Многослойность социальных потребностей

 

Группу потребностей, производных от потребности суще­ствовать и размножаться - занимать физическое место в про­странстве - можно условно назвать потребностями биологи­ческими, поскольку они присущи всему живому. От них суще­ственно отличаются потребности, связанные с местом человека в среде ему подобных: они могут быть названы потребностями социальными. По свидетельству Ж. Нюттена, на эти потребнос­ти обратил особое внимание психолог Левин (1926), назвав их «квазипотребностями» (199, стр.107). Потребности эти будут предметом специального рассмотрения в дальнейшем, но их контурный обзор необходим сейчас для уяснения того, что относится не только к ним, но и к другим человеческим по­требностям, а главное - к их взаимозависимостям.

Взаимосвязь разнородных потребностей обнаруживается, между прочим, в том, что существует, видимо, группа потреб­ностей, промежуточных между биологическими и социальны­ми. Обостряясь до главенствующего положения, они выступа­ют либо как те, либо как другие, а занимая обычное, подчи­ненное положение, они оказывают большее или меньшее дав­ление на господствующую, чаще всего социальную. Эту группу потребностей можно назвать «этническими». Они об­наружены Л.Н. Гумилевым, хотя слово «потребность» он не употребляет. Он пишет: «Греческое слово «этнос» имеет в словаре много значений, из которых мы выбрали одно «вид, порода», подразумевается - людей. Это свойство вида homo sapiens группироваться так, чтобы можно было противо­поставлять себя и «своих» (иногда близких, а часто довольно далеких) всему остальному миру. Это выделение характерно для всех эпох и стран» (84, т.1, стр.47). И далее: «Внутренняя структура этноса - это строго определенная норма отношений между коллективом и индивидом и индивидов между собой. Эта норма негласно существует во всех областях жизни и быта, воспринимаясь в данном этносе и в каждую отдельную эпоху как единственно возможный способ общежития. Поэто­му для членов этноса она не тягостна, так как она для них незаметна. И наоборот, соприкасаясь с иной нормой поведе­ния в другом этносе, каждый член первого этноса удивляется, теряется и пытается рассказать своим соплеменникам о чуда­чествах другого народа» (84, т.1, стр.49). Об этносе Л.Н.Гу­милев пишет: «Это элементарное понятие, несводимое ни к социальным, ни к биологическим категориям. Этот вывод является эмпирическим обобщением историко-географических данных» (84, т.1, стр.32).

Ю.В. Бромлей указывает на главную особенность, опреде­ляющую принадлежность к этносу: «В действительности сово­купность людей, обладающих общностью культуры, выступает как единый этнос только в том случае, если ее члены в той или иной мере осознает эту общность, считая ее выражением общности исторических судеб, в том числе, как правило, об­щности происхождения (фактической или иллюзорной -- это уж другой вопрос)» (39, стр.83). На эту же черту указывает и Л.Н. Гумилев: «Этнос является понятием релятивным, един­ственный признак, который можно считать инвариантным -признание особи: «мы такие-то, а все прочие другие». По­скольку это явление повсеместно и равно характерно для классовых и доклассовых обществ, то, следовательно, оно отражает некоторую физическую реальность, которую и над­лежит обнаружить, потому что самосознание, как и самоощу­щение, только опознавательный знак, а не сущность предме­та» (83, стр.6).

Потребности этнического обособления, обостряясь, ведут к противпоставлению своего этноса всякому другому. Так они делаются потребностями явно социальными, того или другого содержания. В.И. Козлов пишет: «Зерна национализма питают­ся прежде всего психологически естественной симпатией к людям того же языка, культуры, внешнего вида и т.д. и столь же естественной настороженностью по отношению к этнически чуждым людям» (129, стр.78). Так, националистические преду­беждения и предрассудки мешают сотрудничеству. Но те же этнические потребности иногда служат сохранению социальной целостности, оказавшейся под угрозой. По Андрею Платоно­ву: «Долг и честь, когда они действуют как живые чувства, подобны ветру, а человек подобен лепестку, увлекаемому этим ветром, потому что долг и честь есть любовь к своему наро­ду и она сильнее жалости к самому себе» (218, стр.81).

