Глава X проявление потребностей в поведении

(Тенденции и давления)

Качество действий

Наблюдатель видит или не видит души наблюдаемого в зависимости от того, существует ли у него потребность ее увидеть, а если она существует, то еще и от того, насколько потребность эта вооружена знаниями и умениями. Так и ре­жиссер увидит или не увидит жизнь в пьесе в зависимости от того, насколько ему это действительно нужно и насколько он «вооружен».

Как в жизни, так и в режиссерской профессии, в этой об­ласти, сила потребности может в значительной степени вос­полнить недостаток умений (знаний, опыта) и наоборот -вооруженность значительно повышает возможности удовлетво­рения наличной потребности и стимулирует ее рост. Но уме­ния, знания и опыт не могут, разумеется, создать или заме­нить потребность, если она отсутствует. Их функция - так трансформировать наличную потребность, чтобы она наиболее успешно удовлетворялась в данных конкретных условиях. При этом исходные потребности выступают во взаимосвязи с врожденной и унаследованной вооруженностями - с органи­ческими задатками и способностями и тем, что приобретается в детстве. В процессе трансформаций и конкретизации врож­денные способности обогащаются «вооружением», а оно, об­служивая потребность, ведет к новым конкретным трансфор­мациям.

Одна сторона работы режиссера связана с актерами - с построением взаимодействий персонажей в спектакле. Это -«режиссура как практическая психология». Другая - с возник­новением у самого режиссера представлений о том, какую именно борьбу, какие взаимодействия нужно ему построить с актерами. Эту сторону процесса я называю искусством толко­вания, или «режиссурой как художественной критикой», в смысле рассмотренном выше (в первых двух главах). Своеоб­разие этой критики побудило обратиться к проблеме мотиви­ровок. Ориентировка в их природе нужна в данном случае как профессиональное «вооружение». Впрочем, «вооружение» это, я полагаю, может пригодиться не только в режиссуре.

В. Катаев записал совет ИЛ.Бунина: «Будьте в искусстве независимы. Этому можно научиться. И тогда перед вами откроется неисчерпаемый мир подлинной поэзии. Вам станет легче дышать» (119, стр.16). Вероятно, сказанное И.А. Буни­ным относится к любому искусству.

Так и в режиссуре из сугубо личных представлений возни­кают задания самому себе,, когда режиссер изучает пьесу как ее художественный критик-толкователь. Содержание такого задания постепенно строится и уточняется в представлениях о взаимосвязях и взаимозависимостях мотивировок действующих лиц драмы - в понимании их сталкивающихся потребностей. Причем, именно тех и таких, следствием которых могут и должны быть их высказывания, зафиксированные текстом пьесы. Значит, пока речь идет о формировании задания, ко­торое режиссер сам себе дает, оно связано с тем, как по его представлениям в высказываниях (в их содержании, способе его выражения, в характере формулировок, в контексте диало­га - во всем, что зафиксировано текстом пьесы) обнаружива­ются (или могут обнаружиться) потребности действующих лиц - исходные или хотя бы близкие к ним.

Каким-то путем каждый современный режиссер пришел к своей профессии и находится он точно там, куда привел его пройденный им путь. А определяется жизненный путь любого человека структурой его исходных потребностей и их транс­формациями, которые протекают под противоречивыми влия­ниями внешних условий, природных задатков, приобретаемого вооружения, привязанностей, увлечений и сдерживающих норм.

Причем образование, культура сказываются преимуще­ственно в последнем члене этого перечня, а любовь к своей профессии - в предпоследнем.

Если чужую душу можно увидеть в поведении при доста­точном внимании и проницательности, значит душа как-то обнаруживается. В непосредственно наблюдаемых делах чело­века конкретизируются чаще всего сложные производные по­требности, в каждой из которых участвуют обычно все три исходные. Поэтому и проявляются эти исходные не столько в резко выраженных определенных чертах поведения, сколько в тенденциях к тем, а не другим чертам. Мера участия каждой исходной обнаруживается в мере присутствия соответствующей тенденции.

Поэтому своеобразие структуры исходных потребностей реального человека проявляется преимущественно в оттенках поведения, и без достаточного внимания к ним увидеть это своеобразие нельзя. Тут и нужна упомянутая выше чуткость.

Бывают люди, плохо осведомленные, малообразованные и обладающие повышенной душевной чуткостью; а бывают, наоборот, высокообразованные, но лишенные такой чуткости. Режиссерская профессия требует этой чуткости.

