Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Роль маркса, энгельса и ленина в развитии научных основ социологии труда↑ Стр 1 из 10Следующая ⇒ Содержание книги
Похожие статьи вашей тематики
Поиск на нашем сайте
Социология ТРУДА В XX веке ИСТОРИКО-КРИТИЧЕСКИЙ ОЧЕРК Ответственный редактор доктор исторических наук, профессор И. В. Бестужев-Лада Москва Монография посвящена систематическому анализу проблем развития марксистской и буржуазной социологии труда в первой и второй половине XX в. Обобщаются теоретические разработки и данные эмпирических исследований советских и буржуазных социологов в области мотивации трудовой деятельности, характера, содержания и организации труда, проведения конкретных исследований на предприятии. Исследуются социологические категории труда и планирования. Дается критический анализ буржуазных теорий. Для партийных и хозяйственных руководителей, социологов, философов. Рецензенты: О. И. Шкаратан, В. В. Колбановский . к 0303020000—147 15 1987-11 ©Издательство "Наука", 1987 г. 042(02)-87 ВВЕДЕНИЕ Изучение социальных факторов организации труда постоянно находится в фокусе внимания социологов, но сегодня интерес к этой проблематике значительно обострился. Процесс перестройки затрагивает все сферы жизнедеятельности общества и в наибольшей мере он касается сферы трудовых отношений на производстве: совершенствования организации и условий труда, преобразования его характера и содержания, всей системы стимулирования и мотивации деятельности, рационального распределения рабочей силы и укрепления производственной дисциплины. Именно здесь скрыты те социальные резервы, о необходимости выявления которых говорилось на XXVII съезде КПСС: "Как только на предприятиях начинают серьезно заниматься улучшением организации и стимулирования труда, повышать дисциплину и требовательность, выявляются резервы, о которых раньше и не подозревали". Многие вопросы, связанные с изучением и практической реализацией человеческого фактора повышения производительности труда, или, как называл его К. Маркс в "Капитале", "субъективного фактора процесса труда", исследует особая наука — социология труда. Сформировавшись как комплексная, междисциплинарная отрасль, соединившая в себе достижения всей совокупности наук, изучающих труд, — экономики и психологии труда, эргономики, трудового права, а также философии, этики, педагогики и других, она, естественно, охватывает ныне такой широкий круг вопросов, что как-то отразить, проанализировать или рассмотреть их содержание, выявить тенденции и динамику развития в рамках одной работы или исследования просто невозможно. Для того чтобы изучить генезис всех школ и направлений в современной социологии труда, — а речь идет не только об отечественной, но и о зарубежной, — преемственность и борьбу различных подходов и концепций, выделить, наконец, достаточно устойчивые, инвариантные совокупности важнейших проблем и их интерпретацию, короче говоря, охватить и историю, и современное состояние этой многоуровневой, разнохарактерной по составу знания науки, нужны многолетние усилия целого научного коллектива. Конечно, в монографии поставлена более скромная и выполнимая задача: отразить наиболее важные, по нашему мнению, тенденции и особенности развития марксистской и буржуазной социологии труда, показать, как ставились и решались вопросы, связанные с человеческим фактором на предприятии в различных, зачастую противоположных по своему идейно-теоретическому содержанию концепциях и подходах. Для изложения обнаруженных в ходе такого исследования результатов была выбрана соответствующая замыслу форма — историко-критические очерки. Этот жанр не претендует на исчерпывающую полноту освещения вопроса, равно как и на энциклопедичность изложения всего материала (а подобные требования непременно возникли бы при написании фундаментальной работы), однако он позволяет автору выявить собственный взгляд на проблему и ее решение. В советской литературе марксистская и буржуазная социология труда исследовались, как правило, порознь. Назовем в связи с этим интересные разработки Д.М. Берковича, Э.Д. Вильховченко, О.Н. Же-манова, Н.Д. Карпухина, Н.И. Лапина, М.В. Научителя, О.Н. Пашкевича, А.И. Пригожина и др. Пожалуй, первой и пока единственной попыткой комплексного изучения вопроса является книга Д.