Социальный статус прикладных исследований

В "хорошие времена", когда источники финансирования, и сфера приложения труда ученых достаточно стабильны, особенно быстро развивается академическая социология. Напротив, в "плохие времена", когда дыхательные каналы перекрываются, — а это особенно остро чувствуется сейчас, в период сокращения администрацией Рейгана ассигнований на социальные программы и снижения до­таций на социальные науки, — представители'"чистой" социологии, забыв о профессиональной гордости и отставив в сторону научный снобизм, вовсю кичатся практическими достижениями своих собратьев-прикладников, втайне надеясь разжалобить финансистов на более щедрые подачки и льготы. Так примерно можно сформулировать горький сарказм двух бывших президентов Американской социо­логической ассоциации (АСА) П. Росси и В. Уайта, высказанный ими по поводу состояния американской социологии.

Профессиональные ориентации выпускников социологических от­делений, как и статусный престиж самой науки меняются не под влиянием капризов моды или интересов рекламных бюро. Прикладные исследования, сфера социоинженерной и клинической деятельности становятся ныне все более привлекательным поприщем для талант­ливой молодежи, чем почтенная и, по мнению радикально на­строенных "синих воротничков", "старорежимная" академическая со­циология. На то есть веские причины.

Прикладные исследования и конструкторские разработки (на­ряду с долгосрочными фундаментальными исследованиями) выступают ныне приоритетным направлением научной деятельности в США. Так называемые "ориентированные фундаментальные исследования" как и прикладные, оказываются все более выгодными для про­мышленных корпораций, обеспечивая им лучшую, чем у конку­рентов, инновационную стратегию. Основную прибыль от их реали­зации компании получают через 15—25 лет после начала иссле­дования, а промежуточные результаты видны уже в течение первых 3—10 лет.

Финансирование прикладных разработок идет главным образом через частный сектор, а в государственном, например внутри академической науки, темпы роста ассигнований замедлились с 12% среднегодовых в 60-е годы до 2,8% в 70-е и примерно до 3% в 80-е годы. Несмотря на такое сокращение, темпы развития прикладных разработок все это время в 6 раз опережали темпы роста фундаментальных исследований. Характерна следующая деталь: внутренний и внешний рынок научных при­кладных исследований в США остается достаточно стабильным.

Это на фоне обнаружившихся в последнее десятилетие определенных диспропорций в государственном и коммерческом финансировании НИОКР — роста военных и одновременно сокращения жданских исследовательских проектов, неблагоприятных измене­ний в балансе наукоемкой продукции.

Во всяком случае, по числу публикаций — одному из важнейших оказателей научной деятельности — США опережают другие ка­баллистические страны, как например, в 1980 г. на американских ченых приходилось 37% статей в 2100 наиболее известных и цитируемых журналах мира.

Прикладные социологические исследования в последние два де­сятилетия стали одним из быстрорастущих секторов американской социологии. Из федерального бюджета на эти нужды в последние годы затрачено 1—2 млрд долл. В 1976 г. только на подго­товку и обучение прикладников использовано 100 млн долл. Кроме этого, помощь в сотни миллионов долларов оказывали также местные органы штатов. В то же время на академические исследования по всем социальным наукам, включая и социологию, тратилось всего несколько сот миллионов долларов.

Однако, считают X. Фриман и П. Росси, хотя социологи-при­кладники не страдают от безработицы, — или по крайней мере испытывают эти бедствия в меньшей степени, чем академические социологи, — положение в этой сфере профессиональной деятель­ности далеко не безоблачное. "Социология, как и большинство других социальных наук, столкнулась с серьезными социальными проблемами, включая дефицит на академическом рынке труда, со­кращение занятости в университетах и уменьшение правительствен­ных ассигнований на исследования и подготовку специалистов". Для положения дел в американской социологии в период с 80-х по 90-е годы характерна следующая статистика.

