Разновидности этой конструкции

От предложений (38) можно сделать следующий шаг в сторону удаления от канонической конструкции. Как отмечалось в разделе 3.1., они находятся в ближайшем родстве с предложениями группы (25). Напомним, что предложение (34а), имеющее точно такое же строение, как и (38а), отличается от (25а) простой квазисинонимической заменой, это отличие сказывается в том, что опущение во второй части конструкции, превращающее ее в каноническую, в (34а) возможно и даже желательно, а в (25а) невозможно – просто в силу того, что для опущения необходимо наличие лексически и синтаксически тождественных элементов.

Таким образом, предложения типа (38) и типа (25) объединяет следующее свойство. Первая часть этих предложений построена так, как бывают построены конструкции с каноническим сокращением, описываемым преобразованием (45) => (46). Это порождает определенные синтаксические ожидания во второй части предложения. Они обусловлены тем, что элемент Р, находящийся перед первым компонентом союзного соединения, должен синтаксически одинаково соотноситься с элементами X и У. Поэтому, например, начало предложения (25а) предсказывает, что после союза а должно следовать имя в творительном падеже, вторая часть этих предложений не оправдывает ожиданий, заложенных в первой. Элемент Р, стоящий перед первым компонентом союзного соединения, не может одинаково относиться к тем элементам, которые следуют за первым и вторым компонентами.

Выше было предложено считать, что предложения (38) построены с помощью асимметричного сокращения: в них осуществлен перенос первого из повторяющихся элементов, но не опущен второй. Строго говоря, мы не вправе автоматически переносить это описание на предложения типа (25), поскольку в них нет повторяющихся элементов, а значит и нет формальных оснований для сокращения, пусть даже асимметричное. Тем не менее, несмотря на эти различия, в основе предложений обоих типов можно видеть общий механизм. Первая часть предложения строится «по сценарию» сочинительного сокращения: некоторый элемент переносится налево от первого компонента союзного соединения в предположении, что он окажется общим для обеих частей предложения. Между тем во второй части этот сценарий наталкивается на те или иные препятствия (на которых мы остановимся ниже). В силу этого он не доводится (как в (38)) или даже не может быть доведен (как в (25)) до конца.

Очевидно, что такой механизм возможен лишь тогда, когда первая и вторая части предложения содержат тождественные или очень близкие смысловые компоненты. Именно это дает основания «запланировать» сочинительное сокращение. Величина этого семантического сходства в значительной степени определяет приемлемость всей конструкции. Чем ближе по смыслу соответствующие элементы, тем конструкция более допустима. Чем они дальше, тем труднее слушающему, по выражению А. М. Пешковского, «подвести их под общую рубрику», тем рискованным и авторским становится все построение. Отсюда – ложные различия в оценке приемлемости тех или иных предложений разными носителями языка.

Рассмотрим подробнее, какие типы предложений здесь возможны, при этом, естественно, наибольший интерес представляют предложения, в которых сокращение не только не доведено, но и не может быть доведено до конца. Это бывает лишь тогда, когда требования (а)–(в) (см. 3.2.), нормально предъявляемые к структуре (34), подвергающейся сокращению, в данном предложении выполнены не полностью.

Ослабление этих требований может касаться двух аспектов – семантического и синтаксического.

Расшатывание структуры (45) в семантическом аспекте состоит в том, что опускаемый элемент Р в составе второй части конструкции перестает быть лексически тождественным переносимому влево элементу Р в первой части (ср. требование (а)). Синтаксический аспект расшатывания заключается в нарушении синтаксического параллелизма между первой и второй частями сокращаемой конструкции, в частности, в несовпадении синтаксической функции двух вхождений Р (ср. требования (б) и (в)).

Предложения, в которых представлено лишь семантическое расшатывание структуры (45), имеют вид

(61) Р α₁ Х α₂ Р’ Y,

где Р и Р ’ – лексически не совпадающие, но сходные по смыслу и синтаксической функции составляющие, а Х и У – элементы, выполняющие относительно Р и Р’ одинаковые или близкие синтаксические функции.

(62а) Не только [ α₁ ] административные реформы [X] первого консула всегда приводили [Р] (и продолжают приводить) в восторг буржуазных идеологов во Франции и вне Франции, но [ α₂ ] их восхищает [Р’] также и создание [Y] условий, обеспечивающих спокойное наживание денег в торговле, в промышленности … (Тарле).

(62б) Не [ α₁ ] новое [X] хочу я им сказать [Р], а [ α₂ ] повторить [Р’] известные всем вам мысли [У] о том, что такое книга (Герцен).

(62в) Известно, что функциональный анализ предложения направлен [Р] не только [α₁ на [X] поиски членов предложения, но [ α₂ ] представляет собой [Р’] процедуру приписывания [Y] предложению его синтаксической структуры.