В «Театральном романе» М.А. Булгакова ее проявляет ге­рой в таком, например, диалоге. Он говорит: <«...> так вот, не может ваша Людмила Сильвестровна играть.

- Позвольте! Москвичи утверждают, что она играла пре­красно в свое время...

- Врут ваши москвичи! - вскричал я. - Она изображает плач и горе, а глаза у нее злятся! Она подтанцовывает и кричит «бабье лето!», а глаза у нее беспокойные! Она смеется, а у слушателя мурашки по спине, как будто ему нарзану за рубашку налили!» (40, стр.615).

Герой Булгакова говорит не о том, что делает актриса, а о том, как она выполняет действия. В содержании дела, в его назначении обнаруживается конкретная, главенствующая в каждый данный момент потребность - та, которая занимает центральное место в данном сложном комплексе. А вот то, какие потребности и в какой мере давят на нее, с нею бо­рются или конкурируют, - это обнаруживается в том, как выполняется диктат главенствующей потребности. Разница между человеком чутким и нечутким тут и дает себя знать. Одному важно только что, другому - кроме того, как, а за «как» скрывается и «зачем», ибо именно в качестве выполне­ния дел проступает сложность структуры потребностей, ее состав. Один видит только дело - его интересуют ближайшие результаты; другой - кроме того, и душу - ему интересны далекие цели - а, может быть, только душу, или преимуще­ственно душу. Так бывает, например, с влюбленными, да и при любом специальном интересе к душе как таковой.

Цели и средства

Практически, наблюдая поведение любого человека, мы видим применение средств. Поскольку средства эти нам знако­мы, по их составу и характеру их применения мы догадыва­емся о целях, а далее - по порядку целей - об интересах, мотивах.

Цели человека сложны вследствие многообразия и сложно­сти его потребностей. Применение средств не менее сложно. В нем отражены не только сложность влечений человека, слож­ность объектов, ставших целями, но также и природные спо­собности и жизненный опыт - вооруженность, достигнутая человеком к данному моменту его жизни. Сложная обуслов­ленность применения средств чрезвычайно затрудняет их рас­шифровку - различение в их потоке тех целей, достижению которых они служат.

Объективная граница между целью и средством неуловима. Понятия эти именуют явления субъективные, хотя субъективно и весьма простые. В пределах повседневного обихода человек отличает цель от средства, поскольку представляет себе раз­нообразие средств достижения той же цели. Транспорт есть средство, потому что можно воспользоваться разными его видами, чтоб достичь одной и той же цели; пища, одежда относятся к средствам, пока представляется возможность на­сытиться и одеться по-разному. Но являются ли подобные различения средств и целей объективными и достаточно проч­но обоснованными? Ведь по-разному питаясь, одеваясь и пе­редвигаясь с места на место, люди делают все это для чего-то во всех случаях и всегда, а это «что-то» опять-таки служит чему-то, т.е. является по отношению к «чему-то» средством.

Академик А.А. Ухтомский заметил: «Единство противопо­ложностей получается лишь в последовательности. Такова, на­пример, последовательность перехода объективного в субъек­тивное и обратно - этих двух ходячих противоположностей физиолога и психолога» (283, стр.33). «Взаимодействие осозна­ваемых и не контролируемых сознанием этапов пронизывает всю работу мышления», - утверждает академик П.В. Симонов (238, стр.73). И в другом месте: «Люди только по той причи­не считают себя свободными, что свои действия они сознают, а причины, которыми они определяются, не знают...», - писал Спиноза. Действительно, выяснить подлинные мотивы поступ­ков бывает исключительно трудно. При изучении потребнос­тей одновременно отказали оба испытанных метода классичес­кой психологии: наблюдение за поведением другого человека и анализ собственного духовного мира» (248, стр.51).

Это «выяснение подлинных мотивов» начинается с уста­новления целей как таковых на основе объективно обоснован­ного разграничения целей и средств.

Достижение цели всегда требует некоторых усилий; затра­тами усилий измеряется значительность цели; в них же прояв­ляется уровень знаний, умений и опыта. А сами эти затраты очевидно относятся к средствам. Наблюдая поведение челове­ка, мы видим только средства и потому видим затраты уси­лий. В беспрерывном потоке усилий действующего человека -в расходовании им сил-средств - скрываются и обнаружива­ются его цели. Общая цель всех усилий живого существа оп­ределяется нередко как «уравновешивание со средой». Отно­сится ли это также и к человеку?