М. Гвишиани "Организация и управление" (1972 г.). Но многие отечественные концепции и подходы 20-х годов и более поздние, в этой работе не получили освещения. Другие, относящиеся к буржуазной социологии труда, раскрыты не полностью. Кроме того, за последние 15 лет, прошедшие с момента публикации указанной книги, наука накопила много новых данных, которые заставляют иначе смотреть и оценивать конкретного мыслителя, школу, направление. Сегодня еще рано считать, что накопленных наукой фактов достаточно для основательного сопоставления марксистской и буржуазной (в нашем случае — советской и американской) социологии труда, выявления преимуществ и недостатков каждой из них. Сравнительный анализ, несомненно, дело чрезвычайно тонкое и ответственное: смещение акцентов, умышленное или неосознанное замалчивание каких-то подробностей, поспешные оценки могут сильно исказить общую картину и свести на нет научную достоверность выводов. Но зато параллельное рассмотрение двух противоположных социологических традиций в их, скажем так, наиболее интересных и заслуживающих внимания теориях, идеях и открытиях, позволит отчетливее выделить общее и особенное как в культурно-историческом, так и в сугубо научном, теоретико-методологическом контекстах. Действительно, общей для возникновения советской и американской социологии труда (а точнее, социологии труда и управления), если за отправную точку брать в первом случае 20-е годы XX в., а во втором — 80-е годы XIX в., была та переломная в известной мере кризисная ситуация в общественном производстве, социальной организации труда, системе трудовых отношений, которая всегда отличает переходный период. Речь должна идти о том, что вступление капитализма на империалистическую стадию своего развития в одном случае, разрушение эксплуататорской системы производства и установление социалистических отношений — в другом, совершенно объективно и, видимо, в силу внутренней логики исторического развития выдвинули две выдающиеся по своим научным и организаторским способностям фигуры. В США инициатором и несомненным лидером движения за "научный менеджмент" стал в конце XIX в. Ф. Тейлор, а в СССР несколько позже разработку новой науки о труде и управлении (НОТ), учитывающей не только технико-организационные, но и социально-экономические аспекты, проводил А.К. Гастев. Вполне резонно поэтому, что основное внимание в соответствующих разделах книги уделяется этим столь непохожим и в то же время имеющим немало общего научным и общественным деятелям. Однако возникает вопрос: на каком основании можно считать, что в конце XIX и начале XX в. существовала социология труда как наука и почему следует Тейлора и Гастева называть учеными-социологами? Проблема определения критериев научности и границ науки — одна из серьезных в методологии. От того, как она будет решена, во многом зависит выработка адекватной историографической концепции социологии труда, определение исходных и промежуточных рубежей роста знания, наконец, правильное понимание предмета, объекта и метода науки. Напомним, что классическая теория науки, доминировавшая на протяжении долгого времени, т.е. от Аристотеля до представителей классической немецкой философии, отличала научное знание от ненаучного тем, что характеризовала первое как истинное, всеобщее и аподиктичное. Так, произвольные конструкции, субъективные мнения, интуитивные догадки и практически-обыденные знания (к разряду которых иногда спешат отнести идеи Тейлора и Гастева) не отвечают одному из этих требований — критерию достаточной обоснованности и, казалось бы, не должны включаться в науку. Однако все они вполне соответствуют другому критерию — истинности. Иными словами, каждое из этих свойств необходимо, но недостаточно, и только все вместе они служат достаточным критерием научности [40, с. 42]. Но вот парадокс: существуют критерии, но им отвечает лишь идеально сконструированная, парящая в "чистом эфире" наука, реальная же деятельность ученых на каждом шагу нарушает и опровергает каноны "правильного метода". В дальнейшем выдвигались и другие критерии научности, например, верифицируемости и фальсифицируемое™, разработанные в рамках неопозитивизма и постпозитивизма. Однако все они оказались непродуктивными. Таким образом, вопрос о том, что считать научной концепцией, а что — нет, остается открытым. Правильнее, видимо, было бы вовсе отказаться от каких-либо абстрактных норм, представляющих науку, как верно считает В.