Численность академических социологов в США достигла мак­симума в 15 535 человек в 1977 г., а минимум — 14 529 при­ходился на 1980 г. Правда, в 1972 г. эта цифра равнялась 12 483 че­ловека. В этот момент 2797 социологов были трудоустроены вре­менно, к 1980 г. данный контингент возрос до 3652, т.е. 25,1%. Подготовка социологов со степенью бакалавра достигла максимума в 1974 г. — 35 491 человека, а минимума в 1980 г. — 18 782. Соответственно магистров в 1976 г. — 729 и в 1980 г. — 584.

В недалеком будущем прикладник в индустриальной социологии США будет пользоваться большим спросом, чем академический ученый. Согласно прогнозам, в период с 1980 по 1990 г. число рабочих мест для академических социологов увеличится на 1%, а для прикладников — на 25%. И хотя численность первых в ближайшие 10 лет останется постоянной, на рынке труда они будут испытывать все возрастающую конкуренцию со стороны прикладников, ряды которых значительно пополняются. Должны ли мы, спра­шивают Р. Вандерсхайд и М. Гринвальд, продолжать специализацию большей части талантливой молодежи на преподавательском поприще для университетов и колледжей?

К 1990 г. занятость социологов в прикладных областях, осо­бенно правительствах штатов, здравоохранении и бизнесе, будет расти значительно быстрее, чем в академической сфере. Так, если в 1980 г. занятость прикладников в общественном секторе состав­ляла 1806, т.е. 28,3% от общего числа рабочих мест для приклад­ников, то к 1990 г. эта цифра возрастет до 3267, что составит 41,3%. Наибольший рост ожидается в правительствах штатов — на 225%, а наименьший — в федеральном правительстве. В здраво­охранении занятость социологов увеличится на 400 позиций, т.е. на 50%. Должны ли мы советовать студентам специализироваться по социологии, задают в связи с этим вопрос американские спе­циалисты по образованию, без ясных перспектив на будущее?

И не нуждается ли в коренной переориентации традиционная си­стема университетской подготовки с перемещением центра тяжести на изучение прикладных дисциплин (например, административного дела, организации производства, экономического анализа)? Среди американских социологов зачастую бытует мнение, что уровень прикладного исследования, особенно в сфере промышлен­ного труда, не должен быть столь же высоким, как академи­ческого. Для подготовки практических рекомендаций нередко до­статочно метода "на скорую руку", не претендующего на соблю­дение нормативных требований. Да и квалификация прикладников в массе не такая высокая, как у академических ученых. Тем не менее в "Америкен социоложикал ревью" до 3/4 всех при­сылаемых статей отклоняется ввиду их низкого качества. При этом не играет никакой роли, написан материал прикладным или академическим социологом.

Профессиональный статус и положение дел в прикладной со­циологии США, по мнению П. Росси, противоречивые. В глазах большинства американских социологов ее престиж гораздо ниже академической (базисной) социологии, хотя оплата труда значи­тельно выше. Работы и научные отчеты прикладников, как правило, хуже качеством статей, опубликованных в ведущих профессиональных журналах. Их ряды постоянно пополняются министрами и экс-министрами, радикалами и экс-радикалами, консерваторами и экс-консерваторами. Всех их прельщает кажущуяся близость прикладной социологии к социальным реформам и инновациям в производстве. Не известно, помогли ли они решить стоящие перед об-ством социальные проблемы, но остается фактом, что перед наукой возникло множество новых и не менее сложных задач.

Анализируя исторический контекст возникновения прикладной науки приходишь к выводу, что специфика науки в ее современном онимании обусловливается не столько особенностями научного ме­тода, сколько интеллектуальным климатом в обществе. Ссылки же научность метода, строгость экспериментальных процедур служат для ученых средством защитить себя от обвинений в некомпе­тентности.

Действительно, становление и особенности состояния современной социальной науки невозможно понять без глубокого анализа эко­номических и социокультурных факторов. В качестве общего пред­положения можно считать, что влияние этих факторов на развитие прикладных социологических исследований было, с одной стороны, более значительным, чем на фундаментальные, а с другой — более весомым, чем воздействие внутринаучных, т.е. методологических критериев. Обоснование такого утверждения и заставляет нас бо­лее внимательно рассмотреть историю и социальный статус при­кладных исследований в США.