М.Г. Ярошевский в статье, посвященной А.А. Ухтомскому, пишет: «Ухтомский трактует доминанту как рефлекс, направ­ленный на нарушение равновесия со средой, как антигомеос-татичный по своей сути. <...> «Экспансия», устремленность на ов­ладение средой - таково, по Ухтомскому, главное «кредо» живого» (336, стр.127). Г. Дилигенский.формулирует обобща­ющие выводы: «В научной литературе общее определение потребности нередко связывается с понятиями необходимости и недостатка. Конечно, люди нуждаются во всем том, что необ­ходимо для их существования и развития, но их потребности, в принципе, не ограничены этими рамками» (93, стр.72).

Но А.А. Ухтомский, утверждая роль доминанты, не просто отрицает «принцип наименьшего действия». Он отрицает его всеобщее значение и, в сущности, указывает на его место в диалектике функционирования потребностей человека: «закон экономии сил» распространяется на средства достижения це­лей и не распространяется на целеполагание как таковое - на потребности, интересы и увлечения, на цели.

Экономия сил, можно сказать, лежит на поверхности -она видна каждому на каждом шагу именно потому, что в человеческом поведении наблюдатель всегда видит процесс применения средств. Да и сам действующий субъект, как заме­тил еще Спиноза и как на это указывает академик Симонов, осознает только свои действия, т.е. ближайшие цели - сред­ства и способы, - а не причины их возникновения в потреб­ностях.

Вл. Солоухин взял эпиграфом к своему произведению «Трава» слова Дж.Рескина: «Ньютон объяснил, - по крайней мере так думают, - почему яблоко упало на землю. Но он не задумался над другим, бесконечно более трудным вопросом: а как оно туда поднялось?» (262). «Мы не задумываемся», по­тому что «оно туда поднялось» так же незаметно, как проис­ходит всякий рост всего живого. Рост живого ставит нас пе­ред фактом, как очевидным результатом процесса невидимого.

Так же мы повседневно видим экономию сил в процессе применения способов и так же невидимы цели, побуждающие человека применять средства и расходовать силы, вопреки склонности их экономить. А в сущности, отрицание экономии сил так же очевидно, как их экономия: ведь экономя силы, человек их все же беспрерывно расходует и, стремясь к наи­меньшему действию, он действует.

ЦЕЛЕПОЛАГАНИЕ требует действий и вынуждает к расходованию сил; ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ требу­ет логики действий и вынуждает экономить силы. Поэтому целесообразность и экономия сил по сути своей неотделимы одна от другой. В экономии сил реализуется уровень умений, квалификация. Так целе СООБРАЗНОСТЬ расширяет возмож­ности целе ПОЛАГАНИЯ, и ЭКОНОМИЯ сил обслуживает затраты усилий.

Здесь проявляется и установленная П.В. Симоновым функ­ция подсознания. Его работа - прямое следствие экономии сил. Пока пользование способом достижения цели не вполне освоено, пока не найден достаточно экономный (целесообраз­ный) механизм применения данного способа (например, в мышечных движениях) - сознание занято его освоением. В этом и заключается его главное назначение и его постоянная работа. Работа эта излишня, когда и поскольку способ усво­ен, не нуждается в совершенствовании и достаточно продук­тивен. Теперь применение способа автоматизируется и осуще­ствляется подсознанием. Так работает, к примеру, мускулатура речевого аппарата во время произнесения слов.

П.В. Симонов напоминает: «И.П. Павлов оставил нам об­разное описание своих представлений о физиологической ос­нове сознания как о «светлом пятне максимальной работоспо­собности, оптимальной возбудимости нервных клеток», кото­рое непрерывно перемещается по коре больших полушарий» (248, стр.45).

Под диктовку потребностей и информации, поступающей как из внешней среды, так и от самого организма, формиру­ются мотивы и цели; в «четырех структурах» происходит вы­работка средств и способов их достижения; выработанные уменья, в качестве навыков, передаются подсознанию - «млад­шему командному составу» поведения. Сознание при помощи памяти, воображения и мышления связывает прошлый опыт (знания) с наличными условиями (с их пониманием) и с целью как искомым, должным - этим контролирует и направляет по­ведение, с тем, чтобы это должное стало наличным и чтобы осуществляемое дело вело к следующему, используя при этом достигнутое прежде.