В. Ильин, в виде становящейся последовательности гносеологически однородных (однотипных) структур [40, с. 40]. В действительности же, наука включает массу разнородных элементов и представляет собой своеобразный конгломерат научных и ненаучных знаний. В естествознании это опознанные и не обнаруженные фикции, теории, содержащие противоречия, недоказанные теоремы, неразрешимые положения и необоснованные утверждения. Но если наука — это не гомогенная целостность, то современное знание может оказаться несравнимым с генетически предшествующими ему формами [Там же] и уж во всяком случае оно не имеет права оценивать прошлые достижения как исторически несовершенные, "донаучные" или "ненаучные". Если же и пытаться как-то оценить концепции Тейлора и Гастева, то исходить при этом целесообразнее из ленинских критериев: "Исторические заслуги судятся не по тому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно со своими предшественниками" [2, т. 2, с. 178]. Всякое научное знание находится в постоянном движении, при этом многое из того, что ранее утвердилось и было принято всеми как достоверное и/или эффективное, уходит в "твердое ядро науки", превратившись в ее теоретико-методологический фундамент. Такая судьба, на наш взгляд, ожидает некоторые идеи в области социального управления и внедрения прикладных рекомендаций, возникшие у нас в стране в 20-е годы. Конечно, не все они самоочевидны или согласуются с принятыми сейчас в науке концепциями. Но отделить рациональные моменты в теориях прошлого — одна из важных задач для историка науки. Вместе с тем трудно судить, какие из нынешних достижений, создающихся в сфере "науки переднего края", история сохранит для грядущего. Поэтому и оценочные критерии, обобщающие суждения здесь пока преждевременны, а анализ научного материала правильнее давать по комплексу проблем, чем по школам и направлениям. Хотя это требование в большей мере относится к современной отечественной социологии труда. Буржуазная социология традиционно сосредоточивалась' преимущественно на изучении социальных последствий научно-технических и организационно-экономических изменений, происходящих в капиталистическом производстве. Так, собственно говоря, возникли в свое время различные концепции в рамках "классической" школы управления, на смену которым пришла доктрина "человеческих отношений", а позже — теории "качества рабочей жизни", "обогащения труда", "человеческих ресурсов" и т.д. Всем им присуще одно свойство — ориентация на теорию и практику менеджмента. Данное понятие является более широким, чем, например, "индустриальная социология" или "социология труда", и как бы включает их в себя. Это и понятно, так как менеджмент, помимо всего прочего, еще и мощный социальный институт буржуазного общества, за которым стоят крупнейшие монополии и транснациональные корпорации. В то время как любое из социологических направлений — это в первую очередь академическая дисциплина, представители которой занимаются либо "чистой" наукой, либо инженерно-прикладной деятельностью в частном и государственном секторах. С известной степенью условности можно считать, что социология труда на Западе не конституировалась в качестве самостоятельной науки, но существует внутри или между другими дисциплинами. Поэтому этот термин лучше употреблять как собирательное понятие. Как правило, специалисты по труду (социологи, психологи и экономисты) занимаются практическими проблемами на предприятии: демократизацией производственных отношений, гуманизацией и обогащением труда, разработкой альтернативных технологий [147, р. 33]. Было бы, конечно, упрощением говорить, что буржуазные социологи, изучающие социальные проблемы общественного труда, замыкаются в рамках предприятия. Можно перечислить буквально десятки имен (скажем, Д. Белл, И. Берг, П. Блау, Дж. Бернхайм, А. Кемпбелл, Р. Дарендорф, П. Друкер, А. Этциони, Р. Лайкерт, Ф. Херцберг и др.), которые ассоциируются у нас с разработкой скорее общей теории, чем практических рекомендаций. Но правомерно ли называть это общесоциологической теорией? Все они в той или иной мере занимались проблемами труда, но ни один не относил себя прямо к социологии труда. И вообще редко кому из американских социологов присуще стремление идентифицировать себя с каким-то одним направлением, школой, дисциплиной. Таким образом, и на уровне персоналий оказывается сложно однозначно выделить такое явление, как "социология