Необходимость усиления прикладной ориентации в американской социологии выразил в 1895 г. еще А. Смолл. Со временем споры о научном предназначении прикладной социологии — давать новое знание или заниматься исключительно его приложением к произ­водственной практике — сопровождали всю историю развития этой дисциплины. В 1937 г. А. Рауклифф-Браун выдвинул тезис о том, что прикладные социальные науки есть не что иное, как при­менение теоретических принципов "чистой" науки к решению практи­ческих проблем. Подобное, отметим сразу, довольно упрощенное представление проникло в академические словари и справочники. Крайний вариант этой версии предложили в 50-х годах У. Гуд и П. Хатт: социальная наука лучше всего достигает практических целей в том случае, когда она не стремится ни к чему иному, как только к решению чисто научных задач.

Как оказалось, провозглашение тезиса о методологической не­самостоятельности прикладных исследований было чревато далеко идущими последствиями и вовсе не ограничивалось внутринауч-ными рамками. Постепенно, но все более открыто на прикладников стали смотреть как на граждан "второго сорта". Сегодня американские социологи убеждены, что всякий нормальный ученый стремится к академической карьере и лишь неудачники, которым не по-зло стать преподавателем в университете или колледже, обосноваются на прикладной работе. Это, считает Д. Спайн, самое решительное и, пожалуй, самое популярное мнение в социологи­ческих кругах.

Больше всего социолог опасается не того, что предпри­ниматель не сможет по достоинству оценить его вузовский диплом а наоборот, плохо, если это случится и работодатель увидит за обложкой профессиональную принадлежность социолога. Многие менеджеры даже не слышали слова "социолог", не знают, как лучше использовать такого специалиста. Некоторые полагают, что социолог вовсе не обязательно должен получить место приклад­ника на предприятии только потому, что он социолог. Так или иначе, интересы предпринимателей и менеджеров совпадают, когда они отказывают прикладной социологии в выполнении ее профес­сионального долга.

Р. Соренсену не раз доводилось разговаривать с такими ру­ководителями корпораций, для которых промышленный социолог по статусу ценится ниже учителя. Они не воспринимают социолога как социолога, когда принимают решение о повышении. Существует множество причин, почему социология на производстве не призна­ется. Одна из них — недостаточное знакомство менеджмента с ее практическими возможностями. Лишь немногие корпорации высту­пают инициаторами проведения таких социологических исследова­ний, которые затем получают широкую известность. Научные отчеты нередко сдаются в архив или в библиотеку.

Когда руководство корпорации нанимает социолога, это вовсе не значит, что ему позволят заниматься его непосредственными профессиональными обязанностями. Скорее его рассматривают как работника обычной функциональной службы или специалиста по социальному благосостоянию. Социологические отделы, если такие создаются, редко значатся в штатном расписании корпорации. Более того, не определен круг обязанностей для должности, име­нуемой "прикладной социолог", поэтому она не внесена в список профессий работников корпораций. Явление это не исключительное, а повсеместное.

В отличие от своих академических коллег американские социо­логи-прикладники, работающие в сфере промышленного бизнеса, неприбыльных организациях и федеральных агентствах, изолированы от научного сообщества Д. Спайн удалось выяснить это на срав­нительно небольшой выборке из 25 социологов-демографов, имею­щих значительный практический опыт. Оказывается, 2/3 респон­дентов являются единственными социологами в той организации, которая их наняла. На вопрос "как часто они сотрудничают со своими коллегами?" большинство ответили "очень редко или ни­когда", "один-два раза в неделю". Только немногим удавалось это ежедневно или по крайней мере еженедельно.

Социологические факультеты университетов и колледжей США — это замкнутые научные сообщества коллег, где нет места другим специалистам. Но у социологов-прикладников ситуация иная. Редко кто видел объявление "требуется социолог" в какой-нибудь частной пании. Например, в 1979 г. в федеральном правительстве трудилось 100 социологов — большой отряд среди более чем 3000 социальных ученых. Многие социологи числились ''статистиками". Малочисленность вакансий показывает, что работодатели не испытывают нужды в социологии. Чтобы устроиться на работу, социолог должен объявить себя специалистом по количественным методам, затем, получив заказ, полностью раскрыть свои професиональные умения в сфере изучения трудовых отношений.