Такая согласованная работа есть в то же время соревно­вание, конкуренция, борьба противоречивых тенденций в оперировании энергетическими ресурсами организма - целепола-гания и целесообразности - затраты усилий и их экономии. Но противонаправленность эта есть также и взаимное стимулиро­вание: трудно осваиваемое средство превращается в цель; легко достижимые цели выступают в качестве возможных средств; а средства после многократного продуктивного применения авто­матизируются. Здесь средство превращается уже в механизм его осуществления или в процесс непосредственного потребления.

Все это можно увидеть в длящемся некоторое время пове­дении человека. Что в его действиях автоматизировано -осуществляется подсознанием? Тут наиболее отчетливо видна отработанная экономия сил. Это - средства привычные, осво­енные. Что относится к средствам осваиваемым? Здесь авто­матизированное (выполняемое почти что механически) череду­ется с решениями - с работой сознания, находящего средства и способы, учитывающие стремление к экономии сил. Сколь успешно это стремление? Легка или трудна работа сознания? Что, как часто и долго ли выполняется без экономии сил? Что, следовательно, связано непосредственно с целеполаганием и дает начало расходу сил?

Человек принял гостя, посетителя, просителя; человек на­вестил кого-то, был на приеме; произошло знакомство такого-то с таким-то; объяснение по такому-то поводу; выяснение взаимоотношений; произошла ссора или примирение. Что каждый участвующий делал и как он действовал? Если внима­тельно следить за применяемыми средствами, колебаниями в экономии сил, то в оценках, пристройках и воздействиях можно заметить проявление целей (это относится к «практи­ческой психологии» - см. Первую настоящего издания часть и № 99 списка литературы Второй части).

 

Устойчивая доминанта

Устойчивая доминанта, как главенствующая потребность человека, направлена на нарушение равновесия со средой; она определяет главный остов, или стержень, характера. Наруше­ние равновесия со средой - это нарушение (может быть, са­мое скромное) некоторых бытующих общественно-историчес­ких норм удовлетворения производных потребностей. Каких именно?

Доминанты в разное время и у разных людей могут быть и бывают самые разнообразные, но чаще всего и наиболее устойчивы среди них - доминанты социальные, причем не настолько сильные, чтобы претендовать на нарушение норм за пределами близкой среды и за пределами своего общественно­го ранга (об этом речь шла в гл. VI).

Доминанта во всех случаях - область целеполагания, а не область средств и способов. Но цель, доминирующая над дру­гими и претендующая на преодоление обычной нормы удов­летворения потребности, может быть достигнута только при наличии соответствующих ей условий и средств. Тут и обна­руживается роль «сверхсознания» и интуиции, как определяет их академик П.В. Симонов.

Они - специфическое вооружение доминанты, и в них она поэтому проявляется.

Пока та или иная потребность не достигла силы сколько-нибудь устойчивой доминанты, потребность эта обслуживается средствами подсознания и сознания. Их достаточно для об­служивания такой потребности и для достижения целей, ею продиктованных. Распределение работы между сознанием и подсознанием зависит от ее силы. Чем менее значительна (ак­туальна) данная потребность в данное время, чем более ло­кальна цель в пространстве и времени, тем меньше роль мышления в средствах и тем больше роль подсознания - тем строже сознание ограничивается общим контролем осуществ­ляемых подсознанием связей. Думать в подобных случаях че­ловеку не нужно и не приходится.

Сила, актуальность данной потребности в данный момент вынуждает думать: вспоминать, воображать, строить в пред­ставлениях связи и прогнозы, моделировать перспективы и проверять в представлениях проектируемое.

Устойчивой доминанте недостаточно и этого. Она мобили­зует и концентрирует на поисках средств ее удовлетворения в с е унаследованные и приобретенные возможности человека. В их число входят те аварийные резервы знаний, которые редко применяются, давно забыты и не поддаются полному осозна­нию. Их включение в работу выступает как внезапное «озаре­ние». П.В. Симонов назвал такое формирование неосознавае­мых умозаключений «психическим мутагенезом» по аналогии с биологическими закономерностями. Он возникает как итог срочной мобилизации всего предыдущего опыта и в с е х органических, психофизиологических возможностей данного человека в данное время.