труда". Правда, в последнее время под социологами труда стали понимать тех, кто разрабатывает широкий круг историко-методологических вопросов, связанных с теорией "трудового общества" (см.: [147]). Однако критерии демаркации здесь недостаточно прояснены, а неартикулированность социологических позиций не позволяет нам ставить знак равенства между "трудовым обществом" и "социологией труда". Правильнее, видимо, считать, что проблематика буржуазной социологии труда находится в значительной близости с проблематикой менеджмента. Все это, разумеется, не служит основанием отказывать последнему в общесоциологической теории. Вряд ли также правомерно сводить содержание таковой к идеологическому оправданию капиталистического управления и тем самым исключать ее из горизонта научного анализа. Апологетическая функция — это родовая сущность менеджмента, но, кроме того, в конкретные исторические периоды в менеджменте следует выделять и видовые отличия, служащие признаком его мимикрии. Иными словами, в эти моменты возникали концепции-лидеры (например, тейлоризм или "человеческие отношения", ныне в этом статусе прочно утвердилась теория "революции управляющих"), которые и выполняли функции общесоциологической теории, или так называемой философии менеджмента, удачно интегрировавших идеологические ценности буржуазного общества и конкретно-научные разработки. Иначе вопрос об общей теории решается в марксистской социологии. Мы придерживаемся трехуровневой концепции ее структуры и наряду с прикладным и частнотеоретическим знанием выделяем также философский. Все они органически связаны между собой, но различаются качественным содержанием. Общесоциологическая теория — а это в равной мере относится и к социологии труда — представлена категориальным аппаратом, который "низводится" до частнотеорети-ческого знания с помощью диалектической логики, и ни в коем случае формально-логических процедур, например операционализации. Последняя действует скорее при переходе от частнотеоретического к эмпирическому уровню. Вместе с тем вопрос о статусе общей теории в социологии труда до конца не выяснен. Пользуясь возможностями очеркового жанра, автор считает правомерным выдвинуть предположение о том, что исторический материализм и его теоретико-методологическое ядро — принцип материалистического понимания истории, основательно разработанный К. Марксом, Ф. Энгельсом и В.И. Лениным, выполняют двуединую функцию по отношению к социологии труда: выступают в роли научной картины мира и фундаментальной теоретической системы знания, т.е. общесоциологической теории. Таким образом, последняя является не априорной предпосылкой, которая предзадана социологии, а постоянно развивающейся, обогащающейся конкретными данными науки системой знания. Разумеется, обоснование этого тезиса требует более обстоятельного исследования, серьезного методологического анализа. Однако наметить общие контуры решения вопроса можно уже сегодня. С этой целью автор подробнее останавливается на вкладе классиков марксизма в развитие социологии труда, предмете, методе и категориальном аппарате данной науки. В связи с этим специально анализируются категории "характер" и "содержание труда" в произведениях Маркса, которые и выступают элементами фундаментальной теоретической системы. Чем же тогда продиктован переход от логики исторического изложения к нормативно-методологическому анализу социологического знания о труде, от контекста открытия к контексту обоснования? И не будет ли это отступлением от первоначального замысла? Думается, что выбранный ракурс — историко-критический анализ — имплицитно содержит и такой поворот темы. Дело в том, что критическим анализ должен быть не только по отношению к буржуазной социологии, где он выявляет глубинные противоречия, а в конечном счете — и теоретико-методологическую несостоятельность ее философско-социологических оснований. Иным содержанием он наполняется, когда речь идет об отечественной науке. Здесь наряду с позитивными моментами надо выяснить и нерешенные проблемы, мешающие поступательному движению теории и практики. Но обоснованно разобраться в существующих недостатках — это лишь полдела. Всякая критика обязана быть конструктивной. Стало быть, если считается неудовлетворительным тот или иной подход, идея, концепция, то вместо них необходимо предложить иную модель или способ решения, что и сделано в книге. А уж читателю судить, насколько последнее окажется плодотворным.
