Еврейский текст Библии и Септуагинта

 

Как мы показали в предыдущем разделе, имеющийся в нашем распоряжении современный текст Библии является плодом коллективной работы раввинов исключительно последних двух веков до н.э. Кумраниты, ессеи, саддукеи, самаритяне этот текст не признавали. Отличия между Септуагинтой и масоретской версией Писания говорят о становлении в лице доктрины Септуагинты какой-то новой религии, использующей древнееврейские тексты, но в своих внешнеориентированных концепциях опирающейся на философию и учения античного мира. В данной главе мы будем часто обращаться к изысканиям М.Г.Селезнева, главного редактора Российского библейского общества (ведущей отечественной организации по изучению и переизданию текстов Библии).

М.Г.Селезнев отмечает, что многие выражения еврейского Ветхого Завета еще словно бы «помнят» о своем домонотеистическом прошлом. Перевод на греческий язык отсекает у них эту память. Так, в еврейской Библии неоднократно упоминаются особые сверхъестественные существа – «сыновья божьи» (Быт. 6:1-4; Втор. 32:8-9; Иов 1:6, 2:1, 38:7; Пс. 81/82:6; Дан. 3:25/92). Но в самом словосочетании «сыновья Божьи» уже есть что-то явно политеистическое, и Септуагинта во многих случаях, дабы не смущать умы, заменяет их на «ангелов Божьих» – понятие, вполне согласующееся с монотеистической картиной мира (Втор. 32:8-9; Иов 1:6, 2:1, 38:7). Там, где «сыновья Бога» все же остались в тексте Греческой Библии (Быт. 6:1-4), они причинили немало неприятностей позднейшим комментаторам. Так, ранее мы уже показывали, что в тех стихах Второзакония (32:8-9), где рассказывается о том, как Всевышний раздает земли раз­ным народам «по числу сыновей Бога», в различных редакциях эта фраза выглядит весьма по разному. Так, Септуагинта заменяет здесь христоподобно звучащих «сыновей Бога» на «ангелов Божьих»: Всевышний раздает земли разным народам «по числу анге­лов Божьих». Однако это место показалось сомнительным и в глазах редакто­ров масоретского текста – они тоже исправили его – хотя и по-другому: «Он поставил границы народам по числу сынов Израилевых». Изначальный текст дошел до нас лишь в некоторых греческих рукописях и в кумранских отрывках: «(по числу) сынов Элохим (םיהלא ינב)» [1038]. Как мы видим, к эзотерически правильному пониманию Септуагинта оказывается намного ближе, ибо Элохим’ы и являются по сути «ангелами Божьими», тогда как яхвисты по обыкновению поделили весь мир лишь между коленами Израиля.

В Бытии (2:1) Бог творит «небо и землю и все воинство их». Слово «воинство» (ṣābā’) ассоциируется в такого рода пассажах еврейской Библии с представлением об армии духов, управляющих небесными телами. Греческий перевод уводит от излишних спекуляций по поводу недоступных профанному сознанию материй: Богом сотворены «небо и земля и все их украшение» (πας ó κóσμος αuτων).

Книга Бытия (1:2) так описывает первозданное состояние мира: тьма была над бездной (těhōm; буквально: «на лице бездны»). Слово těhōm, отмечает М.Г.Селезнев, здесь этимо­логически родственно аккадскому «Тиамат» – имени богини первобытного хаоса, убийство которой кладет начало нашему миру. Греческий перевод всёпереводит в иную смысловую плоскость: áβυσος – это море, у которого нельзя измерить глубину, «бездонное». Это уже не некая персонифицированная богиня, но абстрактное хаотическое начало. Конечно, и древними халдеями Тиамат мыслилась не столь примитивно, как это представляется современному религиоведению, но – так или иначе – Септуагинта возвращает комологические сказания к тем первоначальным абстрактным смыслам, которые, согласно Платону, более соответствуют древнему мироощущению, нежели профанированные образы богов у Гомера или Гесиода [1039].

Селезнев далее обращает внимание, что греческий язык несравненно богаче (чем еврейский) абстрактными выражениями… Многозначное еврейское dābār «вещь», «событие», «дело», «слово» стано­вится в греческом переводе «логосом» (λόγος). Хотя трудно сегодня утверждать, что сами переводчики имели в виду те ньюансы, которые получило это слово в стоической и позднеэллинистической философии и, тем более, в христианстве.

