который применялся еще Аристотелем. В большей по-сылке этого силлогизма формулируются цели действия, в мень-шей — средства его достижения, а заключением служит утверждение, что действие в соответствии с посылками влечет Достижение цели. Хотя практический силлогизм, в отличие от обычного силлогизма, нельзя рассматривать как доказательное рассуждение, тем не менее он служит эффективным средством объяснения в социально-гуманитарных науках. Не случайно поэтому видный финский логик Г. X. фон Вригт считает, что «именно практический силлогизм является той моделью объяснения, которая так долго отсутствовала в методологии наук о человеке и которая является подлинной альтернативой модели объяснения через закон»¹.

Поскольку человек является не только сознательно и целее-направленно действующим субъектом, но и нравственным существом, то в моделях объяснения его поведения в обществе следует отразить и ту весьма важную сторону его деятельности,

^{: ]} Вригт фон Г. X. ДЕогико-философские исследования. М.: — Прогресс, 1986. — С. 64.

 

которая связана с нормами поведения и правилами действия, последние — в социальных науках играют роль, во многом анна-логичную роли законов в естествознании. Однако в отличие от законов, нормы могут не соблюдаться, а правила не выпол-няться — в этом выражается свобода человеческого поведения, но такие действия ограничиваются определенными санкциями со стороны государства и общественного мнения.

Хотя в исторических, социально-экономических и гумани-тарных науках могут использоваться также номологаческие и причинные объяснения, особенно при анализе войн, револю-ций и общественных движений, тем не менее они существенно отличаются от объяснений в естествознании тем, что предпола-гают понимание смысла коллективных действий. Что касается индивидуальных поступков и действий, то их понимание непо-средственно связано с осмыслением и истолкованием целей, намерений и мотивов действий отдельных людей. Поэтому представляется необходимым подробнее остановиться на освещении этого вопроса.

Методы и функции понимания

В повседневной жизни мы обычно не делаем различия между пониманием и объяснением, поскольку фактически каждое объяснение способствует лучшему пониманию действительности. Кроме того, понимание дает возможность вернее объяснить существующие факты. Это ясно видно на примере объяснения действий людей. Чем глубже мы раскрываем их цели и мотивы, тем лучше понимаем их действия и поведение. В то же время понимая те или иные факты или знания, мы в состоянии лучше объяснить их себе и другим.

Однако в отличие от объяснения в понимании содержится определенный субъективно-психологический, оттенок, связанный с восприятием мыслей, чувств и духовного мира других людей. В психологии его часто называют вчувствованием или эмпатией. Впоследствии некоторые антипозитивистские направления в философии именно в ориентации гуманитарных наук на воспроизведение духовного мира человека видели их отличие от естествознания.,

■ Проблема понимания в герменевтике. Многие антипозити-вистские направления в методологии гуманитарных и социаль-

ных наук как в конце прошлого, так и в нашем столетии возражали против применения естественно-научных методов в обществознании. В качестве альтернативногометода исследо-вания они выдвигали специфический способ познания, который заимствовали из герменевтики и связывали с интерпретацией и пониманием гуманитатных и социально-исторических процессов.

Слово «герменевтика» древнегреческого происхождения и первоначально обозначало искусство толкования, перевода и понимания. Этимологически его часто связывают с именем Гермеса, который в античной мифологии считался посланцем богов Олимпа, доставлявшим людям их повеления. Но чтобы люди поняли божественный божественный язык Гермес должен был стать не только посредником в общении между богами и людьми, но и переводчиком божественных мыслей. В дальнейшем ему стали приписывать все то, чтосвязано со сферой коммуникации и понимания, в том числе и изобретение пись-менности. Аналогичное значение имеет латинское слово «интерпретация», которое впоследствии получило настолько широкое распространение, что почти вытеснило древнегрече-ский термин «герменевтика»¹

С герменевтикой как практическим искусством истолкова-ния и понимания древних текстов, в частности художественных произведений, мы впервые встречаемся в античной Греции. Обучение чтению и литературе там начиналось с изучения поэм Гомера, понимание которых было связано с немалыми трудно-стями как из-за мифологического их содержания, так и отда-ленности их от времени создания. Поэтомуафинские учителя-грамматисты «должны были много заниматься если не ученым объяснением, то простым истолкованием, герменевтикой, а также прибегать к критике»^2..