Глава первая РАЗВИТИЕ МАРКСИСТСКОЙ СОЦИОЛОГИИ ТРУДА А.К. ГАСТЕВА
Одной из наиболее ярких фигур в движении НОТ и социологии труда 20-х годов являлся Алексей Константинович Гастев (1882— 1941). Сначала его имя как революционера и активного пропагандиста марксистских идей получило известность в русском рабочем движении. Позднее он создает рабочие кружки и группы, за что неоднократно подвергается арестам и ссылкам, руководит боевой дружиной рабочих в г. Костроме, выступает на митингах с разоблачением эсеров и меньшевиков, а затем участвует в работе III и IV съездов РСДРП. Гастев имел за плечами не только революционный, но и большой производственный опыт — слесарь на заводах России и Франции (где оканчивает Высшую школу социальных наук), после Октября — один из руководителей на предприятиях Москвы, Харькова и Горького, наконец, секретарь ЦК Всероссийского союза металлистов. Известен он и как поэт, его литературное творчество высоко оценивали В.В. Маяковский и А.В. Луначарский. Для понимания теоретико-методологической позиции Гастева важное значение имеет его оценка системы Тейлора. "Мы, может быть, будем вынуждены строить свою организацию по Файолю, т.е. наскоро мобилизованно, по-военному. Может быть, современная действительность будет требовать от нас принятия сильно действующих волевых средств, но если мы думаем всерьез и надолго эту методику вводить в современную действительность... надо... ближе держаться к Тейлору". Материалистическое прочтение и соответствующая интерпретация тейлоризма представляли исходный момент поиска того рационального зерна в нем, о котором говорил Ленин. Из трех основных факторов производства — техники, организации и людей — Тейлор отдавал предпочтение первым. Гастев же исходил из положения Маркса о том, что главным элементом производительных сил является человек, он выступает субъектом организационных преобразований на производстве. Отсюда его основополагающий тезис о том, что никакая техника или машина не поможет, если не появится, не воспитается новый тип работника. Понятно поэтому то огромное внимание, которое уделял Гастев развитию трудовой культуры в самом широком понимании этого слова. Она превращалась в важнейший фактор организации труда. Вопрос о культуре, который "поставлен теперь как центральный вопрос всего бытия", следует решать конструктивно, практически лозунги НОТ о скорости, времени и порядке неправильно "связывать с культурой чисто формально". Для того чтобы они стали побудительными стимулами у широких масс, необходимо, по мнению Гастева, придать этим лозунгам силу экономических категорий. Трудовое воспитание начинается с физической и бытовой культуры (рационального режима дня), закрепляется в психологической культуре поведения (искусстве владения собой и своими эмоциями), наконец, результируется в подъеме общей культуры производства. Трудовая культура начинается с постепенного привыкания к единому, выдержанному в течение всего дня темпу. Трудовая выдержка лучше складывается при работе операционной и труднее — при монтажной, неповторяющейся или обладающей рваным ритмом. На тяжелой, неритмичной работе, считает Гастев, больше приобретается болезней и вредных привычек. С одной стороны, русскому рабочему больше всего не хватает элементарной исполнительской культуры: умения подчиняться, точно соблюдать свои служебные обязанности независимо от того, приятно это ему или нет. Искусство коллективной работы, по Гастеву, основывается на умении приспосабливать личные цели к общим задачам, на способности точно и своевременно выполнять распоряжения. Первым актом "организационного тренажа" является обучение не руководить другими, а подчиняться самому. На этом принципе и строится у Гастева новая наука — "педагогика тренировки". Ее методы и законы базируются на точном расчете, в котором учтены все мелочи и детали, она имеет три стадии: "общая гимнастика, имитация работы и, наконец, настоящая работа". Если гимнастика выступает в качестве "чистой техники движений", то задача имитационного упражнения — приучить человека к нагрузке. На завершающей стадии обучающийся приступает к настоящим трудовым операциям, которые должны быть отрепетированы до автоматизма. Для руководителей советский ученый предлагал полугодовой испытательный срок, в процессе которого за кандидатом на выдвижение проводились бы тщательные