В книге пророка Аввакума 3:5 говорится о том, как Бог в гневе идет судить землю: «Пред лицом Его идет язва (deber), исходит горячка от ног Его». Греческий переводчик вместо deber читает dābār. В результате вся картина переносится в иной план: «Пред лицом Его предшествует Логос и исходит, в сандалиях ноги Его». Иными словами, создается совершенно иная религиозная концепция. Интересно отметить, что в первом значении описание соответствует непосредственно Яхве, тогда как во втором, в Септуагинте, речь, безусловно идет о Вселенском Всевышнем.

Селезнев далее пишет:

«Самый, бесспорно, “Платонизирующий” фрагмент Септуагинты (речь идет сейчас о канонических книгах) это знаменитая VIII глава Книги Притч. Премудрость говорит о своем соучастии при творении мира Богом (8:30; еврейский тест): “Я была рядом с Ним художницею(?)” (вопросительный знак выражает сомнение в точном значении еврейского слова ‘amon – оно вообще встречается в Библии всего два раза и оба раза с достаточно неясным смыслом). В Септуагинте сказано: “Я была рядом с Ним, создавая гармонию”. Это выражение сразу же переносит нас в мир эллинской философии: вспомним например, Платоновские тексты, повествующие о мировой душе, которую гармонизирует ее Творец (Politicus 269 d) и которая в силу этого причастна гармонии (Timaeus 354), – или же столь органическое для греческой ментальности представление о мире, который благодаря этой душе “хорошо гармонизирован, т.е. хорошо настроен” (Timaeus 40 a).

Греческий язык позволил библейской традиции сформулировать такие теологумены, которые на классическом еврейском языке просто нельзя было и выразить за отсутствием соответствующей (абстрактной) лексики. Так, например, отсутствует в канонических книгах Ветхого Завета центральный для христианства, ислама, позднеантичного и средневекового иудаизма догмат о сотворении мира из ничего: просто нет терминов, в которых его можно было бы сформулировать, нет таких понятий, как “ничто” или “небытие” (они появ­ляются позднее в языке средневекового иудейского богословия – и не без влияния (церковного христианства, – А.В.)…). Впервые этот догмат звучит лишь во Второй Маккавейской книге, напи­санной по-гречески (и, кстати, человеком, не просто знающим греческий язык, но и хорошо усвоившим греческую культуру, риторическую в частности); он вложен в уста мученицы-иудейки, матери семерых детей, которым воины Антиоха IV предлагают жизнь и свободу в обмен на отступничество. Дети сохра­няют верность Закону и умирают на глазах у матери. Вот что говорит она последнему оставшемуся в живых из ее детей (2 Макк. 7: 28):

 

“Умоляю тебя, дитя мое, посмотри на небо и землю и видя все, что на них есть, познай, что все сотворил Бог из ничего (οuκ εξ óντων) и что так произошел и род человеческий”…» [1040].

 

Часто грубоматериалистическому, физиологическому или итифаллическому смыслу еврейского текста переводчики Септуагинты придают более тонкое, духовное и нравственное содержание. В переводе Септуагинты центральной фигурой оказывается человек, с его богатым внутренним миром; во главу угла ставится «религиозное убеждение»: вера и послушание, доброволь­ное подчинение Божеству, которые резко контрастируют с единственным ветхозаветным требованием Яхве при заключении Завета – обрезаться, где не требуя ничего для души: ни молитвы, ни нравственного устремления. Селезнев пишет:

«Эта (новая, – А.В.) религиозность следует уже не за слепыми тре­бованиями культовых и ритуальных заповедей (по отношению к которым этический элемент играет подчиненную роль), но за свободным движением сердца и, таким образом, противопоставляет “божественному Закону” челове­ческую веру [Bertram, 1956, S. 274]. Так, если в еврейском тексте божественные эпифании сопровождаются землетрясением (событием вполне объективным), в греческой Библии землетрясения заменяются на вполне субъективное потрясение (изумление) при­сутствующих (Исх. 19:18; 1 Цар./l Сам. 14:15; Ис. Нав. 3:2)…

Но дело не только в том, что возрастает роль субъективного религиозного переживания. Меняется и сам характер этого переживания. Там, где в еврей­ском тексте оно описывается в терминах непосредственных и “наивных”, взя­тых из “профанной” жизни, в Септуаганте мы встречаемся с терминами спе­цифически религиозными. Меняется, по свидетельству лексики Септуагинты, сам эмоциональный настрой религиозной жизни. Примером является замена в Ис. 58:14 слов “ты будешь радоваться о Яхве” (еврейского текста) на слова “ты будешь веровать в Господа” (греческого текста) [Harl, 1988, 217]. В других мес­тах (Исх. 18:9, Лев. 9:23-24) место радости занимает изумление (“экстаз”)…» [1041].