Формирование практических методов герменевтики началось с поисков эмпирических правил толкования и понимания текстов разнообразного содержания. В зависимости от осо-бенностей этого содержания выявлялись специфические правила их истолкования. Так возникла прежде всего филологическая герменевтика, изучавшая особенности,связанные в основном с переводом текстов античной художесественной литературы.

 

¹ Гермес — вестник богов в крылатых сандалиях //Иносгранная литература, 1984, №3.

¹ Бласс Ф. Герменевтика и критика. -- Одесса, 1891, с. 1.

В средние века значительное развитие получила библейская эк-зегетика, занимавшаяся истолкованием текстов Священного писания. Позднее возникла юридическая герменевтика, которая разрабатывала правила интерпретации правовых документов. Таким образом, вплоть до начала XIX в. герменевтики как общего учения о понимании не существовало. В каждой из пере-численных герменевтических школ разрабатывались свои правила истолкования и раскрытия смысла текстов, давались соответствующие рекомендации по их анализу, накапливался и обобщался опыт по.их интерпретации и пониманию.

Положение значительно изменилось после того как немец-кий ученый Ф. Шлейёрмахер в 1819 г. провозгласил программу создания герменевтики как общего «искусства понимания, которого до этого не существовало, хотя имелись специализиро-ванные герменевтики»¹. По его мнению, такое искусство должно быть одинаково применимо как для понимания текстов Священного писания, так и художественных произведений, исторических хроник и юридических документов. Если будут сформулированы общие принципы понимания, тогда будут созданы предпосылки для построения общей герменевтики, служащей основой для частных герменевтических дисциплин.

Новый подход Шлейермахера к герменевтике существенно отличается от прежних: он ориентируется на живой диалог реально существующих людей, а не на простой анализ готовых текстов. Более того, сам текст он предлагает рассматривать как специфический диалог между автором и его интерпретатором. В ходе такого диалога осуществляются два действия. Говоря-щий (или автор текста) стремится выразить свои мысли и интенции с помощью предложений разговорного или письменного языка. Слушатель (интерпретатор текста), наоборот, пытается истолковать и понять смысл слов и предложений речи. Пользуясь терминологией современной теории информации, мы могли бы сказать, что если говорящий (или автор) занимается кодированием текста, то слушатель (интерпретатор) осуществляет его декодирование или расшифровку.

Сам процесс герменевтического пони-мания текстов, по мнению Шлейермахера, осуществляется посредством двух взаимосвязанных и дополняющих друг друга интерпретаций: грамматической и психологической. Граммати-

ческая интерпретация происходит в сфере языка и достигается соответствии с общими, независимыми от субъектов правилами грамматики. Психологическая интерпретация стремится выявить индивидуальные особенности автора произведения, и поэтому обращает внимание на события его жизни, духовный мир, его взгляды и настроения. Чтобы истолковать и по-настоящему понять произведение, интерпретатор должен проникнуть в духовный мир автора, прочувствовать и пережить то, го пережил он. Именно такую реконструкцию духовного опыта автора произведения Шлейермахер считает истинно позитивной стороной герменевтического анализа. Такой реконструктивный процесс понимания начинается с готового текста или живой речи и завершается духовным воспроизведением их смысла, или значения. Текст или речь сами рпо себе образуют лишь основу для понимания и, следовательно, не составляют непосредственной задачи герменевтического исследования, которая в конечном итоге сводится к раскрытию их смысла и понимания. Введя различие между словом и его смыслом, предложением и суждением, речью и ее пониманием, Шлейермахер заложил основы для построения общей герме-невтики, служащей фундаментом для специализированных герменевтических дисциплин. Настаивая на необходимости соотнесения текстов с психологическими и культурно-истори-ческими факторами их возникновения, с «их отношением к жизни», он во многом способствовал появлению новой концепции герменевтики.