социально-психологические наблюдения и на основании их составлялся "психологический паспорт". Требуемая от руководителя деловая инициатива будет встречена в коллективе с большим энтузиазмом, если прежде он покажет себя как исполнительный и дисциплинированный работник. Авторитет в коллективе, завоеванный высокой личной культурой труда и профессиональной компетентностью, представляет фундамент искусства управления. Согласно логике такого подхода, руководитель не приглашается извне, а воспитывается в собственном коллективе. Исходная ступень трудового обучения руководителя — исполнительская работа, простое "послушание, ибо только здесь проверяется, на что способен человек". Кроме того, исполнительская работа дается труднее распорядительской и требует больше времени, усилий и воли. В ней воспитывается скорость реакций, быстрота движений, четкость и ритмичность труда; перед будущим руководителем следует ставить задачи "на быструю распланировку стола, обставление комнаты, розыск телефонов, нахождение адресов... ни одного поручения без срока, ни одного задания без измерений». Лишь после прохождения такой школы организационно-распорядительской деятельности работника можно допускать к более сложным, планирующим функциям. Высказанное Гастевым убеждение нельзя рассматривать лишь как обобщение его жизненного опыта: в основе его лежит более глубокий принцип. Практика показывает, что труднее и дольше осваивается человеком самое простое и элементарное, нежели самое сложное и непонятное. Поэтому Гастев и предлагал начинать с исполнительской деятельности и переходить к распорядительской, т.е. начинать с организации труда и переходить затем к осмыслению содержания этого труда. В этом случае не только руководители или рядовые работники, но и любой гражданин должен пройти в своей жизни через школу НОТ. Однако новую культуру невозможно создать лишь на послушании, превращающем человека в "винтик" производственного механизма. Гастев требует творческого подхода к самым обыденным вещам — молотку, клещам, карандашу. На производстве важна не сама машина, а установка на нее, т.е. нацеленность на постоянное, каждодневное конструирование, изобретательство. Для заражения рабочей массы "неустанным бесом изобретательства" необходимо разработать и внедрить эффективную систему методов привлечения работников к управлению. Именно они, а также ежедневное внимание со стороны администрации (обучение, помощь) создадут предпосылки к тому, что рабочий задумается над каждым своим движением и приемом, сможет разобраться в его "анатомии" и устройстве. В основе трудового обучения, таким образом, лежит то, что позже стали называть деятельностным подходом. Рабочий учится у станка, впитывая логику его движений, а не заучивает правила по книгам. Поэтому и трудовая культура — это не сумма усвоенных знаний, а активная "сноровка". Одним из конкретных инструментов воспитания НОТ в быту являлась у Гастева хронокарта, т.е. своеобразный учетный документ для записи бюджета времени. Статистическая обработка собранных у населения учетных карт, по замыслу Гастева, поможет установить степень его социализации, а их систематизация — основные социальные группы ("рабочий, директор, студент, крестьянин, красный воин") по характеру и способу использования своего времени. Предлагались следующие статьи использования времени: сон, пища, работа, отдых, самообслуживание. Учет своего времени воспитывает бережливость, дисциплинированность, способность планировать рабочий день, повышает, наконец, общую культуру человека. Для науки польза этого мероприятия заключается в том, что оно вскрывает, по Гастеву, "социальный скелет" труда и повседневной деятельности людей. Культура труда имеет, помимо всего прочего, также экономическое измерение: так при правильном расположении инструментов работник выигрывает час в течение дня. Таким образом, НОТ у Гастева это еще и культура рабочего места. Культура движений органически переходит в культуру поведения, личная культура — в коллективную. Взаимоотношения людей на производстве требуют определенной "культурной условности"; проявлять тактичность в отношениях с другими, пусть даже и условную, вместо "нарочито подчеркнутой грубости" — это обязанность человека. Эти качества наряду с дисциплинированностью и способностью подчиняться общей задаче (иначе — исполнительством) называются социальными установками, составляющими "искусство