Марксистское определение человека как совокупности об­щественных отношений утверждает зависимость его дел, инте­ресов, нужд и целей от окружающей социальной среды. Об­щественное бытие человека, его принадлежность к себе подоб­ным так или иначе (в разных случаях более или менее) неиз­бежно сказывается на всем, что касается его природы и его деятельности, вплоть даже до его биологического существова­ния.

Но зависимость каждого отдельного человека от обще­ственных отношений отнюдь не лежит на поверхности его поведения. Зависимость эта чрезвычайно осложняется, а пото­му - вуалируется, скрывается от глаз наблюдателя, принад­лежностью каждого реального человека одновременно ко мно­гим и разным человеческим сообществам - его связями с раз­личными и многими группами людей. Поэтому сами соци­альные потребности функционируют как конгломерат различ­ных, переплетающихся потребностей, из которых каждая про­диктована той, а не другой определенной связью с определен­ным кругом социальной среды. Причем эти различные связи могут вступать в более или менее острые противоречия одна с другой.

Отличительная черта социальных потребностей, при всем их разнообразии, заключается в том, что все они являются требованиями к другим людям и являются принадлежностью не отдельного человека, а целой группы людей, так или иначе объединенных. Общая потребность определенной общественной группы не только слагается из потребностей отдельных людей, но и сама вызывает у отдельного человека соответствующую потребность ("...как само общество производит человека как человека, так и он производит общество", - писал К. Маркс; 179, стр.589), а в итоге - потребность любой группы не тож­дественна потребности отдельного человека, всегда в чем-то и как-то отличаясь от нее. Человек, принадлежа к определенной группе, опирается на общие с ней потребности, но и группа вынуждает его подчиняться ее требованиям, а подчиняясь, он входит и в число диктующих. Так возникает сложная диалек­тика интересов и потребностей отдельного человека, с одной стороны, и тех сообществ, с которыми он связан - с другой. Эти взаимоотношения постоянно ощущаются в жизненной практике и привлекают внимание художников. Размышлял о них, видимо, и А.С. Пушкин (это проявляется и в «Медном всаднике» и в «Борисе Годунове»). Их можно видеть и в ис­торической живописи.

«Разумеется, без индивидов никакого коллектива быть не может, - читаем мы в сборнике «Социальная психология», -так же, как не может быть воды без составляющих ее атомов водорода и кислорода. Но ведь изучение водорода и кислоро­да порознь не дает никакого представления о воде» (263, стр.224); «Как только взаимодействия между людьми склады­ваются в относительно устойчивую систему совместной дея­тельности, возникает новое качество: «Сила нападения эскад­рона кавалерии или сила сопротивления полка пехоты суще­ственно отличается от суммы тех сил нападения и сопротив­ления, которые способны развить отдельные кавалеристы и пехотинцы». Этот пример К. Маркс использовал при исследо­вании законов кооперации» (263, стр.229).

Как ни сложна «многослойность» социальных потребнос­тей человека, все же в ней можно различать более или менее отчетливо выделяющиеся отдельные слои, горизонты или уровни - различные компоненты сложного целого. На каждом уровне (горизонте, слое) видна и его специфика и его иерар­хические связи с ниже и вышестоящими. Причем уровни эти иногда меняются местами и ролями, практически постепенно переходят один в другой и часто находятся во взаимной борьбе и конкуренции, поскольку каждый возникает на свое­образных и относительно автономных основаниях.

К числу таких уровней (слоев или горизонтов) можно от­нести следующие:

1. Социальные потребности отдельного человека (как лич­ности, индивидуальности). Здесь потребности выступают какготовый, хотя и изменяющийся продукт общественных отно­шений; здесь многие и разные общественные отношения со­здали и продолжают создавать данную структуру потребнос­тей в справедливости, данное ее толкование, в данном содер­жании и в данном сочетании с другими ее свойствами и дру­гими потребностями.

Искусство (в частности, театральное) имеет дело преиму­щественно с этим именно уровнем социальных потребностей, потому что общее (значит и социальное как таковое) оно воплощает посредством частного, индивидуального.