Отраслевая и географическая разобщенность социологов-приклад­ников означает изолированность их не только друг от друга, и от АСА. Она полностью ориентирована на академических социологов. Анализ списков кандидатов на выборах ее руководящих органов за последние несколько лет показывает, что 95% канди­датов представляют университеты и колледжи и только 5% в момент выборов работали в неакадемической сфере. Такова исторически сложившаяся тенденция, однако сейчас центр тяжести перенесен на более широкое привлечение отраслевых социологов. В противном случае АСА рискует потерять массовую поддержку ученых. По данным Ассоциации, около 11% ее членов — это неакадемические социологи. По мнению Д. Спайн, такое число непропорционально всей численности академических социологов и им труднее сохранить свое членство в АСА [122, р. 124].

Может ли называться социологом тот, кто несколько лет был оторван от академической науки? Подобный вопрос задают сегодня многие. Он результат господствующего в профессиональных кру­гах мнения, что "быть социологом" означает публиковаться в "Америкен социоложикал ревью" и представлять статьи на еже­годные собрания АСА. Если этот критерий действительно взят на вооружение руководством АСА, то оно рискует потерять свои социологические мандаты. Ведь многие социологи-прикладники не же­лают конкурировать со своими академическими коллегами по числу публикаций, так как у них существует иная форма научного при­знания. Гарантия занятости не зависит от того, как много статей они опубликуют, но определяется тем, какую прибыль принесли компании их рекомендации.

Вопреки общепринятому взгляду на социологов-прикладников как профессиональных аутсайдеров постепенно формировался другой, олее обоснованный подход. Процесс переоценки ценностей разво­рачивался в американской социологии как бы исподволь и сопро-ждался переориентацией методико-методологического подхода в мыслении места и статуса прикладных исследований в системе у ного знания. В свое время Т. Парсонс отметил более существенные методические различия между прикладными и базисными исследованиями. Оно состоит в несходстве контрольного аппарата в отличие от "чистой" социологии. В подобном "исполнении" последняя уже не может счи­таться простым продолжением "чистой" науки. Доказательством служит тот факт, что успешные психоаналитические исследования развивались не в результате переноса устоявшихся принципов и моделей академической психологии в сферу клинической практики а благодаря концептуальным и теоретическим инновациям.

Многие сферы фундаментальной науки продвинулись именно бла­годаря "импорту" технических процедур и методов, впервые появив­шихся в прикладных дисциплинах. Так обстоит дело с экспери­ментальными работами по психологическим тестам, методам контроля качества в промышленности, вторичным анализом, приемами шкали­рования Стауффера, наконец, социометрической техникой Морено.

По мере того как повышался уровень прикладных исследований, все более трудно становилось провести четкую грань между ними и академическими разработками. Прикладное изучение, проведенное на высоком научном уровне, — правда, добиться этого удается не всегда, — а особенно на репрезентативной и крупномасштабной выборке (это обстоятельство особенно ценное), может со временем считаться базисным. И, наоборот, некоторые базисные исследо­вания нередко переходят в разряд прикладных. И вообще то, что один специалист или клиент (т.е. частная компания, иссле­довательская фирма) квалифицируют как "прикладное" исследование, другой вправе назвать "базисным". Так, например, лонгитюдное исследование Income Dynamics Study (1974 г.) задумывалось как прикладное и финансировалось Службой экономической помощи. Но позже им заинтересовалось чисто академическое учреждение — Национальный научный фонд (ННФ). В итоге оно приобрело статус прикладного и базисного исследования одновременно.

О высоком статусе прикладной социологии, существующем ре­ально и отражающем ее действительные роль и место в системе научного знания, а не отраженном в сознании академических кру­гов, и часто искаженном в нем, свидетельствуют многие факты. Так, например, из 30 последних президентов АСА 18 регулярно занимались прикладной деятельностью, а остальные 12 обращались к ней время от времени. Среди них можно назвать Дюркгейма, Сорокина, Гиддингса, Лазарсфельда, Огбурна, Кулемана.

