Психологический подход к персонажу

Научный анализ художественного текста не может обойти вопрос о соотношении вымысла и реальности, Точнее того, как именно реальность преломляется в художественном тексте. Известно множество психоло­гических работ, где рассматриваются индивидуальные особенности личности, ставшие предметом изображе­нии в литературе и, в частности, реализованные в ха-рмктерах персонажей как проекциях личностных §йойств окружающих автора людей.

Интересны вопросы, которые задает себе психолог, О)(с*ниная, например, поведение Раскольникова. Отдает Ли себе исследователь отчет в том, что объектом его йнили ta является не реальный человек, а литератур­ный персонаж? Насколько доказателен такой анализ? Можс! ли он в принципе рассчитывать на выявление рвильпых психологических закономерностей в силу ршли»ма изображения? Можно ли надеяться, что пи-(Штсль не выходит за пределы психологической досто-ирности в изображении действий и переживаний, не

Белянин В. Психологическое литературоведение

 

искажает нигде собственно психологических законов, что все описанное им в принципе возможно и как психологическая реальность? Занимаются ли психо­логи, исследуя психологические закономерности пове­дения персонажей, реконструкцией реальности или чаще всего лишь реконструкцией скрытой концепции художника, его мнения об этой реальности? — такого рода вопросами задается Ф.Е. Василюк при анализе описания переживаний в художественной литературе (Василюк, 1984). По мнению этого исследователя, такого рода вопросы будут еще долго ждать своего решения.

Здесь вновь уместно обратиться к тому, как отвеча­ют на подобные вопросы сторонники «объективист­ского» и «субъективистского» подходов.

Так, по мнению Л.С. Выготского, исследователи, ра­ботающие в рамках субъективной психологии искусст­ва, «относятся доверчиво и наивно к художественному произведению и пытаются понять <...> поведение пер­сонажа из склада его душевной жизни, точно это жи­вой и настоящий человек, и, в общем, их аргументы почти всегда суть аргументы от жизни и от знания человеческой природы, но не от художественного по­строения» (Выготский, 1987). «Эти критики <...> пользу­ются доводами здравого смысла и житейской правдо­подобности больше, чем эстетики <...>, и подходят <к тексту. — В.Б.> как к казусному случаю из жизни, кото­рый непременно должен быть растолкован в плане здра­вого смысла» (там же, с. 157—158). Исходя из такого взгляда на искусство, Выготский считает, что, в частно­сти, нецелесообразно исследовать Гамлета как психо­логическую проблему, «Гамлету невозможно приписать никакого характера» в силу того, что «этот характер сложен из самых противоположных черт и что невоз­можно придумать какого-либо правдоподобного объяс­нения его речам и поступкам» (там же, с. 169—170).

В частности, он пишет: «Все эти перегруппировки основных событий вызваны только одним требовани­ем — требованием нужного психологического эффек­та» (там же, с. 178). Тем самым загадочность Гамлета предстает для Выготского как «известный художествен-

Глава 1 Художественный текст как предмет анализа 23

ими прием, который надо осмыслить» в соответствии с uiконами драматургической композиции той эпохи, и сама «психология и характеристика героя не безраз­личный, случайный и произвольный момент, а нечто нлегически очень значимое» (там же, с. 167).

С одной стороны, анализируя «Евгения Онегина», Л.С. Выготский полагает, что имя Онегина «есть толь­ко чнак героя». С другой стороны, несмотря на посту­лирование неприемлемости психологического анализа персонажей и требование различать эстетику и сюжет, Ныготский фактически нередко занимается таким зна­ли юм, углубляясь в интерпретацию действий и пере-жинаний героев (что, впрочем, вполне объяснимо его психологическими познаниями и тем более ценно для данного исследования).

Психологический анализ персонажей осуществля­ется последовательно и без оговорок, что можно обна­ружить в работах Б.М. Теплова. Персонажи рассматри-Ннклся им в качестве таких же полноценных объектов исследования, как и реальные люди.