(62г) Эти речи воспламенили [Р] не только [α₁ Пирра [X], но и [ α₂ ] эпиротам [Y] внушили [Р’] нетерпеливое желание выступить в поход (Плутарх, в пер. С. Ошерова).

В этих примерах семантически близки глагольные выражения Р и P’: приводить в восторг – восхищать, сказать – повторить, быть направленным (на что-то) – представлять собой процедуру (чего-то), воспламенить – внушить нетерпеливое желание. Слова и сочетания, помеченные символами X и У, выполняют относительно этих выражений одинаковые или близкие синтаксические функции: функцию подлежащего в (62а) и функции дополнения того или иного типа в (62б)–(62г).

Несмотря на то, что выражения Р и Р’ не тождественны, можно утверждать, что выражение Р’ почти допустимо в следующем смысле: если его опустить, то в силу своей синтаксической однотипности элементы X и У вступят в сочинительную связь, синтаксическая правильность предложения только возрастет (так как сочинительная конструкция станет канонической), а его значение изменится лишь в той мере, в какой Р и Р’ различаются по смыслу. Ср., например, (62а) и

(63) Не только [ α₁ ] административные реформы [X] первого консула всегда приводили [Р] в восторг буржуазных идеологов, но [ α₂ ] также и создание [Y] условий …

При таком преобразовании, естественно, может потребоваться изменение предложно-падежной формы элемента У; ср. (62г), где У выполняет функцию косвенного дополнения и стоит в дательном падеже, и

(64) Эти речи воспламенили [Р] не только [ α₁ ] Пирра [X], но и [ α₂ ] эпиротов [Y],

где У превратился в прямое дополнение и получил форму винительного падежа.

Имеются, однако, и такие предложения – и здесь мы переходим к синтаксическому аспекту расшатывания структуры (45), – в которых нельзя выделить пары Р – P’ и X –У, обеспечивающие допустимость подобного преобразования. Иначе говоря, в этих предложениях первая и вторая части конструкции синтаксически не параллельны. Такие предложения имеют вид

(65) Р α₁ Х α₂ Q,

где семантическая близость характеризует сочетания Р + X и Q в целом. Приведем несколько примеров.

(66а) Слова в языке живут [Р] не [ α₁ ] изолированно [X], а [ α₂ ] вступают [Q] в определенные отношения между собой, уточняющие их функции и значение.

(66б) Хлопья снега становились мельче, суше и падали [Р] на землю не [ α₁ ] прямо [X] и медленно, а [ α₂ ] стали [Q] кружиться в воздухе тревожно, суетливо и еще более густо (Горький).

(66в) Ниже мы рассмотрим [Р] понятие семантических валентностей слова сначала [α₁ безотносительно [X] к форме их описания в виде моделей управления, а затем [ α₂ ] займемся [Q] самой этой формой.

(66г) Большинство сочинений Агриппы Неттесгеймского представляет собой [Р] либо [α₁ блестяще развитые парадоксы [X], либо [ α₂ ] обильно ими пронизано [Q].

В этих примерах, так же, как и в примерах (62), легко обнаружить «общую рубрику», под которую подводится содержание первой и второй части конструкции. Как мы уже говорили, чем труднее установить такую общность, тем дальше предложение отклоняется от нормы. Таковы, например, строки

(67) Что поле во ржи и пшенице Не только зовет к молотьбе, Но некогда эту страницу Твой предок вписал о тебе (Пастернак).

В примерах, приводимых до сих пор, в качестве вынесенного влево элемента Р выступало какое-нибудь предикатное слово. Это не обязательно. В этой роли могут выступать и актанты. В этом случае также возможны конструкции, в которых нет формальных препятствий для симметричного сокращения. Например, в предложении

(68) Иван не только знает наизусть все стихи своей любимой поэтессы, но он еще и превосходно читает их вслух

можно сократить слово он во второй части конструкции, кореферентное со словом Иван из первой части.

Наряду с конструкциями типа (68) существуют и такие, в которых симметричное сокращение невозможно. При этом может сохраняться лексическое тождество вынесенного элемента Р с некоторым элементом из второй части конструкции. Исчезает лишь тождество их синтаксических функций. Ср. элементы он – его в

(69) Он не только утратит свое искусство, свой талант и не создаст ничего жизнеспособного, но даже его прежние произведения, созданные еще не под знаком этой вины и некогда добротные, перестанут быть добротными и превратятся в прах в глазах человечества (Т. Манн, в пер. С. Апта).

В следующих примерах отсутствует и лексическое тождество:

(70а) Произошла интерференция соединяющих морфов, они не соприкоснулись, а один «наехал» на другой (ср. каноническую конструкцию: не соприкоснулись, а «наехали» один на другой).