2. Социальные потребности семейно-родственные. В разных случаях они бывают более или менее широки, конкретны и сильны. На этом уровне социальные потребности наиболее тесно примыкают к потребностям биологическим в том их варианте, где последние выступают как забота о собственном потомстве. Но это все же потребности социальные, поскольку в них содержится потребность в справедливости, во-первых, окружающих людей по отношению к связанному родством кругу лиц и, во-вторых, в справедливости этого круга по отношению к окружающим и остальным людям вообще. Здесь имеется в виду не «сын», «дочь», «внук» и т.п. (как в биоло­гических потребностях), а - «свой», «родной» в отличие от «чужого», «стороннего».

3. Социальные потребности этническо-национальные (может быть, вплоть до расовых). На этом уровне еще отчетливо видна связь социальных потребностей с биологическими, но вполне очевидна и их специфически социальная природа. В истории человечества потребности этого уровня выступают часто значительной, а иногда и решающей силой.

Историк А.З. Манфред пишет: «Партийной разделейности, размежеванию на «патриотов» и «аристократов» Бонапарт противопоставлял объединяющее знамя французов. «Франция», «французский флаг», «французы» - это и были те широкие надпартийные понятия, вокруг которых Бонапарт стремился объединить и сплотить большинство нации. И эти лозунги пришлись по вкусу большинству» (177, стр.297). Нацио­нальные интересы вступают иногда в борьбу с социальными интересами более высокого порядка и даже побеждают их. «Уже со времени Бородина война стала национальной, - пи­шет А.З. Манфред. - Это значило, что все слои русского об­щества объединились, сплотились в борьбе против иноземного нашествия. Михаил Андреевич Милорадович и Павел Ивано­вич Пестель плечом к плечу дрались против общего врага» (177, стр.648). «Именно этот народных дух и явился в конеч­ном счете той великой силой, которая сокрушила и победила «великую армию» Наполеона. Народный дух, патриотизм, национальные чувства - то были категории, которые Наполе­он, став императором, деспотическим повелителем огромной империи, пренебрежительно отказывался принимать во внима­ние - он их «не признавал» (177, стр.650). Но они ярко про­явились и в Испании. «Мадридские декреты Наполеона 4 де­кабря 1808 года имели ярко выраженное антифеодальное со­держание; их прогрессивный характер не вызывал ни малей­ших сомнений. Недостаток этих декретов был не в их харак­тере - в способе, которым они навязывались испанскому на­роду. Мадридские декреты не сыграли и не могли сыграть той роли, на которую рассчитывал Наполеон. Испанский на­род отверг их с порога; он их не принимал не потому, что они были плохи или могли быть лучше, а потому, что это были законы завоевателей» (177, стр.573-574).

Этническо-национальные потребности сыграли значитель­ную роль во время Второй мировой войны; они ярко прояв­ляются в современных событиях на Ближнем Востоке и на африканском континенте. На их роль в истории народов Цен­тральной Азии указал профессор Л.Н. Гумилев.

4. Социальные потребности классовые. Они возникают, ве­роятно, только на определенном, достаточно высоком уровне развития производительных сил, когда средства производства отчуждаются от непосредственных производителей, когда спо­соб производства материальных благ делит человеческое об­щество на эксплуатируемых и эксплуататоров. У тех и других на основе этого деления возникают противоположные пред­ставления о справедливости со всеми многочисленными и да­леко идущими последствиями. Потребности этого уровня, в пределах общества разделенного на антагонистические классы, закономерно господствуют над социальными потребностями всех других уровней; они то сливаются с ними, то сосуще­ствуют, то конкурируют, то борются, но нередко и противо­стоят им и бывают даже побеждаемы ими - как и было в Испании в 1808 г.

В статье «Потребности личности и общество» Г. Дилигенс-кий пишет: «Разумеется, в конечном счете, поскольку в основе социального прогресса лежит развитие производительных сил, динамика потребностей обусловлена динамикой производства; оно непосредственно определяет и материальные объекты по­требностей. Однако это не исключает относительно самостоя­тельной роли внепроизводственных и внеэкономических фак­торов в генезисе и динамике потребностей» (93, стр.81).

Социальные потребности на уровне классовых установле­ны, рассмотрены и изучались марксистской философией, эко­номикой, историей и социологией; на переживаемом нами эта­пе исторического развития они являются потребностями наи­более актуальными, наиболее отчетливо выступающими в «классовой борьбе» как преимущественно социальные. В бес­численных, отдаленных, разнообразных и сложных трансфор­мациях именно они присутствуют обычно в многих и разных конкретных общественных нуждах и интересах современного человека.