Такая концепция была выдвинута немецким философом и историком литературы Вильгельмом Дильтеем, который стал рассматривать герменевтику как методологическую основу для гуманитарных наук, которые он относил к наукам о челове-ческом духе (Geistenwissenschaft)¹. Все они имеют дело с пони-манием человеческой мысли, искусства, культуры и истории. В отличие от естествознания содержание гуманитарных исследо-ваний, указывал Дильтей, составляют не факты природы, а объективированные выражения человеческого духа, мыслей и чувств людей, их целей и мотивов. Соответственно этому, если для объяснения явлений природы используются каузальные, или причинные, законы, то для понимания действий людей их необходимо предварительно интерпретировать, или истолковать.

 

^] Schleiermacher F. Hermemiitik.— Heidelbeig: Winter, 1959.—S. 79.

Bitthey W. Gesammelte Schriften. Bd. VTI1. — Stutgart: Vanden & Rupcecht, i958.— S. 282.

Поэтому гуманитарное понимание существенно отличается от объяснения, поскольку оно всегда связано с раскрытием смыс-ла деятельности людей в разнообразных формах ее проявления.

Хотя Дильтей и не был неокантианцем, но он выдвинул в области исторического и социального познания программу, аналогичную той, которую пытался осуществить Кант в «Критике чистого разума» для обоснования естествознания того времени. Основные усилия Дильтея были направлены на «критику исторического разума» и в целом совпадали с воз-растающей антипозитивистской тенденцией, ясно наме-тившейся в методологии исторических и гуманитарных наук в конце прошлого века. С критикой позитивистской методологии выступили такие немецкие философы, как Г. Риккерт и В. Виндельбанд, историки и социологи С. Дройзен, Г. Зиммель, М. Вебер и др. Все они были против непосред-ственного перенесения приемов, моделей и методов исследова-ния естествознания в общественные науки, которое приводит к игнорированию их специфики. Противопоставляя естественные науки общественным, неокантианец В. Виндельбанд отмечал, что в то время как физика, химия и другие естественные науки стремятся выявить общее, повторяющееся и закономерное в явлениях природы, история и другие гуманитарные науки ста-вят своей целью описание индивидуальных, неповторимых осо-бенностей событий и процессов общественной жизни. Соответ-ственно этому, он назвал естественные науки номотетически-ми, подчеркивая тем самым, что их задачей является открытие законов. К идеографическим наукам он отнес все науки, которые занимаются описанием индивидуальных черт и особенностей событий и процессов социально-исторической жизни¹.

К этому же антипозитивистскому направлению примкнул В. Дилътей, но он не ограничился простой критикой позитивистской концепции, а задался целью разработать положительную программу в области методологии гуманитарных наук. В качестве основного инструмента для этого он выбирает герменевтический метод, который в его руках из филологической по своей сути концепции превращается в методологию наук о духовной деятельности.

Работая над книгой «Жизнь Шлейермахера», Дильтей осно-вательно усвоил методы текстуальной и исторической интер-

претации герменевтики и придал им более общий, философ-ский характер. Он считал, что ни естественно-научные методы, ни метафизические спекуляции, ни интроспективные психоло-рические методы не могут помочь понять духовную жизнь об-цества. Внутренняя человеческая жизнь, ее движение и разви-тие, — подчеркивал он, — представляют собой сложный про-десс, в котором слиты воедино и мысль, и чувство, и воля. Поэтому науки о духовной деятельности не могут изучать жизнь yxa с помощью чуждых им понятий, таких, как причинность, пространство, сила и им подобные. Не без основания Дильтей замечает, что в венах познающего субъекта, сконструированного Д. Локком, Д. Юмом и И. Кантом, нет ни капли действительной крови. Познание у этих мыслителей отделеноне только от чувств и воли, но и от исторического контекста внутренней человеческой жизни¹.