В этом итоге обнаруживаются подлинные возможности че­ловека в данный период его жизни и, что особенно важно, его действительная главенствующая потребность, его доминан­та - не та, которую он, может быть, в себе предполагает или которую хотел бы иметь, а та, которая подлинно, объективно направляет всю его субъективную деятельность.

При этом сила доминанты, вероятно, обнаруживается в степени концентрированное™ и полноте мобилизации его реальных, в том числе неосознаваемых, возможностей.

Едва ли можно сомневаться в том, что психофизиологи­ческие возможности разных людей различны в количественном и качественном отношениях. Но, вероятно, у любого человека существуют и неиспользуемые в обычных условиях, а потому неосознаваемые им, неподотчетные ему резервные возможности памяти, мышления, воображения и воли. Вот эти его возмож­ности и мобилизует его доминанту с большей или меньшей полнотой в зависимости от ее устойчивости и силы.

Поэтому в проявлениях интуиции обнаруживается доми­нанта, а в том, что именно в каждом данном случае интуиция и вдохновение подсказывают человеку, проявляются его ре­альные возможности. Интуицию можно считать индикатором устойчивых доминант человека, а значит - самых существен­ных основ его характера. Индикатор этот тем более ярок, чем большими знаниями и умениями данный человек вооружен и чем острее этой вооруженности недостает в данной ситуации.

Если правомерен афоризм: эмоция - индикатор потребности, то правомерен и новый: интуиция - индикатор главенствующей потребности. А в театральном искусстве: интуиция - индикатор сверхзадачи режиссера, трактующего пьесу, сверхзадачи актера, работающего над ролью, и образа, создаваемого актером.

Интуиция не только указывает на главенствующую по­требность человека, но и «выдает» ее - ведь она не «осоз­нается» как средство и потому не подчинена экономии сил.

В какой сфере у данного индивида наиболее интенсивно работает интуиция? В бытовом устройстве своих дел? В се­мейных делах, в любовных похождениях? В работе над ро­лью? - Где интуиция, там и главенствующая потребность.

Поэтому интуицию можно рассматривать как антипод квалифицированного ремесла, пусть даже самого высокого уровня, где ремесло почти неотличимо от искусства. Ремесло всегда опирается на знание норм, вплоть до новейших, и на уменье более или менее успешно применять их; оно может утверждать, охранять и даже распространять культуру, но не творить ее вновь.

Распределение внимания

Всякие умения начинаются с целесообразного распределения своего внимания. В младенческом возрасте оно неуправляемо и потому распределяется хаотически; потом достигается все более продуктивное и разумное, умелое его распределение. При этом особенности каждого сколько-нибудь сложного дела требуют соответствующего именно этому делу распределения внимания, а чем дальше его цель и чем труднее путь к ней, тем большую роль играет надлежащее уменье распределять внимание.

Профессор Г.М. Коган пишет: <«...> распределенность вни­мания представляет результат сложного диалектического про­цесса, отправной точкой которого является сосредоточение. Путь к распределению внимания лежит через воспитание куль­туры сосредоточения: чтобы научиться видеть многое, нужно сначала научиться хорошо видеть одно. Теннисисты при тре­нировке подолгу бьют мячом в один и тот же квадрат для того, чтобы при игре попадать в самые различные точки по­ля» (128, стр.65-66).

Сосредоточенность, о которой здесь идет речь, заключается в такой концентрации внимания, которая побуждает не видеть, не замечать, игнорировать то, что не нужно для достижения цели. Сосредоточенность эта тем выше, чем сильнее потреб­ность, трансформированная в данную цель. Если же потреб­ность слаба, то слаба и сосредоточенность на цели, слаба и концентрация внимания.

Практически это значит: человек не имеет достаточно конкретной, определенной цели - в своей цели он не уверен и она то мгновенно возникает как принятое решение, то опять возвращается в ряд возможных, предполагаемых средств; зна­чит, вышестоящая цель недостаточно значительна - слаба потребность, недостаточна для необходимых затрат усилий. Человек не ощущает нужды в принятии определенных и твер­дых решений. При этом сильный человек принимает решения быстро и окончательно; слабому трудно принять любое реше­ние - самые простые вопросы кажутся ему неразрешимыми.