5. Социальные потребности общечеловеческие. Г. Дилигенс-кий отметил: «Мысля и действуя индивидуально, человек в то же время включает свою деятельность в деятельность других людей, общества. Отсюда возникает объективная необходи­мость в таких действиях и состояниях, которые одновременно обеспечивают индивиду и общность с другими людьми, и его самостоятельность, существование его в качестве особой лич­ности. Под влиянием этой объективной необходимости и раз­виваются потребности человека, направляющие и регулирую­щие его поведение по отношению к самому себе и к другим людям, к своей социальной группе, к обществу в целом» (93, стр.78). Потребности в справедливости в масштабе «общества в целом» - человечества -- суть потребности в улучшении, «исправлении» общества, в преодолении антагонистических общественных отношений. «Любить все человечество - значит быть выше того, кто любит только свой народ», -- сказал Аветик Исаакян (ПО, стр.218). На этом уровне социальные потребности примыкают не­посредственно к потребностям идеальным, о которых речь впереди.

Относительная определенность различия «уровней» (слоев или горизонтов) социальных потребностей и постепенность их переходов друг в друга может быть иллюстрирована суще­ствованием социальных потребностей, не попавших в приве­денный перечень. Практически ощутима, например, общность интересов и потребностей женских - ведь существовало и существует теперь «женское движение»; существует общность потребностей молодежных -- «молодежное движение» нашего времени. Т. Манн в романе «Волшебная гора» рассказывает об общности интересов больных - «туберкулезников». К какому уровню отнести эти трансформации социальных потребностей? Бесспорна общность потребностей и интересов профессиональ­ных; чрезвычайно разнообразна по содержанию общность, объединяющая людей в разного рода политические партии; существовала и не совсем исчезла общность интересов сослов­ных. Их близость к интересам классовым очевидна. Но ведь перечень можно и продолжить.

 

Вариации справедливости

 

Социальные потребности в справедливости присущи всем людям без исключения, но, конкретизируясь, они трансформи­руются столь разнообразно, что практически выступают в самых неожиданных и причудливых формах. В том или ином виде эти трансформации входят чуть ли не в любую, сколько-нибудь сложную человеческую потребность в различных сте­пенях и оттенках - то в гордости и самолюбии, то в скром­ности, в предупредительности, то в «чувстве собственного достоинства», то в «непритязательности».

Если потребность в справедливости присуща каждому, зна­чительна по силе, постоянно и повсеместно действует, то по­чему же, спрашивается, справедливость не установлена раз и навсегда в человеческом обществе? Почему многие и многие люди вынуждены мириться с существующими несправедливос­тями и только редкие решаются выступать в открытую и непримиримую борьбу за нее? Почему полная общественная справедливость остается недосягаемой и вечно манящей меч­той человечества?

Ответ на все эти вопросы один, и он весьма прост. В по­требностях человека искомая справедливость рисуется как представление субъективное. Поэтому каждый видит ее не совсем так, как любой другой, и не может видеть иначе.

Потребность эта в первой же трансформации выступает в двух противоположных и противонаправленных по содержа­нию: одна - властвовать, повелевать, другая - служить, под­чиняться.

Обе унаследованы у животных. Но у человека за той и другой всегда скрывается более или менее отвлеченное, обоб­щенное и всегда субъективное представление о совершенно естественном и категорически должном как о справедливости, и в этом их качественное и принципиальное отличие от их зародыша в животном мире. Это отличие чрезвычайно ослож­няет и потребность в лидировании, властвовании, и потреб­ность в служении. Ведь и та и другая трансформируются дальше, и в конкретных делах могут быть практически неуз­наваемы. Причем обе в бесконечно разнообразных степенях присутствуют в потребностях любого реального человека.