К примеру, рассматривая пьесу А.С. Пушкина «Мо-Шф| и Сальери», Теплов делает вывод о том, что «Са­льери становится рабом "злой страсти", зависти пото­му, что он, несмотря на глубокий ум, высокий талант, шмечательное профессиональное мастерство, — чело­век с пустой душой. Наличие лишь одного изолиро­ванного интереса, вбирающего всю направленность лич-носми и не имеющего опоры ни в мировоззрении, ни в подлинной любви к жизни во всем богатстве ее прояв-пемия, неизбежно лишает человека внутренней свобо­ды и убивает дух» (Теплов, 1985, с. 309).

Как и Л.С. Выготский, Б.М. Теплов обращается к «Ешению Онегину». Анализируя строки, относящиеся к Татьяне Лариной, Теплов трактует их как иллюстра­ции к процессу «формирования психических свойств чинности <и их развития. — В.Б.> в переломные мо-мршы жизни» (Теплов, 1985). Он пишет, что если в начале романа Татьяна обнаружила чрезвычайно не­посредственную эмоциональную реакцию, то в конце они — воплощение сдержанности, уравновешенности,

Белянин В. Психологическое литературоведение

спокойствия, умения владеть собой. Тем самым пока­занная в романе «жизнь Татьяны — это замечательная история овладения своим темпераментом, или <...> история воспитания в себе характера <..,> в уроках жизни» (там же, с. 311).

Рассматривая психологическую концепцию жизнен­ного пути человека, К.А. Абульханова-Славская приво­дит литературные примеры того, как люди отграничи­вают свой внутренний мир от других (Д. Голсуорси «Сага о Форсайтах»); как человек стремится по-своему спра­виться со своей жизнью, подчинить ее себе (герои Хе­мингуэя); защитить свою индивидуальность (герои А. Грина) или лишить другого человека права на лич­ную жизнь («Анна Каренина»). Развивая типологичес­кий подход к личности, эта известная исследовательни­ца применяет его к литературным персонажам и пи­шет, что человек может либо находиться во власти долга и своих принципов (как Каренин у Л. Толстого), либо вовсе не осознавать смысла своей жизни (как герой романа Кобо Абэ «Женщина в песках», попавший в безысходную ситуацию и смирившийся с ней) (Абуль­ханова-Славская, 1991).

Таким образом, обращение психолога к типам ге­роев произведений и к художественной литературе как к достаточно достоверному описанию внутренней жиз­ни человека вполне закономерно и оправдано.

В этой связи представляется справедливым пред­положение о том, что персонажи художественного тек­ста представляют собой определенные лица, значимые в том или ином отношении для «жизненного простран­ства» автора (Rapoport et a I., 1946). Можно согласиться с тем, что в литературном творчестве писатель не может не опираться на собственные переживания (Bine, 1895) и сознательно или бессознательно изображает соб­ственные потребности и чувства в описаниях личнос­ти и характеров выдуманных героев (Murray, 1938).

В качестве иллюстрации этого положения можно привести следующее наблюдение психолога над авто­рами и персонажами художественной литературы: «В произведениях, созданных авторами-мужчинами, пер-

Глава 1. Художественный текст как предмет анализа 25

еонажи-мужчины в два раза чаще, чем персонажи-жен­щины, выступают главными героями» (Семенов, 1985, с. 144). Кроме того, «авторы-женщины значительно чаще наделяют персонажей-мужчин отрицательными лич­ностными качествами и поведением, чем персонажей-женщин» (там же). Интересно, что эти особенности художественных текстов имеют аналогию в детской психологии: девочки чаще отмечают отрицательные Качества у мальчиков, чем у девочек.

Иными словами, писатель наделяет действующих в его тексте положительных персонажей теми качества­ми, содержание которых ему близко и понятно и на­при идейность деятельности которых соответствует его представлениям о правильном (о норме) и должном (идеале). В свою очередь, можно предположить, что ис­токи содержательных характеристик отрицательных Персонажей связаны с приписыванием характеру ан-тиюроя черт, не симпатичных автору текста.