Нерешительность, неуверенность в своих возможностях, неопределенность целей как малая их значительность, неуменье в применении средств - все это проявления несогласованности средств и целей. А следствием выступают погрешности в эко­номии сил, в целесообразности поведения - в излишках дви­жений и усилий, в частности - в недостаточной или избыточ­ной телесной мобилизованности. Внимательному наблюдателю все эти погрешности, так же как и их отсутствие, видны.

Человек в течение какого-то времени совершил 1001 дело; из них 1000 без сосредоточенного внимания - небрежно, без твердых решений и потому без строгой экономии сил; но одно - с полной сосредоточенностью, а потому - с предельной, доступ­ной ему экономией сил и целесообразностью. Есть основания утверждать: именно это единственное дело он выполнял со­гласно своему наиболее сильному влечению; вероятно, это дело входит в число тех, какие он хотел бы делать. Все же остальные 1000 дел он выполнял только потому, что его по­требности вынуждали его к тому, но он не хотел бы их вы­полнять. Хотя число их больше, но они характеризуют струк­туру его потребностей лишь с негативной стороны - они ука­зывают на то, что не отвечает главенствующим или наиболее актуальным в данное время потребностям данного человека.

Так, скажем, продавщица в магазине многие часы обслу­живает покупателей и считанные минуты беседует с подругой - продавщицей соседнего прилавка. Как в ее внимании и в каких ее делах проявятся ее потребности с негативной сторо­ны? Как и в каких - с позитивной? Я полагаю, всякий на­блюдатель может безошибочно это определить.

Если таких вынужденных дел у человека много, он ими постоянно занимается и ничего не предпринимает, чтоб изба­виться от них, то, видимо, и то, к чему влечет его, привлека­ет его не сильно. Значит, главенствующая потребность его слаба, и он не принадлежит к людям целеустремленным, увле­кающимся - к пассионариям, по терминологии Л.Н. Гумилева.

Для человека увлеченного характерно обратное. И ему приходится делать то, что служит удовлетворению потребнос­тей нужды, но он выполняет и эти дела так, чтобы высвобо­дить силы, время и внимание для дел, продиктованных влече­нием; значит, и выполнение дел, с ним не связанных, делается средством, ему подчиненным. Так, достаточно сильная доми­нанта подчиняет себе все поведение, все дела. Ее эффек­тивность определяется соответствием ей применяемых средств, уменьем применять их; а в уменье это входит распределение внимания.

Искусствовед Н.М. Тарабукин в монографии, посвященной М.А. Врубелю, пишет: ««Вдохновение-порыв» выражается фор­мой, «выполнять которую приходится не дрожащими руками истерика, а спокойными ремесленника». И действительно, бла­годаря усердию в работе, Врубель еще в Академии «чуть не вошел в пословицу», по собственному выражению»; «Он [Вру­бель - П.Е.] постоянно ощущал в себе «натиск (Aufacshwung) восторга» (как он сам выразился в письме к жене), наличие которого он признавал необходимым для художника-артиста» (271, стр.52 и 51). Но «служенье муз не терпит суеты», по Пушкину. Поэтому восторг этот реализуется в спокойствии мастера, а оно - в целесообразности средств, в экономии сил.

«Вдохновение-порыв» - это, в сущности, сильная главен­ствующая и вооруженная потребность роста, развития. В ис­кусстве она, по мысли Н.М. Тарабукина, «выражается фор­мой». Но и в любой другой деятельности ее реализация осу­ществляется «не дрожащими руками истерика, а спокойными», - более или менее успешно, в зависимости от вооруженности. Причем решающую роль играет, вероятно, все же сила по­требности. Г.М. Коган приводит множество примеров того, как вопреки очевидным недостаткам или дефектам в природ­ных данных, различные деятели искусства достигали самых значительных результатов (128, стр.108-109).

Примеры эти свидетельствуют о том, что овладение спо­собами удовлетворения потребностей поддается значительному совершенствованию, что оно ведет к все более полному и экономному достижению все более далеких целей, обслужива­емых сверхсознанием.

А если так, то сверхсознание должно поддаваться созна­тельному культивированию и уходу, и, следовательно, главен­ствующую на определенном этапе жизни человека потреб­ность, в принципе, можно растить, совершенствовать и разви­вать, оберегая от болезненных деформаций и трансформаций. И это нисколько не отрицает ни детерминизма в человеческом поведении, ни решающей роли потребностей во всем, что связано с человеком вообще. Потребность, как и жизнь, нель­зя искусственно создать, но она трансформируется под влия­нием факторов, которые могут быть управляемыми.