Особая историческая заслуга в институционализации эмпириче­ской социологии принадлежит П. Лазарсфельду, который сущест­венно перестроил социологию на фундаменте математики и психоло­гии. Еще в Германии он основал небольшое частное предприятие под названием "Экономико-психологический исследова­тельский институт". Вместе со своими коллегами — студентами бюхлеровского семинара — молодой Лазарсфельд проводил ком­мерческие исследования, обеспечивая неформальному кружку друзей-ученых средства существования. Принципы организации и стиль деятельности подробного научного предприятия неуниверситетского типа (в консультативный совет которого, кстати сказать, входили кже именитые университетские профессора) Лазарсфельд перенес там на американскую почву. Эмигрировав в 1934 г. в США, основал при Ньюарском университете подобный же институт, дружба его с Мертоном явилась прологом к настоящему буму: послевоенный период исследовательские институты быстро появяются при американских и европейских университетах.

Таким образом, исторические факты доказывают, что институ-иональные формы и образцы эмпирической социологии — это не "типично американский" экспорт в Европу, где до сих пор была сильной теоретическая традиция, а в значительной степени "евро­пейский экспорт" в США.

Ныне в США насчитываются сотни, если не тысячи организаций (крупных и мелких, государственных и частных), занимающихся исследованиями, результаты которых оформляются в социоинже-нерные проекты, системы управленческих решений и практические рекомендации. Причем эта сфера деятельности постоянно расши­ряется. Наряду со старыми и хорошо зарекомендовавшими себя фирмами, не зависящими от университетов, например, NORC или 1SR, которые постоянно расширяют свои штаты, возникают новые организации. Они также требуют постоянного внимания, солидных инвестиций и серьезной поддержки. Некоторые крупные учреждения такого типа, в частности Abt Associates, Inc. (расположена в Кембридже) содержат в своем штате больше ученых со степенью доктора философии, чем любой из бостонских университетов.

Нередко прикладные исследования из чисто научного поприща превращаются в форму подпольного бизнеса. В стране возникают буквально мириады так называемых "подставных" ("beltway ban­dit") фирм, которые, казалось бы, делают все как надо: заклю­чают официальный контракт на исследование, разрабатывают научную программу, применяют стандартные процедуры и т.д. Законодатели, финансисты и нечистые на руку политические деятели добиваются выделения на них значительных денежных ссуд якобы для решения важных социальных проблем. Однако ничего, кроме надувательства и обмана, из этого не выходит [167, р. 901]. Часть таких фирм порочны не по определению, а лишь потому, что имеют в своих штатах неквалифицированных работников или людей, фиктивно назы­вающих себя социальными учеными. Все это — оборотная сторона быстрого роста прикладных исследований в США и, по мнению Росси, отнюдь не способствует повышению статуса прикладников ^в глазах академических социологов.

Своеобразие социального статуса прикладных исследований заклю­чается в их большей, чем у академической социологии, интегри-Рованности в политическую систему общества. Несмотря на то что реальная квалификация части прикладников не соответствует тре­бованиям, в целом их профессиональное мастерство должно быть выше, чем у академических ученых. Может быть, эта мысль звучит парадоксально, но основания так считать более чем убедительны, самом деле, качество конечного результата академического социолога интересует скорее научную общественность, круг знакомых и коллег, специалистов по данной проблематике, студенческую аудиторию (если это преподаватель университета или колледжа), _На, конец, читателей профессионального журнала, где опубликована его статья. Иными словами, этот результат скажется лишь на ака­демической карьере ученого и его профессиональном статусе, а косвен­но — на авторитете учреждения, где он работает.