Речь идет далеко не всегда об очевидном властвовании или повиновении (как у животных), даже не о подверженнос­ти человека либо властолюбию, либо услужливости. Одно и то же дело - скажем, командовать - может выполняться как для удовлетворения потребности «властвовать», так и для удовлетворения потребности «служить». Каждый человек мо­жет делать любое дело, повинуясь как той, так и противопо­ложной, в зависимости от того, что такое в его субъективных представлениях «справедливость». Эти представления суще­ствуют в том или ином качестве у каждого как потребность, чаще всего не осознаваемая или осознаваемая отчасти - по мере ее обострения, ее неудовлетворенности. Простейшие ее проявления называют самолюбием, гордостью, достоинством или «чувством собственного достоинства», или «чувством дол­га» и т.п., а иногда - скромностью, отзывчивостью, услужли­востью.

Тот, кто командует служа, командует, потому что это нужно другим, потому что в этом его долг перед ними - он командует для других. Тот, кто, наоборот, служит, подчиняясь потребности властвовать, тот, служа, укрепляет свое положе­ние с тем, чтобы потом властвовать, или хотя бы управлять -он работает для себя. Тот и другой ведут себя так только потому, что не могут иначе. Они даже не представляют себе иного и не видят иного. По словам Бальзака, «когда вы гор­баты, - стройная фигура кажется уродством» (21, стр.457).

 

«Лошадь сказала, взглянув на верблюда:

«Какая гигантская лошадь-ублюдок».

Верблюд же вскричал: «Да лошадь разве ты?!

Ты просто-напросто - верблюд недоразвитый».

(В, Маяковский)

 

При этом каждый может выполнять самые разные дела и оба могут делать одно и то же дело вместе, даже не подозре­вая разности своих представлений о должном в отношении справедливости. Позиция «для себя» и «для других» у каждо­го - единственная возможная, сама собою разумеющаяся. Та­кова потребная каждому справедливость. Ее он и добивается в социальном окружении, а иной не представляет себе. Это служение справедливости, доведенное до чудовищного абсурда, ярко изображено в рассказе Ф. Кафки «В исправительной ко­лонии», а у Достоевского - в повести «Село Степанчиково и его обитатели» в характерах Фомы Опискина и полковника Ростанева.

Справедливость состоит в равновесии прав и обязанностей в отношениях каждого человека с другими. Но практические представления каждого человека о содержании этого равнове­сия отличаются от представлений любого другого. Больший или меньший крен - в сторону прав или в сторону обязанно­стей своих и другого - как преимущественная тенденция неиз­бежен. В «Селе Степанчикове» он очевиден. Но Достоевский показал, как, вопреки господствующему крену, иногда неожи­данно и ярко выступает и потребность, ему противонаправ­ленная.

В трансформациях субъективных представлений о справед­ливости проявляется бесконечное разнообразие степеней этого крена, проявляются и поиски равновесия и разность представ­лений о содержании подразумеваемых прав и обязанностей -все то, в чем конкретно выступают социальные потребности человека.

Их трансформации осложняются еще и тем, что представ­ления о правах и обязанностях всегда связаны с представле­ниями о возможностях - о силах, - а силы теоретические не поддаются объективному точному измерению и потому расце­ниваются каждым по-своему.

Если представления о справедливости одного человека не могут совпадать с представлениями другого, то неизбежны столкновения при попытках любого реализовать свои представления; добиваясь справедливости по своему образцу, каж­дый посягает (и не может не посягать!) на представления о ней другого и тем неизбежно мешает другому удовлетворить его потребность в ней. И действительно - такая борьба в человеческом обществе не прекращается. Но именно ее неиз­бежность ведет не только к антагонистическим конфликтам, но и к взаимным уступкам, компромиссным соглашениям, а далее - к постепенной и медленной выработке путей к спра­ведливости относительно объективной. Субъективные пред­ставления о справедливости вызваны объективной необходи­мостью, ею же они и корректируются.

Хотя практика вносит поправки в суждения каждого чело­века о своих возможностях (а значит, и о правах), суждения о себе не могут полностью совпадать с суждениями других -каждый, не в том, так в другом, либо преувеличивает, либо преуменьшает свои возможности, как бы ни избегал этого. Поэтому потребность в справедливости не может быть удов­летворена полностью и до конца.

Чрезвычайно озабоченный справедливостью индийский мыслитель и общественный деятель М. Ганди писал: «Победа над человеческими страстями представляется мне делом более трудным, чем завоевание мира с помощью оружия» (60, стр.431). Под победой над страстями он имел в виду преодо­ление эгоизма: <«...> только тот, кто рассматривает свои соб­ственные ошибки через увеличительное стекло, а ошибки дру­гого - через уменьшительное, способен постичь относительное значение того и другого» (60, стр.405). Крен, предлагаемый Ганди, отождествляет справедливость с обязанностями по от­ношению ко всем другим людям.