Но рациональным влиянием на ход трансформаций по­требностей логически должно предшествовать уменье видеть их в поведении человека - различать: в каких именно прояв­лениях разные потребности реализуются.

Здесь опять уместно вспомнить «четыре структуры» транс­формации потребностей и их зависимость от внешней среды. Они, видимо, обслуживают и доминанту. А значит, при их посредстве она трансформируется в конкретные цели, которые могут более или менее успешно служить ей. Она может нахо­дить себе применение или не находить его. В первом случае она будет крепнуть и все более подчинять себе другие по­требности, во втором - она будет только мешать или усту­пать им.

Так, природные дарования человека и его стремления реа­лизовать их остаются иногда бесплодными. Не находя приме­нения, не встречая поддержки, они могут остаться незамечен­ными окружающими. М.С. Шагинян рассказывает о С.В. Рахма­нинове: <«...> он начал говорить о необходимости чувствовать успех, слышать похвалу: «Это как кислород для артиста, - на концерте похлопают, согреют душу овациями и хоть на пол­часа чувствуешь себя творцом. Как же мне иначе справиться с собой? Вот ведь шучу, шучу, а в глубине души плачу над собой, а сейчас даже и слез нет - такая пустота. Вот Лев Николаевич Толстой это отлично понимал. Он мне сам много раз говорил на эту тему и об одном музыканте сказал, что он погиб от того, что его не хвалили» (55, т.2, стр.158).

 

«Типы человеческой породы»

И.С. Тургенев в 1860 г. в речи о Гамлете и Дон Кихоте сказал: «Нам показалось, что в этих двух типах воплощены две ко­ренные, противоположные особенности человеческой природы - оба конца той оси, на которой она вертится. Нам показа­лось, что все люди принадлежат более или менее к одному из этих двух типов; что почти каждый из нас сбивается либо на Дон Кихота, либо на Гамлета» (280, т.И, стр.169).

Тургенев так их характеризует: «Дон Кихоты находят -Гамлеты разрабатывают. Но как же, спросят нас, могут Гам­леты что-нибудь разрабатывать, когда они во всем сомнева­ются и ничему не верят? На это мы возразим, что, по муд­рому распоряжению природы, полных Гамлетов, точно так же как и полных Дон Кихотов, нет: это только крайние выраже­ния двух направлений, вехи, выставленные поэтами на двух различных путях. К ним стремится жизнь, никогда их не дос­тигая. Не должно забывать, что как принцип анализа доведен в Гамлете до трагизма, так принцип энтузиазма - в Дон Ки­хоте - до комизма, а в жизни вполне комическое и вполне трагическое встречается редко» (280.11.186).

«Принцип анализа», который Тургенев противопоставляет «принципу энтузиазма», воплощает поиски средств, стремление к средствам безошибочным, бесконечное исследование условий их применения; «принцип энтузиазма» - увлеченность целью, неудержимое стремление идти к ней напролом, пренебрегая ее иллюзорностью и несовершенством, недостаточностью средств. Тургенев говорил: «Эти две силы [одну из них^ выраженную Гамлетом, он называл центростремительной, другую, представ­ленную Дон Кихотом, - центробежной. - П.Е.] косности и движе­ния, консерватизма и прогресса - суть основные силы всего существующего. Они объясняют нам растение цветка и они же дают нам ключ к уразумению развития могущественнейших народов» (280, т.П, стр.180).

Этим же противонаправленным силам, я полагаю, можно уподобить целеполагание - расходование сил - и целесообраз­ность - экономию тех же сил.

Наша современница историк литературы Л.М. Лотман по­казывает различные вариации типов, указанных Тургеневым, и приходит к интересным выводам: «Неоднократно отмечалось, что во многих героях произведений Тургенева гамлетические черты соединяются с донкихотскими. В Инсарове современная писателю критика, а затем и историки литературы увидели наиболее цельное воплощение характера Дон Кихота, наибо­лее чистую «культуру» этого типа. <...> Тургенев относит к числу донкихотов Христа и Фурье. <...>

Представление о Дон Кихоте как о фигуре, возглавляющей общественный прогресс, противоречило традиционному, утвер­дившемуся в русской литературе взгляду, согласно которому Дон Кихот трактовался как архаист, отставший от развития общества. Именно в этом ключе воспринимал образ Дон Кихота Добролю­бов. Подчеркивание Тургеневым стихийности и интуитивности энтузиастов-донкихотов, открывающих новые пути в истории, могло показаться Добролюбову недоверием к революционной теории» (161, стр.92-95). Но сам Тургенев утверждал, что «в отличие от донкихотов-деятелей революционного типа Гамле­ты - консерваторы: изучение, анализ им всегда представляется незавершенным, а действие - преждевременным» (161, стр.52).