Однако политический резонанс научной деятельности прикладника неизмеримо шире. Ее результаты влияют на качество и компе­тентность принимаемых клиентом политических или управленче­ских решений. В крупной корпорации — это выбор социальной политики или стратегии на гуманизацию труда, определение судьбы новой продукции, которую фирма выбрасывает на рынок, желая переманить у конкурента часть потенциального рынка сбыта (по­этому изучение мнений и ценностных ориентации потребителей — одна из массовых и высокорентабельных сфер деятельности социо­лога-прикладника). В федеральном правительстве или в правозащит­ных органах социолог в качестве консультанта может побудить к принятию проектов с далеко идущими последствиями, затрагивающими судьбы многих тысяч людей.

Не только ошибки, допущенные прикладником, но и позитивные результаты отражаются на расстановке классовых сил в обществе. Особенно широко социологические данные используются в меж­партийной борьбе и экономической конкуренции монополий. Допу­стим, сенат, опираясь на информацию опросов принимает закон о замораживании роста зарплаты. Понятно, что сторонники пра­вительственной фракции, ратующие за более либеральные зако­нодательные меры в сфере трудового права, по иному восполь­зуются эмпирикой, чем приверженцы консервативного курса. Причем вторые свое негативное отношение к социологам обнародуют в пе­чати, помещая "разоблачающие" статьи. Включенность в межпар­тийную борьбу часто происходит независимо от воли и желаний самого социолога, но в любом случае превращается для него в своеобразную "западню", из которой не просто выбраться. Обычно соперничающие политические группировки используют полученную информацию не только во благо, но и во зло ученому, и всякий раз делают это по своему усмотрению.

Кроме вненаучных (например, политических) факторов, социаль­ный статус прикладных социологов определяют и внутринаучные, а именно характер и содержание труда, мотивационная структура деятельности, сложившиеся в ученом сообществе система признания заслуг и иерархия статусных приоритетов. Так, академический со­циолог полагает, что он занят индивидуальной, творчески неповто­римой деятельностью, которая приносит ему удовлетворение своим процессом, содержанием. Фактор внешнего признания его заслуг — это не гонорар или зарплата, а прежде всего признание (устное или печатное) его коллег, т.е. референтной группы.

Напротив, образ и условия жизни прикладного социолога за­висят главным образом от внешних факторов — удачного кон­тракта с фирмой, обязанности выполнять условия договора даже в случае падения акций или банкротства последней, наличия посто-_оГО и надежного клиента-заказчика, умения договориться с ним заключить выгодную сделку. Материальное благосостояние и оплата труда прикладника определяются тем, удовлетворен или нет заказчик результатами его научной работы. Любой промах ограничивает перспективы трудоустройства, а выбор темы исследования диктуется потребностями клиента. У академического же ученого сохраняется хотя бы видимость свободы выбора, но в действительности она сдерживается тем, что собирается публиковать издатель журнала, поддерживать руководство университета, что, наконец, одобряет научное сообщество.

Система найма и подготовки научных кадров в США имеет иерархический характер. На рынке научного труда все академи­ческие учреждения классифицируются по 5 уровням: верхние 10 уни­верситетов нанимают новых докторов наук из своего круга и не привлекают никого из университетов, занимающих позицию в ие­рархии с 3 по 5. Следующие по рангу 20 университетов нани­мают 52% новых докторов тоже из своей же группы, 20% из первой группы и лишь 16% из третьей. Сходная картина наблю­дается на социологических факультетах: 86% обучавшихся в 20 наиболее престижных университетах на работу устраивались сюда же. Более того, всего лишь пять элитарных университетов готовят 1/3 всех докторов философии.

Количество выпускников социологических факультетов, устроив­шихся на работу в академические учреждения, т.е. в универси­теты и колледжи США, в последние десятилетия было относительно стабильным. Обычно сюда поступает на работу до 75% общего числа социологов с докторской степенью, до 70% экономистов и 54% психологов. Высокие оклады и иные денежные стимулы не являются главной причиной привлекательности академической карьеры. В первую очередь привлекает престиж учреждения, не­зависимость от заказчика и свобода в выборе темы.