(70б) [А в иных домиках с закрытыми наглухо ставнями стояла такая тишина, что еще страшнее материнского плача,] – дом или вовсе опустел, или, может быть, одна старуха мать, проводив всю семью, опустив черные руки, неподвижно сидела в горнице, не в силах уже и плакать, с железною мукою в сердце (А. Фадеев).

При переносе актанта в асимметричных конструкциях скорее всего существенна его синтаксическая роль. Подлежащие, по-видимому, допускают перенос с большей легкостью, чем дополнения. В этом легко убедиться, сравнив предложения (68)–(70) с (43) и

(71) [Советский Союз внес весомые предложения. ] ^??От них не удастся ни отмахнуться, ни затуманить их смысл путем поспешных полемических высказываний (из газет).

4.2. Конструкция «Перенос без опущения»
как способ разрешения синтаксического конфликта

Формально говоря, синтаксическое описание асимметричных конструкций можно было бы ограничить теми сведениями, которые были сообщены выше. Мы охарактеризовали класс союзных средств, формирующих данные конструкции, указали вид исходной структуры, лежащей в их основе, и то асимметричное преобразование, которое строит из нее эти конструкции. Было отмечено, в частности, и семантическое условие, необходимое для того, чтобы это преобразование могло быть применено – подводимость под единую рубрику содержания первой и второй части исходной структуры. Тем самым сочинительные конструкции с союзными соединениями укладываются в следующую картину.

Имеется основная, каноническая, продуктивная модель, построенная с помощью симметричного сокращения и сохраняющая свойство синтаксической однофункциональности сочиненных членов. Наряду с ней имеются и другие, неканонические, периферийные, непродуктивные модели, образующиеся с помощью двух типов асимметричного сокращения. Эти асимметричные типы характеризуются тем, что в них применяется лишь одно из двух преобразований, составляющих в совокупности симметричное сокращение – перенос влево или опущение. Такое сокращение, естественно, приводит к рассогласованию синтаксических функций элементов, вводимых союзным соединением.

Это описание, формально вполне правомерное и достаточное, представляется все же искажающим действительное соотношение симметричных и асимметричных конструкций. Во всяком случае это можно утверждать про асимметричные конструкции типа «Перенос без опущения», на которых мы в дальнейшем и сосредоточимся. Возможно, что сказанное (с соответствующими изменениями) будет справедливо и для конструкций типа «Опущение без переноса».

В самом деле, это описание по существу означает, что мы постулируем разные самостоятельные модели построения сочинительных конструкций. Между тем, кажется более адекватным не считать модель «Перенос без опущения» синтаксически самостоятельной (хоть и непродуктивной) моделью. Скорее, она представляет собой не дошедшую до конца попытку реализации основной, симметричной модели.

Для обоснования этого утверждения следует обратиться к более общей перспективе синтаксического описания. Если оставить в стороне черты, различающие существующие синтаксические модели, то можно утверждать, что во всех них синтаксическая структура предложения предстает как результат последовательного применения к некоторой исходной структуре ряда преобразований, ответственных за появление конкретных синтаксических конструкций данного языка. С каждым преобразованием связаны определенные условия, без выполнения которых оно не может примениться. Приведем один простой пример – обычную определительную конструкцию, образованную существительным и определяющим его причастием.

Исходной для этой конструкции является структура, в которой определением к существительному служит предикация, формируемая личным глаголом:

(72а) «мальчик, (такой, что) этот мальчик подарил певице лилию» => мальчик, подаривший певице лилию;

(72б) «лилия, (такая, что) мальчик подарил певице эту лилию» =>
лилия, подаренная певице мальчиком.

Как известно, для того чтобы глагол мог принять форму причастия, необходимо, в частности, чтобы определяемое существительное заполняло у него валентность субъекта (как в (72а)) или прямого объекта (как в (72б)), а сам он стоял в изъявительном наклонении. Если это условие в исходной предикации выполнено, то она может подвергнуться преобразованию, превращающему ее в причастный оборот. Если же указанное условие не выполняется или (что то же самое) выполняется не в полном объеме, то преобразование с самого начала блокируется. В этом случае структура должна реализоваться каким-то другим способом, например, с помощью относительного придаточного:

(72в) «певица, (такая, что) мальчик подарил этой певице лилию» =>
певица, которой мальчик подарил лилию.

Таков обычный механизм осуществления всех синтаксических, да и не только синтаксических, преобразований: невыполнение хотя бы одного из требований, накладываемых на преобразование, делает это преобразование безусловно неприменимым.

Вернемся к асимметричным сочинительным конструкциям типа (25), иллюстрирующим «Перенос без опущения». Представляется, что здесь картина принципиально другая. Условия, необходимые для сочинительного сокращения, явно не выполнены: сочиненные члены не содержат тождественных составляющих. А тем не менее часть работы по сокращению – перенос влево через первый компонент союзного соединения – была осуществлена. Правдоподобным выглядит предположение о том, что преобразование начало проводиться в жизнь до того, как были проверены все накладываемые на него ограничения. Проследим этот процесс на одном наглядном примере.