коллективной работы". Основное правило совместного труда — это скрывать, а не выставлять свою индивидуальность, уметь на первое место ставить не собственное "я", а общие интересы. Научиться этому труднее, чем овладеть индивидуальным тренажом. Наконец, на вершине пирамиды культуры труда у Гастева находится культура рабочего класса. Приобретенные каждым работником индивидуальные навыки закрепляются четкой организацией совместной деятельности. Осознание того, что средства производства теперь являются собственностью класса, формирует в пролетариате принципиально новое, творческое отношение к труду. А к производству, в котором человек каждый день выковывает частицу своего "я", он уже относится как к своему собственному делу. Так вопросы культуры труда выходят на проблему отношения к труду. Хотя в центр своей социальной концепции Гастев ставит не технику, а человека, все же понимает роль человеческого фактора на производстве специфически. Отличительная черта — отсутствие его психологизации. Прежде чем говорить о гуманизации труда, обогащении его содержания и заинтересованности в нем, нужно обеспечить элементарный порядок на производстве и нормальную организацию труда для людей. Возможно поэтому в произведениях Гастева так много размышлений о, казалось бы, простых и очевидных правилах, нормах поведения на рабочем месте, распорядке дня. Тезис о приоритете материальных условий труда, ставший в работе ЦИТа исходной аксиомой, это и есть материалистическое прочтение системы Тейлора. В этом, как и во многом другом, Гастев пошел дальше него. Анализ работ Гастева показывает, что с методологической точки зрения его концепция организации труда, названная им "социологическим синтезом", достаточно противоречива: если применение гастевской методики, как правило, приводило к существенным практическим достижениям, то его отдельные теоретические положения с точки зрения современной науки несостоятельны. Так, в своей "концепции трудовых движений" Гастев не проводит различия между мускульными и машинными движениями, не признает разницы между физическим и умственным трудом. Его методика рубки зубилом, на создание которой он потратил много времени, явилась основой для разработки эффективных методик трудовых движений, внесла большой вклад в изучение профессионального мастерства и систему специального образования в стране. Вместе с тем Гастев явно преувеличивает значение данной операции, считая ее ключом "к построению так называемой мыслительной работы" на том основании, что в рубке зубилом участвуют элементы воображения и памяти. Противоречивой является также трактовка роли и природы человека. С одной стороны, человек — субъект производства, творчески одаренное существо, стоящее неизмеримо выше любой машины или станка. С другой — он призывает "машинизировать человека", рассматривать его как сложнейший механизм. Поэтому цель профессионального мастерства — достижение "максимума автоматизма" [21, с. 198]. По аналогии с психофизиологическим автоматизмом Гастев вводит в свою теорию понятие социального автоматизма, а по аналогии с биологической установкой — социальной установки. Нетрудно увидеть в таком приеме следы биофизиологического редукционизма. Отметим также, что нежелание проводить последовательное разграничение между физическим и умственным трудом привело к определенной однобокости гастевской социологической концепции: в то время как понятие содержания труда развернуто им до широкого операционального плана (трудовая функция — прием — движение — операция), анализа термина "характер труда" у Гастева мы не встретим. Социальная задача воспитания нового человека и применение к трудовой деятельности точных позитивных методов науки — эти две установки определяли стержень гастевских разработок. Вслед за естествознанием и в социальной области должна наступить эпоха конкретных измерений, формул и социальных нормалей. "Эпоха точных измерений", провозвестником которой в области НОТ был Тейлор, наступила в 20-е годы также и в американской академической социологии, где набирает полную силу движение за построение объективной социальной науки, образцом для которой являлись бы методы и приемы естествознания. Эта фаза идейной эволюции социологического позитивизма в США, которая продолжается по настоящее время, характеризуется распространением позитивистски окрашенного эмпирического направления, ориентацией на "социальную