Все университеты США как место трудоустройства социологов ранжируются по престижности. При этом индикаторами могут выступать такие неявные институционные символы, как котируе-мость среди специалистов присуждаемой университетом научной степени, количество цитирований (на работников престижных уч­реждений чаще ссылаются), гонорары за лекционные курсы и оплата ученой степени, а также членство в ученом совете или профес­сиональном сообществе, получение призов и премий. Приглашая ведущих социологов и повышая тем самым качество обучения студентов, университеты конкурируют между собой за академи­ческие таланты.

Конкуренция университетов за престижных преподавателей, та­лантливых ученых и высокие ставки формирует в США структуру ^еравенства, своего рода пирамиду престижа с немногими счаст-ивчиками наверху. Причем эта иерархическая система воспроизводит сама себя, так как наиболее престижным университетам конкурировать за социологические кадры.

 

 

Заключение

История науки представляет собой не только хронологию открытий и дневник заблуждений. Она является также сферой самореализа­ции, где логика мышления обнаруживает свои закономерные линии и генетические связи. Когда историк изучает прошлое своей науки, то он показывает не только то, что произошло на самом деле, но и то, почему так могло случиться. Иными словами, за сцепле­нием событий он стремится обнаружить внутреннюю логику явлений, проникнуть в сущность познавательной деятельности. Это и есть ретроспективный анализ научной истины, где выделение истори­ческих корней понятий и теоретических представлений служит не самоцелью, а предпосылкой для того, чтобы выявить тенденции будущего. В этом смысле весьма поучительна идея К. Маркса о необходимости усматривать за конечным результатом познания тот исторический и логический путь, который ведет к нему: "Не только результат исследования, но и ведущий к нему путь должен быть истинным... Истинное исследование — это развернутая истина, разъединенные звенья которой соединяются в конечном итоге".

Когда прослежен весь путь, ведущий к современным социологи­ческим концепциям общественного труда, иначе говоря, дана раз­вернутая картина научной истины, методологу науки остается сое­динить ее отдельные звенья в конечный итог и показать резуль­тат исторического исследования в целостном виде.

Ведущее направление американской социологии труда, каковым выступает менеджмент, — это не только лидирующий, по заяв­лениям буржуазных идеологов, социальный институт США, опре­деляющий жизненные ценности, образ жизни и стиль мышления людей, но и мощная научная индустрия. Наиболее характерным для ее развития моментом является довольно быстрое восхождение от неприметной периферийной дисциплины до основного направления буржуазного обществоведения. Причем со временем он становится все более "социологизированным". Иными словами, на смену эко­номической и математической ориентациям приходит социологиче­ская. Да и в академической социологии США — видимо, не без влияния позитивистской методологии и давней ориентации научных исследований на практические рекомендации — также начинает преоб­ладать управленческая и производственная проблематика.

Однако во многом — это касается не только прикладных методов но и социальной философии — современный облик индустриаль­ной социологии определился еще в начале XX в., в период научной и практической деятельности Ф. Тейлора. Возникновение системы Тейлора было обусловлено, с одной стороны, потребностями и до­йкой развития капиталистического производства (появлением крупной машинной индустрии, углубляющимся разделением труда и т.д.), с другой сложной социально-экономической обстановкой в США в начале столетия. Рассмотрение этапов и содержания научной деятельности родоначальника НОТ позволяет сделать вывод о том, что к изучению социально-экономических и психологических аспектов рудовой деятельности он пришел не случайно. Впервые данной проблематики касались "ранние научные менеджеры" конца XVIII — середины XIX в. Тейлор не просто обобщил разрозненные экспе­рименты Баббиджа, Джевонса, Уатта и Боултона, но поставил их на достаточно систематизированный научно-практический фундамент. Методы социального исследования стали у него частью общего учения о методе как способе научного познания и практического преобразования. Более высокая степень разработанности технико-организационных методов по сравнению с социологическими в зна­чительной мере обусловлена недостаточным уровнем развития в начале XX в. американской эмпирической социологии и психо­логии. Тем не менее Тейлор впервые в США поставил вопрос и предложил конструктивное решение тех проблем, которые сегодня широко изучает социология труда: организация и содержание ра­боты, групповой фактор отношения к труду, влияние межлично­стных отношений и стиля руководства на повышение его произ­водительности, наконец, мотивация и стимулирование труда. Помимо социально-психологической концепции, в тейлоровском учении можно выделить еще три самостоятельных раздела: технико-организационные методы рационализации труда, социальную философию и социальную практику. Нельзя сказать, чтобы между ними существовала согла­сованность, напротив, противоречивость — важнейшая характери­стика тейлоризма.