 

Нормы удовлетворения

 

В отличие от биологических потребностей, которые в од­ной из своих ветвей могут быть удовлетворены полностью, все другие человеческие потребности могут быть удовлетворе­ны лишь в некоторой степени. Если бы какая-то из них не удовлетворялась никогда и ни в какой мере, то она должна бы была исчезнуть как ненужная или трансформировалась бы в такую, которая, выполняя ее роль, была удовлетворима.

Мера удовлетворения потребности в справедливости в каждом отдельном случае зависит от силы этой потребности и от наличного состояния человеческих взаимоотношений, точ­нее - от существующего распределения мест в человеческом обществе и от притязаний на место в данном случае. В том же примерно положении в отношении прав, обязанностей и их выполнения находятся многие люди, но одних это положение относительно удовлетворяет (или почти удовлетворяет), а дру­гих не удовлетворяет в самых разных степенях.

Тут и дает себя знать территориальный императив в его специфически человеческом качестве и в разнообразии требо­ваний к «месту» среди себе подобных. Оно - одновременно и физическое пространство (земля, дом, тираж, афиша и т.п.), и место в умах людей - общественная значимость места: долж­ности, звания, чина, ученой степени и т.п. Есть почти доволь­ные своим местом, есть категорически недовольные, остальные расположены между ними, приближаясь к тем или другим.

Во всем этом многообразии степеней неизбежно возникает некоторая средняя историческая норма удовлетворения - опре­деленный уровень распределения мест, относительно удовлет­воряющий статистическое большинство.

Понятие «средней исторической нормы удовлетворения» применимо, я полагаю, ко всем человеческим потребностям.

Отсутствие электричества, водопровода и канализации 100-150 лет тому назад не воспринималось как нарушение нормы удовлетворения потребности в бытовых удобствах. Потребнос­ти в передвижении удовлетворяются транспортом, а нормами в разное время являются: почтовые лошади, паровоз, автомо­биль, самолет.

Б. Бродский в популярной книге об архитектуре между прочим рассказывает и о «нормах» средневековой Европы: «Каждый шаг, каждое действие ремесленника расписано в особом уставе. Специальное предписание устанавливает, сколь­ко блюд он может подавать к столу, сколько гостей звать, какого фасона носить одежду, а в некоторых городах цех даже устанавливал цвет и качество подкладки» (38, стр.84).

Поэт А.А. Фет вспоминает, как ярый враг крепостного права И.С.Тургенев за 1000 рублей купил себе повара Степа­на, известного своим кулинарным мастерством (290, стр.181). Таковы были нормы тех лет в России.

Разные нормы действуют на всех широтах и континентах, и одна норма с точки зрения другой представляется явной нелепостью. «Нелепо иссушать горло жаждой, когда добрый мусульманин готов предложить чистой воды напиться, - сви­детельствует М. Ганди. -- И тем не менее, тысячи индусов скорее умрут от жажды, чем выпьют воду, предложенную мусульманином» (60, стр.469).

В Центральной Африке есть племена, по сей день счита­ющие какую бы то ни было одежду неприличной...

Г. Гачев говорит о нормах другого порядка: «Логическая истина, правило, сентенция - это затвердевший опыт обще­ственного коллектива» (61, стр.122). В деятельности, продик­тованной любой потребностью, норма есть, в сущности, «затвердевший опыт».

Революционные, прогрессивные, консервативные и реакци­онные общественные деятели отличаются друг от друга своим отношением к нормам удовлетворения социальных потребнос­тей, господствующим в данное время в окружающей их обще­ственной среде: одни требуют резких и коренных изменений этих норм, требования других умереннее, третьи предпочитают не менять их, а четвертые хотели бы восстановить нормы более или менее далекого прошлого.

В неудовлетворенности господствующей нормой обнаружи­вается повышенная сила соответствующей потребности в срав­нении с наиболее распространенной ее силой в данное время в данной общественной среде. Ведь любая норма существует именно потому, что в данных исторических условиях она от­носительно удовлетворяет большинство.