Далее литературовед обращается к законам физики и ра­ботам физиологов: «Распространяя выводы статьи на психоло­гию людей вообще и даже на законы природы, Тургенев, как можно сейчас предположить, не совершал романтического отрыва от реальности. Выводы его статьи действительно зат­рагивают некоторые важные сферы природы познания, психо­логии и даже физиологии человека. Напрашивается, например, аналогия между представлениями Тургенева о двух типах че­ловеческой личности <...> и физическим законом, выраженным неравенством Гейзенберга. Согласно этому закону, невозможно одновременно получить полную информацию о положении и скорости физической системы. Физиологи находят возможным провести аналогию между «принципом неопределенности» Гей­зенберга и конкурентностью двух видов информации - специ­фической и неспецифической, - в результате чего возникает «парадокс восприятия»; чем больше человек знает об объек­тивной характеристике стимула, тем менее точной является его субъективная оценка этого стимула» (161, стр.101).

Выводы Л.М. Лотман таковы: «Нетрудно заметить порази­тельное совпадение двух основных психологических типов, которые устанавливают ученые-физиологи, с характерами Гам­лета и Дон Кихота в интерпретации Тургенева, совпадение, доходящее до сходства деталей и частностей. <...> Ученые не ссылаются на «Гамлета и Дон Кихота» Тургенева. <...> Тем поразительнее и убедительнее эти совпадения, тем более стоит над ними задуматься. <...> Любопытно, что в качестве примера неспецифического восприятия информации они приводят изоб­раженную в «Войне и мире» реакцию Пьера Безухова на рас­сказ Наташи о смерти князя Андрея» (162, стр.103).

У самих физиологов А. Иваницкого и Н. Шубиной, на ко­торых ссылается Лотман, мы читаем: «Человек с преобладани­ем специфической информации характеризуется точным, «хо­лодным» восприятием действительности. Он отчетливо видит все признаки воспринимаемого объекта, как главные, так и второстепенные <...>. Его мышление отличается строгостью и носит преимущественно логический характер <...>. Действия людей этого типа строятся в основном на рациональной ос­нове. Однако они относятся к «людям мысли, а не действия». Отчетливая многоплановость воспринимаемой ими ситуации затрудняет оценку. Отсюда могут возникнуть колебания, кото­рые иногда приводят к воздержанию от действий. <...> Совер­шенно иными особенностями будет характеризоваться человек, у которого преобладает неспецифическая информация <...>. Мышление у них образное, эмоциональное <...>. Эмоциональ­ность восприятий облегчает для них принятие решений: ведь смысл происходящего для них кажется достаточно ясным. Это люди не размышления, а действий.

<...> Оба образа, конечно, схематизированы.

<...> У большинства же людей можно говорить лишь об относительном преобладании того или иного типа восприятия, не исключающего использования противоположного типа в тех ситуациях, когда этого требует реальная обстановка» (108, стр.101). И далее: «Описанные характеры имеют известное сход­ство с двумя человеческими типами нервной системы, описан­ными И.П.Павловым, который обозначил их как мыслитель­ный и художественный тип. Однако здесь есть и различие.

Павлов положил в основу разделения типов преобладание первой или второй сигнальных систем, то есть преобладание реакций на непосредственные (свет, звук и т.д.) или опосредо­ванные (словесные) раздражители. В нашем же случае разли­чие характеров основано на преобладании специфической или неспецифической проводящих систем, то есть на более элемен­тарных механизмах нервной деятельности, общих для человека и животных. Вместе с тем понятно и сходство между этими двумя классификациями: ведь преобладание специфической системы будет соответствовать и преобладанию реакций на более аб­страктные, эволюционно более поздние сигналы» (108, стр.101).

Цитируемая статья опубликована в январском номере «Науки и жизни» в 1970 г. под названием «Физиологическая двухмерность информации: механизмы и следствия» (108). А через пять лет в