Но нельзя сказать, что до нашего времени греческий перевод дошел в том виде, каким он был первоначально. Сегодня в нем присутствуют замены, явно обнаруживающие руку поздних редакторов-догматизаторов, которые не были посвящены в древнее тайнознание. В результате шероховатости, вызванные в действительности иносказательностью языка и приведением числовых соответствий букв, подверглись устранению.

М.Г.Селезнев пишет:

«Когда мировоззренческая система достигает своей “зрелой” фазы, часто оказывается, что самые основополагающие ее тексты (как правило – самые древние) изобилуют в глазах новой ортодоксии неточностями, недоговорками и вообще “недостатком благочестия”… Это общее замечание верно как по отношению к еврейской Библии, так и по отношению к ее греческому переводу – оба тек­ста несут на себе следы правки позднейшими благочестивыми редакторами. Важнейшие случаи подобной правки – такие, как элиминирование слишком антропоморфных черт в образе Бога и реминисценций архаических мифов…

В книге Исхода (24:4) мы читаем (еврейский текст), что Моисей “построил жертвенник под горой и двенадцать столбов (maṣṣēbā) по числу двенадцати племен Израильских”. Устраивая святилище по распространенному на Ближ­нем Востоке образцу, Моисей (или автор книги Исхода) нарушил (надо ду­мать, сам того не зная) предписание Второзакония (16:22), которое как раз за­прещает воздвигать maṣṣēbā, “потому что это ненавистно Господу Богу твоему”. Переводчики Септуагинты поправляют это место: Моисей греческой Библии воздвигает не столбы (στήλη maṣṣēbā), а камни (λίθους) [Tob,1992, 273].

Не только деяния Моисея, но и деяния Бога корректируются в Септуа­гинте согласно Закону.

Еврейский текст говорит нам о том, что Бог, сотворив мир, “закончил в день седьмой свою работу, над которой трудился” (Быт. 2:2). Такое выраже­ние несколько двусмысленно в глазах позднейших экзегетов: что значит “закончил в день седьмой”? Не подумает ли кто, что Бог работал в субботу (хотя бы немножко), несмотря на то, что это запрещено законом Моисея? Переводчики на греческий, во избежание недопониманий, поправляют еврей­ский текст: Бог кончает работу “в день шестой” [Alexandre, 1988, р.214-216].

Иногда переводчики просто переводят текст “с точностью до наоборот” – лишь бы избежать нежелательных ассоциаций!

Бога нельзя хулить. Даже простое упоминание рядом друг с другом таких вещей, как Бог и хула, уже коробит благочестивого книжника. Когда речь идет о том, что кто-то хулит Бога, писцы еврейской Библии заменяли глагол “хулить” на “благословлять” (Иов. 1:5,11; 2:5,9; 1/3 Цар. 21:10,13). Возможно, эта замена в еврейском тексте не затронула предполагаемый оригинал Септуа­гинты, поскольку ее переводчикам пришлось решать эту проблему незави­симо. Они избрали несколько менее радикальное средство – замену глагола “хулить” не на антоним, а на родовое понятие. В книге Иова 2:9 жена (в ре­конструируемом библеистами тексте) советует Иову “Похули Бога и умри!” В масоретском тексте этот пассаж звучит так: “Благослови Бога и умри!” В греческой Библии: “Скажи некое слово к Господу и умри!”

Во многом, – делает заключительный вывод М.Г.Селезнев, – перед нами просто внутренняя логика развития монотеистической религии. Но перевод делает эту логику отчетли­вой, зримой» [1042].

 

Следуя М. Арль, главе французской школы септуагинтистов, можно выделить две главные причины, которые привели к расхождениям между Септуагинтой и масоретским текстом [Harl, 1988, р. 203.]:

1. Еврейский оригинал текста, с которого произведен перевод Септуагинты, – отличается от того текста, который впоследствии утвердился в иудейской традиции в качестве канонического (Масоры) [1043].

2. Расхождения текстов возникли в результате теологической переинтерпретации: переводчики восстанавливали по их мнению «истинный» смысл переводимого текста.

К этим двум причинам необходимо добавить третью:

3. Септуагинта, кроме всего прочего, создавалась как «товар на экспорт».