Будучи сторонником «философии жизни», Дильтей считал, что категории гуманитарных наук должны быть выведены из самого живого опыта, опираться на факты и явления, которые осмысленны только тогда, когда они имеют отношение к внут-греннему опыту человека. Именно благодаря этому становится возможным достичь понимания внутреннего мира другого че-ловека, которое, по его мнению, достигается в результате ду-ховного перевоплощения. Вслед за Шлейермахером он рас-сматривал такой процесс как реконструкцию и переосмысление духовного мира других людей. Проникнуть в него мы можем только с помощью правильной интерпретации выражений внут-ренней жизни, которая находит свою объективацию во внеш-нем мире в произведениях материальной и духовной культуры. Решающую роль в гуманитарных исследованиях играет по-этому именно понимание, так как оно объединяет в единое це-лое внутреннее и внешнее, рассматривая последнее как специи-фическое выражение внутреннего опыта человека, его целей, намерений и мотивов. Только через понимание достигается по-стижение уникальных и неповторимых явлений человеческой жизни и истории. В отличие от этого при изучении явлений природы индивидуальное рассматривается как средство дости-жения знания об общем, т. е. класса одинаковых объектов. По-этому естествознание ограничивается лишь объяснением явле-ний, которое, по мнению Дильтея, сводится к подведению яв-

 

¹ Windelband W. Geschichte und Naturwissenschaften.— Tubingen, 1907.

!■ ' Dilthey W. Gesammelte Schriflen. Bd. V. — S. 4.

лений под некоторые общие схемы или законы. Понимание же дает возможность постигать особенное и неповторимое в явле-ниях жизни, а это имеет существенное значение для достиже-ния духовной жизни, например, искусства, где мы ценим част-ности ради них самих и больше обращаем внимание на индии-видуальные особенности произведений, чем на их сходство и общность с другими произведениями. Такое резкое противопо-ставление понимания и объяснения нашло свое яркое вопло-щение в хорошо известном афоризме Дильтея: «Природу мы объясняем, а живую душу человека должны понять»¹.

Как и Шлейермахер, Дильтей определяющим фактором про-цесса понимания считает постижение духовной жизни другого человека. Понимание, подчеркивает он, характеризует «процесс, в котором на основе внешних, чувственно данных постигается нечто внутреннее»². И хотя мы нередко судим о наличии духовной жизни других людей по аналогии с собственной жизнью, но отсюда не следует, что такое понимание достигается нами через интроспекцию, или анализ собственных переживаний, как считали сторонники психологической концепции. Представление о духовной деятельности других людей и тем самым ее понимание хотя и начинается с интерпретации, но не сводится целиком к ней. Кроме того, любая интерпретация для Дильтея зависит от условий, места и времени и поэтому имеет исторический характер.

Если Дильтей рассматривал герменевтику как методологическую базу гуманитарного исследования, противопоставляя ее позитивизму, то в руках Мартина Хайдегтера она превращается в философское учение об экзистенциальных основаниях человеческого бытия. В своей основополагающей работе «Бытие и время» (Existence and Being) он рассматривает свой анализ как герменевтику бытия. Поэтому герменевтика у него не имеет непосредственного отношения ни к интерпретации текстов, ни к теории лингвистического понимания Шлейермахера, ни к методологии гуманитарного исследования Дильтея. С точки зрения Хайдеггера интерпретация и понимание являются фундаментальными способами человеческого бытия, и поэтому сама философия у него выступает как герменевтическая интерпретация этого бытия.

Дальнейший шаг в этом направлении был сделан Хансом-Георгом Гадамером, который в предисловии к своему фунда-ментальному труду «Истина и метод* (Wahrheit und Methode) указывает, что он не имел «целью ни создание учения об ис-кусстве понимания, ни разработку системы правил для такого понимания, ни теоретических оснований для наук о духе»¹. философская герменевтика Гадамера претендует на то, чтобы стать новым миросозерцанием, призванным сменить позити-визм и все философские системы, ориентирующиеся на науку. По его мнению, опыт истины не ограничивается областью нау-ки, а охватывает все стороны человеческой деятельности. Фи-лософская герменевтика имеет прямое отношение к познанию истины по