инженерию" как особый тип социальной политики и практики, возникновением неопозитивистских принципов профессиональной идеологии и научного метода. Один из основных принципов социологического позитивизма — постулат онтологического натурализма, узаконивающий качественную однородность социокультурных и природных процессов, в методологическом плане оборачивался редукцией социальных закономерностей к биологическим или физическим. Проникновение математических методов и квантификация социологических данных оформились в бихевиоризме в сведение человеческого поведения, эмоций и мотивов к механическим реакциям на стимулы внешней среды, в требование изгнать из научной теории все "ненаблюдаемые" величины, социально-философские суждения, свести сущность к изучению непосредственно наблюдаемого. Общенаучные закономерности исторического развития — мы имеем в виду тяготение социального знания в этот период к точным экспериментальным методам и расчету — были свойственны и отечественной социологии организации труда. С попыткой строго выделить область социально-технического исследования труда ("социальный инженеризм"), уточнить и систематизировать существующую терминологию, ввести социальный эксперимент в качестве основного научного метода и сформулировать некоторые полезные для социологии гипотезы выступает Гастев. Он говорит об универсальной применимости инженерных, т.е. расчетных, объективно-рациональных методов к изучению социальной, психологической и педагогической областей, считает неустранимым процесс математизации биологии, физиологии, социологии и экономики, провозглашает принципиальное единство методов управления процессами, протекающими на чисто механическом, биологическом и социальном уровнях. В своей исследовательской программе, названной им функциональным анализом поведения человека на работе, Гастев предлагает отказаться "от глубинных познаний" существа труда, а исследовать лишь "реакции работника" в рамках конкретных производственных функций или "показатели и сочетание функций работника". При этом он предостерегает науку о труде об опасности выродиться "в некую метафизическую теорию", если она будет решать не конкретные практические вопросы производства, а станет витать на уровне общих рассуждений. Каким бы сложным ни был внутренний мир человека, размышляет Гастев, но его трудовое движение всегда "есть сочетание линий, точек, углов, тяжестей, работающих с определенным допуском, с привычным коэффициентом полезного действия". И все же неверно считать концепцию Гастева разновидностью социологического позитивизма в строгом смысле слова. Преувеличение роли технико-инженерных и математических методов, установка на изучение реакций человека не всегда есть следствие философских принципов позитивизма. Скорее всего, такая позиция отражает непроработанность Гастевым ряда теоретико-методологических проблем науки или же их упрощенное истолкование. Во всех же принципиальных вопросах — закономерности построения социализма, сущность и природа диктатуры пролетариата, коммунистическое воспитание личности, роль трудящихся масс в управлении государством — Гастев стоял на твердых марксистско-ленинских позициях, и подтверждение этому мы находим в его работах и практической деятельности. Тезис же о математизации социального знания и применимости здесь точного позитивного метода играл подчиненную роль по сравнению с ведущей ролью принципа партийности в науке. Гастев неоднократно решительно критиковал не только буржуазные идеологические системы, но и любое отклонение от марксизма внутри отечественной социологической мысли. (Стоит вспомнить в связи с этим критику Гастевым слепого копирования рядом советских специалистов буржуазных приемов психотехники) В 20-е годы советская наука обладала значительным научным потенциалом для объяснения социальных процессов на предприятии. Существовали многочисленные институты, секции, бюро и курсы НОТ, развивалось массовое движение рационализаторов, разработаны и отчасти внедрены эффективные методики по совершенствованию организации труда и управления, подготовки квалифицированных кадров, проводилось множество социально-экономических и технико-организационных экспериментов. Один только ЦИТ подготовил около 20 тыс. компетентн
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-12-16; просмотров: 408; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.119.255.170 (0.015 с.) |