(73) [Овальный пруд обступили кольцом старые ветлы, такие густые и поникшие, что сквозь их зелень не мог пробиться лунный свет, – он играл далеко на середине пруда,] где в скользящей стеклянной зыби плавала не то утка, не то грачонок еле держался на распластанных крыльях – нахлебался воды (А. Толстой).

Очевидно, что первая часть конструкции (плавала не то утка) построена в предположении о том, что после второго компонента союза будет указан объект, в некотором отношении равноправный с уткой. А именно, про него также можно было бы сказать, что он плавает по воде (например, не то утка, не то чайка). Это было бы построение в соответствии с основной, симметричной моделью. Однако дойдя до второго не то, говорящий как бы спохватывается: он обнаруживает, что утверждать про грачонка, что он плавает, как это вытекает из постановки глагола плавала левее первого не то, было бы неправильно. О нем нужно сказать иначе, чем об утке. Возникает конфликт между уже выбранной синтаксической конструкцией и смыслом, подлежащим выражению, конфликт, который в данном случае разрешается за счет искажения наполовину готовой конструкции.

Нормальное продолжение начатой конструкции требует опущения глагольной группы при слове грачонок, поскольку на грачонка уже распространяется действие глагола плавать. Однако это противоречит намерению говорящего сказать про грачонка нечто иное – то, чего он не учитывал в тот момент, когда строил первую часть конструкции. Это намерение оказалось для говорящего важнее, чем требования синтаксической нормы, и он отказался от симметричного построения. Таким образом, на синтаксическом строении предложения непосредственно сказалось то обстоятельство, что, принимая решение о выборе данной конструкции, говорящий имел лишь общее, довольно приблизительное представление о том, что он собирается сказать. Это представление конкретизируется по ходу продвижения от начала предложения к его концу, и говорящий все время должен считаться с тем, что часть предложения уже произнесена.

Подчеркнем, что предложенная интерпретация не претендует на отражение реального процесса порождения предложения (73). Утверждается лишь, что это предложение построено (возможно, намеренно) так, как если бы говорящий действительно додумывал предложение на наших глазах.

Хорошо известно: в реальной речевой практике человек часто начинает говорить, не зная еще точно, во всех деталях, что именно он собирается сказать. Пока он произносит начало предложения, он одновременно додумывает то, что должно быть сказано дальше. Имеется даже целый комплекс языковых средств, – вспомним хотя бы ситуацию экзамена, – которые помогают говорящему «потянуть» время, необходимое для поиска далее не формы выражения, а самого содержания.

Признавая в теории существование этого и подобных явлений, на практике синтаксисты от них отвлекаются. Современная синтаксическая наука, за редкими исключениями, по существу продолжает разделять тезис Хомского, выдвинутый им в 1965 году в «Аспектах теории синтаксиса» об относительной автономности языковой компетенции (competence) и процесса использования языка (performance). Позднее обнаружилось, что эта автономность, если и существует, то в гораздо более слабой степени, чем это предполагал Хомский. Было осознано, что язык насквозь пронизан прагматикой. Однако при очень существенных успехах, которые были достигнуты прагматикой во многих областях, приходится констатировать, что собственно синтаксической проблематики прагматизация лингвистики коснулась весьма слабо.

Анализируя синтаксическую структуру предложения, исследователи почти полностью абстрагируются от реальной ситуации общения, в которой эта структура строится говорящим. Сейчас нас интересует, в первую очередь, тот аспект ситуации общения, который связан с разворачиванием речи во времени. Принято исходить из того, что этот аспект не оказывает влияния на синтаксическое строение предложения. И это в очень значительной степени справедливо.

Действительно, если мы изучаем уже готовое правильное предложение с точки зрения того, что оно значит и как оно синтаксически построено, мы вправе абстрагироваться от того факта, что произнесение предложения говорящим занимает некоторое время, которое он может использовать для формирования и уточнения своего замысла. Это позволяет нам иметь дело с уже полностью готовым смысловым заданием и ориентировать весь процесс построения синтаксической структуры лишь в одном направлении – «снизу вверх» («от глубины к поверхности»), отвлекаясь от разворачивания речи во времени. Такая абстракция оправдана в той мере, в какой указанное обстоятельство не накладывает отпечатка на готовый результат. В большинстве случаев это, действительно, так.

Однако, как и все лингвистические дихотомии, противопоставление языковой компетенции и употребления языка не следует абсолютизировать. Имеются области, и асимметричные конструкции составляют одну из них, когда описание синтаксического строения предложения – классическая задача языковой компетенции – предполагает обращение к процессу реального производства текста говорящим, а именно – к фактору линейного развертывания предложения.