Философ И. Кон пишет: «Стереотип - неотъемлемый эле­мент обыденного сознания. Ни один человек не в состоянии самостоятельно, творчески реагировать на все встречающиеся ему в жизни ситуации. Стереотип, аккумулирующий некий стандартизированный коллективный опыт и внушенный инди­виду в процессе обучения и общения с другими, помогает ему ориентироваться в жизни и определенным образом направляет его поведение. <...> Его суть в том, что он выражает отноше­ние, установку данной социальной группы к определенному явлению» (132, стр.188).

Одна средняя общая норма сменяется другой, либо когда повышается средний, наиболее распространенный уровень си­лы потребности, удовлетворению которой она служит, либо когда получает распространение новый, более совершенный способ ее удовлетворения. Примеры можно заимствовать у Ст. Цвейга: диабет считался неизлечимой болезнью; потом было найдено средство лечения; нашлось средство и против сифилиса, «значит, Ницше, Шуман, Шуберт и многие другие умерли не от «неизлечимой» болезни, а от болезни, которую тогда еще не умели лечить» (302, стр.148-150).

В периоды разрух, стихийных бедствий, войн нормы удов­летворения бытовых, житейских - биологических - потребнос­тей обычно снижаются, а нормы удовлетворения потребностей социальных скорее склонны повышаться. В периоды относи­тельного спокойствия развитие техники и расширение произ­водства повышают средние нормы удовлетворения многих потребностей, как биологических, так и социальных.

Норма есть признаваемая в данной среде некоторая ^опти-мальная величина. Рядовой член этой среды стремится превы­сить норму в чем-то конкретном на некоторую небольшую величину -- в пределах не слишком трудного, реально воз­можного. Пока норма еще не обветшала и болынинстэу не ясна ее устарелость, это среднее большинство такую норму ревностно охраняет; иногда -- вопреки здравому смыслу и собственным интересам. «А. Мюллер, изобретши примерно в 1529 г. новый ткацкий станок, значительно превосходивший по своей производительности старые станки, был по распоря­жению городских властей посажен в тюрьму, где его тайком умертвили, а станок уничтожили. Почти столь же трагической была судьба Д. Папина, одного из первых изобретателей па­ровой машины», - пишет Т. ОЙзерман (202, стр.87).

Охрану норм можно видеть и в борьбе политической. Л.Н. Гу­милев, говоря о монгольской истории XII в., отмечает: «В обстановке, когда враждующие стороны только-только сорга­низовались в масштабе страны, когда силы врага еще неизве­стны, наиболее агрессивной и рвущейся в бой должна быть та сторона, на традиционное господство которой покушалось уже одно существование другой» (82, стр.165). Здесь Л.Н.Гумилев сформулировал едва ли не общий закон: среднее большинство склонно превентивно уничтожать тех, кто всего лишь отрица­ет господствующую норму - сам факт существования инако­мыслящего, «скептика» ему нетерпим.

 

Смена и развитие норм

 

Нормы удовлетворения потребностей меняются, и смена их приводит к постепенному повышению любой, кроме разве самых элементарных. В человеческом обществе идет беспре­рывное накопление средств и способов удовлетворения по­требностей; принцип их отбора (отмирания одних и закрепле­ния других в общую норму) подобен, вероятно, тому, кото­рый лежит в основе всякого естественного отбора в эволюци­онном развитии живых организмов. При всем разнообразии проявлений этого принципа на разных уровнях живого, прак­тически он выступает в том, что постоянно появляется и все­гда существуют люди, у которых та или другая потребность значительно превосходит по силе средний общий уровень. Такая повышенная сила потребности побуждает искать новые, более эффективные средства и способы ее удовлетворения. Ес­ли их удается найти, продуктивно применить и достаточно распространить, то, рано или поздно, прежняя норма переста­ет удовлетворять даже тех, кого ранее удовлетворяла, и воз­никает новая. Ей на смену готовится всегда следующая.

Для повышения нормы необходимы, следовательно, новые, более совершенные средства удовлетворения данной потребно­сти и условия их применения. Где и как повышенная потреб­ность эти средства находит? - Очевидно, только в окружаю­щей материальной действительности, включая в нее и сам человеческий организм, поскольку медицина, например, воз­можности эти в нем находит.