Разумеется, историческая роль тейлоризма определяется не только и не столько его очевидными недостатками (несовместимость со­циально-утопической демагогии и жесткой практики «фезербединга», призыва к гуманизации труда и откровенного усиления его интенсификации), сколько рациональными элементами. В чем же они проявляются? Тейлор считал: неполадки в организации производ­ства и труда не бросаются в глаза, поскольку нормы произво­дительности занижены, что порождает безответственное отношение
^к выполнению своих обязанностей как у рабочих (сознательное замедление темпа работы), так и у администрации (переклады­вание своих функций на плечи исполнителей). При этом "работа с прохладцей" не причина, а следствие недостатков организации труда и системы управления. Если же труд во всех звеньях и участках производства налажен по научным принципам, т.е. на рабочем месте имеется все необходимое и применяются рациональные приемы труда, рабочее время будет использоваться с наибольшей выгодой. Отсюда вытекает важнейший методологический принцип-повысить эффективность производства можно, лишь решая двуединую задачу разработки технико-организационных и социально-психологических методов рационализации труда.

Анализ исторической обстановки показывает, что распростра­нение новой системы в американской, а затем и европейской промышленности не было простым. Менеджеры-практики ради эко­номии шли на ее сознательное сокращение, отбрасывая одни эле­менты и искажая другие. Кроме того, не существовало взаимо­понимания внутри самого движения за "научный менеджмент", а широкая популяризация тейлоризма средствами массовой информации сопровождалась его профанацией и упрощением. Собственно говоря, в этом проявляется скорее не злой умысел или некомпетентность предпринимателей, а объективная закономерность и способ при­менения научных достижений буржуазией, стремящейся во что бы то ни стало получить высокую прибыль. В этой связи особую ценность представляет ленинское понимание тейлоризма в узком (взгляды самого Тейлора) и широком (общественные образцы и приемы использования научно-технических достижений) смыслах.

В зарубежной литературе особенно велика разноголосица в ин­терпретации тейлоризма. Игнорирование его рациональных моментов привело теоретиков "человеческих отношений" к открытию заново тех явлений — в частности, роли группового фактора в созна­тельном ограничении выработки, — которые в свое время довольно обстоятельно изучил Тейлор, но начисто забыли его последователи. Это доказывает история Хоторнских экспериментов, позднейшая их перепроверка с применением современных методов анализа поста­вила под сомнение сам факт открытия "человеческих отношений" и, казалось бы, реабилитировали технико-экономический подход Тейлора. Критику Франке и Каула следует считать корректной, но ее значение не стоит преувеличивать. Реабилитация тейлоризма у них — это возвращение к его огрубленной, "технизированной" версии.

Вообще говоря, попытки "реабилитации" Тейлора в западной со­циологии предпринимались неоднократно и с разной степенью успеха. С появлением в 60—70-е годы "эмпирической" школы, которая воз­родила на качественно более высоком уровне некоторые принципы "классической" школы, все более заметным становится стремление отойти от негативной критики тейлоровского наследия в сторону конструктивного анализа системы. Главные представители этого направления П. Друкер, Р. Дэвис, Дж. Диболд даже выдвинули лозунг "Назад к Тейлору!" и предложили пересмотреть некоторые принципиальные положения современного менеджмента.

На новом историческом витке буржуазной социологии труда, когда на практике получили распространение многочисленные концепции "обогащения труда", "гуманизации труда", групповой организации работы и т.п., вновь вернулись к вопросу о соотношении социально-экономических и психологических факторов. Однако теперь акцент делается не на организации труда, а не проблемах лидерства, самореализации, групп