Поэтому овладение силами природы, а для этого ее по­знание - единственный путь повышения норм удовлетворения человеческих потребностей (любых и всегда). Истина отнюдь не новая. Научная организация труда (НОТ), повышение его производительности - иного пути к изобилию нет. Это обще­известно.

Но даже в материальном производстве познание законов природы отдалено значительным расстоянием от техники и практики. Что же касается потребностей более высокого уров­ня, в частности, справедливости, то дистанция эта столь вели­ка, что сокращения ее легко ускользают от внимания. А вре­мя не терпит. Потребность гонит.

Поэтому потребность в справедливости, превышающая по силе средний уровень, трансформируется обычно в потреб­ность распространять собственные субъективные представления о ее содержании. Распространение это может идти путем либо принуждения, либо убеждения. В трансформации потребностей контрастность этих способов насаждения справедливости имеет большое значение, и к нему нам предстоит специально обра­титься. Но пока речь идет об общем обзоре человеческих потребностей, достаточно того, что оба способа требуют си­лы: один - физической, другой - теоретической. Теоретические силы - специфически человеческие. Так, потребность в спра­ведливости, трансформированная в потребность распростране­ния своих представлений о ней, опять же ведет к потребности в познании.

Дж. Бернал в своем фундаментальном труде «Наука в ис­тории общества» приводит текст китайской классики, извест­ной под названием «Великие учения»: «Неодушевленное имеет предшествовавшее и последующее, человеческие дела - свой конец и свое начало. А знание того, что происходит сначала и что - потом, подводит к Пути. Люди прежних времен, же­лая блистать силой своего характера во всей Поднебесной, прежде всего должны были умело управлять государством. Желая этого, они должны были сначала установить порядок и согласие в своей собственной семье. Желая этого, они должны сначала воспитать самих себя. Желая этого, они должны были сначала упорядочить свой ум. Желая этого, они должны были быть сначала искренними в своих намерениях. А желая этого, они должны были сначала по возможности расширить свои знания. Такое расширение знаний состоит в понимании приро­ды вещей. Ибо когда понимают природу вещей, знание стано­вится полноценным. С искренними намерениями и разум ста­новится упорядоченным. Когда же разум в порядке, то лич­ность расцветает. Когда личность расцветает, и семья стано­вится упорядоченно-гармоничной. А когда семья упорядочен-но-гармонична, то и государством управляют умело. А когда государством управляют умело, то и в Поднебесной царит мир.» Дж. Бернал добавляет: «Нечто по существу сходное мы видим у Платона и в его «Государстве» и в «Законах» (29, стр.540).

Мудрецы древности пришли к убеждению в необходимости познания «природы вещей». Тому же учит и каждого из нас повседневный опыт. Но когда речь идет о справедливости во взаимоотношениях между людьми (как вполне конкретно, так и в широком смысле), имеющихся у каждого знаний оказыва­ется недостаточно.

Как убедить или принудить другого занять в человеческом обществе место, ему отведенное, вопреки его представлениям о том, какое место должно принадлежать ему по праву? Как объективно обосновать и доказать другому его права и обязанности по отношению ко всем остальным и их права и обязанности по отношению к нему? Ведь для этого нужно достоверно знать этого другого - знать его желания и воз­можности - может ли убеждающий знать их лучше убеждае­мого? По представлениям каждого, он знает свои желания и возможности лучше всякого другого.

Может быть, постоянная недостаточность имеющихся зна­ний, особенно ясно выявляемая потребностями социальными, привела к независимости от других специфически человеческой потребности бескорыстного познания? Из средств познание превратилось в цель - в одну из «исходных» потребностей.

Произошла ли эта потребность от потребностей соци­альных, как те - от биологических? - Едва ли. К потребности познания ведут все потребности - знания нужны для удовлет­ворения любой. Но для удовлетворения биологических по­требностей знаний бывает достаточно. Эмпирическое познание может оставаться средством, и потребность в нем остается потребностью в вооруженности *, а потребность в бескорыст­ном познании как таковом, минуя потребности социальные, возникнуть, вероятно, не могла бы.

_________________________

* Вооруженность в способах и средствах удовлетворения потребности подразумевает знания, умения и практические навыки, включая и врожден­ный компонент в виде сп